«На небесные пасеки…»
«На небесные пасеки…»
Неожиданное свидание
Может быть, кому-то покажется странным,
посмотреть на все это можно проще де,
но я, Буевич Елена Ивановна,
плачу на Красной площади.
Я стараюсь, ее умещаю в «Кодаке»,
запечатлеваю Спасскую…
Сквозь фламандский снежок, зависающий в воздухе,
она все еще кажется сказкой.
Опершись на заборчик, сквозь снежную сырость,
как в окошке ее продышиваю…
Девять лет разделяли нас заборчики мира
Все таможни, ОВИРы —
не вышло!
Я стою одна, не дружу с экскурс-фирмами.
Мент взирает имперски (укр. — `имперски).
Вот сейчас вберу ее всеми фибрами
и — растворюсь за Иверскими…
Кораблик
Снасти ветхи, мачты тонки,
борт — не низок, не высок.
Жизнь похожа на обломки,
но трепещет парусок.
Ветер свищет, тычет тучи,
рвёт, бросает и полощет...
Меньше малого получит
тот, кто многое восхощет.
Продержись ещё, не сетуй,
будет и тебе — сторицей.
Не за то, и не за это,
а по милости велицей.
От и до
От одного — до десяти
я у родителей в горсти
жила, не ведая о том,
что осенён наш дом крестом.
От десяти — до двадцати
Господь хранил меня в пути.
Я научалась... Если бы!..
Явила жизнь свои гробы.
Ушли — и бабушка, и дед,
и поздно я рванулась вслед,
прознав паническую дрожь
глаголов «умерли», «умрёшь»...
От двадцати до тридцати...
Столетьям надобно пройти,
пока дойдёт до дурака:
жизнь — островок, а не река.
Ночь. У щеки — тепло сынка,
да отчий взор издалека.
Вот всё, что держит. Здесь. Пока.
От тридцати — до сорока.
Фото в конце ХХ века
Смычком измучив верную, концертную,
устав, как в поединке за бессмертную,
по мостовой — проворно, как с пригорочка,
студенточка идёт, консерваторочка.
У перехода ждет её возлюбленный,
такой же уцелевший, непогубленный.
На Чистых, заглянув на пять минуточек,
они покормят голенастых уточек.
И что бы там безумцы не пророчили —
развал Союза, путч и штурм, и прочее, —
они «Зенитом», как от хлеба постного,
отхватят день столетья кровеносного!
И этих лет — как дыма папиросного...
Лишь из окна, вполнеба вознесённого,
летят обрывки, страстные и смутные,
скрипичного концерта Мендельсонова,
где век не исчисляется минутами...
Елица
По лесу сумрак стелется,
но длится жизнь-живот…
В лесу родилась елица*,
и вот она живёт.
Прошла обида кровная,
везде ей — как в раю,
среди долины ровныя
и бездны на краю.
Целебно имя ельино,
как мед и молоко.
И молодо, и зелено,
и так легко, легко…
* jелица, jела - с сербского, ёлочка, ель, а также – имя, производное от Jела, Jелена….
Сын
По-человечьи можешь только «да»
(пока ещё) и «мама», и «звезда».
Все символы и знаки — как янтарь —
хранит в себе нехитрый твой словарь.
«Да» — подтвержденье, вызов и ответ
всему, что заготовил э т о т свет.
А «мама» — та единственная связь,
что, оборвавшись, не оборвалась.
И вот звезда. В колясочке своей —
ещё без слов — тоскуешь ты о ней.
Рискуя выпасть, мордочку задрав,
«зи-да», — кричишь и тянешь за рукав.
И по звезде в зрачках твоих, философ.
И тысячи ответов, не вопросов.
Церковь в старом вагоне
Крест православный, берег,
пляжик блестит волной…
Скажешь — ведь не поверят:
поезд поставил Ной!
Это же символично —
поезд полон икон.
Просто идут молиться
в старый этот вагон.
В тамбуре, нет, в притворе,
медлят малец и мать.
В храме вовек не спорят
бедность и благодать.
Сколько не есть деньжонок —
меньше вдовиных лепт.
Вот принесли крыжовник,
в дар оставляют… хлеб.
Так далеки и странны
тут же, через забор —
яхты, катамараны,
музычки дерзкий ор.
Утрени и обедни
голос смирен и тих.
Этот вагон — последний,
в смысле времен таких…
К месту неся над бездной,
под перестук колес,
Господи, спутешествуй
всем, кому привелось!..
Каменка
Местечко у речушки
(сокрыта в ряске вся)…
Да был здесь как-то Пушкин,
Россией колеся.
Валялся на бильярде,
почеркивал блокнот,
и скромниц местных ради
захаживал в народ.
Совсем недавно… Пушкин…
Всё ряской поросло.
И хоть стреляй из пушки –
в беспамятстве село.
И перестроен книжный,
ненужный магазин,
и чуждо смотрит ближний,
нерусский гражданин.
А. С. почти в загоне,
но видит невзначай,
как в утреннем «Сайгоне»
мы заказали чай
и пьём без проволочки.
А в воздухе, как взвесь,
плывут слова и строчки,
откуда-то, Бог весть…
Ти-ши-на
Cпой мне песню поскорее,
заурчи али завой!
За окном, негордо рея,
веет ветер верховой.
За окном — кино немое,
замолчала грусть и та.
Между нами море, море
Днепр, ветер, пустота…
И двоится, и синится
за окном немая мгла.
Спой мне песню, как синица
тихо за морем жила!..
Сверчок и другие...
И.Й.
Поймала нас зима в садок,
накрыла, как сачок.
Сиди. Ни в поле, ни в садок...
Ночь, печка и сверчок.
Он так поёт! Сверчит, трещит,
стрекочет и урчит.
От страшной жизни — прочный щит:
сверчок, огонь в печи.
Дружище, не журись подчас,
не плачь, как дурачок!
Покуда есть с тобой у нас
и печка, и сверчок.
А есть ли в этой жизни толк,
пусть скажет, кто мудрей.
Сверчок ли, кот ли, заяц, волк,
а может — воробей!
* * *
Возвращены и подарены
рощицы и прогалины —
выпрошенные в испарине,
вымечтанные твои —
вслед за неделями постными —
леса дворцы и дворы:
с вереском, сойками, соснами,
смольным дыханьем коры.
Славно в бору, как на празднике!
Словно и прямо — в зенит,
ввысь, на небесные пасеки
пчелка лесная летит.
Или душа. Неспокойная,
к небу — из тела — долой! —
ищет пути неокольные
для возвращенья домой.
На фото: Елена Буевич в Киеве, в Ионинском монастыре, у Креста, который установлен на месте Явления Пресвятой Богородицы...
Елена Буевич родилась в г. Смела на Украине. Окончила Черкасское музыкальное училище. Преподавала фортепиано в детской музыкальной школе. В 1993-м окончила Московский Литературный институт имени А.М. Горького. Стихи публиковались в журналах «Радуга» и «Византийский Ангел» (Киев), «Парус» (Минск), «Перевал» (Ивано-Франковск), «Лава» (Харьков), «Введенская сторона» (Старая Русса), «Странник» (Саранск), «Нана» (Чечня), «Наш современник», «Дружба народов», «Российский колокол» (Москва), альманахах «Истоки» и «Никитские ворота», в переводах на английский — в США. Автор стихотворных книжек «Странница-душа», «Нехитрый мой словарь», «Ты — посредине», «Елица».
Член Ассоциации Украинских писателей и Союза писателей России.
Живет в г. Черкассы.