Хроники современника

Есть у писателей такая вредная, неистребимая привычка – записывать в дневники некоторые мысли-наброски, наблюдения, фиксировать жизнь. Там мало найдется чего-нибудь общественно значимого, все больше какие-то житейские мелочи, разговоры, новое услышанное словечко. Вот и я достала тетради двадцатилетней давности, захотелось освежить память, окунуться в прошлое, иногда это полезно. Как же все это было давно, почти начисто стерлись плохие, тягостные минуты, и наоборот, радостное и хорошее вдруг стало мифологизироваться, покрываясь лакированным блеском. Личные события, а в моем дневнике в основном отмечались домашние, семейные эпизоды, болезни детей, маленькие праздники, школьные оценки. Иногда из этих пестрых лоскутов много позже срастаются сюжеты.

«…Март 1989. А жизнь бурлит, в газетах и журналах – споры, дискуссии, диалоги о днях сегодняшних и прошедших. Нам правду дают и мы захлебываемся, потому что привыкли к информации приглаженной, подчищенной, читать «Огонёк» за прошлый год – одно удовольствие…».

Мы по-соседски дружили с одной семьей. Мужа подруги отправили учиться в Москву в Академию общественных наук при ЦК КПСС, в перспективе он должен был сделать хорошую карьеру. Будущий партфункционер первым привез из Москвы журнал «Огонёк», это была информация нового формата, мы все дружно подсели на журнал В.Коротича. Подписаться на журнал было невозможно, многомиллионные тиражи раскупались в миг. Свежие журналы покупались в киоске. Надо было еще выстоять огромную очередь, на столичные газеты и журналы был просто бум. Потом обменивалась с подругами и коллегами по работе. После советских газет с их унылыми передовицами, обновленный журнал обрушил на наши неподготовленнее души лавину сведений, стали печататься запрещенные авторы-диссиденты, мемуары, воспоминания. Мы заглатывали наживку, как глупые рыбы, проснувшиеся от глубоководной спячки, возбужденные легкой, доступной добычей…

 Иногда ловлю себя на мысли, за свободу слова, подумать только, за свободу слова заплатили такую высокую цену. Как больно и горько! Нет на карте мира моей страны, моей большой и малой Родины. Там, в горьковатой дымке, прошитой привычными гудками и перестуком тяжелых паровозов железнодорожного района, за старым пешеходным мостом, вблизи мелководного пруда, где мы ловили головастиков, среди зарослей кустов сирени и клумб георгин, осталось мое детство, школьная юность, и все самое лучшее, доброе, светлое. За свободу слова… Под обломками былой империи похоронили сильную державу-победительницу, одну шестую часть мира – СССР. Нас так учили в школе. Мы – дети и внуки фронтовиков, строителей грандиозных строек и гидростанцией, мы с малых лет были причастны к нашим победам в космосе и спорте. Сегодня уже подрос отечественный потребитель общества потребления в первом поколении. Он инертен, равнодушен, мало начитан, и никак не отождествляет себя с поколением стариков-пенсионеров. Между ними огромная пропасть. Почувствуйте разницу.

 «…Май 1989. Ходила с подругой на концерт Софии Ротару. Чаша стадиона полна до краев, море солнца, людей, цветов. На поле Ротару и к ней стали бежать дети, женщины, девушки, мужчины и дарить, дарить ей цветы, сколько было цветов!».

Трудно представить сегодня, чтобы летний стадион был переполнен зрителями. Вечный лозунг – хлеба и зрелищ – отлично срабатывает во времена перемен. Билет стоил что-то около трешки. Рассказывала знакомая, она в те годы работала бухгалтером филармонии, певица Ротару покорила своими песнями миллионы зрителей, а муж-руководитель запирал ее в нашей гостинице на замок, не давал денег, такой семейный домострой. Звезда попросила работницу филармонии купить ей джинсовую юбку с нашей знаменитой толкучки. Заезжая Лариса Долина на одном своем джаз-концерте пела у нас в полупустом зале филармонии.

 «…22 октября 1989. Какая силища дана человеку, магу, врачу Кашпировскому! Это уже третий теле сеанс, смотрели все наши знакомые, потом перезванивались, у кого какие ощущения. Одна подруга нарыдалась, она подвержена гипнозу, у другой легкое головокружение, а сестра говорит, что все это обман и чертовщина, лучше перед сном накапать валерьянки, полезней. Вся страна у телевизора…».

Сколько их спасателей тогда появилось на экранах, Глоба, Чумак, Джуна, телепередачи «Сеансы здоровья врача-психотерапевта Анатолия Кашпировского», и люди верили, ждали чуда. Много было разговоров о пришельцах из космоса, НЛО, «Литературка» печатала о филиппинских целителях-хилерах, без хирургических инструментов они запросто вскрывают больным брюшные полости, удаляют опухоли. Мы верили каждой строчке уважаемой газеты, единицы сомневались. Это уже потом пошли публикации специалистов, дискуссии, опровержения о фокусниках-хилерах.

«Январь 1990. Как плохо все кругом. Что будет с подрастающим поколением, Чернобыль поселил в наших душах тревогу, беспокойство. Смотрела телемарафон, что-то в душе сдвинулось, замерло, задрожало, значит моя душа еще откликается на горе и боль, а я уже думала, что только ем, сплю, молчу, нет, значит еще живу…».

После аварии на станции прошло больше трех лет. Приграничное Гродно первым узнало из польских теленовостей о Чернобыльской аварии, в тот же вечер поляки экстренно собрали круглый стол, в прямом эфире обсуждали проблему. Мы приникли к экранам, слушали взволнованных польских ученых, врачей, политиков, журналистов, наши телевизоры и сегодня принимают несколько польских каналов. Верили польской стороне, ждали правду от нашей власти.

Помню тот не по апрельски жаркий воскресный день, всей семьей отдыхали на даче, через несколько дней 29 апреля день рождения сына, поздравить его приехали крестные. Подруга жаловалась на красные высыпания на коже, слабость, уже повсеместно про аварию велись тихие разговоры на кухнях, на работе, а мы отмечали за столом день рождения младшего сына, радовались, задули на торте четыре свечки. Маленький Сережа задавал «детские» вопросы.

– Крестная мать – это та, что стоит на перекрестке?

Мы все смеялись.

«Июнь 1990. Бог мой, сегодня у Пушкина день рождения! Мой любимый, легко ранимый поэт… Чем мы живем, одна суета, мелочи, будни, хмурые брови, а в магазинах пустые полки, и одни разговоры, где купить, где достать, всех охватила дикая жажда купли, все раздражены. Дети ходят в п/лагерь во дворце пионеров, два раза их кормят, есть плавание, они довольны, в доме появился рыжий котенок Люська…»

Старая добрая книга может стать долгожданным подарком, спасением, островком надежд и другой реальностью, иногда даже более реальной, чем дождь за окном. Помню, как завела за правило, так приучил нас сестрой в детстве отец, по вечерам читать вслух моим детям книги. Семейное чтение стало чем-то лекарства, оно приводило моих слишком подвижных, шкодливых сыновей, затевавших как раз перед сном самые буйные потасовки за передел детской комнаты, в умиротворенное, ровное состояние. Их лица светлели, одухотворялись, глаза слипались в мирной дреме, и через какие-нибудь полчаса, герои из прочитанной сказки, продолжали свое действо в их детских снах. Читайте и побольше разговаривайте с детьми, не передоверяйте их души компьютерам и телевизору, они ждут от взрослых душевного тепла и участия.

«Март 1991. Старший сын в бассейне осваивает новую технику плавания баттерфляй, у него получается, младший здесь же, при большой воде ходит в «лягушатник»… Мы живем в дикое время. Цены растут, в магазинах – пусто, все затовариваются на черный день, в последние дни перебои с хлебом, молоком. Лица у людей какие-то замордованные, деревянные. Очереди, очереди, очереди… В этих черных, орущих очередях, как в военное время, старухи в платках, мужики с испитыми лицами, ругань, мат. Вчера два часа отстояла за крупой, продавщица уже ничего не видит, не слышит, только автоматически передвигается от весов к мешку. Как мы живем, как будем жить? Мы живем и говорим о политике, о съездах, сессиях, ругаемся на кухнях, не слышим и не понимаем друг друга… ».

Про крупу не помню совсем, уже и очереди выветрились из памяти. А ведь в очередях наши женщины выстаивали долгие часы, там и знакомились, делились новостями, обменивались хорошими рецептами, как буквально из ничего сварить что-то вкусное, вроде каши из топора. Из тех дальних лет остался рецепт быстрого овощного супчика, приправленного плавленым сырком. Варю до сих пор.

Времена сегодня изменились, и мы стали другими, спешим, от всего мира отгораживаемся, смотрим себе под ноги. Недавно стала свидетелем такой сценки. Центр города, двухлетний малыш караулит коляску с грудничком, озабоченные людские потоки волнами омывают коляску со спящим младенцем и его стойким оловянным солдатиком. Никому нет дела до чужих детей. Мне пришлось остановиться у коляски, мальчик вначале почти не разговаривал, что-то тихо пришепетывал, уже привык к роли старшего. Вскоре из дверей исполкома выскочила встревоженная молодая мама, грудь тяжелая, плащик не застегивается, сразу видно, кормящая.

– Спасибо, что покараулили, а что мне делать, – виновато оправдывается,– надо было срочно документы на квартиру донести.

Ничего ей не ответила, и так она намаялась где-то в коридорах, переполненная прибывающим молоком. В свое время мы детей дальше песочницы не оставляли, в город за собой не таскали, присмотреть за детьми на часок-другой находили соседку или чужую бабушку.

«Январь 1992. Стало трудно жить, в магазинах только хлеб. Пусто. На руках купоны, талоны, цены бешеные, у нас осталось немного польского товара, думаем, как перебиться. Дети растут, стали много есть, как дракончики, мяса в холодильнике ноль. В Польше в аварии разбили машину, требуется большой ремонт, удар был сильный, сами остались живы и не покалечены…

Сколько было событий в прошлом году, наши личные крепко связаны с событиями жизни страны. А разве не так? Когда мы улетали 21 августа из Крыма, был переворот и на сердце тоскливо. Аэропорт что тот растревоженный улей, все рейсы отменили, у людей паника, на руках после отпуска последняя десятка. Дети радовались, думали вдруг не улетим, опять будут купаться. Но улетели, слава богу, по прилету слушали в гродненском аэропорту сводки по телевизору, диктор монотонно сообщал о выходках экстремистов в Москве, а вечером тот же диктор буквально со слезами на глазах передавал о победе. Сколько всего вместил этот год. Самое тяжелое – побитая машина…».

Маленький человек по сути своей обыватель, живет своими маленькими насущными делами, чтобы в семье все были живы-здоровы, дети не болели, хорошо учились. На фоне ГКЧП наша разбитая в аварии машина – самая большая потеря, и это больше заботило, чем грандиозные потрясения государства. На расстоянии в двадцать лет все видится и оценивается иначе.

Теперь, из нынешних дней, оглядываясь назад, тихо охаю, какие мы были непуганые дураки, ничего не боялись. После путча страна вступала в полосу смутного времени, экономических катаклизмов, пирамид МММ, безверия и шока. Лекарственная терапия не предвиделась.

Только тогда мы еще этого не знали, жили в счастливом неведении предстоящих перемен, которые жестоко перекроили наше будущее. Затрещал по швам Союз и окончательно развалился, раздирающие центробежные силы стремительно сорвались и понеслись на больших скоростях в разные стороны. Все мы, народ, люди, население (не люблю это слово), оказались вдруг в разных и почти чужих странах, оболганные, униженные, обобранные, брошенные на произвол судьбы, каждый наедине со своими страхами и проблемами. Скоро, совсем скоро придется заново учиться выживать. Впереди всех нас ждал Большой Скачок, Большой Хапок и Большой Рынок с его холодным расчетом капитализма, цинизмом продажных политиков и волчьими законами дикого постсоветского рынка.

Скоро огромные недра, и стратегические богатства, испокон веку принадлежащие государству, экономические и финансовые потоки которых будут предприимчиво развернуты, а потом присвоены, разграблены и перераспределены в чудовищно безжалостном Переделе. Только теперь всеми этими огромными экономическими реками когда-то великой страны будет управлять кучка новоявленных и новорожденных олигархов-везунчиков в первом поколении, в свое время мистически предсказанных Юрием Олешей в детской сказке «Три толстяка». А может эта сказка для взрослых?

«Апрель 1992. С понедельника дорожает хлеб, молочные продукты, живем все тревожно, напряженно, сейчас надо объединяться, помогать друг другу словом. В магазинах дикие очереди, люди доведены многие до отчаяния, трудно, я уже мяса не покупала несколько… Сходили на базар, продавцов больше, чем покупателей, но мне повезло, продала куртку. Опять позарез нужны деньги. Они все время нужны. Болели всей семьей дружно гриппом, с высокой температурой, кашлем».

Мы так жаждали перемен, а с ними всех атрибутов западного образа жизни, магазинов полных модных товаров, и это была одна сторона медали, лежащая на поверхности, о другой, закулисной, жестокой и циничной мы не догадывались.

Какое было время! В магазинах – хоть шаром покати, пусто, голо, только на городских рынках еще теплилась какая-то жизнь, не снижался предпринимательский градус. Выживай, как хочешь. Если маленький человек сам о себе не позаботится, кто о нем, бедном подумает. Государство? Не до нас тогда государству было. Народ когда-то огромной страны скоро превратится в незащищенных, оболганных людей. О, этот вечный маленький человек, живет себе и живет, кочуя из одной эпохи в другую. Меняются исторические декорации, уходят, исчезают и появляются новые цивилизации, но вечные проблемы бытия и быта маленького человека остаются одними и теми же, как со времен Она.

«Август 1992. Иногда ездим в Польшу, продаем на базарах, только что приехали из Ленинграда, а деньги все нужны и нужны, как черная дыра, жизнь дорожает, с сотней сейчас в магазине делать нечего…».

Я уже забыла, какие деньги были в ходу в 1992 году, наверное, еще советские рубли. Сколько людей, совершенно не коммерческого склада превратились в мелких коммерсантов, потянулись на рынки соседней Польши. Мне одна знакомая пани показала свою сберегательную книжку, они с мужем собирали деньги детям на кооперативные квартиры.

– Зараз за эти пенензы мы можем купить несколько бутылок водки, инфляция, так будет скоро у вас. Не держите деньги в банках, превращайте в товар, – посоветовала мудрая полька.

Денег на сберкнижках мы не держали, а мои родители откладывали пенсию на черный день в сберегательном банке. Папа, как человек консервативных взглядов, наотрез отказался превращать свои кровные несколько тысяч рублей в товар, надеялся, что ситуация сама вырулится. Мама, человек более авантюрного склада, после моего телефонного звонка подхватилась, побежала в сберкассу и с легкой душой обналичила до последней копейки свою заначку, купила швейную машинку, ковер, несколько комплектов постельного белья, столовый сервиз, ситца метражом и так по мелочи.

«Октябрь 1992. Так тревожно все в нашем мире, нет покоя, со всех сторон только и ждешь худшего. В Закавказье национальные конфликты, пока в Прибалтике тихо, газеты, журналы, ТВ обрушивает шквал информации, люди устали, отдушина – церковь…».

В смутные времена человек пытается выстоять, духовно укрепиться, найти ответы на сложные вопросы. Все бывшие атеисты, коммунисты, большие начальники потянулись в храмы, стояли на службах со свечками, уравненные и примиренные. В Свято-Покровском кафедральном соборе особая торжественность, голоса церковного хора поднимаются высоко, под самый купол, глаза наталкиваются на мемориальные доски с фамилиями погибших воинах в русско-японской войне 1904-1905 годов. Храм доблестного воинства. В здании женского монастыря, где был когда-то Республиканский музей атеизма и религии, другая атмосфера, тихо и благостно. Сейчас там идут постоянные службы, внутри все напоминает уютную домовую церковь, многие женщины-горожанки любят ходить на исповедь в монастырскую церковь.

«Июль 1993. Ездим на выходные в Польшу, как-то перебиваемся, на польских рынках много знакомых, школьные учителя сына, стоят врачи из нашей поликлиники, студенты, наша соседка успевает на день по два раза обернуться Мы возим всякий пустяк, хозяйственную мелочевку, а соседка сама женщина большая, у нее и товар громоздкий, телевизоры, пылесосы. Маленькая дочь моей приятельницы тоже вовлечена во взрослые разговоры купи-продай, она все время спрашивает: «Мама, а когда мы станем миллионерами?».

Мы крупно не разбогатели, но насущные вопросы жизни семьи на тот момент решали самостоятельно, привозили с рынка Белостока продукты, фрукты, конфеты, шоколад, кроссовки, джинсы, куртки детям. Последний раз в Польше я была в 1993.

Многие предприимчивые люди вынуждены были оставить работу, производство входило в угрожающий коллапс, многие только числились на работе, крутились, как могли. Летали за товаром челноками в Турцию, Грецию, Китай, сбили первоначальный капитал, в пригороде росли дворцы-коттеджи. Кто-то из них в те годы успел быстро подняться и тут же разориться. Пузыри пускали многие, но снова поднимались, барахтались, успешные открыли первые частные магазины, гостиницы, заработало производство, но многие так и не выплыли, набрали кредиты, скрывались в бегах, залегли на дно в соседних странах. Настоящий бизнес – суровая школа, в нем сочетается выверенный авантюризм, риски, бешеная работоспособность, взвешенный прагматизм, а выживают сильнейшие. Один наш приятель ушел с руководящей работы на крупном заводе, открыл свой магазинчик запчастей, потом второй, дело у него пошло, закалка руководителя у него уже была привита. Он сам теперь признается, что в советской системе его выучили на хорошего инженера, но никак не на предпринимателя, готового по-новому решать сложные вопросы и быть ответственным в условиях рынка.

PS. Агрессивные рекламные, информационные пиар технологии, навязанная чуждая псевдокультура, лжелитература, пищевые добавки, ТВ, где все вопиет о теле и желудке, сплошной универсализм и тотальное одиночество в сети все больше виртуализирует личное пространство человека, обрекает его на разрушение самого себя. Внутренний мир лишается крепкого нравственного стержня, превращаясь в некую пористую рыхлую массу. Вечный выбор между духовным или плотским, между материальным или идеальным, между быть или казаться, грозит нам превратиться в законченный одновариантный.

Если бы… Если бы все те наши искренние чаяния, надежды, ожидания лучшей жизни, (советский народ по праву заслужил лучшей доли), совпали, хотя бы чуть-чуть, ну, в самой малой ее части, затеянная перестройка могла стать эпохальным событием в масштабах страны и каждого отдельного человека-обывателя. Но те чудовищные потрясения и потери, ввергшие советское общество в страшную по своим последствиям катастрофу, охватившую пожаром все постсоветское пространство, заставляют нас оборачиваться назад и сравнивать. Мы ностальгируем, мы пристально всматриваемся в наше общее прошлое, где мы были молоды, здоровы и счастливы, мы ищем в тех ясных годах ответы, мы ищем самих себя, поверяя прошлые времена с веком нынешним, и содрогаемся наступившим переменам.

г. Гродно