Стоячая волна
Стоячая волна
1.
Он сидел на шершавом бетонном парапете и, вдыхая иглистую сырость грохочущего зимнего прибоя, думал. Думал о детях, о генерал-лейтенанте Ерохине, о донской степи и речке Мышковой, думал о многом и ни о чём. Он просто сидел и просто перебирал в памяти несвязные эпизоды, дивясь тому, что ещё вчера именно ими и полнилось его представление о жизни…
Холодные волны катили к берегу, вскипали пеной, рушились и, гремя галькой, с шипением подрезали стремительно растущий очередной гребень. Он смотрел на острые бивни волноломов и с горечью осознавал: вот уже волна и его поколения вошла в полосу прибоя, уже вспухла от предчувствия неизбежной встречи с берегом – встречи, которая тоже закончится не поцелуем, а грозным ударом и невесомой пылью вечного небытия.
А ещё он думал о том, что там, у дымного горизонта всё как-то совсем иначе – величаво и просто…
2.
Три года назад у него было всё, чем живёт состоявшийся, уважающий себя, мужчина. Три года назад Сергей Иванов – тридцативосьмилетний полковник российской армии – служил на совесть и руководил разведотделом воздушно-десантного корпуса.
Был он потомственным военным. Оба его деда, один – в звании капитана – сгорели в танке в декабре 42-го у хутора Верхне-Кумской, не дав Манштейну прорвать блокадное Сталинградское кольцо. Отец закончил политехнический, но сам попросился в армию, и в 82-ом, когда у Сергея родился сын, а его внук – Алёшка, погиб на боевом дежурстве, предотвратив гибель всей смены.
На похороны Сергей не попал; лежал в госпитале по поводу пулевого ранения плеча. Кроме этой первой душманской отметины Афган оставил ему на память длинный шрам от касательного удара ножом, два ордена, медаль «За отвагу» и первую его штабную должность – дивизионного разведчика. А ещё – топкие кошмары снов, да потаённую боль от какой-то непоправимой вины.
Обычная и нормальная была у него жизнь. По утрам Сергей отбывал на службу, и всё его цивильное окружение было уверено: кабинет штабного полковника – это стол, бумаги и ковёр для подчинённых. Но его служба, помимо кабинетного анализа разведсводок, требовала тренинга и в силовом задержании, и в скоротечных огневых контактах, и в парашютных бросках с разных высот. Такая мужская была у него работа – с ясным и достойным смыслом.
Но к тридцати девяти годам пришло осознание: никакого смысла нет. После ГКЧП и Беловежья хрустнул его офицерский мир, и он принял решение. Надобно уметь вырваться из объятий разведки, но он сумел: улучил момент и ушёл из армии стремительно и вчистую. Ему – обладателю многих секретов – удалось невероятное: не только стать российским военным пенсионером, но и осесть за пределами самой России – в приморском украинском городке, на родине матери.
3.
От себя себя не спрячешь. Пенсионные будни раздражали своей нелепостью, и милая его Тоня, давно научившаяся понимать мужа без слов, ободряюще вздёрнула пальцем его подбородок: не робей, полковник! Он не робел. Но надежды на обретение новой тверди неумолимо таяли; жизнь размазывалась в кисель.
Всё чаще и всё угрюмее снился Афган. Бурые разрезы ущелий, хищный клёкот «вертушек», Мишка Арефьев, снился и чернобородый дурак с ножом, и майор Клёнов...
4.
Вечером 14 мая он сидел на открытой террасе кафе «Рыбка» и хмуро пригубливал ароматно сваренный кофе. Сидел в тени, лицом к неширокой мостовой, по которой с ленцой шуршали редкие автомобили. Настроению никто не мешал; справа потягивали коньяк двое в зелёных пиджаках, чуть впереди – акселератная старшеклассница кокетничала со сверстниками, да за крайним столиком мрачно и непрерывно курил согбенный мужик криминального вида.
Не разум, инстинкт бросил Сергея на зелёные пиджаки, когда он увидел затравленно оглянувшегося этого мужика и ствол из окна белого «Форда». Длинная автоматная очередь вспорола опрокинутый столик, разлетелись осколки коньячной бутылки, взревел двигатель, и зашлась в крике обезумевшая от ужаса девочка. Было бы у Сергея оружие – не уйти «Форду»; всё он успел заметить, и на всё хватило бы ему времени. Не было у него оружия. Но главное он сделал: любители коньяка остались целы и без царапин; восемь пуль ушли через столешницу в сиреневый майский вечер.
С места он исчез сразу, как и требовала того военная наука. Выписал «Опелем» контрольную восьмёрку и, уже успев прокачать случившееся, ткнул кулаком в баранку: «Нормальная работа». Подивился неожиданной удовлетворённости…
Через день Алёшка принёс новость: в «Рыбке» пытались уложить двух «новых», но всё обошлось. И добавил: «Мафия бессмертна». Мафия бессмертна, мрачно и молча согласился с сыном Сергей. Он был уверен – его ищут. И знал: найдут непременно, потому что затеряться в таком городке невозможно. Вопрос стоял только один: кто раньше – милиция, или?..
В первом же газетном листке он обнаружил то, что искал: в «Рыбке», несомненно, стреляли в Михаила Коротича – президента туристической компании «КОР». Пополнить информацию не представляло труда; «КОР» являлась изобретением местным, носила юридическую маску акционерного общества, но имела двух фактических хозяев. Младший из них – Валерий – приходился президенту двоюродным братом. Именно он, представившись по телефону советником-референтом, и пригласил Сергея в центральный офис, предложив самому выбрать удобное время.
Домоседство закончилось. Новое дело, впрочем, святым уже не казалось и, принимая предложение возглавить службу безопасности, Сергей потребовал страховку в 90 тысяч долларов. Договорились сразу.
5.
И сразу начались неприятности. Через две недели резкий телефонный звонок сорвал его с полуночной постели. К особнякам братьев он приехал, когда перепачканные сажей пожарные при свете фар скатывали рукава, а вокруг развороченного гаража ещё лежали сугробы пены, и несло кислым запахом горелой резины.
- Валерку увезли в больницу, – сообщил Коротич-старший, хмуро наблюдая за толпой милицейского начальства. Потом, бросив презрительно: «Бараны», круто повернул злое лицо.
- Найди эту крысу. Это теперь – главное.
Главным, конечно, было не это, но спорить не имело резона. По сусекам же наскреблось: взрыв произошёл около полуночи, когда Валерий, поставив в гараж автомобиль брата, направился к дому. И если бы он не успел сделать этих двух десятков шагов...
- Вот, – без всякой связи сказал вдруг Михаил, – хотел с утра в область ехать. Съездил...
Оборону Сергей организовал скорую, простую и эффективную. Контроль убедил: теперь в лоб к «КОРу» не сунуться. Но мотив нападений оставался невнятным; по всему выходило, что причин для кровавых разборок не было и в зародыше. А, между тем, к концу бархатного сезона стало ясно: ничего не кончилось. В солнечное октябрьское утро люди Сергея обнаружили в президентском кабинете сюрприз: почти полкилограмма пластита с изящным электронным взрывателем американского производства.
6.
- Глухо всё, так надо понимать? – Михаил был угрюм, но уравновешен.
Они сидели вдвоём в смежной с кабинетом комнате отдыха. За плотно зашторенным окном – ни звука. Ночь. Наконец-то можно было расслабиться, и Сергей с удовольствием тонул в глубоком кресле, по привычке щупая взглядом лицо собеседника. С ответом не поторопился; за эти месяцы их отношения уже шагнули за рамки официально-уставных. Зацепки, конечно, есть… Но он слишком хорошо знал, куда в его профессии уводят догадки без фактов. Как знал и то, что назрел и нужен рывок на опережение. Глубоко вздохнул, наблюдая, как Михаил разливает по чашкам очередную порцию кофе.
- Пока глухо. Но не безнадёжно.
Михаил взял чашку, хмыкнул.
- Вот только утешений не надо. Не баба.
- Боец, Миша, боец. Это хорошо.
- Это нормально. Так что давай-ка к теме.
- Ну что ж. Тогда резюмирую: сегодняшним днём доволен.
Михаил раздражённо повёл плечами.
- Это как понимать?
- Буквально. Нашли и обезвредили вовремя, посетителей отследили и уже проверили, сработали везде быстро, слаженно и тихо. Но не это главное. Ошиблись наши визави, и вскрылись теперь три достоверных факта. Первый: возможностей наших не знают, хотя для страховки мне потребуются ещё двое внештатников. Второй: крысятничает кто-то очень свой. И третий: заказчик – дядя серьёзный и не из местных.
- Теории, твою мать!.. Как жить будем!?
Михаил кинул в рот сигарету, высек огонь, глубоко затянулся. Потёр глаза.
- Извини, устал… Факты, конечно… И внештатники – не вопрос, только что всё это даёт?
- Даёт, Миша. Локализацией это называется. А это – выигрыш во времени.
- Ладно, – примирительно махнул Михаил. – Тебе видней… Так как будем жить?
- Как жили. Но кое о чём попрошу. Отныне все разговоры на эту тему – исключительно между нами. Команду не дёргай и в подозрительность не впадай. А детали, – кивнул он на серую папку, – предлагаю обсудить завтра.
- Сегодня уже. – Михаил глянул на большие часы над камином. – Спать пора.
7.
И всё же, несмотря на неприятности, Сергей повеселел: жизнь снова открыла горизонты. Не потому, что швыряла на гребни, норовя окатить пеной и заставляя напрягать силы. Он просто опять выступал в привычной роли заступника, и это делало существование осмысленным. Но, отсекая лишнее и всё глубже вникая в обстоятельства, к зиме он ступил на незримый порог и вдруг явственно ощутил, что порог этот – скользкий.
Профессиональный навык с особым вниманием относиться к мелочам вызвал недоумение по поводу давней истории: трём вояжам Коротича-младшего по странам бывшего соцсодружества. История была заурядной: поездки Валерия касались международных сфер нового бизнеса. Но в её продолжении возникла деталь: короткий контакт советника-референта с немолодой супружеской парой, прибывшей ранней весной из заштатного немецкого городка Шмалькальден. Деталь эту Сергей отметил машинально и лишь потому, что причина контакта осталась ему непонятной. А ещё одна непонятность насторожила и заставила задуматься основательно. Мысль привела к выводу: нужен аккуратный и выверенный зондаж. Он провёл его – этот зондаж – и на свои вопросы получил ответы, которые вынудили нырнуть на четыре дня в Москву к старым друзьям из Второго управления. В стылой уже ноябрьской Москве была водка, восклицания и разговоры. Были воспоминания и встречи. И была устная, но обширная справка почти по всем щекотливым пунктам – от таможенных «коридоров» до имён и должностей. Получив эту справку, он вернулся домой в настроении омерзительном. От частной проблемы братьев потянуло чем-то совсем нехорошим: Отто Ретберг из Шмалькальдена проходил по картотеке ГРУ как давний и активный сотрудник «Штази».
8.
Москва дала ему версию. Но учили Сергея не в школе милиции, а в Академии Генштаба, так что к версиям у него было своё отношение. И, вернувшись, он не только тщательно и аккуратно проверил свои маячки в гостиничных комплексах «КОРа», но и сам стал чаще туда наведываться. Он отодвигал оборону на дальние подступы; локализация позволяла уже это делать. Всё было привычным в его работе. Даже её окрас.
А картина, из немудрёного для разведчика анализа, сложилась вполне отчётливая. Взаимные интриги за единоличную власть над бизнесом довели до гнусности: Михаил, отправив Валерия в заграницу через «нарко-окно», сам же и навёл на него тамошнюю полицию. Но вместо полицейских за младшего брата аккуратно и цепко ухватились ребята из немецких спецслужб. Интерес их был ясен: получить агента влияния в курортном бизнесе. Это открывало возможность легко подбираться к размякшим у моря политикам, оборонщикам, советникам, военным – это Клондайк для любой разведки.
Сергей долго взвешивал, но к определённому решению не пришёл. По всему, однако, выходило: все его усилия – чистый мартышкин труд. Он мог лишь на какое-то время отсрочить финал этой внутренней усобицы, но теперь, когда в дело влезли его иноземные коллеги, предотвратить финал стало задачей невыполнимой. Вывод напрашивался сам: возвращаться к тихим пенсионным делам и ждать неизбежного некролога на старшего брата. Потому что младший с его же подачи влип по самую макушку, и немцы от него добром не отстанут. Вывод был простым. Это был зримый вывод из зримой картины.
9.
В конце дня 14 декабря он закончил плановый инструктаж и только запер сейф, как селектор озвучил чуть хрипловатый голос президента.
- Зайди.
Михаил выглядел утомлённым. Не отрываясь от бумаг, кивнул на дверь в комнату отдыха.
- Проходи, я скоро.
Сергей прошёл. Опустился в кресло и дёрнул шнурок торшера; плотные шторы отсекли скудный свет улицы. Вот и всё. Сколь верёвочке не виться, а разговор этот – последний. Сейчас Михаил потребует, наконец, конкретики и предложений. А что он может ему ответить? Только не правду, правда теперь стала слишком опасной. Сергей закрыл глаза. Банально всё и нелепо. И, хотя паруса его юношеской романтики разошлись на бинты ещё в Афгане, хотя за долгую свою армейскую жизнь попривык бывший полковник ко всякому-разному, но восемнадцать лет лежала на его погонах спартанская гордость защитника Родины. Оказалось, что защищал не Родину, а клан политических индюков, резвые последыши которых в одну банно-хмельную ночь разодрали эту Родину в мелкопоместные лоскуты. Ладно. Теперь, вот, оберегал от крови двоих, с пелёнок близких людей, и тоже с риском, и тоже бессмысленно, потому что оберегал-то их от взаимной и, уже переступившей роковую черту, зависти. Он не изменил позы и даже не повернул головы на распахнувшуюся дверь. Только открыл глаза.
- Рассказывай. – Михаил тяжело опустился в кресло напротив.
- Не порадую.
- Валяй, чего уж. День сегодня такой.
- Ухожу я, Михаил Петрович. По собственному желанию.
Михаил помолчал, потом с остервенением потёр лоб.
- В чём дело? Что не так?
- Не так – всё. Я расскажу, а ты, уж, сам подумай, что делать.
Рассказывать всего он, конечно, не стал; следовало думать и о собственной безопасности. Но и просто бросать Михаила было поперёк горла, хотелось хоть как-то уравнять шансы.
Вопреки ожиданиям, факты и выводы о том, что именно брат имел прямое отношение к организации покушений, Михаил выслушал хмуро, но почти спокойно.
- На правду, в общем, похоже, но, по-моему, – полный бред. Его же самого чуть не взорвали. В гараже.
- С толку это сбивало не только тебя... Вспомни, Валерий знал, что ты собирался наутро ехать в область?
- И вспоминать нечего: конечно знал.
- А когда должен был вернуться?
- В полпервого, он сам просил не задерживаться.
- То-то, что просил. Взрыв произошёл накануне без нескольких минут в полночь. А в американском взрывателе есть особенность: время он отсчитывает от ноля до двенадцати. Так что при установке нужно ещё указывать: до полудня, или – после. Валерий просто ошибся. Или забыл об этом. От волнения.
- Хочешь сказать, что машина должна была взорваться утром?
- Как раз во время твоего возвращения.
Михаил долго сидел молча, думал, всё более мрачнел лицом и, покривив губы, наконец произнёс:
- Его могли взять на наркоте.
Сергей не сомневался: там, в Германии, именно на этом его и взяли.
- Ладно... Иди, мне надо помозговать.
Уйти он не успел. Послышались шаги, и в дверном проёме возникла тучная фигура Валерия.
- Шушукаетесь?
Глаза воспалённые, в правой руке – матовая бутылка «Наполеона».
- Опять? – Михаил смотрел тяжело, угрюмо. – На работе можно пить, но не напиваться.
- Сегодня и напиться не грех. Или ты забыл?
- Ничего я не забыл.
Михаил поднялся, неторопливо достал из буфета три коньячных бокала, поставил на столик.
- За тебя, Сергей… Семь месяцев сегодня, как жив по твоей милости.
Нетвёрдо подошёл Валерий, плеснул по бокалам и, оперевшись бутылкой о столик, грузно опустился в кресло. Глядел на Михаила.
- О себе помнишь… А я, вот, за деда нашего выпью, за Митрофана, упокой его душу.
Перевёл взгляд на Сергея, хмыкнул и пояснил с нетрезвой иронией:
- Погиб танкист за сынов своих Петра и Павла. – Качнул головой в сторону брата. – И за светлое будущее внуков дорогих.
Выпили молча и не закусывая. Не коньяк зажал сердце, что-то другое – неясное и значительное. Сергей не успел понять.
- О чём задумался, спаситель? – прервал молчание Валерий, не ожидая, впрочем, ответа. Но Сергей и ответил не ему, а, скорее, – себе.
- О разном... Странностей в жизни много.
И, кольнув взглядом, закончил:
- Мои деды тоже танкистами были и тоже погибли в сорок втором. В этот же день.
- Да что ты? Ну, так помянем и их. – Валерий в три приёма опорожнил бутылку.
- Погодите, – махнул рукой Михаил. – Дайте, хоть, шоколадку возьму.
Разломали плитку, сидели, зажёвывали. Молчали.
- Миша, ты говорил... Дед под Сталинградом погиб?
- Да не совсем. На какой-то мышкиной речке.
- На Мышковой, – машинально поправил Сергей. И явственно ощутил холодок в пальцах. – Ты не путаешь?
Помолчал, осмысливая, потом раздумчиво и тихо сказал:
- На рубеже Мышковой оборонялась пятьдесят первая армия генерал-майора Труфанова. И было в ней аж семьдесят семь танков.
- И что?
- А то. Было, значит, семьдесят семь экипажей. И не все они сгорели четырнадцатого декабря.
Тишина упала ощутимо плотная, вязкая.
- Вот так номер... – выдохнул, наконец, Михаил. – Так они что же?.. Они, может, в одном танке?..
Валерий пьяно скривил лицо.
- За Родину, за Сталина… Не жизнь, а сплошная дурь.
Рывком поднялся, запнулся за ножку кресла и прошёл к буфету. С треском свернул пробку с попавшейся бутылки, потянул из горлышка солидную порцию. Поник головой, и вдруг прицелился в Сергея указательным пальцем.
- Завтра поговорим.
10.
На завтра у Сергея были другие планы, и сам он ни к каким разговорам возвращаться не намеревался, а намеревался написать короткое заявление об уходе. И уехать домой. Но уехать пришлось не сразу. И не домой.
Он ещё только снимал куртку, как пискнул селектор и секретарским тенорком пригласил к Валерию Павловичу. Настроение у Коротича-младшего было похмельное, но приподнятое.
- Вот что я у стариков откопал, – проворковал он, извлекая из внутреннего кармана порыжевшую фотографию. – С утра сегодня заехал и откопал.
Случайный фронтовой снимок. Четверо молодых ребят в мятых комбинезонах и рубчатых танковых шлемах. Полинявшая чернильная надпись: «Ноябрь 1942».
- Вот он, - ткнул ногтем Валерий. – Дед Митрофан.
Своих дедов Сергей узнал сразу. Но ошеломило не это, а лицо четвёртого члена экипажа. Весельчака, которого он не далее как позавчера утром видел в вестибюле санатория «Родина»! Сергея натаскивали узнавать даже загримированные лица, а тут… Такая улыбка – как отпечаток пальца. Валерий же, расценив молчание по-своему, молвил негромко:
- Вот уж… тесен мир.
- Тесен, – согласно кивнул Сергей. – И непостижим.
Уже сработало расчётливое сознание, уже закрутился отлаженный механизм мозговой драги, потянул из глубин ковши сомнений, догадок, предположений и подозрений. Что это? Ход? Чей? Зачем?
- Я прихвачу? Копию сделать.
И профессионально – взгляд в переносицу.
- Нет вопросов, бери.
Даже намёка на вазомоторы, чисто всё. Как у младенца. Не подделка, стало быть, не монтаж. Значит и не ход. Тогда что? Это требовало уяснения. Но на промозглой улице ждала ещё одна загадка – синий, ухлюстанный грязью «жигулёнок».
Под лупу исследовав фотографию у себя в кабинете, он намеревался проехать в «Родину» и пощупать странного двойника, но синий «хвост» заставил его изменить маршрут. Рыбак рыбака видит издалека. Его «повели», и Сергей сразу определил – «повели» открыто, но не любительски. Это вызвало не тревогу, а удивление, и он сделал стандартный ход: неторопливо выехал на пустую набережную и, прокатившись с полкилометра, тихо прижался к тротуару.
11.
«Жигули» остановились впереди в тридцати метрах. Как и положено. Сергей глянул в зеркало. Чисто. Выжал сцепление, включил первую передачу, готовый к рывку. А когда из машины вышел водитель, сунул руку к «беретте» за отворотом куртки и щёлкнул предохранителем. Но тут же оставил оружие в покое и заглушил двигатель. С ним общались на понятном языке; парень, укрываясь от ветра и неторопливо прикуривая, откровенно демонстрировал свои руки. И, пыхнув дымком, уверенно пошёл в его сторону.
«Мистика», – мелькнула мысль, когда Сергей увидел знакомое лицо. – «Хоть глаза протирай». И приоткрыл боковое стекло.
- Здравствуйте, Сергей Викторович, мне поручено привет передать. От конника.
Кон-ник. Так посвящённые называли начальника контрразведки округа генерала Ерохина. За любовь к породистым лошадям и за созвучие: Константин Николаевич. Сергей снова глянул в зеркало и распахнул правую дверцу. Парень улыбнулся. Той самой улыбкой. Выбросил сигарету, легко обогнул машину и в одно движение оказался внутри.
- Ногин моя фамилия. Игорь Семёнович.
- Здравствуйте, майор.
- Подполковник. Просто выгляжу я молодо.
Хорошая у него улыбка, располагающая.
- Чем обязан?
- Да Бог с Вами, ничем. Я сюда в санаторий...
- Не надо, – прервал Сергей. – Не стоит.
- Понял, – легко согласился Ногин. – Меня-то, в общем, сориентировали.
Помолчал, смотрел с нелицемерным уважением. Потом встрепенулся:
- Не задерживаю?
Сергей глянул на сизые гребни волн, подумал: «Баллов семь, не меньше». И усмехнулся:
- До пятницы я совершенно свободен.
И опять усмехнулся, уже не скрывая иронии:
- На пенсии я, Игорь Семёнович. Или не знали?
- Так ведь наши пенсии – для успокоения жён. А служить России пенсия не мешает.
Сергей взглянул в моложавое лицо.
- А Вы, значит, служите России?
- А Вы, разве, нет?
Сергей упёрся затылком в подголовник.
- Вам лет-то сколько?
- Тридцать четыре.
- Тридцать четыре… Я тоже считал, что служу Родине.
Ногин помолчал. Потом изумленно качнул головой.
- Конфликт с собой?
- Не отвлекайтесь, подполковник.
- Entschuldigen sich, mein Herr. *
- Так-то лучше.
- Информация нужна, Сергей Викторович.
- Это какая же?
- Ну-у... – укоризненно протянул Ногин. – Что, уж, Вы так-то?.. Конника немцы интересуют.
Будь прокляты все разведки мира. Со всеми их тайнами и аморальной моралью. Ну, а как могло быть иначе? Конечно, засветили его в Москве собственные приятели – такие в их играх правила. Теперь и его подцепили на дыбу, и слезть с неё...
Он закрыл глаза и расслабил мышцы. Надо думать. А что тут придумаешь? Хватка у ГРУ почище волчьей, а горло-то у него совсем открыто: Алёшка, да трое женщин. И секреты без срока давности.
- Что ещё?
- Ничего. Пока.
Ну как же по сволочному-то всё! Скатерть крахмальную на вчерашние объедки – и уже делаем вид, будто ничего не было. И уже можно – всё сначала. Сергей повернул голову, глянул в серо-голубые глаза.
- Игорь Семёнович, Вам начальство не говорило, что Вы на деда своего очень похожи?
Нет, не под силу пробутафорить такую гамму непонимания. Подлинная фотография, не монтаж.
- Не совсем понимаю.
- Совсем не понимаете, но это неважно. Родителей давно потеряли?
Вопросу удивился. Но ответил:
- С двенадцати лет сирота. А почему Вы спросили?
Почему он спросил. Может потому, что никак не принять умом этой нереальной реальности и хочется просто проснуться? Или уснуть?..
12.
Тяжкие удары крушили берег и рассыпались водяной пылью. Холодная влага лизала лицо. Холодные мысли лизали мозг. С небывалым днём угасала былая жизнь. На что он потратил её – неповторимую? Государства, которому он присягал, нет. А долг… Долг повелел отцу отдать свою жизнь за жизни многих. Долг бросил в солярный огонь дедов. За светлое будущее. Вот оно! Орёт с плакатов кровавым: «Будьмо!», орёт с экранов и в микрофоны, орёт на митингах... А из власти и денег привычно вяжет удавки. Так во имя чего же сжигают жизни внуки уже сгоревшего экипажа?
-------------------------------------
* Прошу извинить (нем.)
Вот она – очередная волна. Прошла над глубинами и вынесла к берегу ещё одно поколение. Вынесла? Да стоят над глубинами волны, и нет там никакой череды! И это грозное движение к берегу – одна только видимость. Мираж. Как и все выверты истории – всё это дикое месиво из сумасбродных идей, жертвенных костров, революций, войн – грязный прибрежный мозговой хлам. Этот – вечный мир – никуда не несёт, он живёт в другом измерении. Стоят в нём волны. Вдох – гребень. Выдох – провал. И нет ему дела до миражей мелководья. Сергей даже не удивился осязаемой простоте этого неожиданного открытия. Продолжать барахтаться? Теперь, между двух разведок, можно и продолжать, теперь есть шанс. Но тогда и его дети обречены на жизнь в мираже. Как же разорвать эту удушающую петлю, как?
Он соберёт их всех – внуков. Он найдёт повод, они займут места в его «Опеле», как в танке, он вывезет их за город. И вырвет чеку…
Рухнула седьмая волна, взорвалась пеной. И пришла ясность.
13.
Утро обрадовало тишиной, солнцем и инеем. Сергей не стал брать машину; неспешно шагая к офису, лепил органику баланса, тактику обеспечения и варианты предстоящего разговора. Время. Да, времени опять было мало, но и это обстоятельство играло на его стороне. Минуя искрящийся сквер у самой конторы, явственно ощутил преддверие момента истины. Ощущение не подвело; заметив у дальнего светофора машину Валерия, он лишь чуть примерил шаги, чтобы перехватить его у входной двери. Перехватил. Без усилий увлёк разговором в холл второго этажа и, положив на столик снимок, опустился в плетёное креслице. Валерий машинально расстегнул пальто, тоже сел.
- Скопировал? – кивнул на фотографию.
Сергей выдержал паузу, поднял голову, цепко ухватился прищуром за метнувшийся вдруг взгляд и, подавшись вперёд, спросил негромко и внятно:
- Майских стрелков подобрал Ретберг?
Он знал оглушающую, почти неотразимую силу этого приёма. Но по тому, как Валерий безвольно и сразу обмяк, понял, что перестарался. Вложив максимум доверительности в интонацию, также внятно добавил:
- Я знаю, что делать.
Валерий очнулся не сразу; по правому виску стекала капелька пота. Но, когда в мертвенное лицо стал возвращаться цвет, настал момент «экстренного потрошения».
- Сколько людей тебя опекают?.. Сколько?
- Двое.
- Местный один?
- Да.
- Связь с немцами через второго?
- Да.
- Инструкции и мины получал от него?
- Да…
Схема виделась зримо, и Сергей, налаживая контакт и снимая стресс, ставил вопросы, ответы на которые были бы односложными и, по возможности, утвердительными. Наука и опыт сделали своё дело: первая часть задачи решилась легче, чем он предполагал. Он намеревался задать и ещё вопрос, но решил его отложить. А, чтобы не ошибиться, качнул на косвенном.
- Когда должен приехать Ретберг?
- Не знаю, - растерялся Валерий. – Правда – не знаю. То есть, кто-то приедет…
- Когда?
- В конце января…
Потрясение не прошло, но уже появилось то, чего ждал Сергей. Валерий вытер ладонью пот и после короткой паузы поднял вопрошающий взгляд.
- Что же делать?
Нужны были улыбка и возврат на землю.
- Фотографию верни в альбом.
- Что?
- Верни фотографию и постарайся о ней забыть.
Сергей улыбнулся уже широко и располагающе.
- Сейчас пойдём к Михаилу и всё решим. Всё решим, - повторил с нажимом. – Мы же – экипаж.
Это чувство пришло к нему там – на парапете набережной.
14.
Михаил сидел за компьютером, просматривал утреннюю бухгалтерскую сводку.
- Что стряслось? – спросил удивлённо, увидев их в верхней одежде.
- Ничего, - парировал Сергей. – Зашли кофейку попить.
«Да, - подумал, - проблема возникнет: трудно ему будет характер стреноживать. Но управимся и с этим».
Кофейку они не попили. Время, действительно, поджимало, да нужно было учитывать и неизбежные потери на выход из ступора, и Сергей, едва расселись в комнате отдыха, обратился к Михаилу.
- Я не изменил решения об уходе, но вы со своими разборками вляпались в мировую войну. О войне не шучу, она никогда не прерывалась. Теперь на этом пятачке немцы вознамерились иметь «шпильплатц» и обдирать с него нашу Отчизну. А Отчизна – это не сталины, не ельцины и не кравчуки; наши деды это хорошо понимали.
Он ждал недоумения Михаила, но недоумения не было. Значит, можно не отвлекаться.
- Когда собрание акционеров?
- Пятнадцатого января.
- Его нужно провести в декабре.
- С какой стати?
- Потому, что в январе оно пройдёт уже без тебя.
Он коротко взглянул на Валерия и понял, что не ошибся ни в этом, ни в том, чтобы приберечь вопрос.
- Последний срок – Рождество?
Вопрос прозвучал утверждением, и Валерий только потерянно кивнул. А Сергей, предупреждая истерику, упёрся взглядом в старшего брата. У Михаила вздулась вена, но он, стиснув зубы, не уронил ни слова.
- Это, Миша, не Агата Кристи с аптечным мышьяком, в этот раз прокола они не допустят. Так что собрание надо проводить. И передавать управление. – Он кивнул. – Ему.
Помедлил, потом отвёл взгляд, снимая напряжение и давая возможность придти в себя. Метрономом щёлкали часы над каминной полкой. Но Михаил, действительно, был бойцом. После короткого молчания пожевал губами, сдержанно вздохнул.
- Он же через полгода всё развалит.
Сергей понял: партия. Ногин уедет не с пустыми руками, немцы получат площадку, но играть на ней будут не только по их правилам. Усмехнулся.
- Не дадут развалить. Ещё и помогать будут. Да и ты под боком останешься.
- А ты?
- И со мною всё ясно. Придётся уйти.
- Зачем? – почти испуганно спросил Валерий.
Сергей, повеселев, хмыкнул.
- Семья у меня. Так что первый твой приказ будет о моём увольнении.
Всё. Надо выводить из эмоций, надо ставить задачи и перезагружать психику.
- Или ты думаешь, что меня не пощупали?
Опять хмыкнул, и уже совсем весело.
- Жаль, конечно, зарплаты лишаться, но на моё место тебе дадут человека.
- Кто?
«Да, проблемы будут и тут», - мелькнула мысль.
- Они, Валера, они. Но инициатива должна исходить от тебя. Понятно же: я – не твой человек, так что мотивировку я продумаю.
И тут раздался глухой голос Михаила.
- Я ещё ничего не решил.
Внешнее спокойствие давалось ему с трудом. Но Сергея это обрадовало: это тоже вписывалось в его прогнозы. Глянул в немигающие глаза и спокойно ответил:
- Сегодня, Миша, ничего решать и не надо. Тем более что и известно вам далеко не всё.
Сделал короткую паузу.
- Твоя бухгалтерия в курсе, что акции «КОРа» кто-то очень тихо скупает с самого июня?.. То-то.
Он повернулся к Валерию.
- Так что опекают тебя, Валерий Павлович, не двое. А хорошая и умелая свора.
Повел плечами.
- На войне мы, ребята. Поэтому надо успокоиться и всё обстоятельно взвесить. А завтра к обеду определиться: кто в каком танке.
- Почему к обеду?
- Потому, Миша, что после обеда мне предстоят ещё два разговора. Один из которых – с тобой.
Причина, конечно, была не в этом, но сейчас команда остро нуждалась в командирской воле…
15.
В канун Рождества «Курортный листок» скупо сообщил о конференции акционеров и смене руководства. А в самом начале весны, когда южное солнышко уже настраивало на цветение, в «Листке» появилось интервью с бывшим президентом компании «КОР» Михаилом Коротичем. «Да, надо бы долечиться, но уже начались переговоры с агентствами России и Балтии. А это лекарство – лучшее». Этот пассаж Сергей прочёл дважды. Вскинул голову к небу, долго стоял, подставляя лицо горячему свету. Глубоко и успокоено вздохнул. И пошёл к набережной…
