Трагедия первых дней

26 апреля 1986 года ранним утром произошла атомная катастрофа на Чернобыльской атомной электростанции. В субботний день ярко светило восходное солнце над горизонтом, но над четвёртым энергоблоком поднималось чёрное марево пожара. Горела кровля третьего энергоблока, четвёртый лежал в развалинах, кругом валялись куски графитовой кладки, обломки урановых стержней. Тогда ещё не было ощущения глобальности катастрофы, что пришла беда, с которой многим придётся жить долгие … долгие годы. Радиация не проходит бесследно. Её не видно, однако она коварна для человеческой плоти. Но об этом дальше.

Слово о Чернобыле появилось позже в сжатой форме печатного слова в столичной газете «Известия». Спустя четверо суток газета скупо написала: «На Чернобыльской атомной электростанции произошла авария, повреждён один из реакторов. Принимаются все меры по ликвидации. Пострадавшим оказывается помощь». И наступил информационный вакуум…

Тем временем на электростанции в первые часы катастрофы пожарные ценою собственной жизни боролись с огнём на третьем энергоблоке. Отметка + 71 метр- это кровля, которая от высокой температуры горит едким удушливым чёрным огнём. Чтобы попасть на неё, надо подняться с тяжёлыми пожарными рукавами по отвесной металлической лестнице вверх. Кровля из обыкновенного рубероидного слоя- лёгковоспламеняющаяся. Пожарные без средств защиты от радиации заливают водой кровлю, которая через проломы проливается в машинный зал третьего энергоблока. Позже высокорадиоактивную воду придётся вычерпывать из помещений низовых отметок вёдрами и ижевчанину Борису Прокошеву. Радиоактивность везде нарастала, реактор продолжает выбрасывать из себя миллионы кюри. Воды так много, что она лилась по тротуарам и люди получали ожоги ног. Всё было бесконтрольно. Директор станции Брюханов, которого подняли ночью, не мог поверить в случившееся. Даже когда он появился на станции, уверял, что реактор не разрушен, и давал распоряжения дальше проливать четвертый блок. Он был потрясён.. растерян и не знал, что делать в таких случаях. Раньше на станции не проводили учений по экстремальным ситуациям.

Единственным человеком, который сразу оценил уровень катастрофы, был начальник штаба гражданской обороны ЧАЭС Серафим Степанович Воробьёв. Человек он военный: привык мыслить и делать всё чётко. Он взял на себя инициативу, сообщил по спецсвязи дежурному в Киев о случившимся. Затем, взяв дозиметрический прибор ДП-5, способный фиксировать уровень радиации только до двухсот рентген на своей машине с двумя сотрудниками поехал измерять уровни радиации на территории станции и в Припяти. Тем временем директор станции Брюханов находился в подземном убежище и телефонными звонками успокаивал высокое начальство из Киева и Москвы, что разрушения активной зоны реактора нет. Есть только локальный пожар.

Серафим Воробьёв промерял радиацию. Она была везде разная. Местами пять, десять рентген в час. На других участках возле реактора прибор зашкаливало. Там активность выброшенного топлива достигала 15-20 тысяч рентген в час. После обмеров вернулся обратно в убежище и доложил директору станции Брюханову. Тот не поверил и назвал его паникёром.

На строящемся пятом энергоблоке рабочие услышали хлопки. Им бы бежать поскорее от опасного места, но они стали с любопытством смотреть за происходящим. Их это и погубило. На территорию станции с включенными сиренами влетели пожарные машины буквально через несколько минут после взрыва. Потом рабочие разглядывали, как они тушат пожар и тяжело спускаются по лестнице с коричневыми лицами радиационного загара. И наконец, побежали рабочие с пятого энергоблока с полученной дозой радиации.

Тем временем утром в Припяти люди, ничего не подозревающие отправили своих детей в школу, кто-то занялся субботней домашней работой. Женщины, постирали и вывесили чистое бельё: кто на улице, кто на балконе. Окна широко распахнуты, улица залита светом. Из реактора тянуло цезием, стронцием, плутонием и йодом-131, который «живёт» только восемь дней. Но он имеет свойство накапливаться в щитовидной железе. Детский организм наиболее чувствителен к нему и беззащитен. Маленькие дети играли на улице, катались на велосипедах, те, кто был постарше оседлали свои велосипеды и поехали смотреть на железнодорожный мост, как горит станция. Детское любопытство. Пожар на кровле был уже потушен, но горела графитовая кладка реактора. Внутри кратера снизу полыхал огонь и шёл чёрный дым.

Начальник станции Брюханов, набрав смелости, всё же решился позвонить Б.Е. Щербине (заместителю Председателя Правительства СССР) и решить вопрос об эвакуации жителей Припяти. На что получил категоричный ответ: «Вы там панику не разводите. Людей успокойте и до приезда Правительственной комиссии эвакуацию не проводить». Сказал, как отрезал. Б.Е. Щербина отличался крутым характером и высокими организаторскими способностями. Его привлекали для решения сложных задач. Он возглавит первую Правительственную комиссию по ликвидации последствий атомного взрыва. Нахватался радиации в первые дни катастрофы…

На мосту через Припять появился мужчина, шел он быстро, и белая рубашка раздувалась за спиной пузырём. Лицо усталое и осунувшееся, словно он не спал несколько ночей. Подойдя к детям, остановился ненадолго, только и сказал: «Ну-ка, марш отсюда, все по домам. Да скажите родителям, чтобы окна не открывали». Оглянулся на станцию и торопливо пошёл в сторону города. Ребята получили свою дозу радиации и не чувствуя её нажали на педали и поехали вслед за мужчиной.

Город жил неведением, наконец, по городскому радио сообщили, что необходимо плотно закрыть окна и сделать влажную уборку. По домам ходили добровольцы и раздавали таблетки йодистого калия. Только на второй день после катастрофы, когда уровни радиации нарастали «снежным комом», Правительственная комиссия всё же приняла решение об эвакуации жителей города Припять. Слишком поздно. Взрослые, а особенно дети успели нахватать радиоактивного йода. У каждого подъезда стоял милиционер, и не выпускал людей на улицу. Автобусы собирали по всей Украине. В полдень 27 апреля тысяча автобусов стояла на улицах города. По радио передали: с собой ничего не брать, только документы и немного денег, через три дня все вернутся домой обратно. К каждому подъезду подали автобус, люди шутили: «Вот немного покатаемся и обратно вернёмся». Как они заблуждались в своём убеждении. В свои родные места из них больше никто не вернётся, и они всю жизнь будут вспоминать те злополучные дни. Автобусы, наматывая на колёса с асфальта радиацию, покатили в разные стороны, развозя людей. Они ещё какое-то время, прильнув лицами к стеклу, смотрели на удаляющиеся от них знакомые места. Колонна автобусов растянется на двадцать километров. Собаки, брошенные своими хозяевами, будут долго ещё бежать за ними, своим собачьим умом не понимая происходящего. Город- красавец, воспетый своими стихотворцами, превратится на многие столетия в мёртвый город. Под покровом тёмных ночей туда будут проникать мародёры, чтобы поживиться брошенным нажитым честным трудом добром. Изредка по пустынным улицам без освещения будут проезжать милицейские патрули на бэтээрах- броня хоть как-то защищала от радиации.

Забытый сельский житель только спустя семь дней после катастрофы начнёт собираться и выезжать из Зоны. Домашний скот власти заберут и выдадут хозяевам только справки. Скотину прямиком отправят на мясокомбинат, на забой, и решением Правительственной комиссии заражённое мясо будет отправлено по разным городам Советского Союза, за исключением только Москвы и Ленинграда. Из Зоны вывезли 50 тысяч сельчан, и какую дозу облучения они получили, никому не ведомо. Из сельчан кто сумел быстро уехал к своим родственникам. Другим некуда было податься, и тогда их поселили во временном жилье. Ближе к осени некоторые из них потянулись обратно в родные места. Преодолевая проволочное заграждение в два ряда, они оказались в своих домах. Не чувствуя радиации, они собрали осенний урожай с приусадебных участков, запасаясь на долгую зиму. Хлеб пекли сами. Понемногу Зону стали обживать.

Запоздало, спустя две недели после катастрофы, выступил Горбачёв. В вечерних новостях он выглядел уверенно, спокойно, словно ничего не произошло. Интеллигентно поздоровался с телезрителями, сказал: «Добрый вечер, товарищи. Вы все знаете: недавно нас посетила беда - авария на Чернобыльской атомной станции»… Выступая, он снова лукавил, этот закоренелый лжец, только у народа была своя правда и все жили неким ожиданием наступления конца света. Слава Богу, не произошло. Скрывали за засекреченными протоколами заседаний Политбюро, что посылали военных и гражданских добровольцев на погибель. Не закрытый ещё реактор, словно слепой и беспощадный Молох, требовал себе человеческих жертв - и они будут, даже в излишке. Уже на Митинском кладбище покоились пожарные и совсем рядом – те, кто совершил трагическую ошибку, экспериментируя неосмысленно на четвёртом реакторе. Покоились в сырой земле, залитые для надёжности сверху бетоном. Даже запаянные в гробы они излучали радиацию. Герои-пожарные, остановившие развитие глобальной атомной катастрофы, - командир пожарной части майор Леонид Телятников, караул лейтенанта Владимира Правика тушивший огонь на кровле машзала, караул лейтенанта Кибенка тушивший реакторное отделение. Читатель! Запомни эти имена.

После пожара, с которым они боролись несколько часов, не защищённые ничем от ионизирующего излучения, их самолётом отправили в Москву, в специальную шестую больницу. Она взметнулась своими серыми этажами на окраине столице. Из окон видны трубы реакторов Курчатовского института. Мучительно умирали герои в светлых больничных палатах от полученных сверхдоз радиации.

Через несколько лет Михаилу Горбачёву дадут Нобелевскую премию, а пока он лгал всему советскому народу, что всё в порядке и поводов для волнений нет. Народ доверчив, словно малые дети, спички и соль из магазинов не сметал.

Тем временем борьба с атомной стихией продолжалась. Принято решение: в повреждённый реактор с вертолётов сбрасывать мешки с песком. Где взять песок? Нашли на реке Припять намытый песок, и не подозревая что он радиоактивен начали с помощью солдат и местных рабочих засыпать в мешки взятые со складов продовольственных баз магазинов. Вертолётчики - смелые люди, зависали над реактором, который горел и выбрасывал в атмосферу миллионы кюри радиоактивности. От них требовалась точность - сбросить мешки с речным песком прямо в его жерло. Радиация несколько сотен рентген прошивает вертолётчиков, и, чтобы защитить себя, они подкладывали стальные пластины под сиденье.

Сгорел зелёный сосняк: по нему прошёлся след радиации. Сотрудники станции часто проходили сквозь него, когда шли на работу. Лесной весенний свежий воздух пьянил. После того как радиация обожгла его, ветки порыжели и он словно вымер, стоял тихий, не слышно привычного пения птиц, которые гнездились там каждую весну. Анатолий Алтынцев приехавший из далёкого уральского городка Чайковский, оказался в самом пекле. В октябре 1986 года он с такими же солдатами вырубал порыжевший сосняк, на них сыпался сверху чёрный пепел, принесённый с реактора. Срубленный лес и кустарник грузили в машины и дальше везли в могильники на захоронение. Работали по много часов, после возвращения в часть- сразу спать: усталость буквально валила с ног. Грязную одежду снимали с себя и клали под кровать. Утром после тяжёлого и липкого сна снова на себя надевали грязную одежду. Быстро завтракали и снова на работу в Зону. В таком режиме отработал в Зоне четыре месяца, набрал своё и отправили домой. Умер на больничной койке в областной больнице в октябре 1998 году от лейкемии на руках своей жены.

С Николаем Жуковым мы познакомились в Московском институте диагностики и хирургии, в отделении радиационной медицины, что на Профсоюзной улице. Там лечатся в основном «ликвидаторы» и люди, приехавшие с загрязнённых мест. Палата на двоих с выходящим большим окном во двор. В окно виден скучный городской ландшафт: в небольшом отдалении от здания торчат обрубки некогда высоких тополей, несколько серых институтских зданий и убегающая вдаль узкая полоска асфальтовой дорожки. В невидимом пространстве шумит машинами Профсоюзная улица. Как всегда бывает при встрече с незнакомым человеком, мы кратко поговорили о Чернобыле. Оказалось, что мы с ним участвовали на ликвидации в один год. Вечером, когда голоса в коридоре стихли, и только лился бледноватый искусственный свет из больничного окна, мы разговорились, и он рассказал о первых часах катастрофы, услышанные от своих коллег, которые находились там, в служебной командировке. Сотрудники столичного НИКИЭТ курировали строительство 5-го блока станции и уточняли некоторые эксплуатационные характеристики реактора 4-го блока.

В субботний день 26 апреля они спали в гостиничном номере с широко распахнутыми окнами. Тёплые украинские ночи. Почувствовав запах гари, они раздетые вышли на балкон. Со стороны станции тянуло чёрным дымом и над ней стояло непонятное свечение. И. Куликов, А. Галкин и С. Григорович быстро собрались и пешком заторопились на станцию (до неё почти рукой подать). До этого они несколько раз звонили с гостиничного номера дежурному персоналу четвёртого блока, но слышались только короткие гудки. Пройдя через главную проходную станции, Галкин и Куликов подошли к разрушенному взрывом четвёртому реактору и увидели, что везде разбросаны куски графитовой кладки, здание лежало в руинах. Для специалистов (институт, в котором они работали, как раз занимался разработкой и проектированием подобных реакторов) стало очевидно, что произошла крупная авария с разрушением активной зоны. Инженер Куликов бросился бежать, скорее, звонить в Москву. С трудом дозвонившись до своего начальника, он второпях рассказал об увиденном. Тот сонно откликнулся в трубке: «Вы чем там по ночам занимаетесь? Скоро, наверное, и черти будут пляски на станции устраивать» - и положил трубку.

Радиационный фон на станции был очень высоким, и в каких полях они находились в момент осмотра 4-го блока - неизвестно. После прибытия в Москву 30 апреля их в срочном порядке отправили в институт им. Курчатова для измерения поверхностного облучения.

С. Куликов подходил к проходной, и, не дойдя несколько десятков метров до неё, как сработали датчики радиационной безопасности. Встревоженный вахтёр выбежал на улицу, не подозревая, что так сильно «фонит» так от пешехода.

Самые первые видеокадры разрушенного четвёртого энергоблока были сняты специалистами института.

Сам Николай Жуков, работая начальником группы института, неоднократно выезжал в командировки на Чернобыльскую станцию. Там в сложных условиях с коллегами проводили радиационную разведку, разрабатывали схемы по созданию защитного сооружения над разрушенным блоком и многое другое, что требовало от них высоких профессиональных знаний и смелости.

Писатель Григорий Медведев, автор книги «Чернобыльская хроника», по профессии –атомный энергетик работал на Чернобыльской атомной электростанции за несколько лет до катастрофы. Впервые дни после катастрофы был там и увидел всё глазами профессионала. Его книге можно верить, каждая строка, абзац кричит о человеческой боли: «При подъезде к четвёртому энергоблоку мы увидели обломки графита, которые валялись недалеко. Я открыл дверь машины, подсунул датчик радиометра почти вплотную к рядом лежащему блоку - 2 тысячи рентген в час. Закрыл дверь. Пахнет озоном, гарью и ещё чем-то. Солдаты и офицеры, набрав полные вёдра, как мне показалось, не спеша, шли к металлическим ящикам-контейнерам и высыпали туда содержимое вёдер. «Милые мои, - подумал я. - Какой страшный урожай собираете вы! Урожай застойного двадцатилетия… Но где же? Где миллионы рублей, отпущенные государством на разработку робототехники и манипуляторов? Где? Украли? Пустили по ветру?» Лица солдат и офицеров тёмно-бурые - ядерный загар. Вместо роботов, которых нет, шли солдаты»…

На вопрос, почему мы не были готовы к ликвидации подобных катастроф, никто не ответит. Так вопрос и повиснет в воздухе. На Западе эксперты называли наши атомные станции «бомбами», временно дающими электричество. О безопасности АЭС никто особо не задумывался. Виновата система, в которой мы жили, а все мы были маленькими винтиками этой огромной империи, которая была построена по византийскому типу и вскоре разрушится. Чернобыльская катастрофа и десятилетняя Афганская война тому будет виной.

В 1990 году формально закончится ликвидация последствий катастрофы на Чернобыльской АЭС, и Украина, приобретя свою независимость, останется одна-одинёшенька со своей радиоактивной бедой. Генеральному секретарю Михаилу Горбачёву неожиданно для всех нас вручат Нобелевскую премию мира «В знак признания его ведущей роли в мирном процессе». Скрыли, кто же номинировал его на соискание столь престижной и уважаемой международной премии. Номинаторы не учли, что в январе того же года в Нагорный Карабах ввели советские войска и там пролилась кровь людей, веками живших по соседству в мире и согласии. Там всегда тлели угольки межэтнических отношений, но кому-то было выгодно запалить кострище. Полыхнуло так, что красные всполохи были видны на кремлёвской стене. В том же году в Вильнюсе жители услышат, как грохочет своими траками танковая колонна в центре города. Под конец года американская администрация выделит СССР один миллиард долларов в виде кредита.

Прошло уже много лет с тех пор, как сотни тысяч людей ликвидировали «мирный атом», вырвавшийся из повиновения человеческих рук. Тогда никто из нас не предполагал, чем обернётся та командировка в радиоактивную Зону. Древние мудрецы изрекали: «Нельзя оглядываться назад, изойдёшь слезой солёной». Не получается, видимо ещё не обрёл того жизненного опыта, который позволил бы судить о делах прошедших.

Чёрная боль сквозит душу своим холодным ознобом. И боль не проходит уже многие-многие годы. Привкус горькой травы полыни горит на моих устах до сих пор, не даёт памяти забыться.

Может затеплить в душе одну маленькую свечку, чем потом вечно проклинать тьму?

Александр Абдулаев, писатель, участник ликвидации последствий катастрофы на Чернобыльской АЭС.