28 августа 2012 183

31 августа – день рождения Александра Ромахова – уроженца воронежского края и замечательного русского поэта, в творческом наследии которого есть стихи пронзительной силы и чистоты. Внутренняя зрелость и поэтическая свобода неотделима в них от чувства сопричастности событиям эпохи, от сознания органичной принадлежности к великой русской культуре, от сердечного внимания к судьбам отчего края и своего народа. А каждая строка окрашена глубоко личным, до боли обострённым восприятием окружающего мира и ощущением трагизма современного бытия:

Все мы – дети дорожной пыли,
Зачинавшей от вечного праха...
Мы в обочины насмерть вросли –
И корнями сцепились от страха.

Подлинная поэзия с огромной силой воздействует на человека, заставляя нас радоваться и страдать, открывая глаза на красоту мира и побуждая размышлять над вечными вопросами. И в случае со многими ромаховскими стихами это, несомненно, происходит. Но то, что творческий путь поэта в июне 2007-го оборвался так рано, так внезапно, по-прежнему вызывает боль. Хорошо, конечно, когда творение переживает своего творца. Однако хочется, чтобы и сам поэт – как правило, более растворённый в художественном замысле, чем озабоченный накоплением материальных благ – был бы в жизни покоен и благополучен, чтобы обстоятельства давали ему время для досуга и сосредоточения, для философствования и для собственно «художества». И, главное, – для «стяжания духа мирна», после чего, по знаменитому высказыванию святого преподобного чудотворца Серафима Саровского, «тысячи вокруг... спасутся». Когда художник счастлив и беззаботен, душа его, отвлечённая от земных тягот, почти невесомая – во вдохновенном творческом созерцании как будто парит над замершим миром, с высоты наблюдая за его таинственными изменениями, и взгляд его – зорок, а слово – точно. Так и у Ромахова: «В озёрах родины черна вода крещенская, глубокая»...

Увы, время исторических переломов редко совместимо с манящей лёгкостью и возвышенностью бытия. Немного пришлось этой легкокрылой радости на душу поэта Александра Ромахова, смолоду трудно существовавшего на излёте советской эпохи в райцентре полунищей среднерусской провинции, словно забытой у обочины жизни столичным политическим бомондом... Что ж, на Руси и один в поле воин; и в лице Ромахова при рубеже двух тысячелетий на обширном поле отечественной словесности принял свой духовный бой за усталую, унывающую человеческую душу неутомимый воин-поэт – беспокойный странник и вдохновенный певец.

Никогда в своей недолгой жизни не занимал он заметных в социальном плане постов – но и после ухода в мир иной остаётся неповторимой фигурой в пантеоне воронежских поэтов.

Не был Ромахов и автором научных трудов – лингвистических, литературоведческих либо иных теоретических, посвящённых творческому процессу. Но, самостоятельно и увлечённо освоив огромное количество книг своих бесчисленных литературных предшественников и современников – создал собственный стиль письма, вложив полученные обширные знания в эксперименты со стихотворной формой, призванной то в сложности, то в естественной простоте своей максимально точно передать правду мысли и чувства.

Духовное странничество поэта не прекращалось никогда – но все последние свои годы он, прикреплённый к дому сыновним долгом, ухаживал за тяжелобольной матерью, которая прожила после скоропостижной смерти Александра совсем недолго...

Чувствуя сопричастность личной судьбы драматической участи родины, на сломе эпох Александр Ромахов обратился к глубинам национальной исторической памяти. По примеру древних стоиков и мифологических героев фольклора он научил свою душу, обременённую многими заботами и печалями и одновременно стремящуюся в необозримую даль – двигаться к заветной цели лишь силою воли, силою мысли. И – воспарять, вопреки бытовым привязкам и земному притяжению, словно в надрывном крылатом усилии поднимая с собою в небо плотное, вязкое человеческое бытие:

Я ушёл по забытым следам,
Где меня загадала вода,
Где меня отражала земля,
На закатное солнце пыля...
...Не один только я здесь плутал,
на камнях свою кровь оставлял...
Дай увидеть закрытым глазам!..
Моя память плывёт по холмам.

Надо сказать, что при очевидном демократизме в общении по своему духовному складу Александр Ромахов, в дружеском кругу просто «Ромка» – элитарный поэт-одиночка, испытывавший радость от книжного слова, восхищавшийся красотою форм и хранящий свой внутренний мир в своеобразной «башне из слоновой кости». И это неудивительно: юность его прошла во времена, по преимуществу, безбожные, государственно-атеистические; тогда мало кто прилюдно обнаруживал свои духовные устремления, хотя они неизбежно прорывались в творчестве. В мятущемся естестве поэта жила душа-христианка, билось открытое и честное сердце, мгновенно отзывавшееся на беды и радости ближних. И когда перестроечным хаосом в очередной раз на русском пространстве прервалась связь времён, а пóтом и кровью воплощавшуюся, но год от года меркнущую мечту о царстве справедливости на земле сменили смрадные идеи дикого капитализма, Ромахов с горечью напишет:

Я новую повесть поведал им,
Пришедшую в странном сне –
Что всех догоревших отечеств дым
Сегодня в большой цене...

Жить ему оставалось лишь несколько лет, и, быть может, какое-то тайное знание о всё плотнее сжимающейся пружине личного времени наполняло ромаховские строки особой эмоциональной силой, образы – яркостью, поэтическую речь – чистотой. Как будто усталый путник на последнем издыхании, он льнул к отчей земле в поисках древней силы. Чтобы, сжав в горсти осенний прах родного пепелища, окунуться в жухлые степные травы, в грибной и лиственный запах прели русских окраинных, пригородных полесий, забыться в полусне – и, пробудиться внутренне обновлённым от предчувствия зарождающейся в неведомых глубинах новой жизни. А потом снова и снова поднимать в неведомый путь свою душу-плоть – тяжкую, израненную, в общем-то, не вкусившую досыта ни отдохновения, ни покоя. И с упрямым постоянством – и смехом, и криком, и стоном, и стихом – запускать её в низкое, покрытое тучами небо: искать его высоты, стремиться к далёкому горизонту, следуя за таинственным надмирным зовом.

Я услышал, как время поёт:
«Только отчина вечно зовёт,
Только родина светит в тумане;
Что иное навеется – канет! –
Да и самую память сметёт».

...видно, Русь и своими камнями
От нерусской тоски бережёт.

Отвращения к нерусской тоске поэту не простили. После его смерти изворотливый стихотворец – мастер перечисления случайных деталей, наследник чужого рода – на правах былого знакомца с неким внутренним превосходством написал о житейской безалаберности Александра Ромахова, о его привычке гасить невероятное нервное напряжение алкоголем, о раздражающей бытовой неустроенности – как о главных личностных приметах поэта.

Со сходной менторской и притом скандальной интонацией, достойной жёлтой прессы, не единожды – и прежде, и теперь – неумолимо обличали и смаковали «явные и глубокие червоточины» гениев русской литературы дотошные мелкотравчатые исследователи. То им есенинское житьё-бытьё неправильно, то печальное пристрастие к азартной игре и питию Достоевского портит портрет писателя, то покаянное гоголевское обращение ко Христу в последние годы существования заставляет задуматься о психической аномалии... Как тут не вспомнить пророческие строки из пролога блоковской поэмы «Возмездие» (1911): «Да будет взгляд твой твёрд и ясен. Сотри случайные черты – и ты увидишь: мир прекрасен. Познай, где свет – поймёшь, где тьма...».

Поэтическое наследие Александра Ромахова ещё ждёт своего глубокого анализа, освобождения от наносной шелухи «подлинных деталей его реальной жизни», избавления от душных навьих чар. И тогда откроется в чистоте, сердечном накале и духовном преодолении его строк большой русский поэт. Так сумбурно бытовавший – но так упрямо искавший смысл бытия!.. До боли остро ощущавший его земную конечность – и, одновременно, воспевший его прекрасную полноту... Принявший как достойные лишь самые высокие жизненные цели, самые неизбывные, непреходящие для человека смыслы:

Если верить – в Отчизну и Бога,
Если знать – то любовь и печаль...

Средняя оценка: 2.77043
Проголосовало: 257