Сербия глазами украинца

Сербы идут в Евросоюз, но все еще тоскуют по Югославии.

У Украины и Сербии много общего. Дело не только в том, что обе страны славянские и православные — такая общность у нас еще и с Россией, Болгарией и Беларусью. Но только Украина и Сербия разрываются ментально: мы — между европейской и евразийской интеграцией, сербы — между евроинтеграцией и национальной гордостью.

ВЧЕРА. Была такая страна — Юго­славия. Ее составляли несколько народов, но сербы неформально считались главным: именно их королевская династия стала династией югославских королей, а Белград — столицей этого государства. После Второй мировой королевская династия отбыла в эмиграцию, но имперских амбиций Белграда это не уменьшило — более того, в первые послевоенные годы всерьез обсуждался проект Балканской федерации, в которую, помимо Югославии, вошли бы Болгария и Албания.

СЕГОДНЯ. Имперское прошлое очень заметно в архитектуре Белграда. Многочисленные двуглавые орлы на фасадах и фонарных столбах, монументальные здания королевской и социалистической эпох — все это роднит Белград с Парижем, Москвой и Санкт-Петербургом. А здание центрального белградского почтамта, находящееся рядом с парламентом, у всех вызывает ассоциации с имперской архитектурой германского Третьего Рейха (здание из камня, много вертикальных линий, множество малых окон в мощной каменной структуре и прочее).

Но имперское прошлое — не только в архитектуре, оно еще и в головах многих сербов. Народ страны, территория и население которой сократились на две трети, которая превратилась из мирового лидера Движения неприсоединения в небольшое провинциальное государство, не мог чувствовать себя уютно в изменившемся мире. К тому же рассеянные по всем югославским республикам сербы стали в них объектами дискриминации, что только подогревало уязвленное самолюбие нации. Результат — несколько войн в 90-е годы, из которых страна вышла обескровленной.

Перелом в сознании произошел на рубеже веков. Бульдозерная революция 2000-го была инспирирована Штатами, однако произошла она не на пустом месте — часть народа устала от политики президента Слободана Милошевича, ведущей к постоянным военным конфликтам. Сербия стала меняться: отпустила в независимое плавание последнюю союзную республику — Черногорию (и потеряла с ней свой последний кусок морского побережья), подала заявку в Евросоюз. Но, чтобы получить в 2012-м статус кандидата в ЕС, сербам пришлось согласиться на фактическую независимость своей исторической области Косово. Все это привело к расколу общества на две части: одна готова идти в Евросоюз, согласившись на все условия Брюсселя, другая мечтает вернуться в великое прошлое своей страны. На белградских зданиях нередко можно встретить надписи «Балканская федерация» и т. п., и даже у самого великого серба современности — режиссера Эмира Кустурицы — в сознании «самое большое сожаление о той Югославии»: «Я тоскую по той стране, это была стальная страна».

ЗАВТРА? Похожесть нынешней Сербии с нынешней Украиной еще и в том, что настроения политбомонда куда более проевропейские, чем настроения общества: в 2010-м у нас избрали Виктора Януковича с надеждой на сближение с Россией, а получили усиленную евроинтеграцию, в 2012-м в Сербии избрали радикального националиста Томислава Николича, а получили евроинтегратора, пошедшего на мировую с Косово.

Отказ сербской элиты от национализма, впрочем, продиктован реалиями: в Балканскую федерацию никто, кроме сербов, не хочет. А выбор в пользу евроинтеграции, можно сказать, вынужденный: страна со всех сторон окружена соседями, которые или уже вступили в ЕС, либо вот-вот станут его членами. В этих условиях можно или идти вслед за остальными, или оказаться в изоляции. Поэтому Сербия сейчас идет в Евросоюз. Хотя не факт, что не найдется политический лидер, который попытается возродить Великую Югославию. Запрос на такого лидера в Сербии велик.

«Москва», Врангель и путинские пробки

К России в Сербии особое отношение, с давних времен вызванное надеждами на единственное тогда славянское православное государство, которое только и способно обеспечить сербскому народу свободу. Для сербов, перетерпевших несколько веков сначала австрийского, потом турецкого владычества, тема свободы была актуальной. Существовала даже традиция: когда в сербской семье рождался мальчик, его брал на руки дед, целовал в лоб и поворачивал к востоку, говоря: «Сыну, там солнце восходит, там — матушка Россия!».

Поэтому вряд ли стоит удивляться, что одна из самых крупных гостиниц Белграда называется «Москва», а по Дунаю ходит прогулочный теплоход «Волга». Но все равно удивительно увидеть на пешеходной туристической улице князя Михаила павильон с длинной цитатой Достоевского на стене — вряд ли его настолько почитают в самой России.

Впрочем, такая сильная любовь к России не помешала королевским династиям Обреновичей и Карагеоргиевичей после обретения независимости в середине XIX века вести преимущественно проавстрийскую политику. К России Белград, как правило, обращался за помощью только тогда, когда становилось совсем плохо: в 1914-м, когда Австро-Венгрия объявила Сербии войну из-за убийства сербскими радикалами австрийского эрцгерцога (из-за чего, собственно, началась Первая мировая), или в 1999-м, когда НАТО начало бомбардировку. Тогда Белград даже заявил о своем присоединении к Союзному государству России и Беларуси, но Борис Ельцин не дал осуществиться этому союзу (югославы рассчитывали, что в случае союза НАТО не нападет, Ельцин в свою очередь опасался конфликта с НАТО и поэтому заблокировал процесс).

Сегодняшнее отношение Сербии к Москве также двоякое: с одной стороны, официальный Белград выбрал евроинтеграцию, с другой — он постоянно зовет в гости Владимира Путина, и когда тот приезжает, визиты сопровождаются беспрецедентными мерами безопасности. Если во время недавнего визита в Белград Виктора Януковича улицы перекрывались лишь минут на 10 во время следования кортежа (так же бывает во время приезда представителей США и ЕС), то приезд Путина каждый раз означает, что на полдня движение в Белграде бу­­дет парализовано.

Что касается русских в Сербии, они появились там только после Гражданской войны. В 20-е годы Белград стал одним из самых крупных центров русской эмиграции, причем именно в нем, а не в Париже, базировались наиболее
радикальные антибольшевистские организации.

Именно поэтому в Белграде, в частности, покоятся останки известного белого генерала Петра Врангеля — он умер в Брюсселе, но был перезахоронен в сербской столице, в небольшой церквушке Московского патриархата на бульваре короля Александра. Эта церковь находится неподалеку от Белградского телецентра и вместе с ним подверглась натовским бомбардировкам 1999-го. Но сейчас она восстановлена (кстати, при помощи нынешнего патриарха Кирилла, но еще в его бытность «министром иностранных дел» РПЦ).

Украинскому и русинскому — привилегии перед государственным

Сербия — пример демократического отношения к языкам нацменьшинств. По словам ее президента Томислава Николича, в Конституции страны закреплен не просто особый статус таких языков, но и их преимущественные права перед языком государственным. Среди языков, пользующихся такой привилегией, и украинский: в провинции Воеводина — около пяти тысяч украинцев, которым обеспечены право на образование на родном языке, возможность общаться на нем с муниципальными органами и еженедельная получасовая телепрограмма на местном телевидении. Возможно, было бы и больше, чем полчаса, но в Воеводине — 9 региональных языков, и всем нужно выделить время. Кстати, в числе этих девяти есть еще и русинский, причем русинская диаспора Сербии куда более многочисленнее украинской, но русины на Балканах так давно, что большинство из них никакой связи с исторической родиной своих предков не чувствуют.

 «Мы каждый раз со страхом смотрели на небо»

Война, которую вело НАТО против Югославии в 1999-м, остается болезненной страницей памяти нынешней Сербии. Обвинив Белград в этническом геноциде против косовских албанцев, НАТО в течение трех месяцев сбрасывало бомбы на югославскую территорию, и прежде всего — на столицу. Мария, журналистка телевидения Воеводины в Нови Сад (70 км от Белграда) и украинка по национальности, об этих трех месяцах вспоминает с ужасом: «Когда натовцы разбомбили мост через Дунай вместе с пассажирским поездом, который по нему шел, мы стали добираться на другой берег на баржах и катерах. При этом каждый раз со страхом смотрели на небо, не зная, на кого и почему сбросят бомбы в этот раз. После всего этого я еще долго вздрагивала, видя в небе самолет».

Жертвой бомбардировок стал не только пассажирский поезд — помимо стратегических объектов правительства и армии, бомбы падали на промышленные предприятия (в том числе химические, отравляя почву и реки), электростанции, посольство Китая и телецентр. В общей сложности прямыми жертвами бомбежек стали 2 тысячи сербов (в том числе 89 детей), что намного превысило число жертв среди косовских албанцев, которых, по версии НАТО, подвергли геноциду.

Памятниками той войны в Белграде остались здания Генштаба Югославской армии и телецентра, которые не стали восстанавливать. Глядя на них, понимаешь, что при всех недостатках Украины то, что она за 20 лет не участвовала ни в одной войне, — не такое уж и маленькое достижение...

Три месяца бомбардировок сломали сербов. НАТО своего добилось: в июне 1999-го Югославия вывела войска из Косово, и их место занял натовский контингент.

Деревня по цене квартиры

Сербия похожа на Украину не только политически. Попадая из Киева в Белград, практически не видишь разницы в ценах на абсолютное большинство товаров. Сами цены, естественно, в динарах, но курс гривни к нему практически 1:10 (8,15 грн за доллар у нас, 85 динаров у них), поэтому разобраться в ценах просто. Большинство из них оказываются просто увеличенными в десять раз: хлеб — 40 динаров, молоко — 80, мясо и колбасы — от 70 до 110 за килограмм, летняя обувь — 2500—3500, и т. д. При этом средняя зарплата особо не отличается: она сама чуть выше средней украинской — 40—50 тысяч динаров, но зато за коммуналку сербы платят в три раза больше, чем мы, поэтому в итоге на жизнь остается то же, что и у украинцев.

Сравнение Киева и Белграда в основном не в пользу последнего: при всей монументальности зданий фасады абсолютного большинства из них не ремонтировались не один десяток лет. А трамваи, которые ходят по улицам сербской столицы, и вовсе напоминают наши аналоги, бренчавшие по киевским улицам до Великой Отечественной. Правда, непрезентабельному виду Белграда есть объяснение: последние 14 лет сербы были вынуждены вкладывать средства в восстановление того, что было разрушено полностью во время бомбардировок 1999 года.

А вот в провинции все идет по той же схеме, что и у нас: молодежь из-за отсутствия работы покидает села и маленькие города, переселяясь, прежде всего, в столицу. В некогда зажиточных селах провинции Воеводина можно найти дом ценой всего в 1000 евро. Больше того: согласно сообщению Сербской торговой палаты, за 100 тысяч евро можно приобрести целую деревню.

Сербохорватский: как отличить «возило» от «возни»

В Сербии — один язык, но два алфавита. Дети в школах с первых классов учатся писать одни и те же слова на кириллице и на латинице. Это старое югославское наследие: у сербов и хорватов — общий язык (который и называется сербохорватским), но алфавит разный. А поскольку до 1991 года они были одной страной, то вывески магазинов, рекламу, дорожные указатели и прочее можно было писать хоть на кириллице, хоть на латинице. И сейчас в Белграде, несмотря на то, что для сербов родной является кириллица, большинство надписей написаны латинским шрифтом. Только в последние годы правительство решило изменить ситуацию в пользу кириллицы, однако смена вывесок из-за нехватки средств идет медленно.

Сам сербохорватский для нас достаточно понятен (правда, когда читаешь надписи, а не слушаешь разговоры), причем многие слова похожи на украинский, а не на русский. На уже упомянутом здании Белградского почтамта — вывеска из одного-единственного слова: «ПОШТА».

Многие слова для нашего глаза выглядят смешно. Именно для глаза, а не для уха: у сербов ударение, как правило, приходится на первый слог, и тогда слово звучит непонятно. А вот читать — забавно. К примеру, надпись на троллейбусе — «Возило», или на микроавтобусе — «Возня». Мини-пекарни — «Пекара», обменный пункт — «Менячница». Ну, или «Педагошки музей» (педагогический музей) — смешно, но понятно. Сложнее, когда, как это часто бывает в родственных языках, слово одинаковое, но имеет разный смысл. Так, если серб объясняет тебе дорогу и говорит при этом «право», нужно знать, что он имеет в виду «прямо».