Католическое Рождество

Разве может быть мама виноватой?
Я рыдала и била руками по покрывалу кровати. Нашей с ним кровати!  Пыль взлетала в воздух и… оставалась там, напоминая о послепраздничной уборке.
Это  переключило меня  в рабочий режим.  Встряхнула покрасневшими ладонями, подула на них зачем-то и ринулась вниз – на первый этаж  небольшого дачного домика, затерявшегося в лесу. «В дре-му-у-чем, дре-му-у-чем лесу…» – громко пропела  вслух, вытянув, вытащив себе из памяти напоказ сразу всех: сына, дочь, мужа, маму эту опять, чтоб её…
Пятнадцать лет! – юбилей совместной жизни, плавно перетекавший по воле случая в новогодние гулянья, закончился тем, что нежданно-негаданно я осталась одна-одинёшенька в самый разгар веселья:  «Как? Что произошло с мужем, только-только весело балагурящим с детьми, готовящимися к очередным всеми любимым  взрывоопасным сюрпризам-фейерверкам?»
Рёв пылесоса приглушал стресс, но не перекрикивал Аллу: «Эй, вы та-а-ам, наверху!..» – сейчас я и до вас доберусь (это я пыльным покрывалам)!
В принципе, всё было понятно сразу: кто самый-пресамый косорез в моей жизни?  Мама. Кто только затевает и никогда  ничего не заканчивает? Мама! Кто, кто даже не задумывается,  перед тем как сказать что-то по секрету, а потом, закрыв рот обеими ладонями, сваливает с места преступления, глаза блюдцами.  Хм, никто даже не сомневался в ответе.
…Успокоилась (обойдёмся без валидола).
Работа по дому спорилась. За узорами окна висел некрасовский морозец… –  вот тебе и  Новый, новенький  год.
Прошёл день после грустного семейного торжества. Немногочисленные гости  разъехались, уехали дети и эта – мать!.. Глаза опять на мокром месте: «Всё, всё, хватит», – хватит ныть.  Смахнула  рукой   слезинку с ресниц.  Растёкшаяся по лицу тушь  меня добила.
Обречённо взобралась-кинулась  по круговой лестнице в спальню и – шаг в никуда! – горько ткнулась лицом в подушку, уже надолго.
.
Сергей  попытался открыть глаза.
Открыл – тщетно, не видно ничего. Не факт, что на дворе ночь – возможно, лицо, веки  заплыли напрочь,  вот и темень.  Сознание медленно возвращалось издалека сквозь боль,  свежую ещё боль. Он ничего им не отдал и не сказал, поэтому били жёстко, по-праздничному. …«Как там мой зайчонок?  Наверное, места себе не находит… – снаружи ветер, изнутри  характерный гул  объёмного помещения из листового железа. Гараж. – Та-а-ак, сколько  времени прошло?» –  По ощущениям  не больше суток.
Стальной стул или лавка. Руки  за спиной крепко связаны:  «Есть кто?! –  эхо гуляет.  Помещение вовсе немаленькое. – Эй! Есть тут кто-нибудь?» – тишина.  Нормальные люди отмечают праздник, блин. – «Хм, чувство юмора проснулось. Это хорошо. Это значит,  не полностью душу-то вытрясли!» – Качаясь из стороны в сторону, пытался ослабить натяжение связывавшей сзади верёвки, заодно разминая  затёкшие суставы и мышцы: «Подожди, зайчик, я что-нибудь придумаю. Мы ещё отпразднуем  расчудесную зиму».
На улице послышалось шевеление, шум, кто-то пнул  дверь ногой, щёлкнул замок: «Ё-мое…» –  раздалось снаружи.
.
– Мама,  я же просила: не лезь, не лезь ты в наши с Сергеем отношения.  Кто тебе сказал, ну кто.   Что значит «чувствую»? Да с чего ты взяла, что изменился? Мам, ну всё, у меня весь дом вверх тормашками.  Что делала, да ничего! Отдыхала я. Ничуть даже и не ревела. Ты что,  из «Битвы экстрасенсов» только-только вышла, – таки видишь  всё издалека?  Кладу трубку, пока.
Отключила телефон, мысленно благодаря мать за то, что отвлекла меня  от любимого занятия – слёзного орошения пуховых подушек. Сухой уже и не осталось ни одной.
Звонок.  Ну кто там ещё:
– Мам, с чего, ну с чего ты взяла, что он позвонит завтра утром? Да я его после таких выкрутасов и на порог-то не пущу.  Приползёт? Мам, почему твоё сердце чует, а моё не чует. Ну почему?  А вдруг что случилось – может, в милицию надо. Не надо?  А я вот знаю, почему. Потому что ты опять влезла ему в душу. Он и не выдержал. А сейчас  пытаешься оправдать этим «чую, не чую» своим. И так каждый раз.
Плакать, выть на луну  вовсе не хотелось. Где-то вдалеке, в подсознании, извивалось  на стылом декабрьском ветру  зловещее слово «измена», но…
Последний раз послушаю эту мамочку.
Подожду до утра. А там – в милицию, в морг.  Нет, сначала надо обзвонить больницы. «Измена». – Спасибо, мама, за добрые слова!
Быстренько оглядела нашу с ним жизнь: пятнадцать прожитых лет, двое детей, торжества. Разноцветные шарики на дни рождения, весёлый смех,  снежками по снеговику… Когда хочешь, и  зацепиться-то не за что.  Мать специально не колется, что же такого она  наговорила? «Как-то он заёрзал, задёргался в этот раз…», – вруша-мать.
Вдруг вспомнила: давным-давно Сергей так же не пришёл. Все собрались, накрыли стол, включили музыку. А его не было. Три дня.
Потом он вернулся, всё объяснил.
Поверила – у мужа были  проблемы, большие проблемы.  Мне казалось,  он старался оградить нас с детьми от чего-то непонятного, страшного.  Я простила. А эта! –  мать – с того времени   начала  елозить бедолагу по поводу и без.
.
– Где деньги?
– Не вижу ничего… – Они не включали свет.
– Я! Тебя. Убью. Если не скажешь, куда дел мои бабки. Объясню, слушай: сегодня ночью вместо того, чтобы праздник, ё-мое, праздновать, да пивом-водкой запивать, мы выцепили твоих дружков. И они оба показали на тебя.
– Где они? – еле проговорил Сергей.
– У меня нету больше гаражей, поэтому им хуже, чем тебе. Они под ёлкой в лесу…  Лежат. Зарытые и припорошенные пушистым снегом.
Сергея вдавил в землю жестокий вал  непоправимой беды:
– Я… вы… если…
– Ну-ну, старичок, говори-говори!
– Этого не может быть.
Удар в лицо был так, для порядку,  – Сергей даже не почувствовал ничего. Он и так  весь как сплошная, саднящая рана. Сплюнул куда-то в сторону.
Почему-то это вызвало смех в зале:
– Ну-ну, партизан, хороший выстрел.
Главарь:
– Ты поплюй тут ещё. Я твоим трупом буду пол мыть, ё-мое.  А потом к дольщикам своим поедешь хороводы водить!
Вновь смех, зрители были в настроении.
– Это ошибка. Я ничего не знаю. Мне надо позвонить Кириллову.
– Ты что, упырь, не понял? В лесу твой Кириллов, в тайге!
– Мне надо позвонить.
– Так… Надоело. Давай-ка его  в кузов – и туда, на опушку. Там и поговорим… в последний раз.
– Я не упырь.
Эти звери  тащили его под руки:
– Да-да, ты кролик перед разделкой. Помчали домой: «В лесу родилась елочка…» – дикий гогот. Звери.
.
Я ехала по безлюдному  автобану в сторону города.
Пустынная  дорога... – такое  чудо бывает только по праздникам.  Пройдут  отпущенные на веселье дни, и машины вновь плотно встанут в ряд, огрызаясь сигналами. Сейчас же – никого, ни души.  Я тоже одна. Совсем. «Ну мог ведь позвонить!»
Это случилось двадцать пятого декабря. Как раз в католическое Рождество.
Предпраздничное настроение, возбуждённые, радостные дети. Я – вся в бегах. Мать – просто не остановить: она передвигалась по дому, как герой Джима Кэрри из фильма «Маска». Когда он был в той самой маске.
И как она успела уединиться с Сергеем?
После этого он  сник, потускнел как-то и… растворился.  Всё!  Ни звонка. Ни зво-ноч-ка.
Застолье прокатилось скомкано: выпили-поели, похлопали в ладоши, постреляли на улице хлопушками, оставшимися с того года.
Все ждали моего мужа: знали – он что-нибудь да вычудит. Веселье станет  не наигранным, а неожиданным, сказочным… Под стать одетому в глубокий снег дремучему лесу вокруг – всё ж таки бывший артист! Пусть каскадёр, но ведь артист.
Дети ждали выкрутасов Сергея, как манну небесную. В своё  время, до травмы, он занимался трюковыми съёмками на киностудии. Поэтому фейерверки  на дачном дворе устраивал нешуточные. Как в блокбастерах.
Разве может быть какая-то, чёрт возьми, измена перед Новым годом. Именно  перед. Нет, нет и нет!  Тем более  выходные  расписаны по минутам: билеты на концерт, театр – для младшего. Потом  «Аквапарк». Нет! –  с ним что-то случилось.
Какая же я дура, что смогла даже подумать об измене, боже! Надо срочно, срочно сообщить в милицию.
Друзей  всех обзвонила. Одни не откликаются – уехали за город. Другие   вообще ничего не понимают, зовут в гости, кричат: «Горько!» – У людей  праздник. А я… Опять послушала её...
Вот сейчас приеду в город и – в милицию.  Нет, сначала к ней, к матери. Выскажу всё.
.
Им повезло тогда. Год назад.
Компанию Сергея, впавшую было в ступор от кризисного безденежья, пригласили вдруг на одну  суперпрестижную выставку, где им торжественно вручили немаленький заказ на поставку  рождественской  атрибутики.
Ёлки, игрушки, Деды Морозы и Снегурочки. Сборные блоки снежных городков для детей и взрослых, и много-много всего, – удача! Тут же подписали контракт на посреднические услуги с представителем китайской стороны. Солидный такой дядька, важный…  Работает напрямую, имеет связи в правительстве.
Они взялись за дело. Заказы сыпались, как весёлое конфетти:  мишки, зайчики, страшные волки и хитрые лисы разлетались  по школам и домам культуры. На площадях  росли   ледяные горки для детворы и домики  лесных зверушек.
Так прошёл предновогодний декабрь.  К концу месяца обороты перевалили  за десяток миллионов. Объём  проданного измерялся тоннами, примерно  равняясь  товарному поезду. Фирма-поставщик, как и договаривались, взяла небольшую предоплату, основной  расчёт отложив до конечной реализации. Время пролетело незаметно в преддверии приличных барышей. Все были охвачены наступающей  застольной  лихорадкой, когда появились люди в штатском.
Дальше  как в тумане: арест счетов, допросы, опознания…
Первым же делом Сергей  повёз их в центр города на место выставки, где  подписывался контракт.
Там ещё висел тогда огромный плакат со словами «Всероссийская,  ежегодная!» Вместо него: «Музей восковых фигур приглашает гостей!» – Очередной арендатор, как объяснили в дирекции  павильона. Что же касается «всероссийской, ежегодной», то это мероприятие было проплачено на  один всего лишь день – и проводилось оно в первый и последний раз,  судя по тому, что  деньги за выставку внёс джентльмен под вымышленной фамилией. А из посетителей  были, как выяснилось, только Сергей  со товарищи.
Как же  тусовка, шампанское?
Всё оказалось банальной подставой: презентацию разыграли под конкретного лоха, то есть под фирму Сергея.
Поезд с новогодними игрушками  был угнан  неизвестными после прохождения китайско-российской границы под Благовещенском. И доставлен в город с целью дальнейшего  сбыта  украденного.
Такой вот рождественский розыгрыш.
.
Я поднялась на восьмой этаж, позвонила.  Матери не было дома.
Так. Доеду до сестры – проверю ребятишек, хотя… до меня ли им? Там, наверное, дым коромыслом – сестрины близняшки совместно с моими чадами  – гремучая смесь. Как раз под стать всеобщему веселью. А ещё – зайду в милицию.
.
Сергей даже не удивился, когда пришли они.  Он их ждал.
Их все ждали, включая ментов… Но,  к сожалению,  не в том месте и не в то  время.
Они  вычислили его на даче, вернее, в близлежащем посёлке, куда он пошёл за продуктами.
– Где деньги? – Он уже возвращался, нагруженный покупками.
– Вы  же всё знаете… – опешив.
– Не, братан. Ничего мы не знаем и знать не хотим,  ё-мое.  Ты в курсе, сколько с тебя, и срок тебе  завтра, – запах перегара был неистребим.
– Да как же я…
– Да-да, братец,  вот назавтра и нужны нам наши денежки.
– Где ж я столько?
– А вот назавтра, ё-мое! –  мы подпалим твой домишко вместе с содержимым – вся деревня на огонёк сбежится! А приведёшь ментов – за друзей возьмёмся. А  друзья ментов приведут – детей не досчитаетесь…
– Чего вы хотите?
– Значит так: выгребай наличные, сколько есть. Остальное, если не хватит, будем брать долговыми расписками на машины, квартиры и так далее. Нотариус у нас свой, так что дня нам хватит. Позвоню  в девять утра, ё-мое.
.
– Какой-то не такой, нервный, напряжённый, – я описывала сержанту  поведение Сергея в последние часы перед его исчезновением.  Звучало  не совсем убедительно, учитывая усталую  улыбку дежурного опера. Он что-то записывал в блокнот, перелистывая страницы взад-вперёд. Вскоре  я совсем сникла, понимая, что всё это как-то не к месту.  На столе  лежала внушительная стопка бумаг. Сержант то и дело туда заглядывал, перекладывая листы. Заметив моё замешательство, он, как бы извиняясь, разложил  веером половину пачки.
– Что это? – я вглядывалась в размашистый, рваный почерк.
– Читайте, Ольга Алексеевна. Здесь всё – точь-в-точь как у вас, только фамилии меняются. Понимаете, каждый Новый год, как показывает статистика, сотни мужиков куда-то сваливают от своих жён. Не знаю, с чем это связано, но у меня на сегодняшний день в розыске тридцать восемь человек:  все мужчины, семейные. Ранее не судимые.
.
Сергей сменил номер телефона: «Да кто они такие, чтоб со мной так разговаривать! – Все его компаньоны: и Кириллов, и Соболев были предупреждены по поводу возможной опасности  в виде нетрезвых отморозков,  требующих компенсацию за нереализованный рождественский товар. – Кому верить  в нашей жизни, кому доверять?» – Раз  обошли милицию, чего ещё от них можно ожидать? На что пойдут ради возврата упущенной выгоды?
Конечно, Сергей с друзьями предприняли все возможные меры безопасности,  вновь уведомив органы о предпринятой попытке  вымогательства.
Прошёл месяц.
Праздник, бодрой волной накатившего рождественского морозца совпал с юбилеем их бракосочетания, застав всю семью в сборе за пять  дней до тридцать первого.
По воле случая и вездесущей тёщи Сергей выбежал из дома глотнуть свежего воздуха.
Не выключая трубку, оглядываясь, отошёл за ближайший густой ельник, сколько позволяла им же прокопанная и проторенная дорожка: «Зай, слышишь меня, милая? Я очень тебя люблю, только вот…  пару часов надо…»  – Гулкий  удар  тупым предметом в голову не позволил закончить начатую фразу. Лишь  надсадный звук  динамика, проваливаясь глубоко под кромку  снега, некоторое время звал кого-то: «Милый, милый…  ты куда пропал? Слышишь меня? Алло… милый… Ничего не слышно!»
.
Я наугад брела по городу, перешагивая растущие на глазах сугробы под непрерывно падающим снегом. «Сделаем всё возможное, примем меры,  но...  Как правило, они возвращаются.  Их оправдания звучат  чудовищно, но они возвращаются, Ольга Алексеевна. Почти все», – закончил сержант, вежливо давая понять, что у него полно дел.
Это «почти» меня убило.  Почему-то  была уверена, что мой – не все. А именно он-то и есть это «почти».  Сейчас бы поплакать в подушечку, да негде.
.
Сергея вытащили  из гаража на улицу, прислонив к  стене напротив тачки:
– Стой, гад! Сейчас багажник откроем.
Открыли, изумились:  места нет!  Коробки с бутылками, гружёные пакеты из супермаркета вперемежку с инструментом, канистрами.
– Видишь, гад. Весь праздник испортил. Так и не погуляли толком… – Бандиты задумались на секунду: – А ну, давай-ка всё барахло в гараж  затаскивай.  Развяжи-ка, Вань, ему веревку!
Шустрый  паренёк полоснул ножом, освободив Сергею  занемевшие  руки.
Пленник взял первый  ящик,  понёс его внутрь. За ним  Ванька, играя лезвием:
– Сюда ставь…
Полусумрак.
Надсмотрщик не  успел ничего предпринять.
Сергей, стоя к нему спиной, быстро разогнувшись, задним хватом жёстко обхватил бедолаге шею, одновременно отработанным движением выломив руку с ножом. Шейные позвонки чуть слышно хрустнули… Слёту подцепил выпавший нож.
Молнией вылетел из гаража, рассчитывая на внезапность: их оставалось трое.
Первый, стоявший у входа, сразу же, неуклюже присев, отвалился в сторону: выпучив глаза, держась руками за окровавленное горло… Второму, не долго думая, Сергей бросился  в корпус, в захват, плечом сбив равновесие и рухнув с ним в сугроб. Затем тут же очутился под ним. Лежа на спине, обвил того плотно ногами,  прочертив по кадыку  смертельную полосу.  Скинул с себя ослабшее тело, зная, что третий,  Главарь, наверняка уже держит его на мушке – борьба в сугробе отняла слишком много секунд для такого скоротечного боя: «Не успеть…»
.
– Оль, я сто раз  тебе говорила: эти артисты ненадёжные люди, не-на-дёж-ны-е!
…Всё-таки добралась к матери на разговор:
– Он не артист, каскадёр, – зло одернула я.
– Какая разница.
– Мам, ты опять увиливаешь от ответа! Что ты ему сказала?  – Разделочная доска аж подпрыгнула от удара.
– Доченька, ну разве может мать сказать что-нибудь плохое, а?
– Моя – да, моя может…
Так или примерно так мы  беседовали  битый час, одновременно  нарезая салаты для очередных  маминых гостей.
– Никуда он не денется, завтра позвонит. А ты успокойся, доченька, это у тебя… нервы оголились.
«Чёрт возьми!» – я была на взводе:
– А если… если его нет уже… в живых.
– Ну-ну-ну… Это от  лука. На-ка, вытри слёзки и поверь матери.
Я вытирала, вытирала,  они всё равно  текли ручьём, слёзы-то. Даром что из-за лука.
.
Сергей встал, приготовившись к худшему. Но у Главаря не было пистолета!
Главарь стоял, вцепившись руками в край багажника авто, и затравленно смотрел на противника. Он был напуган и бел.
Три трупа – это вам не шутки. В руках заложника-убийцы  окровавленный нож. Вокруг гаражей  ни души. Роли поменялись.
Сергей подошёл вплотную:
– Где Кириллов?
– Дома.
– А Соболев?
– Дома.
– А про лес что?..
– Наврали, чтоб запугать тебя.  Про лес, про  друзей твоих, про нотариуса – мы всё придумали.  Нет у нас никакого нотариуса.
– Дай телефон! – рявкнул пленник.
Главарь дрожащими руками протянул Сергею трубку,  –  хотя…  «Если гад не врёт (а он не врёт!),  звонок  может  сработать только во вред. Здесь трупы…»:
– Что же ты… – обречённо.
Сергей, постепенно осознавая произошедшее, обессилено  сполз  спиной  по ржавой стенке, присев на корточки напротив ошеломленного бандита.  Нож выпал из рук, нырнув  в притоптанный между ними снег.
Главарь облегчённо выдохнул и, на всякий случай опасливо держа трёхметровую дистанцию, заикаясь от волнения, принялся зачем-то объяснять:
– Понимаешь, прошло три месяца. Нас начали напрягать. Нужны были деньги, срочно! Но мы не убийцы – мы простые аферисты. Тот товарняк со шмотками подогнали серьёзные жулики из Забайкальска за половину доли с продажи.  Подготовились, обставили всё ровно, красиво. Затем вычислили и загрузили вашу фирму, ё-мое. Типа презентация.
– Изъяли же всё, ты ведь знаешь.
– Да, но с нас-то спрашивали! «Где, мол, наши бабки?» – что мы должны ответить. Что коммерсанты типа сдали тему ментам? Говорю же, там солидные люди замешаны – погранцы, таможня.  Мы и тебя-то поколотили так, для приличия – с драной овцы хоть шерсти клок. Тем более менты на хвосте, ё-мое.  Не хотели никуда везти, ни в какой лес: мы тебя брали на понт  в надежде хоть на какие-то барыши. Но мы не убийцы, – повторил главарь. – За пятнадцать лет впервые такое вижу.
Он  кинул взгляд на валявшихся тут же, рядом, остывающих подельников.
«Пятнадцать лет… Вот и отметили юбилей». – Что ж, пора говорить последние слова. Сергей потянулся за ножом.
.
– Мама, хватит меня мучить! Выкладывай всё, как есть.
– Ладно, доченька, не к столу   будет сказано, но он – сволочь.
– …
– Да-да-да, Оля, вот так!  Знаешь…  – глаза блюдцами, смотрит заговорщицки. Вот она, мамочка.
– В тот вечер у вас на даче  проходила мимо детской внизу, – мать понизила голос, –  и  случайно  услышала его из-за двери:  «Зайчик  да зайчик, мой да мой зайчонок, люблю-целую-скоро-приеду…». Тьфу!
– Что?.. – эмоций уже просто не было.
Из рук непроизвольно выполз кочан  капусты. Медленно покатился к краю стола.
– Вот-вот! Захожу, говорю: это что-это-ещё-за-зайчики  появились в доме моей дочери?  – мать почти  визжала. – Вот тут-то он заметался, задёргался!  Потом – фью-ють, и за порог. Не хотела тебя огорчать, Оля. Но он  сволочь. Ты представляешь, в самый Новый год,  в самый юбилей –  звонить какой-то зайке?!
…Как всё просто. «Какая же я дура!» – вдруг поняла, насколько глупо и нелепо в действительности звучали его «большие проблемы», «надо уехать!», «ты понимаешь, друг позвонил из другого города…»  Просто и ясно.  И даже не обидно.
Разве может быть мама виноватой? Нет, конечно.
…Кочан капусты  докатился  до края – и медленно приостановился, не решаясь упасть.
В конце концов, у меня – дети. У меня – мама. У меня…  Всё-всё впереди!
И главное – я совершенно спокойна.
.
Волоком затащил всех в гараж, подальше от любопытных глаз.  Разгрузил пакеты из супермаркета, разложив всем поровну, чего душа желает. Жаль только, попробовать  не успели.
Раскидал бутылки, облив корешей алкоголем, изобразив бурную попойку четырёх здоровых мужиков, истово праздновавших  Новый год. Орудие убийства  валялось здесь же, среди четырёх трупов. Со следами пальчиков зачинщика побоища.
«Как они умудрились друг друга так?  –  вот пусть менты и разгребают!  А этот, коммерс, шустрым оказался – троих пацанов завалил, гад. В конце только смалодушничал…» – Главарь, съёжившись, брёл  по  вымершей  трассе.
Согревал дыханием руки. Оглядывался,  высматривая попутку сквозь вечернюю изморось: «Не май месяц, ё-мое»...