Царственные особы дома Романовых в изящной словесности

Первым, кто проложил "поэтический мостик" между российскими поэтами и монархами, стал бывший монах-базиликанец, принявший православие, Симеон из Полоцка, города, отвоеванного царем Алексеем Михайловичем (1629 – 1676) у Великого княжества Литовского. Симеон Полоцкий, в миpу Самуил Гаврилович Петровский-Ситнянович (1629 — 1680), один из грамотнейших  людей своего времени, написал "Похвалу и привет многих веков высокопарному Орлу превысочайшего парения славою имени его в день святаго праведнаго Алексия человека Божия ангела его великаго государя царя и великаго князя Алексия Михайловича всея Великия и Малыя и Бильшая России самодержца..."

.
Днесь весна красна в Росии сияет,
она же светлу память совершает
Богу человека свята Алексия.
Наша весна есть царь Россы всея...

...
Радуйся, царю, миру прежеланный,
свыше Российску царству дарованный.
Радуйся, ивАте, свитло веселися,
свитло бо солнце ты днесь а свит явися
.
После произнесения такой орации наш земляк занял должность наставника царских детей, благодаря чему они получили европейское образование. Тем самым, бывший воспитанник Виленской иезуитской академии стал причастен к формированию у будущих московских самодержцев политического мировоззрения. Он акцентировал:

.

…Россия славу расширяет
Не мечем токмо, но и скоротечным
типом, чрез книги с сущым многовечным.
Но увы нравов! Иже истребляют,

яже честным трудове раждают.
Не хощем с солнцем мирови сияти,
в тме незнания любим пребывати.

.
Это и начали воплощать, взойдя на престол, молодой царь Фёдор Алексеевич (1661 – 1682), сделавший робкий "пропил для окна в Европу", а затем  и "прорубивший оное" его младший брат Петр (1672 – 1725), ставший после этого "Великим".
.
Одним из первых россиян, окончивших Сорбонский университет, стал Василий Кириллович Тредиаковский (1703 — 1768). Переведя "фривольный роман" Поля Тальмана "Езда на остров любви", в котором "галантные кавалеры тонко ухаживают за дамами", он сразу занял место придворного поэта при дворе императрицы Анны Иоановны (1693 - 1740), адресовав высокой покровительнице одну из своих од:
.
Да здравствует днесь императрикс Анна
На престол седша увенчанна,
Краснейше солнца и звезд сияюща ныне!
Да здравствует на многа лета,
Порфирою златой одета,
В императорском чине.
.
Служа в Академии наук, Тредиаковский по праву занял первое место в историографии как переводчик на русский "Древней истории" и "Истории Рима". В историю философии он вошел как исследователь творчества Фрэнсиса Бэкона. Кроме того, введя в своих песнях образы любви-страсти, сладостно-мучительной любовной лирики, он оказал влияние на всю последующую поэзию.
.

Следующим, кто подхватил эстафету выражения своих чувств царственным особам "в изъявление истинной радости и верноподданнаго усердия искренняго поздравления", стал выходец из архангелогородских крестьян «верноподданнейший раб» Михайло Ломоносов  (1711 — 1765). За двадцать лет он создал целый цикл дифирамбов - от "Оды на прибытие Елисаветы Петровны из Москвы в Санктпетербург 1742 года по коронации" до "Оды Екатерине Алексеевне на восшествие на всероссийский престол июня 28 дня 1762 года".

.
Молчите, пламенные звуки,
И колебать престаньте свет,
Здесь в мире расширять науки
Изволила Елисавет...
...
В сии прискорбны дни природным
Российским истинным сынам
Ослабу духом благородным
Дает Екатерина нам.
.
Его восхвалениям удостоились так же императрица Анна Иоанновна, император Иоанн III, успевший побыть на престоле только год и свергнутый Елизаветой, и император Петр III, также низложенный супругой Екатериной "Второй". Следует признать, что пафосный литературный прием был удобной формой диалога автоpа с царями, используя который ученый обнародовал свои мысли, идеи и планы, связанные с обустройством России. Прославляя "возлюбленную тишину", он подчеркивал, что основное условие благоденствия государства в "утверждении пользы наук и необходимости просвещения". Ломоносовым были заложены основы современного русского литературного языка.  В некоторых строках он выступил и как оракул, за 200 лет до исторических событий предостерегая, "что может Росская рука…" В связи с чем  упомянул Клайпеду и Калининград, сменивших топонимику:
.
Посмотрим в Западны страны:
От стрел Российския Диан
Из превеликой вышины
Стремглавно падают Титаны;
Ты, Мемель, Франкфурт и Кистрин,
Ты, Швейдниц, Кенигсберг, Берлин,
Ты, звук летающего строя,
Ты, Шпрея, хитрая река, -
Спросите своего Героя,
Что может Росская рука.
.
Иные литературные тенденции были в творчестве Гаврилы Державина (1743 -1816). Его стихотворение "На рождение на севере порфирородного отрока", будущего императора Александра I (1777 - 1825), впоследствии станет песней:
.
Словом, все ему блаженствы
И таланты подаря,
Все влияли совершенствы,
Составляющи царя;
.

Но последний, добродетель
Зарождаючи в нем, рек:
Будь страстей твоих владетель,
Будь на троне человек!
.
В 1783 году по заказу канцлера князя Александра Андреевича Безбородко художник Дмитрий Левицкий пишет большой парадный портрет императрицы Екатерины II (1729 - 1796). На нем "Ея Императорское Величество, сжигая на алтаре маковые цветы, жертвует драгоценным своим покоем для общего покоя и вместо обыкновенной императорской короны увенчана она лавровым венцом, украшающим гражданскую корону, возложенную на главе Ея..." В это же самое время Гавриил Державин, сумевший достичь из "низкой доли" и министерского кресла, и стула сенатора, создает олитературенное видение портрета:
.
Одежда белая струилась
На ней серебряной волной;
Градская на главе корона,
Сиял при персях пояс злат.
Из черно-огненна виссона,
Подобный радуге, наряд
С плеча десного полосою
Висел на левую бедру…
.
Следует отметить, что у "Ея величества собственного автора", как подписывал Екатерине свои письма Державин, появилась и "гневная ода", переложение 81-го псалма "Властителям и судиям", где уже звучит лиpа поэта-гражданина:
.

Цари! Я мнил, вы боги властны,
Никто над вами не судья,
Но вы, как я подобно, страстны,
И так же смертны, как и я.
.
В конце творческого пути этого представителя русского классицизма, нередко использующего талант для разрешения своих финансовых затруднений, появились и нотки предупреждения:
.
Река времен в своем стремленьи
Уносит все дела людей
И топит в пропасти забвенья
Народы, царства и царей...
.
Хорошо знакомый всем со школьной скамьи Александр Сергеевич Пушкин(1799 -1837), после смерти названный Одоевским "Солнцем русской поэзии", как известно, "памятник воздвиг себе нерукотворный" многочисленными произведениями, открыто "бичующими царизм".
.

Но однажды на аудиенции у Николая I на прямой вопрос государя: Принял бы он участие в восстании декабристов, если бы был в Петербурге? Прямолинейно ответил: "Да, принял бы". "Как! — сказал мне император, вспоминал он впоследствии. — И ты враг твоего государя, ты, которого Россия вырастила и покрыла славой? Пушкин, Пушкин, это нехорошо! Так быть не должно…" Подытоживает беседу поэт уже с изменившимся мнением: "Вместо надменного деспота, кнутодержавного тирана, я увидел человека рыцарски прекрасного, величественно-спокойного, благородного лицом. Вместо грубых и язвительных слов угрозы и обиды я слышал снисходительный упрек, выраженный участливо и благосклонно".

.

Известие о примирении Александра Сергеевича с высшей властью быстро облетело литературные и "около них" круги обеих столиц, и на эту новость поэт и литературный критик Александр Воейков сочинил довольно язвительную эпиграмму:
.
Я прежде вольность проповедал,
Царей с народом звал на суд,
Но только царских щей отведал,
И стал придворный лизоблюд.
.
Но родоначальник новой русской литературы ответил на нее без злобы:
.
Нет, я не льстец, когда царю
Хвалу свободную слагаю:
Я смело чувства выражаю,
Языком сердца говорю.
.
Его я просто полюбил:
Он бодро, честно правит нами;
Россию вдруг он оживил
Войной, надеждами, трудами.
.
На это стихотворение был получен ответ Бенкендорфа: "Что же касается до стихотворения вашего под заглавием "Друзьям", то его величество совершенно доволен им, но не желает, чтобы оно было напечатано". До дуэли Пушкина, с роковым для России исходом, оставалось десять лет.
.
Действительный и почётный член Российской Императорской Академии наук по русскому языку и словесности Василий Андреевич Жуковский (1783 – 1852) занимал еще и должность тайного советника. В связи с этим ему пришлось разбирать в январе 1837 года предсмертные записки А.С.Пушкина для передачи их императору Николаю I. Особых дифирамбов царям он не оставил, став только соавтором текста гимна "Боже царя храни" и отметив в поэме "Бородинская годовщина" роль Александра I:
.
И тебя мы пережили,
И тебя мы схоронили,
Ты, который трон и нас
Твердым царским словом спас,
Вождь вождей, царей диктатор,
Наш великий император,
Мира светлая звезда,
И твоя пришла чреда!
.

Некоторый период Жуковский был вхож в императорскую семью, так как служил чтецом при вдовствующей императрице Марии Фёдоровне. Потом был учителем русского языка принцессы Шарлотты — будущей императрицы Александры Фёдоровны. А осенью 1826 года назначен на должность наставника при наследнике престола, будущего императора Александра II, с которым объездил пол России и часть  Западной Европы.
.
Именно Жуковскому показал молодой Николай Некрасов(1821 -1877) подготовленную к изданию книгу, желая услышать о ней мнение влиятельного мэтра. Тот же, выделив паpу стихотворений "как вполне приличные", посоветовал остальные поместить без имени, сказав: "Впоследствии вы напишете лучше, и вам будет стыдно за эти стихи". Через несколько лет "последствие" наступило, и Некрасов, наблюдая из окон своей квартиры за "парадным подъездом", в котором жил  его сосед - министр государственных имуществ М. Н. Муравьёв, играл в карты с власть имущими, а также построил личный винокуренный заводик, продолжая призывать к революционной борьбе и складывать песни о "нужде крестьян и народном горе".

.
Реагируя на реформы, затронувшие издаваемый им журнал "Современник", и высмеивая цензуру сатирическим циклом "Песни о свободном слове", Некрасов в то же время не постеснялся посвятить оду соседу Муравьеву, которого в народе называли "вешателем", за усмирение польского восстания 1863 года:
.
Мятеж прошел, крамола ляжет,
В Литве и Жмуди мир взойдет;
Тогда и самый враг твой скажет:
Велик твой подвиг... и вздохнет,
.
Круг общества, к которому принадлежал генерал Муравьев, ставший впоследствии графом Виленским, был до известной степени и кругом Некрасова. В него входили самые высокопоставленные члены Английского клуба.  И "революционный поэт - демократ" своими привычками и вкусами ничуть не отличался от них: своя ложа в театре, выездная карета, первоклассный портной и француженка-содержанка делали его своим в узком кругу влиятельных помещиков, генералов и дипломатов.

.
И героями песни той чудной
Будут: царь, что стезей многотрудной
Царство русское к счастью ведет;
Царь, покончивший рабские стоны,
Вековую бесправность людей
И свободных сынов миллионы
Даровавший отчизне своей...
.
"Я пришел к тебе с приветом, рассказать, что солнце встало..." Афанасий Фет (1820—1892) долгий период был представителем "чистого искусства", воспевающего только красоту. Он не считал нужным затрагивать животрепещущие социальные вопросы, одновременно оставаясь убежденным консерватором и монархистом. Неожиданно лишившись в юношестве всех привилегий потомственного дворянина, фамилии Шеншин и русского подданства, он только через соpок  лет смог вернуть себе дворянские привилегии. В бытность военной службы в предместье Петербурга штаб-ротмистр Фет сблизился с редакцией  журнала "Современник" и встречался с Некрасовым, Тургеневым, Гончаровым. На коронацию государя императора Александра III 15 мая 1883 года он написал:
.
Как солнце вешнее сияя,
В лучах недаром ты взошел
Во дни живительного мая
На прародительский престол.
.
Горит алмаз, блестят короны,
И вкруг соборов и дворца,
Как юных листьев миллионы,
Обращены к тебе сердца.
.
К концу жизни стихотворения Афанасия Фета становились более философскими и в них появился  идеализм, размышления о вечности и об единстве человека со вселенной.
.
Современник Фета, так же размышлявший о "вечном и непреходящем", Аполлон Майков (1821 - 1897) вырос в семье академика живописи и писательницы. Возможно поэтому его поэзия, как отмечают современные литературоведы, отличалась созерцательным настроением, обдуманностью темы, пластичностью и законченностью рисунка. Им были сделаны попытки нового переосмысления исторической роли Александра Невского и Иоанна IY:
.

Тут Грозный сам лежит!.. Последнего суда,
Ты чуешь, что над ним судьба не изрекала;
Что с гроба этого тяжелая опала
Еще не снята; что, быть может, никогда
На свете пламенной души не появлялось...
Она - с алчбой добра - весь век во зле терзалась.
...
Под Серпуховом кто безбожного навел
На своего царя и указал дорогу?
Мстиславский? Каешься?.. А Курбский? Он ушел!
"Не мыслю на удел", - клянется мне и Богу,
А пишется в Литве, с панами не таясь,
В облыжных грамотах как "Ярославский князь"!
.
Зарекомендовав себя и как прекрасный поэт-переводчик, Майков отдал дань уважения и своим собратьям по перу, написав стихотворения: "Юбилей Шекспира", "Жуковский", "Крылов", "Пушкину", "Фету в день его  50-летия", а также великому князю Константину Константиновичу Романову как поэту,  известному в литературе под псевдонимом  К. Р.
.
Эти милые две буквы,
Что два яркие огня
В тьме осенней, в бездорожье
Манят издали меня.
.
Аполлон Майков, довольствуясь не только созерцанием непреходящего, любил посещать вечера первого социалиста М. Петрашевского, где собирались стремившиеся к переустройству самодержавия и крепостничества. Но в то же самое время он посвящал строки и правящему императору Николаю I (1796 - 1855), оставив тем самым загадку исследователям своего творчества...
.
Когда по улице в откинутой коляске
Перед беспечною толпою едет он,
В походный плащ одет, в солдатской медной каске,
Спокойно-грустен, строг и в думу погружен, -
.

В нем виден каждый миг державный повелитель,
И вождь, и судия, России промыслитель
И первый труженик народа своего.
С благоговением гляжу я на Него…

.
Дело петрашевцев было пресечено арестом сорока подозреваемых, из числа которых двадцать один человек был приговорен к расстрелу. Однако Майкова "Бог миловал".

.
Среди петрашевцев, признанных виновными "в злом умысле на ниспровержение существующих отечественных законов и государственного порядка", был  "один из важнейших" - Федор Достоевский (1821-1881). Выслушавший на Семеновском плацу смертный приговор и команду "к расстрелу", он в самый последний момент был помилован решением царя. Расстрел был заменен на  каторжные работы, лишение дворянства и разжалование в рядовые.
Через четыре года солдат седьмого Сибирского линейного батальона Симбирского корпуса, переосмыслив свое положение и узнав о смерти Николая I, напишет пронзительные строки на смерть императора и передаст их с сопроводительным прошением начальству: "Если признается  возможным, исходатайствовать высочайшее соизволение  на напечатание оного в одном из петербургских периодических  изданий".
.
О, для чего нельзя, чтоб сердце я излил
И высказал его горячими словами!
Того ли нет, кто нас, как солнце, озарил
И очи нам отверз бессмертными делами?
В кого уверовал раскольник и слепец,
Пред кем злой дух и тьма упали наконец!
.
Это было принято к сведению, но осталось в делах военного ведомства. Известие о том, что будущий автор "записок из мертвого дома" стал писать верноподданнические стихи, быстро распространились, вызвав  усмешки среди "передовых  кругов " и петербургских  литераторов. Но Достоевский вновь сделал попытку убедить правительство в своей благонадежности, сочинив стихотворение "На коронацию и заключение мира":
.
Эпоха новая пред нами.
Надежды сладостной заря
Восходит ярко пред очами...
Благослови, господь, царя!
.
Идет наш царь на подвиг трудный
Стезей тернистой и крутой;
На труд упорный, отдых скудный,
На подвиг доблести святой,
Как тот гигант самодержавный,
Что жил в работе и трудах,
И, сын царей, великий, славный,
Носил мозоли на руках!

.
Но несмотря на все усилия опального писателя и хлопоты его военачальников, в отношении него всемилостивейше было повелено: "Рядового Достоевского произвести в унтер-офицеры, но учредить за ним секретное наблюдение впредь до совершенного удостоверения в его благонадежности и затем уже ходатайствовать о дозволении ему печатать свои литературные труды".
.

Любезный всем виленчанам за строки - "Над русской Вильной стародавней...", а россиянам  - "Умом Россию не понять", Федор Тютчев (1803 -1873) не ввязывался ни в какие сомнительные мероприятия, как выше представленные поэты. У преуспевшего на дипломатическом поприще "имиджмейкера России" не было особых причин "глаголом жечь сердца" коронованных особ, но и его "бес попутал":
.
О Николай, народов победитель,
Ты имя оправдал свое! Ты победил!
Ты, господом воздвигнутый воитель,
Неистовство врагов его смирил...
.

Пока  тайный советник канцелярии Николая I  после тридцати лет усердного служения царю, наконец, не прозрел, написав панегирик "стихотворением на случай":
.
Не Богу ты служил и не России,
Служил лишь суете своей,
И все дела твои, и добрые и злые, –
Всё было ложь в тебе, всё призраки пустые:
Ты был не царь, а лицедей.
.

Позже тютчевская лира опять с прежним восторгом зазвучала уже новому, взошедшему на престол, императору Александру II:
.
Царь благодушный, царь с евангельской душою,
С любовью к ближнему святою,
Принять, державный, удостой
Гимн благодарности простой!
.
Помимо цензоров, к редактированию и публикации стихов Тютчева имели отношение десятки людей, в том числе и выше перечисленные  поэты  XIX века: Жуковский, Пушкин, Некрасов и  Майков, а в начале ХХ к ним присоединился основоположник русского символизма Брюсов…

.

Продолжение следует.

.

Владимир Кольцов-Навроцкий - член литературного объединения «Логос», г. Вильнюс, Литва.

.

Изображение: "Раскрытая книга", худ. Вл. Екимов.