День длиною в год

Перед русским словом бессильны государственные границы.

.

"Мысль! Великое слово! Что же и составляет величие человека, как не мысль! Да будет же она свободна, как должен быть свободен человек...»

А. С. Пушкин

.

В 2014 году  фонд «Русский мир» провел Международную акцию "Год культуры Русского мира”. Цель ее — привлечение внимания россиян и соотечественников за рубежом к сокровищнице российской культуры, истории создания и гуманистическим смыслам шедевров русской литературы и искусства.

.

В рамках этой акции состоялся II Международный молодежный творческий конкурс «Слово за нами!», в котором успешно приняла участие ученица вильнюсской русской гимназии «Ювента» Маргарита Девятьярова (Литва).  Из более тысячи сочинений, присланных на конкурс, она оказалась в числе пяти счастливых победителей со своим рассказом «День длиной в год», поданным в номинацию «Мой необычный день».

.

4 ноября в рамках VIII  Ассамблеи Русского мира прошло награждение финалистов конкурса. Все участники были приглашены в город Сочи для вручения наград и призов. Маргарита также посетила финальное мероприятие чествования победителей и с гордостью вернулась в свою Альма-Матер с Дипломом международного творческого конкурса. Хочется отметить, что уже второй год подряд Литва, и именно вильнюсская гимназия «Ювента» побеждает на Международном литературном конкурсе. Так, в прошлом году на международном творческом конкурсе «Слово за нами!», посвященном 1150-летию славянской письменности, победительницей стала Анна Ломаченкова, награжденная за первое место Дипломом и поездкой в Санкт-Петербург. Радость победы школьницы  разделили со своим учителем литературы Яниной Францевной Перовой.

.

Поздравляем гимназию «Ювента» с очередной победой!

.

И предлагаем вниманию читателей совсем недетский текст конкурсной работы  Маргариты Девятьяровой, мысль в которой, без сомнения, «так свободна, как должен быть свободен человек».

Но главное, что она поднимает самый сложный вопрос человеческого бытия: имеет ли право человек брать на себя роль Бога?..

.

Ева АХТАЕВА — Председатель литературного объединения «Логос», Вильнюс.

.

День длиною в год

.

По утрам я всегда встаю без помощи будильника. Сам. Иду на кухню, завариваю кофе и чувствую себя самым счастливым человеком на Земле, наслаждаясь ароматной горечью черного кофе и в окно наблюдая за бегущими по улице людьми.

.

Но именно то утро запомнилось мне больше всего, потому что 6 апреля 2010 года я... не проснулся. То есть нет, увольте, это совсем не рассказ о загробной жизни (в которую я, кстати, не верю). В то утро мой разум проснулся... А мое тело и я сам — нет. Я просто лежал и не мог пошевелиться. Лежал и ждал, когда ко мне вернется способность двигаться. Но я все не мог. Я, кажется, впервые ощутил себя таким слабым и беспомощным: я старался изо всех сил, отчаянно пробовал подняться, хоть как-то размять свои мышцы (которых я, кстати, не чувствовал), я бы, наверное, сцепил от напряжения зубы, если бы мог... Но и на это я не был способен. А еще, вокруг была кромешная тьма. И она была везде. Густая, черная, она пугала меня, давила со всех сторон. И я не мог от нее спрятаться, уйти; был парализован и не мог понять, в чем дело. И потом я осознал то, от чего мне стало еще страшнее: мои закрытые глаза были причиной царившей вокруг тьмы. Неподвижные веки не давали мне избавиться от удушающей, заполняющей меня темноты. Они были тяжелы, словно две неподъемные башни. Эта тьма... Была противна. Хоть глаз выколи. И в ней был я, такой бессильный и отчаявшийся. Если Ад на самом деле существует, наверно, это и был он.

.

Понемногу я начал свыкаться со своим положением, я успокаивал себя, как мог, старался заставить свой мозг думать, искать выход, объяснение тому, что происходило. Неужели я умер? Я попытался сосредоточиться на своем теле, чтобы хоть что-то почувствовать, вынуждал себя не думать о плохом, что было крайне тяжело в моей-то ситуации. Итак... Зрение и движения мне были недоступны. Я очень надеялся, что это временно. Мой мозг отчаянно искал новые возможности. Глаза, руки, ноги... Я замер в ожидании. И тут я услышал странный звук. Да-да, именно УСЛЫШАЛ этот резкий, протяжный писк. И этот высокий, словно режущий звук показался мне в ту минуту победным маршем, гимном радости. Я понял, что могу слышать. Неужто я жив? Я ЖИВ!

Придя к такому выводу, я даже попытался заговорить, и хоть моя попытка не увенчалась успехом, но это меня не сильно расстроило. Я впитывал в себя этот пронзительный писк, вкушал его, упивался им. Он подарил мне надежду.

.

***

.

Теперь я лежал и внимательно вслушивался. Откуда-то издалека до меня доходил приглушенный шум машин, а где-то совсем близко, словно из соседней комнаты, слышались тихие, мягкие шаги. Из соседнего помещения... “Где я, собственно говоря, нахожусь?” — эта мысль молнией промелькнула в моем подсознании. Моя неподвижность, темнота и этот странный писк совершенно выбивали меня из колеи. Я не знал, где я. И понятия не имел, как я здесь оказался. Знал лишь то, что сейчас, должно быть, утро. Ведь я проснулся. Иначе и быть не может. Я долго лежал в раздумье, пытаясь осмыслить происходящее, сложить все в одну картину. Отвратительный писк, совсем недавно радовавший меня, начал раздражать. Он мешал мне сосредоточиться. Я терял терпение. Мысли путались, не находили себе места в беспорядке, царившем у меня в голове. “Что со мной? Где я? Я ли это вообще?” — десятки, сотни вопросов переплетались в моем воспаленном мозгу, колючей проволокой обвивали мое сознание, тем самым вызывая острую боль и затягивая меня все глубже в и без того царившую темноту. Я чувствовал, что окунаюсь во что-то неосязаемое, необъяснимое...

.

Мое “погружение” прервал новый, знакомый моим ушам звук. Это был звук приближающихся шагов. Скрип... И хлопок. Должно быть, кто-то вошел ко мне и закрыл за собой дверь. Теперь я услышал голоса. Отчетливо, близко. Один из них, нежный, женский, произнес:

— Состояние не улучшилось, пульс низкий.. Температура 27 градусов.

27? Мне не послышалось? Двадцать семь? Я не мог поверить своим ушам. Как? Человек не может жить при такой температуре. Это почти на десяток градусов ниже положенного... Но я же... слышу? Возможно, они вообще говорят не обо мне. Но, если я ошибаюсь... Мало сказать, что я был просто ошарашен услышанным. Если бы я только мог заговорить, получить ответы на переполняющие меня вопросы... Но нет. Я лежал, слушал незнакомые голоса и не мог ничего понять. Кто они, эти люди, что им нужно от меня, и откуда этот отвратительный писк?

— Кома,  — отчетливо произнес второй, мужской голос, — бедный молодой человек. Продолжайте держать его на аппарате. И приглядывайте за ним, ему может стать лучше или хуже в любой момент...

.

Они говорили еще о чем-то. Но я уже их не слышал. Где-то в подкорках мозга гулко звучало роковое для меня слово — кома. К о м а . . . Теперь я уже не сомневался, что люди говорили обо мне. И я даже понимал, что, возможно, нахожусь в больнице, лечебнице. И что я болен. Я отчаянно искал в своей памяти все, что я знаю об этом страшном слове из четырех букв, но не мог. Я не помнил. Или никогда не знал... Я был потрясен.

“Что будет дальше? К чему это приведет? Почему я не помню, что со мной произошло? Как это случилось? Почему я..?” Мысли не давали покоя моему воспаленному мозгу, метались из стороны в сторону внутри моей черепной коробки. Я не хотел понимать, я больше не хотел слышать. Если ранее мне было страшно, то теперь я был в таком отчаянии, что единственное, чего мне хотелось — это бежать. Куда подальше. Бежать от этих людей с чужими голосами, от звука их удаляющихся шагов, от ненавистного писка аппарата, поддерживающего мою жизнь... Бежать от самого себя. Мысленно я блуждал по просторам собственного разума, надеясь найти в нем убежище, отгородиться от себя, своего отчаяния.

И, в конце концов, мне это удалось. В один момент я слабо почувствовал призрачную боль в легких, краем уха успел уловить усилившийся писк аппарата... А потом все исчезло.

.

Я парил во тьме. Но это была совсем не та, кромешная, слепящая темнота. Я находился в пепельно-серой дымке. Совершенно опустошенный и спокойный. Никакие мысли не нарушали мой покой. Я был вдалеке от всего земного. Я находился глубоко в себе. В безопасности. В бездействии. Впервые.

.

***

.

Я не ощущал потоков времени. Я все забыл. Я уже не знал, кто я. Я не задумывался. Мне нравилось быть одним с этой волшебной пустотой, нравилось НЕ БЫТЬ. Но в какой-то момент я вдруг почувствовал странное колебание, почувствовал себя дрожащей на ветру паутинкой. Но что же это? Что могло проникнуть в мое надежное, неприступное убежище? Кто посмел вторгнуться на мое седьмое небо?

Я отказывался выходить из своей темноты. Я не хотел возвращаться туда, где на меня снова нахлынет поток мыслей и страха и начнет жалить меня, как рой диких пчел. И не хотел покидать свою беззаботную, тихую гавань. Но что-то звало меня. Это было нечто, чего я не мог объяснить. Я пробовал противостоять ему, но оно не отпускало меня, тянуло за собой куда-то за рамки моей теперешней зоны комфорта. В конце концов я сдался.

Постепенно я начал приходить в себя. Сначала, словно издалека, послышался тихий шепот, который нарастал по мере того, как рассеивалась дымка в моем подсознании. Внезапно все мысли и воспоминания нахлынули на меня бурным, оглушающим потоком. Я вспомнил, как проснулся этим утром. И что было 6 апреля. И вспомнил голоса врачей. И подслушанный мною разговор. И тот режущий ухо звук... И меня оглушила тишина. И я услышал его, этот писк. Он шел откуда-то издалека, и был намного дальше от меня, чем в тот самый первый раз. И еще я услышал голоса. Тихие, едва различимые, они были нечеткие, “размытые” (как бывает слышен шум из приложенной к уху морской раковины). Один голос, смутно знакомый мне, мужской, что-то говорил. Я мог слышать лишь обрывки фраз.

.

— Второй год... Дорого... Надежды мало... Не можем... Тише... Отключить от аппарата... Сын...

Я не понимал. Я просто не мог понять, зачем я это слышу, почему я снова здесь, почему я вернулся. Но тогда заговорил второй человек. И я оцепенел (насколько я был на это способен).

— Доктор... Наверное... Правы... — Эти слова были слышны еще хуже. Голос говорящей дрожал. Женщина плакала. Мое сердце сжалось. Это была моя мать.

“Нет! Нет!” — думал я. Сознание понемногу возвращалось ко мне. Мне хотелось закричать. Поднять руку. Встать, обнять ее. Звуки становились все отчетливее, писк был таким же противным и пронзительным, голоса звучали, казалось, прямо надо мной. Как будто кто-то кричал мне в ухо.

— Просто скажите, когда.
— Не будем тянуть с... этим, доктор... Дайте только еще раз попрощаться, — за сказанными срывающимся голосом словами последовали всхлипы. — Любимый мой. Хороший мой... Прощай...
Но я уже не слышал. Меня словно оглушило. Я чувствовал боль, и боль эта была совсем не физической. Мой воспаленный мозг изнемогал, мысли, чувства рвались наружу, воспоминания заполняли меня.
.

И тут я оказываюсь на знакомой лесной опушке. Той самой, на которой так часто бывал в детстве. Земляника... Да, да, здесь мы с мамой собирали землянику. Большие, горящие на солнце, алые ягоды. Мама собирает их в корзинку, а я нанизываю на травинки и отношу ей. Она гладит меня по голове. И я словно чувствую этот сладкий запах, ощущаю вкус спелых ягод, меня слепит солнце. Мама держит меня за руку. Она улыбается...
.
— Отключайте...
.
...Пение птиц. Лучи солнца на моем лице. Мама треплет меня по волосам своей теплой рукой...
.
Оглушающе пищит аппарат. Кажется, звук стал в сотни раз громче.
.
...Она смеется, протягивает мне сорванный цветок, гладит по щеке...
.
— Мой сын!.. — голос срывается, исчезает где-то в пустоте.
Из ниоткуда появляется уже знакомая мне пепельно-серая дымка. Она нежно обволакивает мой разум, успокаивает мысли. Какое там у нас число? 6 апреля?..
.
...Смеюсь и я. А она улыбается. И отдаляется от меня...
.
В одно мгновение и опушка, и земляника — все пропадает... Темно. Но уже не страшно. Детский смех сливается с пронзительным криком аппарата и громким душераздирающим рыданием.
.
— Мама!..

.

Маргарита ДЕВЯТЬЯРОВА,

Вильнюсская русская гимназия «Ювента», Литва