Окна в Рождественскую ночь

Мальчик Глеб с папой строили храм – из картона, при помощи двух ножниц, линейки и клея. Это был конструктор, напечатанный в специальном альбомчике. Нужно было вырезать множество деталек и соединить их в непростой последовательности, аккуратно сгибая края и смачивая их клеем. Строили долго – от самого Нового Года, с перерывами, до самого Рождественского Сочельника. Непростым делом оказалось изготовить – православные кресты, не нарушить ни стойки, ни перекладины. Но вот уже и кресты готовы, окрашены золотисто-жёлтым фломастером и установлены – один над колоколенкой, второй над церковью.

- Завтра рано вставать, - сказала мама, наклонившись к церковке, которую Глеб поставил под ёлку. – Если на всенощную не пошли, завтра на утреннюю – в собор.

.

Ночью мальчик проснулся от тихого звона. Открыл глаза и увидел, что в церковке светятся окна! Глеб потёр лицо, на цыпочках подошёл к ёлке и опустился на колени – заглянул сразу в два окошка. В храме шла служба! Там стояли маленькие люди – каждый размером не более семечки или пшеничного зерна. Они были как бы самые настоящие – и одеты в разноцветные одежды, и лица у них были самые разные, как в живой жизни бывает – и бритые и с бородами, были мужчины, женщины, и дети, и старички. Глеб подумал: «Жаль, что я сплю! Как бы мне хотелось сейчас попасть в этот храм!»

На солею из алтаря вышел толстенький дьякон в белом облачении, он был по сравнению со всеми остальными как великан, величиной с тыквенную семечку! Дьякон приподнял руку и, дирижируя, стал распевно читать молитву «Отче наш». Мальчик знал эту молитву, знал, что она читается всеми вместе в конце Божественной Литургии. В тот момент, когда все пропели: «Отче наш, Иже еси на небесех! Да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое, - в комнате за спиной мальчика раздался ужасный шум, словно бы ураган вломился в его комнату через дверь, пронзил ледяной ветер. Мальчик испуганно оглянулся. Он не увидел на своих местах ни кровати, ни привычной мебели. Вокруг была звёздная ночь, был заснеженный сосновый лес, спиралями у босых его ног завивалась позёмка. Глеб сжался от холода и, не веря глазам, чтобы проснуться, подпрыгнул и развернулся, как он думал, к своей ёлке и картонной церковке. Перед ним оказался высокий бревенчатый храм! Заледенелые окна светились, дверь была закрыта. Изнутри еле слышно доносилось общее пение: «…да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли…» Спасаясь от холода, Глеб потянул створку двери на себя и попал в притвор. Здесь было теплее, светились огоньки свечей и разноцветных лампад – фиолетовым, красным, зелёным; здесь топилась печка и одна стена была очень тёплой. Глеб прижался к ней. Все смотрели в сторону алтаря на огромного дьякона и пели: «Хлеб наш насущный даждь нам днесь, и остави нам долги наша, якоже и мы оставляем должником нашим…»

На него никто не обратил внимая, кроме одной красивой девочки в красной шубке. Девочка широко открывала рот и пела во весь голос: «…и не введи нас во искушение, но избави нас от лукаваго». Закрыв рот, она вдруг состроила Глебу насмешливую гримасу и показала язык: - Э-ээ!

Глебу покраснел от стыда, что зашёл в храм в одних трусах и майке. Забыв, что на дворе стужа, он выскочил наружу.

.

Дверь за ним хлопнула. В отдалении что-то взорвалось с огненными брызгами, как новогодняя петарда. По заснеженной земле рядом с Глебом застучали обломки кирпичей, падающие откуда-то сверху. Его отшатнуло в ночной ледяной сугроб, но он мгновенно вскочил. Вокруг не было ни зимнего леса, ни его комнаты, которую он надеялся увидеть. Но не было и деревянного храма! Среди звёздной ночи перед ним был какой-то заснеженный огород и незнакомый одноэтажный дом, какие бывают в сёлах или на тихих улочках в городах. При этом дом этот имел очень странный вид. Окна были черны и выбиты, крыша проломлена, дверь лежала на заснеженном крыльце. Вновь что-то взорвалось, на этот раз именно за этим мрачным домом. Вверх над проломленной крышей взметнулось белое облако. И тут же сбоку к небу поднялся кусок заснеженной дороги. Глеб бросился в разломанную дверь.

Он стоял в темноте, прижав руки к груди, не чувствуя холода. Взрывы гремели один за другим. Над ухом что-то свистнуло и ударило в стенку рядом. Глеб потрогал. Это был кусочек раскалённого железа. Он отдёрнул палец. Вновь свистнуло. Глеб опустился на четвереньки и пополз вглубь дома, в темноту, подальше от горячих кусочков железа. На полу он чувствовал руками обломки кирпичей, рассыпанные книги, какие-то вещи. Он полз и полз, весь омертвев, не чувствуя ни холода, ни боли, ни ужаса, пока не упёрся лбом во что-то твёрдое. Это была узкая дверь, прижатая балкой с разбитой люстрой, рухнувшей с потолка. За дверью, как ему показалось, кто-то плакал. Глеб напрягся, сдвинул бревно и оказался в чулане.

- Кто здесь? – прошептал он.

- Это я, - услышал он в ответ тихий голос.

- Кто «я»?

- Феликс.

- Ты мальчик?

- Мальчик. А ты?

- Тоже мальчик. Глеб зовут… А что ты здесь делаешь?

- Ничего не делаю, прячусь и мёрзну. А ты?

Они продолжали разговаривать шёпотом.

- Тоже прячусь… А где твои мама и папа?

- Папа уехал на войну, - ответил Феликс. - У него вот такой большой пулемёт!..

Глеб понял, что Феликс развёл руки.

- А мама?

- Мама пошла на работу. А потом бабушка поехала в центр, в магазин. А потом всё опять стало стрелять и взрываться. Я спрятался в чулан под стол, как папа научил. А дверь не открывается. Сижу и плачу, и молюсь. Плачу и молюсь…

- Молишься?

- Папа с мамой научили одной молитве.

Глеб потрогал мальчика. Тот был совершенно худ и почти гол, в одних трусиках и маечке, как и он сам.

Они прижались друг к другу.

- Ты тёплый, - стуча зубами, сказал Глеб.

- И ты тёплый. Вас тоже разбомбило?

- Не знаю, - ответил Глеб. – Мне кажется, я сплю.

- Было бы здорово, – вздохнул Феликс, – проснуться, и всё хорошо… Теперь уже никогда хорошо не будет.

- Там уже не стреляют, - сказал Глеб.

На четвереньках они выбрались из чулана.

- Холодно-холодно-холодно, - дрожал Феликс.

- Холодно-холодно-холодно, - вторил ему Глеб.

В разрушенной большой комнате они нашли разломанный шкаф со взрослой одеждой и стали рыться в вещах.

- Это мамино, - сказал Феликс. – Видишь, какие красивые платья.

Глеб не видел. Но потрогал. Одно платье было очень тонкое и очень холодное. Второе тоже холодное, но потолще – бархатное. На себя они надели сначала платья, потом огромные свитера, куртки и штаны папы Феликса, а на ноги – боты его мамы и бабушки.

.

- Надо к кому-нибудь попроситься, где тепло, - подумал Глеб вслух.

- Вокруг никто не живёт, - ответил Феникс. – Хата бабы Ангелины сгорела. Хату дяди Славы разбомбило. А на хату тёти Светы башня танка упала, когда его на нашей улице подбили. Больше в нашем куту домов нема…

.

Им стало тепло. Но от этого есть захотелось ещё сильнее.

- Есть хочу, - чуть слышно сказал Феликс.

- И я очень-очень хочу.

Они тоненько заскулили, заплакали и уснули в обломках шкафа, по секрету друг от друга шепча какую-то молитву.

- Другие люди в центре живут, - вдруг сказал Феликс, очнувшись от холода.

- Тогда пойдём в центр! – ещё не проснувшись, твёрдо проговорил Глеб. – Иначе совсем замёрзнем или с голоду умрём.

.

Вокруг стояла ночь, в небе подрагивали звёзды-снежинки и обрезок затуманенной луны. Чтобы пройти к центру посёлка, им нужно было перебраться через чёрный полузамёрзший ручей, от которого пахло химией.

- Здесь был мост, - показал Феликс на изогнутую железную рельсу. – Дальше ещё был один.

Но дальше они идти не захотели, надумали, что лучше с разбегу прыгнуть. Тяжёлая одежда мешалась, но они разбежались, скользя по снегу, и прыгнули.

Когда Глеб и Феликс, помогая друг другу, вытащились из ледяной грязной жижи на обледенелый берег, они увидели перед собой храм, тот самый, из которого Глеб недавно выскочил от обиды и стыда.

.

В промокшей одежде было и шагу не ступить.

- Скорее! – трясясь от холода, прошептал Глеб. – Снимай всё!

Внутри было всё по-прежнему. На них никто не обратил внимания, потому что все смотрели на белобородого священника, который что-то говорил.

Глеб расслышал, прижимаясь спиной к горячей стене:

- Дьявол хочет только одного, чтобы мы не молились, не причащались, чтобы погубили себя и чтобы Святая Русь не воскресла.

А потом и другое расслышал:

- Все исповедались?.. Кто-то ещё хочет покаяться?

Священник смотрел в их сторону.

- Я хочу! – звонко сказал красивая девочка в красном шубке.

- Иди, Ксюша, иди к батюшке дедушке, - подбодрила её женщина, стоявшая рядом.

Все расступились.

Глеб с Феликсом пригрелись. Им уже и есть не хотелось. Они даже задремали. Но вдруг услышал голос священника:

- Покажи, Ксюша, где тот неодетый мальчик?

Все вновь расступились.

- Вот этот мальчик! – сказала девочка, указав пальцем прямо на Глеба. – Это я его обидела. Прости! – И она удивилась: - Только их теперь два.

.

Все, находившиеся в церкви, оглянулись.

- Ой, какие бедные дети! – проговорила женщина в толстой лисьей шубе.

- Они совсем голые! – проговорил военный в серой шинели.

- Они грязные! – пропищал какой-то мальчик.

- Они мокрые! – пробасил огромный дьякон.

- Они могут получить воспаление лёгких! – всплеснула руками седенькая старушка.

Всё вокруг пришло в движение. На Глеба и Феникса стали натягивать свитера, укутывать их в шубы, в шарфы и шапки.

.

Ровно через полчаса они, уже вымытые в баньке мамой девочки Ксюши, одетые в чистенькую одежду и причёсанные сидели за столом рядом с Ксюшей на скамейке и смотрели на яства, которые занимали всё пространство длинного стола. Блюда были одно другого аппетитнее и живописней. Это была кутья, приготовленная из изюма, орехов, зёрен пшеницы, мёда и мака; это была заливная рыба судак, это был гусь, фаршированный яблоками, это была телятина, запечённая в сыре, это были голубцы, пельмени, вареники, салаты, компоты… В печке потрескивал огонь. Глеб и Феликс глаз не сводили с миски с дымящимися пельменями.

- Дети, потерпим ещё три минуты, - попросила мама Ксюши. - Батюшка Николай дела в храме уже заканчивает, придёт и благословит. А гостей ждать не будем.

.

Батюшка вошёл с улицы весь в доброй улыбке, с бородой как у деда мороза и охапкой дров в руках. Он проговорил:

- Перекусим, что Бог послал… И уложу я вас, детки, спать на настоящую русскую печь.

Глеб сидел к нему лицом, Феликс – боком, рассказывая Ксюше про свой посёлок.

Отец Николай вывалил дрова перед печкой на железный лист. Поучился дребезжащий грохот. Феликс крикнул: - Прячемся, бомбят! – И в тот же миг нырнул под стол и там стал громко молиться: - Отче наш…

- Бедный мой, прости меня, грешного, - отец Николай быстро утёр слезу. Он засунул руки под стол, вытянул Феликса и прижал его к себе.

.

Глеб проснулся и увидел под ёлкой свой маленький храм, в окошках светился огоньки.

- Папа-мама! – закричал Глеб. – Вы где?!

- Мы здесь, - спокойно ответила мама из соседней комнаты. - Собираемся тебя будить.

- Быстренько умываться! - заглянул папа. - Рождество!

- Ура, - прошептал Глеб, выскальзывая из-под одеяла. - Хочу, хочу в храм!

Он выглянул в окно. Город темнел своими изломанными силуэтами, белел снег, туманились редкие фонари и светились некоторые окна в огромных чёрных домах. Но звёзд в небе светилось намного больше.