Ветка Палестины

«Вход в Иерусалим есть вход — Ца­ря! — на Страсти, — восклицает епи­скоп Кассиан (Безобразов). — Чем ближе к Иерусалиму, тем ближе к сла­ве, тем громче звучит эсхатологиче­ское учение». Господь спешит; време­на и сроки близятся, — и едва ли не в виду городских стен и крепостных ба­шен, Он завершает Свое откровение ученикам -  словами, вселяющими трепет: «Ска­зываю вам, что всякому имеющему дано будет, а у неимеющего отнимет­ся и то, что имеет; врагов же моих тех, которые не хотели, чтобы я царствовал над вами, приведите сюда и избейте предо мною» (Лк 19, 26-27).

Все, что могло быть сказано — ска­зано.

Последний путь Христов в Иеруса­лим начался в Вифании,  за несколько дней до Входа — если допустимо так вы­разиться, — исторического. Именно в Вифании Господь просил Отца о сла­ве; здесь, на северо-восточном склоне Масличной/Елеонской горы Им был воскрешен «некто Лазарь», брат Марии и Мар­фы, которой довелось принять Самоисповедание Господне: «Я есмь воскре­сение и жизнь» (Ин 2, 25).

Достойно внимания, что Спаситель, оказываясь в Иерусалиме, ни единого разу не оставался на ночлег в самом городе: днем Он учил в Храме, но к вечеру неизменно уходил на Елеон,  в вифанский домишко Лазаря и его сестер.

.

Весть о немыслимом чуде, совер­шенном Пророком Галилейским в пригороде Иерусалима, весьма скоро дошла до возглавителей столич­ной теократии. В течение трех (иные  ученые полагают — трех) с по­ловиной лет «первосвященники и ста­рейшины, книжники и фарисеи» с возрастающим неу­довольствием наблюдали за служением Назарянина.  Вифанские события показали им, что без ак­тивного вмешательства — не обой­тись.

«Тогда первосвященники и фарисеи собрали совет и говорили: что нам де­лать? Этот Человек много чудес тво­рит: если оставим Его так, то все уве­руют в Него, — и придут римляне и овладеют местом нашим и народом. Один из них, некто Каиафа, будучи на тот год первосвященником, сказал им: вы ничего не знаете, и не подума­ете, что лучше нам, чтобы один чело­век умер за людей, нежели чтобы весь народ погиб» (Ин 11, 47-50).

Йосеф (Иосиф) Каиафа был возве­ден в сан первосвященника при проку­раторе Валерии Грате в 18 г. по РХ. Вспомним, кстати, гордое замечание героя булгаковского романа Афрания-начальника тайной службы при Понтии Пилате: «Я начал служить при Валерии Грате»; сколь бы пререкаемым не виделось нам это сочинение, спору нет - Михаил Афанасьевич внимательно относился к трудам по евангельской истории.

Каиафа продержался на своем посту до 36-37 года по Р.Х., едва ли не дольше всех других иудейских иерархов иродовой эпохи. Соста­витель вышедшей в США  антологии «Раввинистские комментарии к Новому Завету» Сэмюэл Т. Лахс полагает, что подоб­ных успехов был в состоянии достичь лишь мастер политической интриги, обеспечивший себя поддержкою рим­ских властей, и — добавим — коллег по «теократическому кабинету». Прозвище первосвя­щенника, возможно, восходит к слову «кайиф» — предсказатель. Это обстоя­тельство особо подчеркивается в  Четвер­том Евангелии: «Каиафа предска­зал, что Иисус умрет за народ» (Ин 11,51).

.

«Недальновидные толкователи на­ходят здесь (в приведенных нами евангельских строках о совещании у первосвященника. — Ю.М.) опасения Синедриона перед римлянами в том смысле,  будто последние могли при­нять начинающееся христианское дви­жение за бунт и окончательно порабо­тить себе иудеев, — пишет митр. Ан­тоний (Храповицкий). — Но римляне не были так тупы... Не того боялся Синедрион, что римляне сочтут хри­стиан за революционеров, а боялся обратного, что под влиянием Спаси­теля народ совершенно охладеет к ре­волюционному направлению. Их именно тревожила умножающаяся ве­ра в Христа».

Митрополит Антоний ссылается на строки Евангелия от Иоанна, соглас­но которым противники Иисуса — уже после триумфального Входа Гос­пода в Иерусалим — говорили: «Ви­дите ли, что не успеваете ничего?! весь мир идет за Ним».

«В чем они не успевали? — задается вопросом митр. Антоний. — Очевид­но, в попытках остановить чествова­ние грядущего Господа и в подготовке народного восстания».

Любопытно, что именно такой точки зрения придерживался и М.А. Булгаков (судя по репликам персонажей библейских глав «Мастера и Маргариты»), и специалистам еще предстоит выяснить, — читал автор вышедшую малым тиражом в эмиграции (1921 г.) брошюру митрополита Антония «Христос-Спаситель и еврейская революция».

Действительно, за весь период зем­ного служения Христа — Его деятель­ность ни разу не обратила на себя вни­мания римских властей, даже до са­мых последних дней, то есть опять-таки, до Входа в Иерусалим, когда по словам евангелиста «потрясется весь град» (Мф 21,10). Это значит, что «кабинет» был обезпокоен не взаимо­отношениями с Римом, а чем-то со­всем иным.

Нам недостает в Евангелиях бук­вально одной-двух пояснительных фраз, — а отсутствуют они в Писани­ях просто потому, что для его авто­ров и первых читателей многое, вы­зывающее наше недоумение, было са­мо собою внятным. «...Вся концепция христианства — это ничто иное как попытка невежественной черни взбун­товаться против учеников мудрецов», — отмечается в сборнике «Сей Завет. Критические замечания, извлеченные из старой и новой словесности Израилевой», изданной много лет назад в Иерусалиме.

Зд есь и таится разгадка. В ветхоза­ветном обществе-«социуме» власть хранителей и толкователей Закона (учеников мудрецов) — была абсо­лютной. Нарушение правил, регули­рующих, допустим, незыблемость субботнего покоя, или критерии риту­альной чистоты, считались тяжким уголовным преступлением. А кара­тельные функции брали на себя гражданские власти: в интересующий нас период - римляне.

Своею проповедью и делами плот­ник из Галилеи ударил в ту самую точку, где сходились интересы всего «теократического кабинета»: члены его и вправду заподозрили в Иисусе повстанца, но вовсе не против рим­лян и даже не против данной конкрет­ной иерархии, а против основного подхода, против самой системы власти

Назарянин провозгласил, что ис­тинное содержание Божественного Откровения вообще утаено от «муд­рых и разумных» и открыто «младен­цам».

Но почему это так?!

«Ей, Отче! ибо таково было Твое благоволение» (Мф 11,25-26).

Вот это благоволение, Бо­жественный произвол, они-то и казались нестерпимыми, ибо они обезсмысливали само право на су­ществование институции «оберегате­лей Закона», как носителей власти. Их подход к закону Моисееву Иисус на­звал лицемерием. И надо думать, что уж в этом пункте число Его молчаливых едино­мышленников было огромным. Поэтому «ка­бинет» отнес Галилеянина к самой опасной категории лиц, в отношении которых предания старцев предписы­вали «искоренение».

«С этого дня положили убить Его». Дальнейшее было вопросом тактики, применительно к ситуации.

.

«Дорога на Вифанию идет от Овчих ворот. Перед нами обрывистый спуск в долину Иосафатову, — а за нею противу вас возвышается гора Элеонская... вправо от дороги можно ви­деть малые остатки того селения, ко­торое находилось противу Виффагии, откуда привели Спасителю ослицу. И так, если воротиться назад и из Виф­фагии идти к Иерусалиму, как шел Христос, надобно спуститься с горы Соблазна и идти по ее скату, мимо подошвы горы Элеонской, имея ее на правой руке и дойти до Овчих ворот, оттуда повернуть налево к Золотым Воротам, для входа в притвор храма. Этими-то вратами, ныне закладенными, вошел Спаситель».

Маршрут, составленный для нас более полутора столетий тому назад Авраамом Сергеевичем Норовым, — героем Отечественной войны 1812 года, поэтом, годударственным деятелем, ученым-гебраистом, - маршрут этот в целом верен и сегодня. Так-то и я, грешный, тридцать два года тому назад, в 1983 году,  в первый раз добирался на тряском автобусе по Вифанскому тракту до самой Вифании. Там находилась  единственная — из сотни бывших на Святой Земле — русская школа-интернат для девочек-палестинок, со­держимая на средства Православного Палестинского Общества (Русской Зарубежной Церкви). Правду сказать, «Русской» школа оставалась более по названию, так как русский язык воспитанницы ее знали весьма посредственно — в от­личие от прежних времен. Зато мне, как заграничному гостю, хором спели романс «Слети к нам, тихий вечер...»

И в том же самом году на празднование Вхо­да Господня в Иерусалим в Елеонской Свято-Вознесенской обители, мне досталась до того пре­красная и стройная ветка Пале­стины, вайя, — во всем подобная, уповаю, тем самым вай­ям, которыми встречали Господа, въезжающего на осляти в Иерусалим, — что именно ее храню я по сей день: уж совсем белесую и ломкую.