Перевёрнутое небо

Посвящается светлой памяти

гвардии сержанта

Василия Ивановича Оглезнева

Перевёрнутое небо

Василий Оглезнев, молодой солдат, попал в госпиталь после тяжёлого ранения и контузии на Курской дуге летом 1943 года. Бои с немцами шли тяжёлые днём и ночью. Им не было ни конца, ни края…  Днём становилось темно от разрывов снарядов и дыма, застилающего солнце, и казалось, что сам воздух плавится, а ночью светло от ракет и огня. Горело всё:  земля, танки… люди.

Василий  лежал на кровати возле распахнутого настежь окна и с любопытством разглядывал ту природную жизнь, которая протекала за ним. Вплотную к жердочной изгороди примыкал лес; он высился плотной зелёной стеной, создавая непроходимую чащобу. Немного в стороне робко стояли белоствольные берёзы, ветки, свисающие прядями, закрывали стыдливую белизну стволов. В бледном ещё, не набравшем синевы небе порхали птицы, в верхнем эшелоне над ними кругами парила большая серая птица. По подоконнику медленно перебирала лапками божья коровка. Василий протянул руку, божья коровка замерла, поджав под себя лапки, затем залезла на большой палец. Вася тихо прошептал:

- Божья коровка, ты лети на небо, там твои дети кушают конфеты.

Подул на неё, сложив губы трубочкой. В это время в палату вошла медицинская сестра Тоня. Невысокого росточка, лицо щедро обсыпано коричневыми конопушками. Когда она улыбалась, то на круглых щеках образовывались небольшие ямочки. Глаза  светились от первой любви в её жизни. Раненые солдаты в курилке обсуждали Тонин роман с молодым хирургом Хлопиным, в которого она влюбилась, как только его увидела в первый раз.  Она это не скрывала, и  всё было написано на  счастливом лице. Быстро подошла к Васиной кровати и, улыбаясь, проговорила:

- Эх ты, Аника–воин! Тебе ещё надо на деревянной палке скакать, а ты на войну пошел. Дитё ты еще… дитё! Осторожно, поддерживая его за плечо, стала приподнимать.

- Пойдем-ка лучше в операционную.

Вася от таких слов густо покраснел, хоть  и был он самый молодой солдат в палате, но таких вольностей от конопатой девчонки, которая была ненамного его старше, терпеть не хотелось.

- Ладно… ладно, сам потихоньку дойду, чай не маленький -  сердито пробурчал себе под нос.

- Да ты не обижайся! Я ведь только хочу тебе помочь. А если вдруг сознание потеряешь,  с меня,  ведь строго спросят. Пойдем, а то доктор, поди, заждался. Посмотрел бы лучше на себя, лицо совсем белое, без кровинки, в гроб краше кладут. Слаб ты еще совсем, а  всё хорохоришься.

Тоня придерживала его за талию, и они медленно пошли к выходу.  Пока они разговаривали меж собой, в палате стояла тишина, и лежачие больные только глазами поедали молодую медсестру.  Дверь от сквозняка шумно хлопнула за ними.

На кровати, ближе к деревянной стене, лежал пожилой солдат весь в гипсе. Он повернул голову к соседу, который лежал, закинув за голову руки, и смотрел в потолок:

- Слышь, браток, дай посмолить, душа требует, тяжко без табаку-то. Ну, хоть раз пычкнуть.

- Нельзя в палате курить! Доктор, если увидит, ругаться будет.

Но загипсованный не унимался и жалобно просил:

- Не увидит, он сейчас в перевязочной. Дай хоть разок затянуться!

Его сосед рукой пошарил под тощим матрацом, достал маленькую папироску с помятым мундштуком. С трудом приподнялся, всунул в рот соседу. Тот жадно затянулся полной грудью, щёки впали и он зашёлся в глухом  кашле.

- Вот зараза! Пробрала ведь до самых кишок. Видно, пошла моя жизнь под уклон, многое в ней было всякого: и сумы и тюрьмы. Сейчас мне жить да жить бы только. Только очухался, детей с женой завели, мал, мала меньше.  Да война, туды её в качель, будь она неладна. Осколок от снаряда фрицовского в позвоночнике ношу. - Он еще раз жадно затянулся, сероватый пепел обсыпал его скуластое  щетинистое лицо. Солдат замолчал, сомкнул глаза, и только загнутые вверх ресницы слегка подрагивали, выдавая, что в нём ещё теплится жизнь.

Тем временем Тоня довела Василия до операционной, дверь в которую была закрашена белой краской. Посредине комнаты стоял высокий стол, обитый оцинкованным листом. С низкого потолка свисала керосиновая лампа, окна были затянуты серыми простынями. Хирург, немолодой уже человек с серым от усталости лицом, в халате с пятнами от крови, оглядел Василия и стал надевать маску.

- Ну что, удалец-молодец, не страшно на войне или еще не успел напугаться? Впрочем, начнем. Сестра, дайте раненому наркоз.

Медсестра поднесла к лицу  бутылочку с эфиром, Василий глубоко вдохнул,  стал  куда-то проваливаться и только успел отдалённо  услышать  хирурга:

- Смотри, как зацепило, еще немного в сторону и пришлось бы лёгкое ампутировать. А так повезло удальцу-молодцу. До свадьбы заживет!

Вася хотел ещё послушать, о чём будут говорить доктор с медсестрой, но сознание стало затуманиваться. Вдруг возникли образы родителей, затем низкое небо всё в клочкастых облаках. Ему почудилось, что его несёт ветер вместе с облаками, потом возникло глубокое небо, и он растворился в нём. ..

Весной деревня с трудом, вытягивая себе жилы, всё же отсеялась. Пшеница дала хорошие всходы, и намечалось получить богатый урожай, да и погода не подводила. Районное начальство приняло решение отметить день борозды. Деревенские бабы по такому поводу накрыли столы прямо на узкой деревенской улочке, подпёртой с двух сторон серыми от дождей и времени избами. На столах стояли миски с едой, белый парок поднимался над ними; хлеб, крупно нарезанный, нагретый полуденным солнцем источал дурманящий запах, и Васютке казалось, что нет в мире ничего вкусней этого каравая с тёмной, немного подгоревшей коркой.

Мужики дружно сдвигали кружки с хмельной бражкой, и после, опьянев, матерно ругались, споря меж собой, вспоминая почти забытые старые обиды. Тракторист Костя Булыкин, крупный парень  с широкой костью, сидел и пьяно поводил глазами.  Запустил руку в растёгнутую рубаху, почесал там и внезапно схватил за чуб колхозного счетовода, который тихо сидел рядом с ним. Счетовода деревенские недолюбливали и считали интеллигентом, который не хочет работать на земле.  Костя  тянул его за чуб к столу, пытаясь ударить его головой,  при этом зло приговаривал:

- Я тебе, сволочь конторская, всю башку разобью в кровь.

Бледный и испуганный счетовод пытался отодрать  от головы грязную руку механизатора.

- Не понимаю только за что, Петрович…

- Сейчас поймёшь, очкарик! Отучу тебя поганца на мою бабу  стеклянными глазищами косить… Убью!

Счетовод решил, что дальнейшее времяпрепровождение может окончиться для него весьма печально, рванул головой в сторону, оставив в руке ревнивица, клок своих волос. Взвыв от сильной боли, он побежал вдоль по улице, разгоняя кур; за ним увязалась лохматая собака.

- Всё равно убью, -   не унимался пьяный тракторист, но вскоре успокоился, держа в руке свой трофей - волосы счетовода.

Гульба тянулась до поздней ночи. Наконец луна выкатила свой диск на небо, осветив своим подслеповатым светом деревню. У Васютки стали слипаться глаза, он потер их костяшками кулачков, глубоко и сладко зевнул.

- Иди спать, пострелёнок! Нечего тут с нами сидеть. Мал ещё взрослые разговоры слушать.

Дед Трифон слегка подтолкнул его и, Васютка побежал домой.  Из оврага тянулся белым шлейфом туман и окутывал избы,  придавал им причудливые формы, растворяя в себе. Васютка быстро добежал до дома, хлопнул калиткой и стал подниматься по крутой лестнице на сеновал. Растянулся на каком-то тряпье и, уже засыпая, увидел сквозь щель яркую звезду. Она  то мигала, то становилась ярче, то  совсем исчезала из вида.  Веки сладко слипались, звезда притягивала к себе ввысь. Он летел к ней, вытянув вперед руки. Осталось совсем немного до звезды, но где-то вдалеке приглушённо услышал голос матери:

- Вставай, лежебока! Петухи уж давно проголосили.

Васютка кубарем скатился с лестницы и обомлел – солнечный диск висел над лесом и стоял как раз напротив него. Оно источало так много света, что он  крепко зажмурил глаза, а когда он их открыл, то увидел, как птицы в воздухе делали замысловатые пируэты, гоняясь за утренней мошкарой. Ночной туман уполз обратно в овраг и только в кустах он виднелся  белыми клочьями.

Васютка бросил в лицо две пригоршни студёной колодезной воды, вытер рукавом холщовой рубахи и побежал обратно к месту вчерашней трапезы. Со столов уже всё было убрано, только на костре стоял большой, чёрный от копоти котёл, в нем что-то варилось. Огонь жадно поедал сухие дрова, и красные языки пламени облизывал котёл со всех сторон.  Возле него стояла худощавая женщина в опрятном синем платье в горошек. Волосы на голове аккуратно спрятаны под белую косынку. Увидев Васютку, она рукой пригласила его подойти. Вздохнула глубоко и  налила ему супу. Васютка, осторожно ступая,  чтобы не разлить содержимое миски, пошёл к столу. В начале улицы показался всадник на сером жеребце. Видно было, что хозяин не жалеет его, подгоняет всё время плеткой. От быстрой езды фуражка съехала на бок, и чтобы не потерять, он поправлял её на скаку. Резко осадил около столов и, не слезая с жеребца крикнул:

- Дайте попить! Есть холодная водица?

Один из мужиков быстро побежал в соседний дом за водой. Тем временем, увидев всадника на взмыленном жеребце, мужики стали подтягиваться ближе к нему. Из соседнего дома торопился мужик с большим ковшом воды, она плескалась и обливала его рукава. Всадник наклонился, взял  ковш, стал жадно  пить. Вода текла по его широкому подбородку, текла дальше на гимнастерку, оставляя темные пятна. Наконец он оторвал свои губы от края ковша, достал из кармана белую тряпицу, вытер лицо и шею. Выдержав короткую паузу, глуховатым голосом произнёс:

- Председатель Лузин просил сообщить, что немец на страну напал. Война началась...  Уже приграничные города бомбят. Скоро объявят всеобщую мобилизацию.

Он обвел всех тяжёлым взглядом из- под чёрных раскидистых бровей.

- Ну, бывайте, мне пора!  Нужно ещё успеть в райцентр. - И уже на ходу, подстёгивая жеребца плеткой, прокричал: - Ждите сообщений! Тракторист Костя Булыкин еще не отошедший от вчерашнего, пьяно ломая губы:

- Да что нам этот немец, войну закончим в два месяца. Японца под Халхин- Голом быстро на лопатки положили.

- Не знал, не ведал Костя, рубаха-парень, что сгорит в первый год войны в танке под Смоленском. Когда закончатся боеприпасы в том страшном бою, он пойдёт в лобовую атаку. Немецкий танк  с короткого расстояния пробил хлипкую защиту танка… Так и погибнет геройски  механик – водитель Костя Булыкин, держа мертвой хваткой рычаги. Над толпой повисла мёртвая тишина. Только там, вдалеке за околицей брехали собаки.  У мужиков враз посуровели лица: впереди была неизвестность. Бабы, забыв про обед,  ближе теснились к ним, предчувствуя близкую разлуку. В деревне ещё жили воспоминаниями о финской войне: несколько мужиков приехали ранеными да обмороженными. Отчаянный гармонист и драчун Петька Светлаков, вернувшись после зимней войны, частенько сидел на березовой колодине возле покосившейся  своей избёнки. Контузия не отпускала его, и он без всякой причины начинал матерно ругаться. Когда ему удавалось выпить за чужой счёт,  напивался он так, что  потом полз по земле, цепляясь за неё пальцами и волоча  обрубки ног.

После молчаливой паузы бабы завыли в один голос как по покойнику. Мужики, закуривая самокрутки, бросали друг другу короткие, ничего не значащие слова:

- Можа, пронесёт? Призовут один возраст и всё.

Дед с седой бородой, сидевший на корточках, почесал затылок и сплюнул на землю:

- Немец не дурак, он умеет воевать! Его голой рукой не взять, обжечься можно.- Тяжело вздохнул. – Да!

Внутренним чутьём, данным от природы, деревенские знали, что многим прийдется идти на войну. Смерть выкосит   практически всех, к концу войны вернутся трое, да и те калеки.

Когда все разошлись по своим домам, Васютка побежал за околицу, где паслась их корова. Скота в деревне было немного, и она паслась возле вбитого в землю кола. Увидев его, корова призывно замычала. Высокое разнотравье тянулось дальше на косогор и скатывалось вниз к оврагу, где начинался лес.

Корова опять замычала. Васютка подошел к ней, обнял ее за шею. Она повела большими глазами, где отражалось небо с плывущими барашками облаков. Внезапно изнутри поднялась тёплая волна, и у него самопроизвольно потекли по щекам солёные слезы. Он ловил их губами,  отчего ему еще больше хотелось реветь.

В 1943 году пришел черёд Василию вслед за старшими идти на фронт. Весной он закончил школу связистов и в составе 454 минометного полка пятого гвардейского танкового корпуса ушёл на войну. Командовал танковым корпусом генерал-лейтенант Кравченко. Тёмной ночью, погрузив на платформы 120 миллиметровые минометы, паровоз дал короткий гудок, дёрнул длинный состав и натужно потащил на Воронежский фронт. В открытый проём теплушки влетал тёплый ветер, принося с собой запах травы и согревшейся под солнцем земли. Грачи чёрными точками облепили березы. На коротконогой табуретке сидел пожилой солдат; его лицо, изрезанное  глубокими морщинами, напоминало сморщенное пожелтевшее яблоко. Седые усы кончиками опускались к уголкам небольшого, но упрямого рта. Василий поймал  взгляд, увидев в нём твердость характера и уверенность в своих поступках человека.  Пожилой солдат покрутил ус и поинтересовался у Василия:

- Откуда будешь, паренёк? - Услышав, что из Молотовской области, улыбнулся, показывая жёлтые прокуренные зубы.

- Значит, пермяк солёные уши! – спрятал он усмешку в усы. Василий даже растерялся и не знал, что ответить на шутку.

- Да ладно, не обижайся! Это я так, для знакомства. За разговором и путь покажется короче.

Василий спросил у него:

- Давно вы на войне?  У солдата на лицо легла тень воспоминаний: - Да с самого начала, как в сорок первом году мобилизовали, так и воюю. Будь она трижды проклята! В первые месяцы бил нас немец в хвост и в гриву. Бежали от него так, что пятки сверкали. Танки выйдут на передовую, у некоторых нервы не выдерживали сразу бежать, до войны бедолаги даже тракторов не видели. Давай по траншеям елозить, так от страха в штаны наложишь. Командиров поубивало. Они  поднимали солдат в атаку, и первые погибали…

Василий внимательно слушал, не перебивал пожилого солдата, ему в голову не приходило, как бы он сам себя повел в этой ситуации. Тот замолчал и стал рыться в своем сидоре, искал кисет с махоркой, Оторвал от старой газеты небольшой клочок, насыпал махорку, втянул ее запах ноздрями:

-Хороша! Моршанская, наверно? Продерёт по самый зад!- Послюнявив бумагу, свернул козью ножку.

- Как воевали?- Казалось, он задал сам себе этот вопрос

- Плохо воевали!  До самой зимы  уходили на восток, человеческим потоком, как реки в половодье. Шли в одну сторону. За нами гражданские. Посмотрел я братец на крестьян, на их долю. В деревнях сплошная голь на голи сидит да нищетой погоняет. Обложил нас немец в болотах под Бобруйском, а в них дивизии две, наверное, кто в этой болотной жиже по самый кадык стоит, кто за чахлую сосёнку держится. А выйти из него не можем. Этот фриц поганый из миномётов по квадратам долбает. Вот страху  тогда натерпелись. Мины взорвутся - несколько голов уже не видно. Нашего взводного так разворотило осколком, что все его потроха вывалились, хоть анатомию не изучай. Все кишки пульсируют, он рукой загребает, обратно затолкать хочет. На губах пена красная. В  глазах стоит смертная тоска, близкая кончина. Рукой подзывает и просит, чтобы я наклонился к нему, а от него такой жар исходит,  шепчет он мне на ухо:

- Пристрели меня, солдат, нет больше мочи терпеть. Всё равно умру, избавь от мучений. - Рукой протягивает пистолет. Молодой был ещё лейтенант, годков двадцать, не боле. Девок,  наверное, не пробовал. Я растерялся и не знаю, что ему ответить.

- Не могу грех на душу взять, товарищ лейтенант. Да как я своего командира убить могу! С сухих, обданных смертным налетом губ слетело:

- Накрой тогда меня шинелью с головой, подремать хочу. Накрыл я его сырой и грязной шинелью. Он немного поворочался, щёлкнул сухой выстрел, и лейтенант затих.

- Похоронить мы его не смогли по-христиански, так и остался он лежать на небольшом болотном островке. А потом, когда шли на прорыв к своим, плутали по лесам около месяца, ели всё, ничем не брезговали. В консервных банках суп варили из брючных ремней. Стал я, Вася, другим человеком, тело вроде то же, а душа опалена насквозь, нет у меня внутри ничего, кроме мести. Останемся ли мы людьми после этой кровавой мясорубки. Бог его знает! Или он от нас совсем отвернулся? После такого рассказа все сразу притихли, лица посуровели. Вдалеке за поворотом виднелось небольшое станционное здание. Состав загнали в тупик, пропуская вперёд эшелон с танками. Рядом стояло несколько деревьев облепленных грачами. Кто-то из солдат предложил:

- Вот тебе птица, сама в котелок просится. Знатный супец получится. Василию протянули карабин. На прогремевший выстрел от головы состава бежал командир дивизиона капитан Новиков. Его худощавое тело от быстрого бега сгорбилось, губы были плотно сжаты и не предвещали ничего хорошего. Не переведя дыхание, он прохрипел:

- Кто разрешил стрелять? Под трибунал захотели? Пожилой солдат попробовал вступиться:

- Товарищ капитан, уже месяц всухомятку питаемся, горяченького хочется.

- Отставить! - Капитан снял фуражку и вытер лоб давно потерявшим свежесть платком.- Пусть боец Лапшин сходит на станцию за кипятком, вот вам и будет горяченькое. От состава не отходить, в любое время можем начать движение. И давайте без разных тут штучек. Капитан повернулся на каблуках и, придерживая планшет рукой, зашагал обратно. За ним, семеня ногами, пытаясь приравняться к быстрому шагу капитана, гремя котелками, частил  боец Лапшин в большой, не по размеру гимнастерке. Солнце уже стояло в зените, окруженное рыжим ореолом. В полу километре от железной дороги стоял небольшой лесок и дальним краем уходил на северо-восток. Из него, блестя гусеницами, выползли два танка. Они стали разъезжаться по разным сторонам, охватывая эшелон в клещи. Уже был слышен шум моторов. Противный склизкий холод расползся по всему телу. Ноги онемели и казались чужими. Василий впервые увидел танки так близко: они были похожи на плакатное изображение, которое он видел в сержантской школе. По полю навстречу к ним, пригибаясь, бежал молодой солдат. В руке он держал связку гранат. С каждым мгновением дистанция между ним и танком сокращалась. Танк остановился, повернув башню в сторону бегущего, и длинная пулеметная очередь прижала солдата к земле. Танк водил длинным стволом вдоль эшелона, выискивая цель. Он выплюнул из себя снаряд, который взорвался у самой насыпи. Осколки и жёсткие куски земли забарабанили по вагону. Вася лежал на полу, и в том момент ему захотелось стать невидимкой. Сердечное колотьё пульсировало в голове, протягивалось по всему телу. Ему показалось, что танк стреляет только по нему.

- Вот, сволочь, стреляет по мне! Злость пришла откуда-то изнутри. Он пошарил рукой винтовку и потянул её к себе кончиками пальцев. Она, задев прикладом чайник, опрокинула его, тот выпал из вагона и, гремя, покатился под откос. Василий бессознательно стрелял с локтя в танк, надеясь, что хоть какая-то пуля попадет в  его узкую щель. Из других вагонов россыпью раздались винтовочные выстрелы. Танк выплюнул  ещё один снаряд - последний вагон из состава завалился на бок и стал гореть. Сверху было хорошо видно, как развивается противоборство танка с человеком. Солдат полз на животе, одной рукой он отталкивался от земли, другой держал связку гранат. Он приподнялся на одно колено и с размаху бросил гранаты за башню в моторный отсек. Верхний люк открылся, из него повалил густой чёрный дым. Появилась русая голова. Танкист в чёрной форме выстрелил длинной очередью из короткого автомата, но сам завалился на броню, сражённый винтовочным выстрелом. Другой танк стал задом пятиться ближе к лесу и скоро исчез из виду. Солдаты прыгали из вагонов, в воздухе была слышна команда «Стройся!» Она нарастала, и красноармейцы подчиняясь ей и прогоняя остатки страха перед танками, вытянулись в нестройную шеренгу вдоль эшелона. Взводные суетились вокруг своих солдат, окрикивая и пересчитывая их. Начальник эшелона подполковник Вшивков подозвал к себе бледного в лице капитана Новикова:

- Смотри, капитан, для всех это был первый бой! Выдержали! А что, противотанковых ружей нет в наличии? У капитана поползла правая бровь на лоб:

- Никак нет, в основном минометчики да пополнение в пехоту, люди еще не обстреляны,

- Ладно, капитан,  распорядитесь похоронить всех убитых в братской могиле. И уже на ходу:

- Узнай фамилию этого героя, подбившего танк. Представим к ордену.

К вечеру, когда вечерние сумерки окутали всё вокруг, очертания леса стали тёмными, в нём быстрее зарождалась ночь.  Лес величественно и тихо.

Солдаты лопатами копали могилу. Сначала шёл плотный грунт, а дальше рыжеватый песок. Василий подошел к убитым, они лежали плечом к плечу, как в строю. Лица безмятежны, будто заснули на часок после тяжёлой работы. Только смерть напоминала о себе в застывших позах начавших окоченевать тел. Василий внимательно смотрел на  солдата, пытаясь запомнить его, благодаря которому многие остались в живых. В груди давило, это невидимо мешало дышать. Он по молодости лет не понимал и не мог знать, что смерть отталкивает своим ужасом, вызывая у живых желание поскорее предать земле мертвых и сократить время расставания с ними. Солдаты поспешно опустили тела, быстро засыпав могилу рыжеватым песком, и молча пошли к эшелону,  не оборачиваясь.

Через трое суток пути состав оказался на станции Лиски. Спешно разгрузив миномёты и зацепив их за полуторки, запылили в ту сторону, откуда доносилась канонада. Грохот то усиливался, то ослабевал. Фронт жил своей жизнью. Дорога тянулась вдоль леса, он начинался с небольших кустарников и переходил в тонкий подлесок. Солнце просвечивало насквозь редкие деревья, и можно было увидеть,  как большое поле сливалось зеленым ковром с горизонтом. День набирал силу, блёклое небо посветлело, стало глубже. В небе появились две небольшие, еле заметные точки. Командир дивизиона капитан Новиков, приложил ладонь ко лбу, надрывая жилы на шее,  громко прокричал:

- В нашу сторону летят самолеты… не наши! Он  торопливо стал  стучать по кабине автомобиля рукояткой пистолета.

- Стой… стой тебе говорю! Всем в лес, укрыться в кустах! Самолёты приближались. Это можно было понять не только по их силуэтам, но и по нарастающему шуму. Солдаты  шустро прыгали с бортов машин, толкая друг друга в спину. От первого самолёта оторвалось несколько бомб, и они с пронзительным до тошноты звуком неслись к земле.  Они разорвались возле машины, земля качнулась под ногами и сдвинулась. Упругий воздух сильно толкнул Василия в спину и он, падая, увидел солдат бегущих в лес. Они чем-то были похожи: у всех открыты рты и обескровлены лица. Василий видел, как от взрывов валятся деревья, видел, как в воздухе летают человеческие останки. Возникла тишина, Василию показалось, что ему слышно как шуршит трава, как ветерок шелестит ветками деревьев. Вверху кругами еще летали самолёты, похожие на хищных птиц с выпущенными когтями. Они, как стервятники, выискивали свою добычу.  Напоследок прошлись длинными очередями, пули, будто бритвой срезали ветки.  Наконец шум моторов стих. Солдаты, отряхиваясь и собирая разбросанное оружие, стали выходить к дороге. Капитан Новиков без фуражки ходил по лесу, выискивая солдат. Навстречу ему попался старший сержант Киндеев.

- Надо собрать дивизион! Проверить миномёты, а то пока доберемся до фронта всё порастеряем.

Киндеев, сложив рупором ладони, стал кричать так, что вены на шее набухли и стали похожи на жгуты:

- Выходи строиться, все к машинам! - Увидев проходящего мимо солдата:

- Небось, наложил в штаны, Костин? Да ты не дрейфь! В жизни только раз умирать.

Тот покраснел, и, унимая дрожь в руках, стал поправлять очки на толстом рыхлом носу. Отвернулся, показывая своим видом, что не принял эти колкости в свой адрес. Киндеев физически недолюбливал Костина. И как он считал, на это были весомые обстоятельства. К ним в батарею Костин попал из северного лагеря, где работал на лесоповале за скромную продовольственную пайку и надежду на досрочное освобождение. В лагере работали, в основном, политзаключённые, но в бригадирах  у них ходили матёрые уголовники. Попал Костин в лагерь за воровство и финансовые махинации, работая директором продовольственного магазина в Гомеле. Откупиться от сурового следователя не удалось, и покатил его арестанский вагон на север страны. Ранним утром, когда мороз был за сорок, их построили возле бараков. Собаки простуженно лаяли и рвали с поводка. Начальник лагеря майор Коновалов, пряча красное лицо в серый воротник полушубка, осипшим голосом прохрипел:

- Кто хочет искупить свою вину перед Родиной? Шаг вперед!

Шеренга колыхнулась, и казалось, что заключённые перестали дышать. Сверху падали мохнатые снежинки и не таяли на лицах. Мороз панцирем сковывал тела. Шеренга зашевелилась, и из неё вышло несколько зэков, в том числе и Костин. В короткий миг  возбуждённым сознанием он понял, что лучше фронт, чем унижение, а то и острая пика в бок.

Вечерело. Там дальше, за горизонтом, слышался гул, в воздухе были видны следы трассеров. В низине стоял полуразрушенный деревянный сарай. Ворота распахнуты, и дальше в проёме - темнота. Капитан Новиков обошел вокруг него и, постукивая веточкой по голенищу сапога, приказал:

- Киндеев, располагай бойцов на ночлег. Да раздай питание, на марше не успели перекусить. Тут же в сарае развели небольшой костерок из сушняка. Тёплый воздух поднимал вверх серый пепел и он плавно оседал на головы солдат. Из темноты послышался голос капитана:

- Всем взять лопаты и рыть окопы в полный рост, сержант Киндеев покажет где. А ты, Оглезнев, наладь связь между дивизионами и батареями. Василий перекинул карабин через спину, подхватил катушку с проводом и собрался идти на небольшую высотку, где находился наблюдательный пункт. В воздухе упруго раздался взрыв мины, немцы стали пристреливаться. Через некоторое время мины стали плотно ложиться и взрываться, только касаясь земли. В воздухе запахло серой, чесноком и ещё чем-то, от чего першило в горле и слезились глаза. Земля стала стонать и содрогаться. Василий упал на дно окопа и прижался к отвесной стенке. Сверху с бруствера на голову сыпался ещё сырой песок. Через полчаса миномётный обстрел закончился. В воздухе плавали желтоватые слои дыма от взрывов. Василий огляделся: на месте сарая зияли две большие воронки. Рядом лежал Киндеев, присыпанный сероватым песком. Он зашевелился и стал ощупывать себя:

- Вроде жив, нигде не зацепило. Накрылась наша кормежка, что жрать-то будем? Он привалился к стенке, достал мятую пачку «Беломорканала» и стал рассказывать:

- Начинал я войну рядовым, рост помог остаться в минометчиках и поэтому считаю, что жив остался.- Он глубоко затянулся и закашлялся. Было это так:

- Построили нас однажды на опушке леска, и командир дивизиона идёт вдоль строя и пальцем тычет: кто поменьше ростом - в пехоту, и сразу на передовую. Через неделю- другую их там  немцы  необстрелянных покосят - опять история повторяется. Одних в пехоту, других - в миномётчики. Так дослужился до командира расчёта. Пока они разговаривали, ночь набрала силу. Лунный желто-бутылочный свет выхватывал очертания солдатских лиц. Сверху послышался голос капитан:

- По местам! Бегом! Стрелять только по моей команде! Солдаты бежали по узкому окопу, толкая друг друга локтями. Василий подбежал к открытому ящику с минами, цепко схватил одну и прижал к себе, не ощущая её пудовый вес.  Мина проскочила по стволу, миномет подпрыгнул, и она с пронзительным звуком улетела в темноту. Дивизион обстреливал немцев по квадратам. С наблюдательного пункта корректировали огонь матом. Капитан Новиков выскакивал из блиндажа и виртоузно загибал трехэтажное ругательство. Он вспоминал чью-то мать, как мог, богохульствовал, ничего при этом, не боясь, считая, что на том свете всё зачтётся и спишется. Под утро с одной стороны неба стало чуть-чуть светать, на другой меркли и растворялись звезды. Наступило хрупкое затишье. Киндеев пристально, до боли в глазах вглядывался вдаль, пытаясь что-то разглядеть. Он ухмыльнулся и процедил:

- Немец сейчас позавтракает, попьёт кофею со сливками и начнётся для нас кромешный ад. Василий промолчал. Капитан шёл по окопу, осторожно обходя спящих солдат, пока не дошел до них:

- Не видели Костина, где он?

- Да спит он здесь, в нише, товарищ капитан, - ответил сержант Киндеев.

- Хорошо, разбуди его, пусть линию проверит, а то связи с НП нет. Наверное, осколком провода перебило. Сержант потряс за плечо спящего Костина.

- Рядовой, слушай боевое задание. Проползешь на брюхе, найдешь обрыв и починишь, чтоб была связь. Они помогли ему вылезти из окопа и  проводили глазами. Прошло минут тридцать, связи с НП всё не было. Капитан нервно докурил папиросу, смял пальцами и бросил на дно окопа:

- Где этот Костин?  Его только за смертью посылать. - Он повысил голос:

- Сержант, проверь, может, он убит? Сержант ловко выпрыгнул из окопа и пополз по-пластунски вперёд. Метрах в шестидесяти нашёл обрыв, соединил провода и только хотел ползти обратно к своим, как увидел в воронке спящего Костина. Ужом прополз к краю воронки и скатился вниз головой, уткнулся ему в мягкий живот. Схватив его за горло, и  гневно смотря ему прямо в глаза,  прокричал:

- Ты что это, гад ползучий! Тихий час себе решил  устроить?

Лицо у Костина враз  побелело, только ресницы от страха подрагивали, да на лбу высыпал крупный пот. Сержант схватил его за ворот гимнастерки, вытолкнул из воронки.

Капитан, выслушав доклад, сжал кулаки, губы вытянулись в тонкую полоску. Брови птицей сошлись у переносицы. Он стал шарить рукой по кобуре, доставая пистолет:

- Я тебя сейчас пристрелю, подонок, без трибунала.

Он наверняка  выполнил  бы своё обещание, но немцы стали обстреливать их позицию из артиллерии, пытаясь накрыть дивизион миномётчиков. Фронт жил своей особенной жизнью. Огненный вал приближался, слышен был гул и скрежет. Он то утихал, то возникал уже в стороне. Смоляной удушливый дым висел плотной стеной и закрывал собой солнце так, что дневное время превращалось в вечерние сумерки. Снаряды с воем пролетали над головами и взрывались неподалеку. Миномётчики, забыв про смерть и страх, вели бешеный огонь по немцам. Одним огнём и жили. Через три выстрела из блиндажа высовывалась голова капитана Новикова с телефонной трубкой в руке, и сыпался на них беззлобный мат с поправками на стрельбу. Внезапно стрельба с немецкой стороны прекратилась. Всех сразу потянуло в окоп. Капитан выскочил из блиндажа, и чертыхаясь: - Опять связь перебили!  Он окинул всех быстрым взглядом:

- Кто пойдет по линии?

Василий встал, отряхиваясь от налипшей земли:

- Можно мне? Пока немцы обедают, я проверю провода.

Он говорил и физически ощущал, что страх перед смертью постепенно исчезает, душа и тело наполняются уверенностью, что он не будет убит на этой  войне.

Обрыв провода он нашёл у самого основания невысокой возвышенности. Только успел сделать скрутку на проводах лёжа на животе, как рядом плюхнулась мина, обдав его упругой волной. По спине потекло что-то тёплое и вязкое. Он лежал на спине и смотрел на небо широко открытыми глазами. Ветер разогнал смоляной чад, и показался клочок синего неба, которое стало  стремительно приближаться, и Василий утонул в нём, как в глубоком бездонном колодце, теряя сознание.

Василий  лежал на кровати возле распахнутого настежь окна и с любопытством разглядывал ту природную жизнь, которая протекала за ним. Вплотную к жердяной изгороди примыкал лес; он высился плотной зелёной стеной, создавая непроходимую чащобу. Немного в стороне робко стояли белоствольные берёзы, ветки, свисающие прядями, закрывали стыдливую белизну стволов. В бледном ещё, не набравшем синевы небе порхали птицы, в верхнем эшелоне над ними кругами парила большая серая птица. По подоконнику медленно перебирала лапками божья коровка. Василий протянул руку, божья коровка замерла, поджав под себя лапки, затем залезла на большой палец. Вася тихо прошептал:

- Божья коровка, ты лети на небо, там твои дети кушают конфеты.

Подул на неё, сложив губы трубочкой. В это время в палату вошла медицинская сестра Тоня. Невысокого росточка, лицо щедро обсыпано коричневыми конопушками. Когда она улыбалась, то на круглых щеках образовывались небольшие ямочки. Глаза  светились от первой любви в её жизни. Раненые солдаты в курилке обсуждали Тонин роман с молодым хирургом Хлопиным, в которого она влюбилась, как только его увидела в первый раз.  Она это не скрывала, и  всё было написано на  счастливом лице. Быстро подошла к Васиной кровати и, улыбаясь, проговорила:

- Эх ты, Аника–воин! Тебе ещё надо на деревянной палке скакать, а ты на войну пошел. Дитё ты еще… дитё!

Осторожно, поддерживая его за плечо, стала приподнимать.

- Пойдем-ка лучше в операционную.

Вася от таких слов густо покраснел, хоть  и был он самый молодой солдат в палате, но таких вольностей от конопатой девчонки, которая была ненамного его старше, терпеть не хотелось.

- Ладно… ладно, сам потихоньку дойду, чай не маленький -  сердито пробурчал себе под нос.

- Да ты не обижайся! Я ведь только хочу тебе помочь. А если вдруг сознание потеряешь,  с меня,  ведь строго спросят. Пойдем, а то доктор, поди, заждался. Посмотрел бы лучше на себя, лицо совсем белое, без кровинки, в гроб краше кладут. Слаб ты еще совсем, а  всё хорохоришься.

Тоня придерживала его за талию, и они медленно пошли к выходу.  Пока они разговаривали меж собой, в палате стояла тишина, и лежачие больные только глазами поедали молодую медсестру.  Дверь от сквозняка шумно хлопнула за ними.

На кровати, ближе к деревянной стене, лежал пожилой солдат весь в гипсе. Он повернул голову к соседу, который лежал, закинув за голову руки, и смотрел в потолок:

- Слышь, браток, дай посмолить, душа требует, тяжко без табаку-то. Ну, хоть раз пычкнуть.

- Нельзя в палате курить! Доктор, если увидит, ругаться будет.

Но загипсованный не унимался и жалобно просил:

- Не увидит, он сейчас в перевязочной. Дай хоть разок затянуться!

Его сосед рукой пошарил под тощим матрацом, достал маленькую папироску с помятым мундштуком. С трудом приподнялся, всунул в рот соседу. Тот жадно затянулся полной грудью, щёки впали и он зашёлся в глухом  кашле.

- Вот зараза! Пробрала ведь до самых кишок. Видно, пошла моя жизнь под уклон, многое в ней было всякого: и сумы и тюрьмы. Сейчас мне жить да жить бы только. Только очухался, детей с женой завели, мал, мала меньше.  Да война, туды её в качель, будь она неладна. Осколок от снаряда фрицовского в позвоночнике ношу. - Он еще раз жадно затянулся, сероватый пепел обсыпал его скуластое  щетинистое лицо. Солдат замолчал, сомкнул глаза, и только загнутые вверх ресницы слегка подрагивали, выдавая, что в нём ещё теплится жизнь.

Тем временем Тоня довела Василия до операционной, дверь в которую была закрашена белой краской. Посредине комнаты стоял высокий стол, обитый оцинкованным листом. С низкого потолка свисала керосиновая лампа, окна были затянуты серыми простынями. Хирург, немолодой уже человек с серым от усталости лицом, в халате с пятнами от крови, оглядел Василия и стал надевать маску.

- Ну что, удалец-молодец, не страшно на войне или еще не успел напугаться? Впрочем, начнем. Сестра, дайте раненому наркоз.

Медсестра поднесла к лицу  бутылочку с эфиром, Василий глубоко вдохнул,  стал  куда-то проваливаться и только успел отдалённо  услышать  хирурга:

- Смотри, как зацепило, еще немного в сторону и пришлось бы лёгкое ампутировать. А так повезло удальцу-молодцу. До свадьбы заживет!

Вася хотел ещё послушать, о чём будут говорить доктор с медсестрой, но сознание стало затуманиваться. Вдруг возникли образы родителей, затем низкое небо всё в клочкастых облаках. Ему почудилось, что его несёт ветер вместе с облаками, потом возникло глубокое небо, и он растворился в нём...

.

Весной деревня с трудом, вытягивая себе жилы, всё же отсеялась. Пшеница дала хорошие всходы, и намечалось получить богатый урожай, да и погода не подводила. Районное начальство приняло решение отметить день борозды. Деревенские бабы по такому поводу накрыли столы прямо на узкой деревенской улочке, подпёртой с двух сторон серыми от дождей и времени избами. На столах стояли миски с едой, белый парок поднимался над ними; хлеб, крупно нарезанный, нагретый полуденным солнцем источал дурманящий запах, и Васютке казалось, что нет в мире ничего вкусней этого каравая с тёмной, немного подгоревшей коркой.

Мужики дружно сдвигали кружки с хмельной бражкой, и после, опьянев, матерно ругались, споря меж собой, вспоминая почти забытые старые обиды. Тракторист Костя Булыкин, крупный парень  с широкой костью, сидел и пьяно поводил глазами.  Запустил руку в расстёгнутую рубаху, почесал там и внезапно схватил за чуб колхозного счетовода, который тихо сидел рядом с ним. Счетовода деревенские недолюбливали и считали интеллигентом, который не хочет работать на земле.  Костя  тянул его за чуб к столу, пытаясь ударить его головой,  при этом зло приговаривал:

- Я тебе, сволочь конторская, всю башку разобью в кровь.

Бледный и испуганный счетовод пытался отодрать  от головы грязную руку механизатора.

- Не понимаю только за что, Петрович…

- Сейчас поймёшь, очкарик! Отучу тебя поганца на мою бабу  стеклянными глазищами косить… Убью!

Счетовод решил, что дальнейшее времяпрепровождение может окончиться для него весьма печально, рванул головой в сторону, оставив в руке ревнивица, клок своих волос. Взвыв от сильной боли, он побежал вдоль по улице, разгоняя кур; за ним увязалась лохматая собака.

- Всё равно убью, -  не унимался пьяный тракторист, но вскоре успокоился, держа в руке свой трофей - волосы счетовода.

Гульба тянулась до поздней ночи. Наконец луна выкатила свой диск на небо, осветив своим подслеповатым светом деревню. У Васютки стали слипаться глаза, он потер их костяшками кулачков, глубоко и сладко зевнул.

- Иди спать, пострелёнок! Нечего тут с нами сидеть. Мал ещё взрослые разговоры слушать.

Дед Трифон слегка подтолкнул его и, Васютка побежал домой.  Из оврага тянулся белым шлейфом туман и окутывал избы,  придавал им причудливые формы, растворяя в себе. Васютка быстро добежал до дома, хлопнул калиткой и стал подниматься по крутой лестнице на сеновал. Растянулся на каком-то тряпье и, уже засыпая, увидел сквозь щель яркую звезду. Она  то мигала, то становилась ярче, то  совсем исчезала из вида.  Веки сладко слипались, звезда притягивала к себе ввысь. Он летел к ней, вытянув вперед руки. Осталось совсем немного до звезды, но где-то вдалеке приглушённо услышал голос матери:

- Вставай, лежебока! Петухи уж давно проголосили.

Васютка кубарем скатился с лестницы и обомлел – солнечный диск висел над лесом и стоял как раз напротив него. Оно источало так много света, что он  крепко зажмурил глаза, а когда он их открыл, то увидел, как птицы в воздухе делали замысловатые пируэты, гоняясь за утренней мошкарой. Ночной туман уполз обратно в овраг и только в кустах он виднелся  белыми клочьями.

Васютка бросил в лицо две пригоршни студёной колодезной воды, вытер рукавом холщовой рубахи и побежал обратно к месту вчерашней трапезы. Со столов уже всё было убрано, только на костре стоял большой, чёрный от копоти котёл, в нем что-то варилось. Огонь жадно поедал сухие дрова, и красные языки пламени облизывал котёл со всех сторон.  Возле него стояла худощавая женщина в опрятном синем платье в горошек. Волосы на голове аккуратно спрятаны под белую косынку. Увидев Васютку, она рукой пригласила его подойти. Вздохнула глубоко и  налила ему супу. Васютка, осторожно ступая,  чтобы не разлить содержимое миски, пошёл к столу. В начале улицы показался всадник на сером жеребце. Видно было, что хозяин не жалеет его, подгоняет всё время плеткой. От быстрой езды фуражка съехала на бок, и чтобы не потерять, он поправлял её на скаку. Резко осадил около столов и, не слезая с жеребца крикнул:

- Дайте попить! Есть холодная водица?

Один из мужиков быстро побежал в соседний дом за водой. Тем временем, увидев всадника на взмыленном жеребце, мужики стали подтягиваться ближе к нему. Из соседнего дома торопился мужик с большим ковшом воды, она плескалась и обливала его рукава. Всадник наклонился, взял  ковш, стал жадно  пить. Вода текла по его широкому подбородку, текла дальше на гимнастерку, оставляя темные пятна. Наконец он оторвал свои губы от края ковша, достал из кармана белую тряпицу, вытер лицо и шею. Выдержав короткую паузу, глуховатым голосом произнёс:

- Председатель Лузин просил сообщить, что немец на страну напал. Война началась...  Уже приграничные города бомбят. Скоро объявят всеобщую мобилизацию.

Он обвел всех тяжёлым взглядом из- под чёрных раскидистых бровей.

- Ну, бывайте, мне пора!  Нужно ещё успеть в райцентр.

И уже на ходу, подстёгивая жеребца плеткой, прокричал:

- Ждите сообщений!

Тракторист Костя Булыкин еще не отошедший от вчерашнего, пьяно ломая губы:

- Да что нам этот немец, войну закончим в два месяца. Японца под Халкинголом быстро на лопатки положили.

Не знал, не ведал Костя, рубаха-парень, что сгорит в первый год войны в танке под Смоленском. Когда закончатся боеприпасы в том страшном бою, он пойдёт в лобовую атаку. Немецкий танк  с короткого расстояния пробил хлипкую защиту танка… Так и погибнет геройски  механик – водитель Костя Булыкин, держа мертвой хваткой рычаги. Над толпой повисла мёртвая тишина. Только там, вдалеке за околицей брехали собаки.  У мужиков враз посуровели лица: впереди была неизвестность. Бабы, забыв про обед,  ближе теснились к ним, предчувствуя близкую разлуку. В деревне ещё жили воспоминаниями о финской войне: несколько мужиков приехали ранеными да обмороженными. Отчаянный гармонист и драчун Петька Светлаков, вернувшись после зимней войны, частенько сидел на березовой колодине возле покосившейся  своей избёнки. Контузия не отпускала его, и он без всякой причины начинал матерно ругаться. Когда ему удавалось выпить за чужой счёт,  напивался он так, что  потом полз по земле, цепляясь за неё пальцами и волоча  обрубки ног.

После молчаливой паузы бабы завыли в один голос как по покойнику. Мужики, закуривая самокрутки, бросали друг другу короткие, ничего не значащие слова:

- Можа, пронесёт? Призовут один возраст и всё.

Дед с седой бородой, сидевший на корточках, почесал затылок и сплюнул на землю:

- Немец не дурак, он умеет воевать! Его голой рукой не взять, обжечься можно.

Тяжело вздохнул.

– Да!

Внутренним чутьём, данным от природы, деревенские знали, что многим придется идти на войну. Смерть выкосит   практически всех, к концу войны вернутся трое, да и те калеки.

Когда все разошлись по своим домам, Васютка побежал за околицу, где паслась их корова. Скота в деревне было немного, и она паслась возле вбитого в землю кола. Увидев его, корова призывно замычала. Высокое разнотравье тянулось дальше на косогор и скатывалось вниз к оврагу, где начинался лес.

Корова опять замычала. Васютка подошел к ней, обнял ее за шею. Она повела большими глазами, где отражалось небо с плывущими барашками облаков. Внезапно изнутри поднялась тёплая волна, и у него самопроизвольно потекли по щекам солёные слезы. Он ловил их губами,  отчего ему еще больше хотелось реветь.

.

В 1943 году пришел черёд Василию вслед за старшими идти на фронт. Весной он закончил школу связистов и в составе 454 минометного полка пятого гвардейского танкового корпуса ушёл на войну. Командовал танковым корпусом генерал-лейтенант Кравченко. Тёмной ночью, погрузив на платформы 120 миллиметровые минометы, паровоз дал короткий гудок, дёрнул длинный состав и натужно потащил на Воронежский фронт. В открытый проём теплушки влетал тёплый ветер, принося с собой запах травы и согревшейся под солнцем земли. Грачи чёрными точками облепили березы. На коротконогой табуретке сидел пожилой солдат; его лицо, изрезанное  глубокими морщинами, напоминало сморщенное пожелтевшее яблоко. Седые усы кончиками опускались к уголкам небольшого, но упрямого рта. Василий поймал  взгляд, увидев в нём твердость характера и уверенность в своих поступках человека.  Пожилой солдат покрутил ус и поинтересовался у Василия:

- Откуда будешь, паренёк?

Услышав, что из Молотовской области, улыбнулся, показывая жёлтые прокуренные зубы.

- Значит, пермяк солёные уши! – спрятал он усмешку в усы. Василий даже растерялся и не знал, что ответить на шутку.

- Да ладно, не обижайся! Это я так, для знакомства. За разговором и путь покажется короче.

Василий спросил у него:

- Давно вы на войне?

У солдата на лицо легла тень воспоминаний:

- Да с самого начала, как в сорок первом году мобилизовали, так и воюю. Будь она трижды проклята! В первые месяцы бил нас немец в хвост и в гриву. Бежали от него так, что пятки сверкали. Танки выйдут на передовую, у некоторых нервы не выдерживали сразу бежать, до войны бедолаги даже тракторов не видели. Давай по траншеям елозить, так от страха в штаны наложишь. Командиров поубивало. Они  поднимали солдат в атаку, и первые погибали…

Василий внимательно слушал, не перебивал пожилого солдата, ему в голову не приходило, как бы он сам себя повел в этой ситуации. Тот замолчал и стал рыться в своем сидоре, искал кисет с махоркой, Оторвал от старой газеты небольшой клочок, насыпал махорку, втянул ее запах ноздрями:

-Хороша! Моршанская, наверно? Продерёт по самый зад!- Послюнявив бумагу, свернул козью ножку.

- Как воевали?

Казалось, он задал сам себе этот вопрос

- Плохо воевали! До самой зимы  уходили на восток, человеческим потоком, как реки в половодье. Шли в одну сторону. За нами гражданские. Посмотрел я братец на крестьян, на их долю. В деревнях сплошная голь на голи сидит да нищетой погоняет. Обложил нас немец в болотах под Бобруйском, а в них дивизии две, наверное, кто в этой болотной жиже по самый кадык стоит, кто за чахлую сосёнку держится. А выйти из него не можем. Этот фриц поганый из миномётов по квадратам долбает. Вот страху  тогда натерпелись. Мины взорвутся - несколько голов уже не видно. Нашего взводного так разворотило осколком, что все его потроха вывалились, хоть анатомию не изучай. Все кишки пульсируют, он рукой загребает, обратно затолкать хочет. На губах пена красная. В  глазах стоит смертная тоска, близкая кончина. Рукой подзывает и просит, чтобы я наклонился к нему, а от него такой жар исходит,  шепчет он мне на ухо:

- Пристрели меня, солдат, нет больше мочи терпеть. Всё равно умру, избавь от мучений. - Рукой протягивает пистолет. Молодой был ещё лейтенант, годков двадцать, не боле. Девок,  наверное, не пробовал. Я растерялся и не знаю, что ему ответить.

- Не могу грех на душу взять, товарищ лейтенант. Да как я своего командира убить могу! С сухих, обданных смертным налетом губ слетело:

- Накрой тогда меня шинелью с головой, подремать хочу. Накрыл я его сырой и грязной шинелью. Он немного поворочался, щёлкнул сухой выстрел, и лейтенант затих.

- Похоронить мы его не смогли по-христиански, так и остался он лежать на небольшом болотном островке. А потом, когда шли на прорыв к своим, плутали по лесам около месяца, ели всё, ничем не брезговали. В консервных банках суп варили из брючных ремней. Стал я, Вася, другим человеком, тело вроде то же, а душа опалена насквозь, нет у меня внутри ничего, кроме мести. Останемся ли мы людьми после этой кровавой мясорубки. Бог его знает! Или он от нас совсем отвернулся? После такого рассказа все сразу притихли, лица посуровели. Вдалеке за поворотом виднелось небольшое станционное здание. Состав загнали в тупик, пропуская вперёд эшелон с танками. Рядом стояло несколько деревьев облепленных грачами. Кто-то из солдат предложил:

- Вот тебе птица, сама в котелок просится. Знатный супец получится.

Василию протянули карабин. На прогремевший выстрел от головы состава бежал командир дивизиона капитан Новиков. Его худощавое тело от быстрого бега сгорбилось, губы были плотно сжаты и не предвещали ничего хорошего. Не переведя дыхание, он прохрипел:

- Кто разрешил стрелять? Под трибунал захотели?

Пожилой солдат попробовал вступиться:

- Товарищ капитан, уже месяц всухомятку питаемся, горяченького хочется.

- Отставить! - Капитан снял фуражку и вытер лоб давно потерявшим свежесть платком.- Пусть боец Лапшин сходит на станцию за кипятком, вот вам и будет горяченькое. От состава не отходить, в любое время можем начать движение. И давайте без разных тут штучек.

Капитан повернулся на каблуках и, придерживая планшет рукой, зашагал обратно. За ним, семеня ногами, пытаясь приравняться к быстрому шагу капитана, гремя котелками, частил  боец Лапшин в большой, не по размеру гимнастерке. Солнце уже стояло в зените, окруженное рыжим ореолом. В полу километре от железной дороги стоял небольшой лесок и дальним краем уходил на северо-восток. Из него, блестя гусеницами, выползли два танка. Они стали разъезжаться по разным сторонам, охватывая эшелон в клещи. Уже был слышен шум моторов. Противный склизкий холод расползся по всему телу. Ноги онемели и казались чужими. Василий впервые увидел танки так близко: они были похожи на плакатное изображение, которое он видел в сержантской школе. По полю навстречу к ним, пригибаясь, бежал молодой солдат. В руке он держал связку гранат. С каждым мгновением дистанция между ним и танком сокращалась. Танк остановился, повернув башню в сторону бегущего, и длинная пулеметная очередь прижала солдата к земле. Танк водил длинным стволом вдоль эшелона, выискивая цель. Он выплюнул из себя снаряд, который взорвался у самой насыпи. Осколки и жёсткие куски земли забарабанили по вагону. Вася лежал на полу, и в том момент ему захотелось стать невидимкой. Сердечное колотьё пульсировало в голове, протягивалось по всему телу. Ему показалось, что танк стреляет только по нему.

- Вот, сволочь, стреляет по мне!

Злость пришла откуда-то изнутри. Он пошарил рукой винтовку и потянул её к себе кончиками пальцев. Она, задев прикладом чайник, опрокинула его, тот выпал из вагона и, гремя, покатился под откос. Василий бессознательно стрелял с локтя в танк, надеясь, что хоть какая-то пуля попадет в  его узкую щель. Из других вагонов россыпью раздались винтовочные выстрелы. Танк выплюнул  ещё один снаряд - последний вагон из состава завалился на бок и стал гореть. Сверху было хорошо видно, как развивается противоборство танка с человеком. Солдат полз на животе, одной рукой он отталкивался от земли, другой держал связку гранат. Он приподнялся на одно колено и с размаху бросил гранаты за башню в моторный отсек. Верхний люк открылся, из него повалил густой чёрный дым. Появилась русая голова. Танкист в чёрной форме выстрелил длинной очередью из короткого автомата, но сам завалился на броню, сражённый винтовочным выстрелом. Другой танк стал задом пятиться ближе к лесу и скоро исчез из виду. Солдаты прыгали из вагонов, в воздухе была слышна команда «Стройся!» Она нарастала, и красноармейцы подчиняясь ей и прогоняя остатки страха перед танками, вытянулись в нестройную шеренгу вдоль эшелона. Взводные суетились вокруг своих солдат, окрикивая и пересчитывая их. Начальник эшелона подполковник Вшивков подозвал к себе бледного в лице капитана Новикова:

- Смотри, капитан, для всех это был первый бой! Выдержали! А что, противотанковых ружей нет в наличии?

У капитана поползла правая бровь на лоб:

- Никак нет, в основном минометчики да пополнение в пехоту, люди еще не обстреляны,

- Ладно, капитан,  распорядитесь похоронить всех убитых в братской могиле.

И уже на ходу:

- Узнай фамилию этого героя, подбившего танк. Представим к ордену.

К вечеру, когда вечерние сумерки окутали всё вокруг, очертания леса стали тёмными, в нём быстрее зарождалась ночь.  Лес величественно и тихо.

Солдаты лопатами копали могилу. Сначала шёл плотный грунт, а дальше рыжеватый песок. Василий подошел к убитым, они лежали плечом к плечу, как в строю. Лица безмятежны, будто заснули на часок после тяжёлой работы. Только смерть напоминала о себе в застывших позах начавших окоченевать тел. Василий внимательно смотрел на  солдата, пытаясь запомнить его, благодаря которому многие остались в живых. В груди давило, это невидимо мешало дышать. Он по молодости лет не понимал и не мог знать, что смерть отталкивает своим ужасом, вызывая у живых желание поскорее предать земле мертвых и сократить время расставания с ними. Солдаты поспешно опустили тела, быстро засыпав могилу рыжеватым песком, и молча пошли к эшелону,  не оборачиваясь.

Через трое суток пути состав оказался на станции Лиски. Спешно разгрузив миномёты и зацепив их за полуторки, запылили в ту сторону, откуда доносилась канонада. Грохот то усиливался, то ослабевал. Фронт жил своей жизнью. Дорога тянулась вдоль леса, он начинался с небольших кустарников и переходил в тонкий подлесок. Солнце просвечивало насквозь редкие деревья, и можно было увидеть,  как большое поле сливалось зеленым ковром с горизонтом. День набирал силу, блёклое небо посветлело, стало глубже. В небе появились две небольшие, еле заметные точки. Командир дивизиона капитан Новиков, приложил ладонь ко лбу, надрывая жилы на шее,  громко прокричал:

- В нашу сторону летят самолеты… не наши!

Он  торопливо стал  стучать по кабине автомобиля рукояткой пистолета.

- Стой… стой тебе говорю! Всем в лес, укрыться в кустах!

Самолёты приближались. Это можно было понять не только по их силуэтам, но и по нарастающему шуму. Солдаты  шустро прыгали с бортов машин, толкая друг друга в спину. От первого самолёта оторвалось несколько бомб, и они с пронзительным до тошноты звуком неслись к земле.  Они разорвались возле машины, земля качнулась под ногами и сдвинулась. Упругий воздух сильно толкнул Василия в спину и он, падая, увидел солдат бегущих в лес. Они чем-то были похожи: у всех открыты рты и обескровлены лица. Василий видел, как от взрывов валятся деревья, видел, как в воздухе летают человеческие останки. Возникла тишина, Василию показалось, что ему слышно как шуршит трава, как ветерок шелестит ветками деревьев. Вверху кругами еще летали самолёты, похожие на хищных птиц с выпущенными когтями. Они, как стервятники, выискивали свою добычу.  Напоследок прошлись длинными очередями, пули, будто бритвой срезали ветки.  Наконец шум моторов стих. Солдаты, отряхиваясь и собирая разбросанное оружие, стали выходить к дороге. Капитан Новиков без фуражки ходил по лесу, выискивая солдат. Навстречу ему попался старший сержант Киндеев.

- Надо собрать дивизион! Проверить миномёты, а то пока доберемся до фронта всё порастеряем.

Киндеев, сложив рупором ладони, стал кричать так, что вены на шее набухли и стали похожи на жгуты:

- Выходи строиться, все к машинам!

Увидев проходящего мимо солдата:

- Небось, наложил в штаны, Костин? Да ты не дрейфь! В жизни только раз умирать.

Тот покраснел, и, унимая дрожь в руках, стал поправлять очки на толстом рыхлом носу. Отвернулся, показывая своим видом, что не принял эти колкости в свой адрес. Киндеев физически недолюбливал Костина. И как он считал, на это были весомые обстоятельства. К ним в батарею Костин попал из северного лагеря, где работал на лесоповале за скромную продовольственную пайку и надежду на досрочное освобождение. В лагере работали, в основном, политзаключённые, но в бригадирах  у них ходили матёрые уголовники. Попал Костин в лагерь за воровство и финансовые махинации, работая директором продовольственного магазина в Гомеле. Откупиться от сурового следователя не удалось, и покатил его арестанский вагон на север страны. Ранним утром, когда мороз был за сорок, их построили возле бараков. Собаки простуженно лаяли и рвали с поводка. Начальник лагеря майор Коновалов, пряча красное лицо в серый воротник полушубка, осипшим голосом прохрипел:

- Кто хочет искупить свою вину перед Родиной? Шаг вперед!

Шеренга колыхнулась, и казалось, что заключённые перестали дышать. Сверху падали мохнатые снежинки и не таяли на лицах. Мороз панцирем сковывал тела. Шеренга зашевелилась, и из неё вышло несколько зэков, в том числе и Костин. В короткий миг  возбуждённым сознанием он понял, что лучше фронт, чем унижение, а то и острая пика в бок.

Вечерело. Там дальше, за горизонтом, слышался гул, в воздухе были видны следы трассеров. В низине стоял полуразрушенный деревянный сарай. Ворота распахнуты, и дальше в проёме - темнота. Капитан Новиков обошел вокруг него и, постукивая веточкой по голенищу сапога, приказал:

- Киндеев, располагай бойцов на ночлег. Да раздай питание, на марше не успели перекусить.

Тут же в сарае развели небольшой костерок из сушняка. Тёплый воздух поднимал вверх серый пепел и он плавно оседал на головы солдат. Из темноты послышался голос капитана:

- Всем взять лопаты и рыть окопы в полный рост, сержант Киндеев покажет где. А ты, Оглезнев, наладь связь между дивизионами и батареями.

Василий перекинул карабин через спину, подхватил катушку с проводом и собрался идти на небольшую высотку, где находился наблюдательный пункт. В воздухе упруго раздался взрыв мины, немцы стали пристреливаться. Через некоторое время мины стали плотно ложиться и взрываться, только касаясь земли. В воздухе запахло серой, чесноком и ещё чем-то, от чего першило в горле и слезились глаза. Земля стала стонать и содрогаться. Василий упал на дно окопа и прижался к отвесной стенке. Сверху с бруствера на голову сыпался ещё сырой песок. Через полчаса миномётный обстрел закончился. В воздухе плавали желтоватые слои дыма от взрывов. Василий огляделся: на месте сарая зияли две большие воронки. Рядом лежал Киндеев, присыпанный сероватым песком. Он зашевелился и стал ощупывать себя:

- Вроде жив, нигде не зацепило. Накрылась наша кормежка, что жрать-то будем?

Он привалился к стенке, достал мятую пачку «Беломорканала» и стал рассказывать:

- Начинал я войну рядовым, рост помог остаться в минометчиках и поэтому считаю, что жив остался.

Он глубоко затянулся и закашлялся:

- Было это так: построили нас однажды на опушке леска, и командир дивизиона идёт вдоль строя и пальцем тычет: кто поменьше ростом - в пехоту, и сразу на передовую. Через неделю-другую их там  немцы  необстрелянных покосят - опять история повторяется. Одних в пехоту, других - в миномётчики. Так дослужился до командира расчёта. Пока они разговаривали, ночь набрала силу. Лунный желто-бутылочный свет выхватывал очертания солдатских лиц. Сверху послышался голос капитан:

- По местам! Бегом! Стрелять только по моей команде! Солдаты бежали по узкому окопу, толкая друг друга локтями. Василий подбежал к открытому ящику с минами, цепко схватил одну и прижал к себе, не ощущая её пудовый вес.  Мина проскочила по стволу, миномет подпрыгнул, и она с пронзительным звуком улетела в темноту. Дивизион обстреливал немцев по квадратам. С наблюдательного пункта корректировали огонь матом. Капитан Новиков выскакивал из блиндажа и виртоузно загибал трехэтажное ругательство. Он вспоминал чью-то мать, как мог, богохульствовал, ничего при этом, не боясь, считая, что на том свете всё зачтётся и спишется. Под утро с одной стороны неба стало чуть-чуть светать, на другой меркли и растворялись звезды. Наступило хрупкое затишье. Киндеев пристально, до боли в глазах вглядывался вдаль, пытаясь что-то разглядеть. Он ухмыльнулся и процедил:

- Немец сейчас позавтракает, попьёт кофею со сливками и начнётся для нас кромешный ад.

Василий промолчал. Капитан шёл по окопу, осторожно обходя спящих солдат, пока не дошел до них:

- Не видели Костина, где он?

- Да спит он здесь, в нише, товарищ капитан, - ответил сержант Киндеев.

- Хорошо, разбуди его, пусть линию проверит, а то связи с НП нет. Наверное, осколком провода перебило.

Сержант потряс за плечо спящего Костина.

- Рядовой, слушай боевое задание. Проползешь на брюхе, найдешь обрыв и починишь, чтоб была связь.

Они помогли ему вылезти из окопа и  проводили глазами. Прошло минут тридцать, связи с НП всё не было. Капитан нервно докурил папиросу, смял пальцами и бросил на дно окопа:

- Где этот Костин?  Его только за смертью посылать. - Он повысил голос:

- Сержант, проверь, может, он убит?

Сержант ловко выпрыгнул из окопа и пополз по-пластунски вперёд. Метрах в шестидесяти нашёл обрыв, соединил провода и только хотел ползти обратно к своим, как увидел в воронке спящего Костина. Ужом прополз к краю воронки и скатился вниз головой, уткнулся ему в мягкий живот. Схватив его за горло, и  гневно смотря ему прямо в глаза,  прокричал:

- Ты что это, гад ползучий! Тихий час себе решил  устроить?

Лицо у Костина враз  побелело, только ресницы от страха подрагивали, да на лбу высыпал крупный пот. Сержант схватил его за ворот гимнастерки, вытолкнул из воронки.

Капитан, выслушав доклад, сжал кулаки, губы вытянулись в тонкую полоску. Брови птицей сошлись у переносицы. Он стал шарить рукой по кобуре, доставая пистолет:

- Я тебя сейчас пристрелю, подонок, без трибунала.

Он наверняка  выполнил  бы своё обещание, но немцы стали обстреливать их позицию из артиллерии, пытаясь накрыть дивизион миномётчиков. Фронт жил своей особенной жизнью. Огненный вал приближался, слышен был гул и скрежет. Он то утихал, то возникал уже в стороне. Смоляной удушливый дым висел плотной стеной и закрывал собой солнце так, что дневное время превращалось в вечерние сумерки. Снаряды с воем пролетали над головами и взрывались неподалеку. Миномётчики, забыв про смерть и страх, вели бешеный огонь по немцам. Одним огнём и жили. Через три выстрела из блиндажа высовывалась голова капитана Новикова с телефонной трубкой в руке, и сыпался на них беззлобный мат с поправками на стрельбу. Внезапно стрельба с немецкой стороны прекратилась. Всех сразу потянуло в окоп. Капитан выскочил из блиндажа, и чертыхаясь: - Опять связь перебили!  Он окинул всех быстрым взглядом:

- Кто пойдет по линии?

Василий встал, отряхиваясь от налипшей земли:

- Можно мне? Пока немцы обедают, я проверю провода.

Он говорил и физически ощущал, что страх перед смертью постепенно исчезает, душа и тело наполняются уверенностью, что он не будет убит на этой  войне.

Обрыв провода он нашёл у самого основания невысокой возвышенности. Только успел сделать скрутку на проводах лёжа на животе, как рядом плюхнулась мина, обдав его упругой волной. По спине потекло что-то тёплое и вязкое. Он лежал на спине и смотрел на небо широко открытыми глазами. Ветер разогнал смоляной чад, и показался клочок синего неба, которое стало  стремительно приближаться, и Василий утонул в нём, как в глубоком бездонном колодце, теряя сознание.