Разруха в головах, или Упразднение смысла

Разруха в головах, или Упразднение смысла

Пролог (или эпилог?) здесь может выглядеть так. «Нацбест-2015» достался «Фигурным скобкам» Сергея Носова. Скверно организованную прозу принято сравнивать с лоскутным одеялом, – Носов не утрудился сшить разрозненные эпизоды хотя бы на живую нитку, не мудрствуя лукаво, свалил лоскутки в кучу без малейшей попытки как-то их упорядочить. Результатом стал абсолютно бессмысленный текст – кто читал, тот поймет, о чем я. Фанфары, лавры и десять штук американских рублей прилагаются.

Частный случай «Фигурных скобок» – всего лишь симптом тотального кризиса смыслов в нашем отечестве. На российском календаре – до безобразия затянувшиеся критические дни. Чтобы разобраться в причинах, одной филологии мало, – понадобятся историософия и социология. Заранее приношу извинения за скучную материю.

.

ОСОБЕННОСТИ НАЦИОНАЛЬНОЙ МЕРИТОКРАТИИ

.

Смыслы в обществе формирует элита – такова ее миссия и мерило ее эффективности. Как только элита прекращает генерировать смыслы, происходит социальный слом. Катастрофу 1917 года мы знаем по учебникам, катастрофу 1991 года наблюдали воочию.

Однако нынешняя ситуация в стране, право слово, уникальна: Россия уже 20 лет живет при неэффективной аристократии. Сегодняшняя элита унаследовала от своих предшественников все самое худшее. Впрочем, иначе и быть не могло, – за неимением лучшего.

Нынешняя элита никак не структурирована. В Московской Руси способом самоорганизации правящего класса было местничество. В Российской империи – табель о рангах. В СССР – номенклатура. Тот или иной вариант самоорганизации был инструментом для решения задач, стоящих перед властью. Отсутствие структуры – верное свидетельство отсутствия мало-мальски значимой цели.

По той же самой причине нынешняя элита явилась на политическую сцену без какого-либо мобилизационного проекта, сколь-либо значимых политических ориентиров. Все выдумки – лишь ремейк «официальной народности» графа Уварова. С тою лишь разницей, что православие наши домотканые идеологи назвали «русской духовностью», самодержавие – «суверенной демократией», а народность – «национальной идентичностью». К чести графа Сергея Семеновича, он хотя бы истолковал каждую часть своей триады в докладной на высочайшее имя. В наше время этим никто не озаботился. Все три компонента нашей национальной идеи в высшей степени загадочны. Каким аршином измерить «русскую духовность»? Каковы критерии «национальной идентичности» – антропометрия? культура? язык? Дайте ответ. Не дают ответа. Подозреваю, за неимением оного.

Для пущей наглядности обратимся к современной российской символике. Во «Всенаучном словаре» под редакцией В. Клюшникова (1878) говорится: «Символ; вообще какой-либо вещественный образ, служащий внешним знаком для обозначения отвлеченной идеи». Итак: на гербе у нас имперский орел – в короне, со скипетром и державой. На дензнаках – республиканский, керенских времен, лишенный царских регалий. На знамени Вооруженных сил Российской Федерации двуглавая птица мирно уживается с большевистскими пятиконечными звездами. Ты еще винограду сверху положи, сказал бы Булгаков. Так какую идею может выражать абсурдная геральдическая эклектика?

Верно, никакой. Все официально декларированные цели носят откровенно имитационный характер. «Политика руководства страны направлена на принуждение людей к тому, чтобы признать тождество узкогрупповых или ведомственных, даже – корпоративных интересов в качестве национальных, государственных», – писал директор «Левада-Центра» Л. Гудков.

Но благоденствие десятка чиновников не может быть смыслом существования 140-миллионного народа. Или есть другие мнения?

.

ПСИХИАТРА ВЫЗЫВАЛИ?

.

Социальный слом нас пока минует. Но ментальный, тот уже стал повседневностью. Диамат нынче пылится в архиве, а зря: бытие определяет сознание. В подтверждение – несколько цифр.

По данным Института Сербского (2006), прирост депрессий в России составляет 5 процентов ежегодно.

Главный психиатр Минздрава РФ З. Кекелидзе считает, что 14 процентов населения страны нуждается в психиатрической помощи. По словам директора Независимой психиатрической ассоциации Л. Виноградовой, этот показатель равен 20-25 процентам. Академик РАЕН, психотерапевт М. Литвак заявил, что 85 процентов россиян страдают обратимыми расстройствами психики, то есть неврозами.

В 2011 году коэффициент самоубийств в Российской Федерации составил 21 на 100 тысяч населения. По абсолютному числу самоубийств (около 60 тысяч в год) Россия находится на втором месте в мире, уступая лишь полуторамиллиардному Китаю.

Намеренно не комментирую статистику, она и без того красноречива.

.

ПОЛОКУРЫЙ ВОЛТОК & Co

.

Неизбежное следствие ментального слома – слом культурный. Ну вот, слава Богу, добрались и до филологии.

«Строительство утопии, увлекательный рассказ, расправа с пороками – все это возможно там, где человек знает, зачем живет», – заметил Д. Быков. Потому самая осмысленная часть современной русской литературы – агитки. Прокремлевские или антикремлевские, значения не имеет:

«Да на Путина молиться надо! Путин чудом вытащил страну из тяжелейшей и глубочайшей ж... Сохранил Россию!» (Э. Багиров «Идеалист»).

«В этой стране революции требует всё… Как вы смиряетесь со всем этим кошмаром вокруг?» (Захар Прилепин «Санькя»).

Словесность живет по тем же законам, что и цивилизация: вызов – ответ. Русская история не линейна, но циклична (за подробностями милости прошу к В. Пантину и В. Лапкину, Н. Розову и другим экспертам). Потому и вызовы перед русской нацией стоят те же, что и полтораста лет назад. И ответы те же самые, что и в позапрошлом веке: а) жизнь за царя; б) к топору зовите Русь. Какое-либо движение вперед, – в первую очередь идейное, – здесь невозможно по определению. Между тем плесневелые идейные клише, на поверку, – далеко не худший вариант. Опять-таки повторю: бытие определяет сознание, и коматозная жизнь рождает абсолютно коматозную литературу.

Взять хоть живых наших классиков. Лимонов в принципе не способен писать о чем-то, кроме себя, любимого. Пелевин уже добрую четверть века с упорством ученой вороны на все лады твердит основной постулат мадхьямаки: «Пустота есть сущность бытия». Прилепин бесконечно тиражирует сцены насилия, для пущей важности драпируя его социокритическим флером. Иличевский и Славникова со товарищи декорируют фатальное безмыслие вычурными тропами, похожими то ли на скандинавские кеннинги, то ли на древнерусское извитие словес. Впрочем, большинство и этим себя не обременяет:

«женщина бывает без трусиков. мужчина бывает без трусов. есть ведь разница?» (Д. Осокин «трусы и трусики»).

Когда всякая идея скомпрометирована как минимум дважды, любое осмысленное высказывание превращается в откровенный моветон. Сегодня в фаворе взгляд и нечто и намеки тонкие на то, чего не ведает никто. Современная русская словесность беззастенчиво и беспощадно пуста, более того – упивается собственной пустотой. Готовьтесь, буду цитировать, – пусть и вам станет тошно. Сегодня и ежедневно бенефис зауми во всех изводах – от фонетической до супрасинтаксической:

«Причастный № 1001 готов вылить на город свет и непременно даст старт тарантасу с солнцем, перелистав ранние реалии, сточившиеся до его дневниковых записок, достойных возродиться в следующих турах, или снесшись с географией того призыва, если не отклонила свои селения от ценности Настоящее – к авторитетам Совершенствование голодом и огнем или Переход запоротой порчей материи в истый дух, и не искуплены — ни Содомом, ни Гоморрой, и не срослись – с анемонами и с капюшонниками и щелкунами, с листоедами, короедами, костоедами, сердцеедами…» (Ю. Кокошко «Вдоль снега»).

«анемоны  – это не цветы. анемоны  – это поцелуи в спину. ну или в ключицу. или в плечо  – только долго. когда целуют в спину  – любят на самом деле. в губы в ноги и между ног человек целуется с летом. а когда анемоны  –  целуют только тебя. анемоны рождают декабрь и одеяло» (Д. Осокин «анемоны»).

«Мысть, мысть мысть, учкарное сопление… Мысть, мысть, мысть, полокурый волток» (В. Сорокин «Геологи»).

«где, цианистый нежный подвздошный, выдыхаемый так долго, так кружится голова. везде, везде, на этой почве. я записалась на что ли кленовой извилькиной грамоте, я теперь – кротокрад. очень рыткий вид. из какого цвета книги пока не важно. в штате бьют тревогу, а от того – посуду. это в меня запустили тарелку. с неё призывно взирали, такие мелочь, не пойми кто, но зелёные и тоже: призывники. и вот я начала слепнуть по мере продвижения и успехов в работе, потому что меру надо знать» (Д. Гатина «Норное обыкновенное»).

Комментарии и в этом случае излишни.

.

А СУДЬИ ЧТО?

.

Тут не обойтись без теоретического экскурса. В современной эстетической парадигме, как и во всех сферах жизни, утвердился примат семиологии над онтологией, то бишь означающего над означаемым, видимости над сущностью. Можете назвать это спектакулярностью (по Дебору) или постмодерном (по Беллу и Бауману) – от перемены терминов суть не меняется. Сущности сами по себе никому не интересны, важен бренд. Этикетка, если хотите. Или слоган. Потому искусством при таком раскладе считается все, что таковым провозглашено. А теперь – цитаты в студию. На сей раз – литературно-критические.

Д. Бавильский о прозе Ю. Кокошко: «Я не знаю более калорийной и питательной (питательнее уже сугубо философские тексты) литературы, способствующей брожению и выработке собственных читательских мыслей, идей».

П. Басинский о «Черной обезьяне» Прилепина: «Эта книга бьет по глазам и смущает отсутствием явного смысла… Роман Прилепина озадачивает. А это немало». Поражаюсь мастерству коллеги: начать за упокой, чтобы эффектно кончить за здравие – это высший пилотаж.

А. Латынина о «Персе» Иличевского: «Как темные места в геноме вовсе не бесполезны, а содержат некую нерасшифрованную информацию, послание природы… – так неокончательным смыслом обладает и роман Иличевского». Оказывается, вопреки расхожему мнению, можно быть немного беременной…

С. Коровин о «Фигурных скобках» Носова: «Автор умудрился совершенно замечательно и в высшей степени профессионально рассказать нам историю, где ровным счетом ничего не происходит, а мы с большим интересом проглатываем что-то даже менее питательное, чем воздух… Так, получается, обманул? Нет, просто фокус показал».

Добавить к этому особо нечего. Нет, все-таки добавлю. Определить, – значит ограничить, сказал Уайльд; идейная аморфность вмещает в себя все смыслы, которые в состоянии изобрести изощренный ум рецензента. Привет от Экзюпери: вот вам ящик, а в ящике – барашек. Тот самый, какого хотите. А потому в нашей словесности утвердилось тождество невнятицы и глубокомыслия. На сей предмет изобретен даже специальный термин: приращение смыслов. Любимая забава нашей окололитературной интеллигенции, между прочим.

Однако поверим литературно-критическую гармонию – нет, не алгеброй, а геометрией. Надеюсь, не забыли школьную премудрость: через две точки на плоскости можно провести одну прямую. Зато через одну – бесконечное множество прямых. Это правило распространяется и на литературу: коль скоро в тексте угадывается множество смыслов (или «неокончательный смысл», если угодно) – значит, автор высказался без должной внятности. Не смог или не захотел поставить вторую точку.

.

DÉJÀ VU

.

«Что было, то и теперь есть, – учил Екклезиаст, – и что будет, то уже было; Бог воззовет прошедшее».

Сентенция более чем применима к нынешнему предмету: российская история циклична, как уже было сказано. В Серебряном веке бессмыслица уже носила эполеты и аксельбанты. На рубеже XIX и ХХ веков у просвещенной публики выработался стойкий иммунитет к идеям. Триада графа Уварова, отремонтированная Победоносцевым, все едино обветшала, но заменить ее было нечем. Умные наши головушки, будучи вдрызг разочарованы, вынесли смертный приговор идее как таковой. И приплыл чуждый чарам черный челн, и привез дыр бул щыл. Боэбоби! Эгофутурист Василиск Гнедов логически завершил процесс «Поэмой конца»: лист чистой бумаги. На поэзоконцертах эксцентричный стихотворец иллюстрировал смысловую пустоту непотребным жестом. Курсистки обоего пола визжали от восторга.

Точно такую же ситуацию наблюдаем в последние два десятилетия: сперва в страшных корчах скончалась марксистская идея, следом за ней вынесли вперед ногами и  либеральную. И опять-таки взамен ничего, кроме суррогатов. Следствием стал очередной смертный приговор смыслу. И пришел Причастный № 1001, и принес полокурый волток. Мысть, учкарное сопление! Не за горами, надо думать, и поэма конца, – а истерика экзальтированных курсисток обеспечена заранее.

Но, господа: за разрухой в головах наступает неизбежная разруха в клозетах. История – великий учитель, да где ее ученики?

Пролог (или эпилог?) здесь может выглядеть так. «Нацбест-2015» достался «Фигурным скобкам» Сергея Носова. Скверно организованную прозу принято сравнивать с лоскутным одеялом, – Носов не утрудился сшить разрозненные эпизоды хотя бы на живую нитку, не мудрствуя лукаво, свалил лоскутки в кучу без малейшей попытки как-то их упорядочить. Результатом стал абсолютно бессмысленный текст – кто читал, тот поймет, о чем я. Фанфары, лавры и десять штук американских рублей прилагаются.

Частный случай «Фигурных скобок» – всего лишь симптом тотального кризиса смыслов в нашем отечестве. На российском календаре – до безобразия затянувшиеся критические дни. Чтобы разобраться в причинах, одной филологии мало, – понадобятся историософия и социология. Заранее приношу извинения за скучную материю.

.

ОСОБЕННОСТИ НАЦИОНАЛЬНОЙ МЕРИТОКРАТИИ

.

Смыслы в обществе формирует элита – такова ее миссия и мерило ее эффективности. Как только элита прекращает генерировать смыслы, происходит социальный слом. Катастрофу 1917 года мы знаем по учебникам, катастрофу 1991 года наблюдали воочию.

Однако нынешняя ситуация в стране, право слово, уникальна: Россия уже 20 лет живет при неэффективной аристократии. Сегодняшняя элита унаследовала от своих предшественников все самое худшее. Впрочем, иначе и быть не могло, – за неимением лучшего.

Нынешняя элита никак не структурирована. В Московской Руси способом самоорганизации правящего класса было местничество. В Российской империи – табель о рангах. В СССР – номенклатура. Тот или иной вариант самоорганизации был инструментом для решения задач, стоящих перед властью. Отсутствие структуры – верное свидетельство отсутствия мало-мальски значимой цели.

По той же самой причине нынешняя элита явилась на политическую сцену без какого-либо мобилизационного проекта, сколь-либо значимых политических ориентиров. Все выдумки – лишь ремейк «официальной народности» графа Уварова. С тою лишь разницей, что православие наши домотканые идеологи назвали «русской духовностью», самодержавие – «суверенной демократией», а народность – «национальной идентичностью». К чести графа Сергея Семеновича, он хотя бы истолковал каждую часть своей триады в докладной на высочайшее имя. В наше время этим никто не озаботился. Все три компонента нашей национальной идеи в высшей степени загадочны. Каким аршином измерить «русскую духовность»? Каковы критерии «национальной идентичности» – антропометрия? культура? язык? Дайте ответ. Не дают ответа. Подозреваю, за неимением оного.

Для пущей наглядности обратимся к современной российской символике. Во «Всенаучном словаре» под редакцией В. Клюшникова (1878) говорится: «Символ; вообще какой-либо вещественный образ, служащий внешним знаком для обозначения отвлеченной идеи». Итак: на гербе у нас имперский орел – в короне, со скипетром и державой. На дензнаках – республиканский, керенских времен, лишенный царских регалий. На знамени Вооруженных сил Российской Федерации двуглавая птица мирно уживается с большевистскими пятиконечными звездами. Ты еще винограду сверху положи, сказал бы Булгаков. Так какую идею может выражать абсурдная геральдическая эклектика?

Верно, никакой. Все официально декларированные цели носят откровенно имитационный характер. «Политика руководства направлена на принуждение людей к тому, чтобы признать тождество узкогрупповых или ведомственных, даже – корпоративных интересов в качестве национальных, государственных», – писал директор «Левада-Центра» Л. Гудков.

Но благоденствие десятка чиновников не может быть смыслом существования 140-миллионного народа. Или есть другие мнения?

.

ПСИХИАТРА ВЫЗЫВАЛИ?

.

Социальный слом нас пока минует. Но ментальный, тот уже стал повседневностью. Диамат нынче пылится в архиве, а зря: бытие определяет сознание. В подтверждение – несколько цифр.

По данным Института Сербского (2006), прирост депрессий в России составляет 5 процентов ежегодно.

Главный психиатр Минздрава РФ З. Кекелидзе считает, что 14 процентов населения страны нуждается в психиатрической помощи. По словам директора Независимой психиатрической ассоциации Л. Виноградовой, этот показатель равен 20-25 процентам. Академик РАЕН, психотерапевт М. Литвак заявил, что 85 процентов россиян страдают обратимыми расстройствами психики, то есть неврозами.

В 2011 году коэффициент самоубийств в Российской Федерации составил 21 на 100 тысяч населения. По абсолютному числу самоубийств (около 60 тысяч в год) Россия находится на втором месте в мире, уступая лишь полуторамиллиардному Китаю.

Намеренно не комментирую статистику, она и без того красноречива.

.

ПОЛОКУРЫЙ ВОЛТОК & Co

.

Неизбежное следствие ментального слома – слом культурный. Ну вот, слава Богу, добрались и до филологии.

«Строительство утопии, увлекательный рассказ, расправа с пороками – все это возможно там, где человек знает, зачем живет», – заметил Д. Быков. Потому самая осмысленная часть современной русской литературы – агитки. Прокремлевские или антикремлевские, значения не имеет:

Словесность живет по тем же законам, что и цивилизация: вызов – ответ. Русская история не линейна, но циклична (за подробностями милости прошу к В. Пантину и В. Лапкину, Н. Розову и другим экспертам). Потому и вызовы перед русской нацией стоят те же, что и полтораста лет назад. И ответы те же самые, что и в позапрошлом веке: а) жизнь за царя; б) к топору зовите Русь. Какое-либо движение вперед, – в первую очередь идейное, – здесь невозможно по определению. Между тем плесневелые идейные клише, на поверку, – далеко не худший вариант. Опять-таки повторю: бытие определяет сознание, и коматозная жизнь рождает абсолютно коматозную литературу.

Взять хоть живых наших классиков. Лимонов в принципе не способен писать о чем-то, кроме себя, любимого. Пелевин уже добрую четверть века с упорством ученой вороны на все лады твердит основной постулат мадхьямаки: «Пустота есть сущность бытия». Прилепин бесконечно тиражирует сцены насилия, для пущей важности драпируя его социокритическим флером. Иличевский и Славникова со товарищи декорируют фатальное безмыслие вычурными тропами, похожими то ли на скандинавские кеннинги, то ли на древнерусское извитие словес. Впрочем, большинство и этим себя не обременяет:

Когда всякая идея скомпрометирована как минимум дважды, любое осмысленное высказывание превращается в откровенный моветон. Сегодня в фаворе взгляд и нечто и намеки тонкие на то, чего не ведает никто. Современная русская словесность беззастенчиво и беспощадно пуста, более того – упивается собственной пустотой. Готовьтесь, буду цитировать, – пусть и вам станет тошно. Сегодня и ежедневно бенефис зауми во всех изводах – от фонетической до супрасинтаксической:

.

Комментарии и в этом случае излишни.

.

А СУДЬИ ЧТО?

.

Тут не обойтись без теоретического экскурса. В современной эстетической парадигме, как и во всех сферах жизни, утвердился примат семиологии над онтологией, то бишь означающего над означаемым, видимости над сущностью. Можете назвать это спектакулярностью (по Дебору) или постмодерном (по Беллу и Бауману) – от перемены терминов суть не меняется. Сущности сами по себе никому не интересны, важен бренд. Этикетка, если хотите. Или слоган. Потому искусством при таком раскладе считается все, что таковым провозглашено. А теперь – цитаты в студию. На сей раз – литературно-критические.

Д. Бавильский о прозе Ю. Кокошко: «Я не знаю более калорийной и питательной (питательнее уже сугубо философские тексты) литературы, способствующей брожению и выработке собственных читательских мыслей, идей».

П. Басинский о «Черной обезьяне» Прилепина: «Эта книга бьет по глазам и смущает отсутствием явного смысла… Роман Прилепина озадачивает. А это немало». Поражаюсь мастерству коллеги: начать за упокой, чтобы эффектно кончить за здравие – это высший пилотаж.

А. Латынина о «Персе» Иличевского: «Как темные места в геноме вовсе не бесполезны, а содержат некую нерасшифрованную информацию, послание природы… – так неокончательным смыслом обладает и роман Иличевского». Оказывается, вопреки расхожему мнению, можно быть немного беременной…

С. Коровин о «Фигурных скобках» Носова: «Автор умудрился совершенно замечательно и в высшей степени профессионально рассказать нам историю, где ровным счетом ничего не происходит, а мы с большим интересом проглатываем что-то даже менее питательное, чем воздух… Так, получается, обманул? Нет, просто фокус показал».

Добавить к этому особо нечего. Нет, все-таки добавлю. Определить, – значит ограничить, сказал Уайльд; идейная аморфность вмещает в себя все смыслы, которые в состоянии изобрести изощренный ум рецензента. Привет от Экзюпери: вот вам ящик, а в ящике – барашек. Тот самый, какого хотите. А потому в нашей словесности утвердилось тождество невнятицы и глубокомыслия. На сей предмет изобретен даже специальный термин: приращение смыслов. Любимая забава нашей окололитературной интеллигенции, между прочим.

Однако поверим литературно-критическую гармонию – нет, не алгеброй, а геометрией. Надеюсь, не забыли школьную премудрость: через две точки на плоскости можно провести одну прямую. Зато через одну – бесконечное множество прямых. Это правило распространяется и на литературу: коль скоро в тексте угадывается множество смыслов (или «неокончательный смысл», если угодно) – значит, автор высказался без должной внятности. Не смог или не захотел поставить вторую точку.

.

DÉJÀ VU

.

«Что было, то и теперь есть, – учил Екклезиаст, – и что будет, то уже было; Бог воззовет прошедшее».

Сентенция более чем применима к нынешнему предмету: российская история циклична, как уже было сказано. В Серебряном веке бессмыслица уже носила эполеты и аксельбанты. На рубеже XIX и ХХ веков у просвещенной публики выработался стойкий иммунитет к идеям. Триада графа Уварова, отремонтированная Победоносцевым, все едино обветшала, но заменить ее было нечем. Умные наши головушки, будучи вдрызг разочарованы, вынесли смертный приговор идее как таковой. И приплыл чуждый чарам черный челн, и привез дыр бул щыл. Боэбоби! Эгофутурист Василиск Гнедов логически завершил процесс «Поэмой конца»: лист чистой бумаги. На поэзоконцертах эксцентричный стихотворец иллюстрировал смысловую пустоту непотребным жестом. Курсистки обоего пола визжали от восторга.

Точно такую же ситуацию наблюдаем в последние два десятилетия: сперва в страшных корчах скончалась марксистская идея, следом за ней вынесли вперед ногами и  либеральную. И опять-таки взамен ничего, кроме суррогатов. Следствием стал очередной смертный приговор смыслу. И пришел Причастный № 1001, и принес полокурый волток. Мысть, учкарное сопление! Не за горами, надо думать, и поэма конца, – а истерика экзальтированных курсисток обеспечена заранее.

Но, господа: за разрухой в головах наступает неизбежная разруха в клозетах. История – великий учитель, да где ее ученики?