Станция по имени Евгений Гребёнка

Литературоведение

Юрий ПОГОДА,

историк, писатель,

член Полтавского

Дворянского Собрания

Станция по имени Евгений Гребёнка

.

ПЕРВЫЙ РАЗЪЕЗД

.

Полустанки: О древности тех мест, которые впервые в нашей истории были названы именем писателя и поэта; Он был первый, и любимый сын в семье Гребёнкиных; Няня писателя и поэта Мария, его первые учителя и наставники; Господский дом под соломой и «катражка» - литературное убежище писателя на хуторе «Убежище»; Нежинская гимназия высших наук князя А.А. Безбородко; Лицейские годы чудесные; Венера «Аматузия», «Пифия» и прочий «Парнасский навоз».

.

***

.

…Совершенно напрасно искать какую бы то ни было «Гребёнку» на географических картах даже конца XIX столетия: населённого пункта с таким названием просто не существовало. Вместе с тем по исторической древности он, этот «пункт», запросто может соперничать с каким угодно: его Городище (достаточно типичное название для архаичных поселений; многие десятки их доныне благополучно живут и здравствуют под эти именем) над речкой Сырой Оржицей, одно из «мест-основателей» будущего города, возникло («вероятно», как осторожно добавляют исследователи) в 988 году, и входило (что несомненно) в восточный оборонительный рубеж Переяславского княжества. Татаро-монголы, идя на Киев, в 1239-ом или 1240-м году, полностью его разгромили. Местность возродилась к жизни лишь полтысячелетия спустя, войдя во владения лубенского полковника Леонтия Свечки. Состоянием на 1740 год входило в состав Пирятинской сотни Лубенского полка. Вместе со сравнительно невдалеке расположенным Пирятином, который в 1781 году стал уездным центром, Городище сначала плавно перешло в состав Киевского наместничества, в 1796 году было отнесено к Малороссийской, а потом, в 1802 году, Полтавской губернии, став волостным центром Пирятинского уезда.

.

Это местечко (Городище) в конце XIX столетия насчитывало лишь 98 хат, то есть около 700 жителей. Ниже по течению реки как-то незаметно поднялась слобода Петровка, где в это же время проживало ещё примерно 950 душ, южнее – хутор Корнеевка из 37 хат. Севернее Городища расположился хутор Стороженки, бывшая Нечаевка, а точнее – Нечеевка. А где-то между ними «потерялся» и ещё один хутор – Тень, или Затень.

.

Так выглядело то Место, через которое волею судеб в 1895 году прошла ветка новой, Московско-Киевско-Воронежской железной дороги. Тень и Петровка сначала превратились в «станцию Петровка», позже переименованную в «станцию Оржица» (впоследствии упразднена), Нечаевка (Стороженки) и Городище – в станцию Гребёнка.

Так впервые на географической карте Российской империи появилась «точка», носящая имя писателя. (Иллюстрация 1 – фрагмент карты)

.

При этом волость осталась Городищенской. Вместе с Пирятинским уездом, переименованным в 1923 году в «район», и ставшая, соответственно, сельсоветом, она отошла сначала к Прилукскому округу, затем Харьковскому, преобразованному в 1932 году в Харьковскую область, в недрах которой 25 февраля 1935 года «родился» уже собственно Гребёнковский район, для образования которого «отобрали» 13 сельсоветов у Пирятинского и 3 – от Оржицкого района. Так впервые в СССР территориальное образование вновь подтвердило своё право называться именем писателя (Царское Село, напомним, стало городом Пушкиным в 1937 году, город Фурманов получил это имя в 1941-ом, город Чехов «преобразовался» из села Лопасня в 1954-ом, город Станислав «потерял» своё историческое имя, отметив своё 300-летие, и став в этом 1962 году Ивано-Франковском, и т.д.).

.

Собственно статус города районного подчинения Гребёнка получила 21 ноября 1959 года. Три года спустя, в 1962-м, «её» одноименный район был упразднён, но восстановлен в конце 1966 года, в тех же границах, что и прежде; более (по крайней мере, пока) никаких изменений не произошло. Территория района по-прежнему составляет 0,6 тысяч квадратных километров, вот только жителей здесь за полвека заметно поубавилось: даже в 1990 году их было 30 тысяч человек, состоянием на 1.08. 2013 г. (более свежих цифр нет) – 22 993 жителя.

.

Сейчас Гребёнковский район – это, откровенно говоря, глухое захолустье Полтавской области. Которое много раз уже спасала, да спасает и сейчас от безработицы и общего экономического упадка именно станция Гребёнка, вскоре после своего образования в 1895-ом, уже в 1897 году, после окончания строительства линии на Золотоношу, превратившаяся в крупный железнодорожный передаточный узел на пересечении сразу трёх дорог: Южной, Юго-Западной и Одесской. Даже в голод 1933 года здесь не умер от истощения ни один житель; работу (и, следовательно, заработок) она исправно давала постоянно.

.

***

.

Но захолустьем гребёнковская округа была отнюдь не всегда. Во времена она землями близ неё владели такие видные дворяне, как Репнины (потомки третьего полтавского генерал-губернатора князя Н. Г. Репнина-Волконского), князь Н. Д. Жевахов, министр народного просвещения России граф П. В. Завадовский, князь М.М. Долгорукий и другие. Вот справка: «В эпоху освобождения крестьян цензовых дворян (т.е. имевших земельную собственность, - прим. автора) в уезде насчитывалось 85», - говорится в книге «Россия. Полное географическое описание нашего отечества…», том 7, «Малороссия» В. П. Семёнова и В. П. Ламанского. – «Из них было 5 дворянских фамилий, владевших более чем 8 тыс.[ячами] дес.[ятин], а именно: свыше 18 т. дес. имели кн.[язья] Репнины, свыше 7 т.—кн. Голицыны, свыше 6 т.—Катериничи, 5 тыс.—Жеваховы, более 4 тыс.—гр.[афы] Кушелевы-Безбородко»…

.

По числу же т.н. среднепоместных имений, т. е. имевших от 100 до 500 душ, Пирятинский уезд вообще занимал первое место в губернии. В списке их мы видим имена многих просвещённых людей того времени: Закревских, Милорадовичей, Апостолов, Марковичей и других; с некоторыми из носителей этих фамилий мы познакомимся по ходу рассказа ближе.

.

Но более прочих нам по понятной причине интересен из них Павел Иванович Гребёнкин, дворянин Елисаветградского уезда Херсонской губернии, вошедший в состав дворянства Пирятинского уезда Полтавской губернии, сочетавшись законным браком с Анной Петровной, дочкой умершего значкового товарища Марковича (низший титул в полковой ранговой субординации, промежуточный между сотником и военным товарищем). Он относился именно к этому, «среднему классу» сословной иерархии: состоянием на 1825 год (более ранних данных нет) Гребёнкины, единовластные на тот момент владельцы хутора Глубокий Яр, имели, согласно исповедальной ведомости, 263 души обоих полов. Но, после выделения части собственности дочке – Анне Павловне, родившейся в 1807 году, а в 1827-ом, 6 октября, вышедшей замуж за Льва Николаевича Свечку, они «потеряли» 149 душ, вошедших в состав приданного. Во владении Павла Ивановича Гребёнкина осталось полхутора, получившего название «Убежище», да 107 душ населявших его крепостных крестьян. (Иллюстрация 2 – фрагмент карты Марьяновки)

.

Мать Анны Павловны – Анна Петровна – умерла, как полагают, в том же 1807 году, возможно – при родах. Четыре года спустя, в 1811-ом, Павел Иванович женился во второй раз, взяв в жёны пирятинскую барышню Надежду Ивановну Чайковскую. Евгений, наш герой, был их первенцем; вообще же молодая жена подарила своему мужу восемь детей – обычное, как известно, по тем временам дело и в дворянских, и в крестьянских семьях.

.

Обременённая заботами о своём достаточно многочисленном, всё возраставшем численно, семействе, заботу о воспитании Евгения мать переложила на няню, Марию. Подобно пушкинской Арине Родионовне, та тоже знала сотни сказок и песен, сюжеты и слова которых порою творчески видоизменяла, дабы они не прискучили её воспитаннику. «Вот под эти ее песни и прошло детство Евгения», - замечает один из биографов Гребинки.

.

Стало быть, начала творчества поэта и писателя и здесь уходят в самую глубь народа, к самым что ни на есть «корням» и «истокам». А дополнялись они, эти «сказки» и «песни», устными мемориями главы семейства, Павла Ивановича, отставного штаб-ротмистра, о своём отце, суворовском гренадере Иване Гребёнкине - не только дослужившемся до офицерского чина, но и получившем право на потомственное дворянство. Воспоминал он и о своих походах, и в частности - о штурме турецкой крепости Анапы в 1791 году, под командованием генерал-аншефа И. В. Гудовича. Сюда же примешивались и рассказы мамы, Надежды Ивановны, о её предках – полковниках, значковых товарищах и сотниках Чайковских.

.

Не в пору «юности мятежной», а ещё только на пороге раннего отрочества, у Евгения появились домашние учителя. Сначала это был бурсак Павел Гуслистый, сбежавший с заключительного курса семинарии, а затем и кое-кто посолиднее: выпускник Харьковского университета Матвей Кудреватый. Ребёнок был, естественно, резов и мил, но в то же время старателен и прилежен. Мама сама, шести лет от роду сына, научила его читать, и после уж он не расставался с книгой всю оставшуюся жизнь. А под руководством соседа Гребёнкиных – бывшего учителя Пирятинского уездного училища, ставшего затем преподавателем знаменитой Нежинской гимназии высших наук, Семёна Матвеевича Андрущенко (сослуживца Павла Ивановича по Малороссийскому казачьему полку) Евгений в домашних условиях изучил латынь, немецкий и французский языки, прошёл курс истории и русской литературы. Почему и был зачислен, после сдачи соответствующих экзаменов, сразу в 4 класс Нежинской гимназии высших наук – учебного заведения, основанного в 1805 году для земляков светлейшим князем А.А. Безбородко на паях со своим братом, графом И. А. Безбородко. Гимназия имела статус высшего учебного заведения университетского типа, т.е. фактически стояла вровень со знаменитым Царскосельским лицеем. Кстати говоря, в определённые периоды времени «лицеем» она и называлась, так что чередование слов «гимназия»/ «лицей» для неё вполне уместно и оправдано.

Евгению на момент начала учёбы здесь исполнилось 13 лет.

.

Воздадим же, прилично случаю, ещё раз благодарение светлейшему князю Александру Андреевичу Безбородко, создавшему на своей малой родине сей питомник элиты! Благодаря чему мы и имеем сейчас таких замечательных деятелей культуры, как П. Г. Редкин (правовед, историк философии, ректор Санкт-Петербургского университета), В. И. Любич-Романович (писатель, действительный статский советник), К. М. Базили (востоковед, путешественник, дипломат), Н. В. Гоголь, в особых представлениях не нуждающийся, Н. В. Кукольник (прозаик, поэт, переводчик и драматург, автор текстов популярных романсов), писатель В. К. Каминский, поэт Н. Я. Прокопович, писатель и педагог Н. И. Билевич, А. С. Афанасьев-Чужбинский (писатель, переводчик, этнограф), А. П. Рославский-Петровский (историк, профессор и ректор Харьковского университета), А. Н. Мокрицкий (русский художник, портретист, академик императорской Академии художеств), и многих, многих других. (Иллюстрация 3 – портрет князя Безбородко)

.

Обратим внимание и на Место, где был поставлен сей храм наук: не в Глухове, на обожаемой родине Безбородко, а в самом центре Малороссии того времени. И не в относительно шумном Киеве, где школярам случалась бы пропасть всяких искушений, уводящих от наук, а в презахолустнейшем Нежине, где ничто не отвлекало от учения. Этот момент тоже отразил Е.П. Гребёнка в своей повести «Водевиль из частной жизни», предпослав повествованию такой эпиграф: «Не думайте, господа, чтобы Нежин происходил от неги, гм! т.е. от нежности или изнеженности: думать подобным образом более или менее неосновательно. Напротив, от низкого своего положения назывался город Низен, впоследствии – Нижен, наконец и вышло Нежин. Из профессорской лекции».

И здесь же поставил Евгений Гребёнка второе motto, уже из Пушкина: «Там некогда гулял и я…».

.

***

.

Детство же Евгения Гребёнки, и отрочество (тогда было принято «жизнь человеческую» делить на семь отрезков по семь лет в каждом: детство, отрочество, юность…) протекало на пирятинском раздолье. Хутор Глубокий Яр, будущая деревня Марьяновка, с юго-восточной частью его, носившей имя Убежище, или Гребёнкин Яр, стоял над речкой Сырой Оржицей. Собственно «господский дом», что хорошо видно на карте конца XIX века, приводимой здесь, располагался западнее, и был построен над соседней, неподалёку текущей речкой Гнилая Оржица. Обе были в то время достаточно полноводны и изобильны рыбой (в описываемое время, в XIX веке, на этой самой Гнилой Оржице, ныне напоминающей скорее какую-то канаву, стояли водяные мельницы не только Гребёнок, но и соседней помещицы Нельговской). А помимо них неспешно вращали крыльями многочисленные ветряные мельницы: зерна, сырья для их беспрерывной работы, хватало.

.

В Глубоком Яру, начиная по крайней мере с 1815 года, работал на излишках этого зерна пшеницы винокурный завод с производством 240 ведер водки в год – основы для производства всевозможных наливок, настоек, «спотыкачей» и «варенух». Отец Евгения для хранения этих «стратегических запасов гостеприимства» построил даже основательный винный погреб (единственное, к слову говоря, сооружение в имении, дожившее до наших дней). Сам же «господский дом», по записанным воспоминаниям старожила Пирятинщины А. Залесского, «был низенький и длинный, с тремя белыми «комынами» (дымоходами). Ставни в нём были обыкновенные, с одной стороны окон, которые тоже были небольшими, на шесть широких стёкол; укрыт этот дом был соломой». Вот такая «панская хата»: под соломой. . (Иллюстрация 4 – погреб в имении Гребёнок)

.

Отдельно стоял домик садовника, называемый почему-то «катражкой» (В.И. Даль поясняет это слово как «сарай или навес, напогребница, (хата?)»), в котором Евгений Павлович написал свои «Приказки» (басни) и другие произведения. Он сохранялся ещё и после революции. Но со временем сам собою разрушился: после войны от него оставались только остатки кирпичных стен, но и они со временем исчезли.

.

***

.

Созданная в семье атмосфера любви и взаимопонимания сызмальства буквально пропитала всё существо Евгения (это имя в переводе с греческого языка означает «благородный»; дословно его можно воспринимать как «с хорошими генами», ибо еυge буквально переводится как «отлично», genos же не что иное, как род, происхождение), а Павел Иванович, Надежда Ивановна, няня Мария, а также первые приглашённые в дом учителя Павел Гуслистый и Матвей Кудреватый оказались поистине «садовниками добрыми»: плоды «всего этого», если метафорически воспринимать их воспитанника как взлелеянное деревце, обильно плодоносили людям во всё продолжение и вплоть до последнего дня его жизни.

.

Истинно по-евангельски воспитанный Евгений уже в шестом классе совершил своё первое (известное нам) приношение отцу. Приехав на каникулы, он подарил Павлу Ивановичу сочинение – комедию в одном действии «В чужие сани не садись», с недвусмысленным посвящением: «Дорогому родителю»:

.

Виновник дней моих! Я вам, любя душой,

В день ваших именин дарю сей плод досугов,

Примите вы его в знак милости ко мне.

Любовь сыновняя сей дар отцу приносит.

Она всегда чиста, как неба ясный свод;

Она невинна так, как музы вдохновенье.

Питающий ее вам предан, как певец

Привязан к лире той, с которой воспевает

Он дивные дела, преданья старины,

И войны, и любовь, и мир, и наслажденье.

Но что я говорю? — я боле вас люблю,

И, после Бога, вы есть первый тот предмет,

Который более всего я почитаю.

Примите ж малый труд от сына своего.

Быть может, иногда, в часы отдохновенья,

На мой взглянувши дар, воспомните о мне.

Что ж может быть приятней этого для сына?

.

Покорный сын Е. Гребёнкин.

1827 г.

Нежин».

.

Вправду сказать, «комедия», написанная 15-летним мальчиком, была гораздо удачнее, чем в том же 1827 году созданная в той же Нежинской гимназии высших наук старшим и по классам, и по возрасту (ему на тот момент исполнилось 18) Николаем Васильевичем Гоголем. Разница: Гоголь попытался обнародовать своё произведение в 1729-ом, Гребёнка – нет; комедию его впервые напечатали в 10-томном издании сочинений писателя, изданном Н.Ф. Мертцем в Санкт-Петербурге, в 1902 году. Но в списках она, вероятно, существовала. Не исключено, что именно в таком виде с ней познакомился и сам Николай Васильевич.

.

Вот пассаж из этой комедии. «Незнаева: И подлинно, душа моя. Добрый человек так редок, что и сыскать трудно. В той, например, деревне, где я живу, три тысячи соберётся душонок, а все олухи царя небесного; только и человек, что волостной писарь, Онуфрий Ермолаевич Зазноба (кашляет). Этот человек – любо-дорого посмотреть».

.

А вот что находим у Гоголя, в «Мёртвых душах» (роман опубликован в 1842 году). «- Мошенник! - сказал Собакевич очень хладнокровно, - продаст, обманет, еще и пообедает с вами! Я их знаю всех: это все мошенники, весь город там такой: мошенник на мошеннике сидит и мошенником погоняет. Все христопродавцы. Один там только и есть порядочный человек: прокурор; да и тот, если сказать правду, свинья».

Аллюзия, на наш взгляд, очевидна.

.

Матери же своей, Надежде Ивановне, Евгений сделал своё приношение несколько позже, будучи уже 30-летним, в 1842-м году. Но и приношение это (историко-романтический роман «Чайковский») было гораздо более значительным: эта книга издавалась, даже вне собраний сочинений писателя, многократно. То есть на проверку временем оказалась гораздо лучше, чем, к примеру, сочинения «Пушкина прозы», «гения первого разряда», как называли его восторженные современники, А.А. Бестужева (Марлинского), «производившего сильное впечатление» на читающую публику во времена становления Гребёнки как писателя, а ныне прочно забытого.

.

Кстати говоря, роман «Чайковский» был замечен, сразу по выходу в свет в журнале «Отечественные записки», и В.Г. Белинским, отметившим, что он «исполнен превосходных частностей, обнаруживающих в авторе несомненное дарование. Характер полковника, отца героини повести, многие черты исторического малороссийского быта поражают своею поэтическою верностию». А один из нынешних литературных критиков (один из немногих, кому оказался доступным этот предмет) выразился в том смысле, что «Чайковский» Евгения Гребинки много увлекательнее «Анжелики, маркизы ангелов» Анн и Сержа Голон (псевдоним француженки Симоны Шанжё и русского Всеволода Сергеевича Голубинова, между прочим).

.

***

.

Откуда же у Евгения Гребёнки эта образованность, знание «предмета», огромная работоспособность (прожив «пушкинский век», уйдя из жизни 36-летним, он оставил после себя действительно могучее наследие, собранное, как уже говорилось, в самом полном – 10-томном - собрании сочинений писателя издателем Николаем Фёдорович Мертцем; обычно же издавались 5-томники – начиная от «полного» издания произведений Николая Васильевича Гербеля, тоже, кстати говоря, выпускника Нежинского лицея, 1862 года, в СПб – а по нему уже кроились и киевское, 1903 года, и 5-томник советских времён, 1957 года…).

«Секрет», в сущности, настолько прост, что он даже записан огромными буквами на фронтоне главного здания нежинского лицея князя Безбородко: «Labore et zelo» («Трудами и усердием»). Это был девиз, утверждённый диплом на его, Безбородко, графское Священной Римской Империи достоинство императором Иосифом II в 1784 году, декабря 3-го дня (девиз перешёл позже и на его княжеский герб). (Иллюстрация 5 – Нежинская гимназия высших наук)

.

Трудами и усердием! Невероятная энергоёмкость этой формулы послужила к тому, что её впоследствии пытались «приватизировать» многие: в частности, даже всесильный фаворит императоров Павла I и Александра I граф А. А. Аракчеев, сделавший этот девиз вторым, неофициальным, в дополнение к дарованному Павлом Петровичем своему знаменитому «Без лести предан».

.

Евгений Гребёнка, как мелкопоместный дворянин без титула, безусловно, ни герба, ни девиза не имел. Но то, что данная формула всегда служила ему нравственной максимой, путеводной звездой и дорожным указателем -сомневаться не приходится. Помимо тщания собственно к учёбе, весьма насыщенной «предметами» (изучался закон Божий, древние языки – греческий и латынь, русский язык, два иностранных - немецкий и французский, математика, история и география, словесность - российская и древних языков, философия, право естественное и народное, «технология с химией», естественная история, государственное хозяйство, финансовая наука, римское право с его историей, русское гражданское и уголовное право и судопроизводство), он, «проглотив» домашнюю библиотеку преподавателя Семёна Матвеевича Андрущенко, отцова приятеля, у которого квартировал, немало работал и в библиотеке лицейской, насчитывавшей 3 412 томов (очень много по тому времени, особенно имея в виду, что всякую ерунду в библиотеки тогда не совали).

.

А учёба сама по себе была трудной, поскольку преподавали учащимся отнюдь не «отставной козы барабанщики», как это может показаться, глядя на нежинское захолустье, а профессора Н. Г. Белоусов (юриспруденция), К. В. Шапалинский (математика), И. Я. Ландражин (французская словесность), Фёдор Иосифович (Фридрих-Иосиф) Зингер (немецкая словесность), Н. Ф. Соловьев (естественные науки) и другие.

.

Родители вносили и свою лепту в воспитательный процесс. Отец писал Евгению: «Мне кажется, что ты благодаря протекции Семёна Матвеевича (Андрущенко, - прим. автора), а не благодаря своим знаниям, поступил в 4-й класс, поэтому советую тебе заняться науками сверх положенного времени, чтобы сравняться с товарищами и оправдать доверие Семёна Матвеевича».

Доверие отца сын в полной мере оправдывал. Сам С.М. Андрущенко вскоре (11 ноября 1826 года) отписывал своему приятелю на хутор «Убежище»: «Результаты одобрений, которые получает Евгений от всех своих наставников, ставят его в число учеников «хороших», а по словесности — в число «очень хороших».

.

Учебный процесс, при всей его насыщенности, давал, тем не менее, учащимся широчайший простор для творчества, литературного прежде всего. Лицеисты «первой волны», в числе которых были упомянутые выше Редкин, Базили, Кукольник и, конечно же, Гоголь, заложили мощную традицию издания рукописных журналов. Выходили альманахи «Звезда», «Северная заря», «Парнасский навоз», «Метеор литературы», «Литературное эхо» и другие – не так мало на коллектив, состоявший из порядка 200 учащихся (количество их несколько варьировалось за счёт т.н. вольноприходящих). Однако Евгений Гребёнка со своим приятелем Васей Домбровским, будущим профессором Киевского университета, тоже создали сначала один свой журнал, назвав его «Аматузия» (одно из имён богини красоты и любви Афродиты), а затем и второй - «Пифия» (имя пророчествующей жрицы храма Аполлона дельфийского). Не отказывая при этом передачей своих стихов для публикации другим, конкурирующим изданиям.

.

Усилия юного поэта не остаются незамеченными преподавателями. «Евгений Ваш... строчит весьма пристойные вирши, которых он большой любитель...», - сообщает отцу Жени С.М. Андрущенко в очередном письме. Сам же он, Гребёнка, в письме к своей на пять лет от него старшей сводной сестре Анне, знакомит её со своими десятью стихотворениями, снискавшими одобрение однокашников и ходящими в списках по гимназии. Отсылает рукописный экземпляр одного из своих журналов родителям; те с гордостью показывают его соседям. А молодой преподаватель латыни Иван Григорьевич Кульжинский, с которым Евгений подружился, мало что ободряет своего визави, внимательно выслушивая его рассказы о хуторской жизни, о услышанных в детстве няниных песнях и сказках, но и советует ему записывать всё это на бумаге, а также отсылает для публикации в женский журнал несколько его, Евгения, ранних стихотворений….

.

(Продолжение следует)

ПЕРВЫЙ РАЗЪЕЗД

.

Полустанки: О древности тех мест, которые впервые в нашей истории были названы именем писателя и поэта; Он был первый, и любимый сын в семье Гребёнкиных; Няня писателя и поэта Мария, его первые учителя и наставники; Господский дом под соломой и «катражка» - литературное убежище писателя на хуторе «Убежище»; Нежинская гимназия высших наук князя А.А. Безбородко; Лицейские годы чудесные; Венера «Аматузия», «Пифия» и прочий «Парнасский навоз».

.

***

.

…Совершенно напрасно искать какую бы то ни было «Гребёнку» на географических картах даже конца XIX столетия: населённого пункта с таким названием просто не существовало. Вместе с тем по исторической древности он, этот «пункт», запросто может соперничать с каким угодно: его Городище (достаточно типичное название для архаичных поселений; многие десятки их доныне благополучно живут и здравствуют под эти именем) над речкой Сырой Оржицей, одно из «мест-основателей» будущего города, возникло («вероятно», как осторожно добавляют исследователи) в 988 году, и входило (что несомненно) в восточный оборонительный рубеж Переяславского княжества. Татаро-монголы, идя на Киев, в 1239-ом или 1240-м году, полностью его разгромили. Местность возродилась к жизни лишь полтысячелетия спустя, войдя во владения лубенского полковника Леонтия Свечки. Состоянием на 1740 год входило в состав Пирятинской сотни Лубенского полка. Вместе со сравнительно невдалеке расположенным Пирятином, который в 1781 году стал уездным центром, Городище сначала плавно перешло в состав Киевского наместничества, в 1796 году было отнесено к Малороссийской, а потом, в 1802 году, Полтавской губернии, став волостным центром Пирятинского уезда.

.

Это местечко (Городище) в конце XIX столетия насчитывало лишь 98 хат, то есть около 700 жителей. Ниже по течению реки как-то незаметно поднялась слобода Петровка, где в это же время проживало ещё примерно 950 душ, южнее – хутор Корнеевка из 37 хат. Севернее Городища расположился хутор Стороженки, бывшая Нечаевка, а точнее – Нечеевка. А где-то между ними «потерялся» и ещё один хутор – Тень, или Затень.

.

Так выглядело то Место, через которое волею судеб в 1895 году прошла ветка новой, Московско-Киевско-Воронежской железной дороги. Тень и Петровка сначала превратились в «станцию Петровка», позже переименованную в «станцию Оржица» (впоследствии упразднена), Нечаевка (Стороженки) и Городище – в станцию Гребёнка.

Так впервые на географической карте Российской империи появилась «точка», носящая имя писателя.

При этом волость осталась Городищенской. Вместе с Пирятинским уездом, переименованным в 1923 году в «район», и ставшая, соответственно, сельсоветом, она отошла сначала к Прилукскому округу, затем Харьковскому, преобразованному в 1932 году в Харьковскую область, в недрах которой 25 февраля 1935 года «родился» уже собственно Гребёнковский район, для образования которого «отобрали» 13 сельсоветов у Пирятинского и 3 – от Оржицкого района. Так впервые в СССР территориальное образование вновь подтвердило своё право называться именем писателя (Царское Село, напомним, стало городом Пушкиным в 1937 году, город Фурманов получил это имя в 1941-ом, город Чехов «преобразовался» из села Лопасня в 1954-ом, город Станислав «потерял» своё историческое имя, отметив своё 300-летие, и став в этом 1962 году Ивано-Франковском, и т.д.).

.

Собственно статус города районного подчинения Гребёнка получила 21 ноября 1959 года. Три года спустя, в 1962-м, «её» одноименный район был упразднён, но восстановлен в конце 1966 года, в тех же границах, что и прежде; более (по крайней мере, пока) никаких изменений не произошло. Территория района по-прежнему составляет 0,6 тысяч квадратных километров, вот только жителей здесь за полвека заметно поубавилось: даже в 1990 году их было 30 тысяч человек, состоянием на 1.08. 2013 г. (более свежих цифр нет) – 22 993 жителя.

.

Сейчас Гребёнковский район – это, откровенно говоря, глухое захолустье Полтавской области. Которое много раз уже спасала, да спасает и сейчас от безработицы и общего экономического упадка именно станция Гребёнка, вскоре после своего образования в 1895-ом, уже в 1897 году, после окончания строительства линии на Золотоношу, превратившаяся в крупный железнодорожный передаточный узел на пересечении сразу трёх дорог: Южной, Юго-Западной и Одесской. Даже в голод 1933 года здесь не умер от истощения ни один житель; работу (и, следовательно, заработок) она исправно давала постоянно.

.

***

.

Но захолустьем гребёнковская округа была отнюдь не всегда. Во времена она землями близ неё владели такие видные дворяне, как Репнины (потомки третьего полтавского генерал-губернатора князя Н. Г. Репнина-Волконского), князь Н. Д. Жевахов, министр народного просвещения России граф П. В. Завадовский, князь М.М. Долгорукий и другие. Вот справка: «В эпоху освобождения крестьян цензовых дворян (т.е. имевших земельную собственность, - прим. автора) в уезде насчитывалось 85», - говорится в книге «Россия. Полное географическое описание нашего отечества…», том 7, «Малороссия» В. П. Семёнова и В. П. Ламанского. – «Из них было 5 дворянских фамилий, владевших более чем 8 тыс.[ячами] дес.[ятин], а именно: свыше 18 т. дес. имели кн.[язья] Репнины, свыше 7 т.—кн. Голицыны, свыше 6 т.—Катериничи, 5 тыс.—Жеваховы, более 4 тыс.—гр.[афы] Кушелевы-Безбородко»…

.

По числу же т.н. среднепоместных имений, т. е. имевших от 100 до 500 душ, Пирятинский уезд вообще занимал первое место в губернии. В списке их мы видим имена многих просвещённых людей того времени: Закревских, Милорадовичей, Апостолов, Марковичей и других; с некоторыми из носителей этих фамилий мы познакомимся по ходу рассказа ближе.

.

Но более прочих нам по понятной причине интересен из них Павел Иванович Гребёнкин, дворянин Елисаветградского уезда Херсонской губернии, вошедший в состав дворянства Пирятинского уезда Полтавской губернии, сочетавшись законным браком с Анной Петровной, дочкой умершего значкового товарища Марковича (низший титул в полковой ранговой субординации, промежуточный между сотником и военным товарищем). Он относился именно к этому, «среднему классу» сословной иерархии: состоянием на 1825 год (более ранних данных нет) Гребёнкины, единовластные на тот момент владельцы хутора Глубокий Яр, имели, согласно исповедальной ведомости, 263 души обоих полов. Но, после выделения части собственности дочке – Анне Павловне, родившейся в 1807 году, а в 1827-ом, 6 октября, вышедшей замуж за Льва Николаевича Свечку, они «потеряли» 149 душ, вошедших в состав приданного. Во владении Павла Ивановича Гребёнкина осталось полхутора, получившего название «Убежище», да 107 душ населявших его крепостных крестьян.

Мать Анны Павловны – Анна Петровна – умерла, как полагают, в том же 1807 году, возможно – при родах. Четыре года спустя, в 1811-ом, Павел Иванович женился во второй раз, взяв в жёны пирятинскую барышню Надежду Ивановну Чайковскую. Евгений, наш герой, был их первенцем; вообще же молодая жена подарила своему мужу восемь детей – обычное, как известно, по тем временам дело и в дворянских, и в крестьянских семьях.

.

Обременённая заботами о своём достаточно многочисленном, всё возраставшем численно, семействе, заботу о воспитании Евгения мать переложила на няню, Марию. Подобно пушкинской Арине Родионовне, та тоже знала сотни сказок и песен, сюжеты и слова которых порою творчески видоизменяла, дабы они не прискучили её воспитаннику. «Вот под эти ее песни и прошло детство Евгения», - замечает один из биографов Гребинки.

.

Стало быть, начала творчества поэта и писателя и здесь уходят в самую глубь народа, к самым что ни на есть «корням» и «истокам». А дополнялись они, эти «сказки» и «песни», устными мемориями главы семейства, Павла Ивановича, отставного штаб-ротмистра, о своём отце, суворовском гренадере Иване Гребёнкине - не только дослужившемся до офицерского чина, но и получившем право на потомственное дворянство. Воспоминал он и о своих походах, и в частности - о штурме турецкой крепости Анапы в 1791 году, под командованием генерал-аншефа И. В. Гудовича. Сюда же примешивались и рассказы мамы, Надежды Ивановны, о её предках – полковниках, значковых товарищах и сотниках Чайковских.

.

Не в пору «юности мятежной», а ещё только на пороге раннего отрочества, у Евгения появились домашние учителя. Сначала это был бурсак Павел Гуслистый, сбежавший с заключительного курса семинарии, а затем и кое-кто посолиднее: выпускник Харьковского университета Матвей Кудреватый. Ребёнок был, естественно, резов и мил, но в то же время старателен и прилежен. Мама сама, шести лет от роду сына, научила его читать, и после уж он не расставался с книгой всю оставшуюся жизнь. А под руководством соседа Гребёнкиных – бывшего учителя Пирятинского уездного училища, ставшего затем преподавателем знаменитой Нежинской гимназии высших наук, Семёна Матвеевича Андрущенко (сослуживца Павла Ивановича по Малороссийскому казачьему полку) Евгений в домашних условиях изучил латынь, немецкий и французский языки, прошёл курс истории и русской литературы. Почему и был зачислен, после сдачи соответствующих экзаменов, сразу в 4 класс Нежинской гимназии высших наук – учебного заведения, основанного в 1805 году для земляков светлейшим князем А.А. Безбородко на паях со своим братом, графом И. А. Безбородко. Гимназия имела статус высшего учебного заведения университетского типа, т.е. фактически стояла вровень со знаменитым Царскосельским лицеем. Кстати говоря, в определённые периоды времени «лицеем» она и называлась, так что чередование слов «гимназия»/ «лицей» для неё вполне уместно и оправдано.

Евгению на момент начала учёбы здесь исполнилось 13 лет.

.

Воздадим же, прилично случаю, ещё раз благодарение светлейшему князю Александру Андреевичу Безбородко, создавшему на своей малой родине сей питомник элиты! Благодаря чему мы и имеем сейчас таких замечательных деятелей культуры, как П. Г. Редкин (правовед, историк философии, ректор Санкт-Петербургского университета), В. И. Любич-Романович (писатель, действительный статский советник), К. М. Базили (востоковед, путешественник, дипломат), Н. В. Гоголь, в особых представлениях не нуждающийся, Н. В. Кукольник (прозаик, поэт, переводчик и драматург, автор текстов популярных романсов), писатель В. К. Каминский, поэт Н. Я. Прокопович, писатель и педагог Н. И. Билевич, А. С. Афанасьев-Чужбинский (писатель, переводчик, этнограф), А. П. Рославский-Петровский (историк, профессор и ректор Харьковского университета), А. Н. Мокрицкий (русский художник, портретист, академик императорской Академии художеств), и многих, многих других.

Обратим внимание и на Место, где был поставлен сей храм наук: не в Глухове, на обожаемой родине Безбородко, а в самом центре Малороссии того времени. И не в относительно шумном Киеве, где школярам случалась бы пропасть всяких искушений, уводящих от наук, а в презахолустнейшем Нежине, где ничто не отвлекало от учения. Этот момент тоже отразил Е.П. Гребёнка в своей повести «Водевиль из частной жизни», предпослав повествованию такой эпиграф: «Не думайте, господа, чтобы Нежин происходил от неги, гм! т.е. от нежности или изнеженности: думать подобным образом более или менее неосновательно. Напротив, от низкого своего положения назывался город Низен, впоследствии – Нижен, наконец и вышло Нежин. Из профессорской лекции».

И здесь же поставил Евгений Гребёнка второе motto, уже из Пушкина: «Там некогда гулял и я…».

.

***

.

Детство же Евгения Гребёнки, и отрочество (тогда было принято «жизнь человеческую» делить на семь отрезков по семь лет в каждом: детство, отрочество, юность…) протекало на пирятинском раздолье. Хутор Глубокий Яр, будущая деревня Марьяновка, с юго-восточной частью его, носившей имя Убежище, или Гребёнкин Яр, стоял над речкой Сырой Оржицей. Собственно «господский дом», что хорошо видно на карте конца XIX века, приводимой здесь, располагался западнее, и был построен над соседней, неподалёку текущей речкой Гнилая Оржица. Обе были в то время достаточно полноводны и изобильны рыбой (в описываемое время, в XIX веке, на этой самой Гнилой Оржице, ныне напоминающей скорее какую-то канаву, стояли водяные мельницы не только Гребёнок, но и соседней помещицы Нельговской). А помимо них неспешно вращали крыльями многочисленные ветряные мельницы: зерна, сырья для их беспрерывной работы, хватало.

.

В Глубоком Яру, начиная по крайней мере с 1815 года, работал на излишках этого зерна пшеницы винокурный завод с производством 240 ведер водки в год – основы для производства всевозможных наливок, настоек, «спотыкачей» и «варенух». Отец Евгения для хранения этих «стратегических запасов гостеприимства» построил даже основательный винный погреб (единственное, к слову говоря, сооружение в имении, дожившее до наших дней). Сам же «господский дом», по записанным воспоминаниям старожила Пирятинщины А. Залесского, «был низенький и длинный, с тремя белыми «комынами» (дымоходами). Ставни в нём были обыкновенные, с одной стороны окон, которые тоже были небольшими, на шесть широких стёкол; укрыт этот дом был соломой». Вот такая «панская хата»: под соломой. .

Отдельно стоял домик садовника, называемый почему-то «катражкой» (В.И. Даль поясняет это слово как «сарай или навес, напогребница, (хата?)»), в котором Евгений Павлович написал свои «Приказки» (басни) и другие произведения. Он сохранялся ещё и после революции. Но со временем сам собою разрушился: после войны от него оставались только остатки кирпичных стен, но и они со временем исчезли.

.

***

.

Созданная в семье атмосфера любви и взаимопонимания сызмальства буквально пропитала всё существо Евгения (это имя в переводе с греческого языка означает «благородный»; дословно его можно воспринимать как «с хорошими генами», ибо еυge буквально переводится как «отлично», genos же не что иное, как род, происхождение), а Павел Иванович, Надежда Ивановна, няня Мария, а также первые приглашённые в дом учителя Павел Гуслистый и Матвей Кудреватый оказались поистине «садовниками добрыми»: плоды «всего этого», если метафорически воспринимать их воспитанника как взлелеянное деревце, обильно плодоносили людям во всё продолжение и вплоть до последнего дня его жизни.

.

Истинно по-евангельски воспитанный Евгений уже в шестом классе совершил своё первое (известное нам) приношение отцу. Приехав на каникулы, он подарил Павлу Ивановичу сочинение – комедию в одном действии «В чужие сани не садись», с недвусмысленным посвящением: «Дорогому родителю»:

.

.

Покорный сын Е. Гребёнкин.

1827 г.

Нежин».

.

Вправду сказать, «комедия», написанная 15-летним мальчиком, была гораздо удачнее, чем в том же 1827 году созданная в той же Нежинской гимназии высших наук старшим и по классам, и по возрасту (ему на тот момент исполнилось 18) Николаем Васильевичем Гоголем. Разница: Гоголь попытался обнародовать своё произведение в 1729-ом, Гребёнка – нет; комедию его впервые напечатали в 10-томном издании сочинений писателя, изданном Н.Ф. Мертцем в Санкт-Петербурге, в 1902 году. Но в списках она, вероятно, существовала. Не исключено, что именно в таком виде с ней познакомился и сам Николай Васильевич.

.

Вот пассаж из этой комедии. «Незнаева: И подлинно, душа моя. Добрый человек так редок, что и сыскать трудно. В той, например, деревне, где я живу, три тысячи соберётся душонок, а все олухи царя небесного; только и человек, что волостной писарь, Онуфрий Ермолаевич Зазноба (кашляет). Этот человек – любо-дорого посмотреть».

.

А вот что находим у Гоголя, в «Мёртвых душах» (роман опубликован в 1842 году). «- Мошенник! - сказал Собакевич очень хладнокровно, - продаст, обманет, еще и пообедает с вами! Я их знаю всех: это все мошенники, весь город там такой: мошенник на мошеннике сидит и мошенником погоняет. Все христопродавцы. Один там только и есть порядочный человек: прокурор; да и тот, если сказать правду, свинья».

Аллюзия, на наш взгляд, очевидна.

.

Матери же своей, Надежде Ивановне, Евгений сделал своё приношение несколько позже, будучи уже 30-летним, в 1842-м году. Но и приношение это (историко-романтический роман «Чайковский») было гораздо более значительным: эта книга издавалась, даже вне собраний сочинений писателя, многократно. То есть на проверку временем оказалась гораздо лучше, чем, к примеру, сочинения «Пушкина прозы», «гения первого разряда», как называли его восторженные современники, А.А. Бестужева (Марлинского), «производившего сильное впечатление» на читающую публику во времена становления Гребёнки как писателя, а ныне прочно забытого.

.

Кстати говоря, роман «Чайковский» был замечен, сразу по выходу в свет в журнале «Отечественные записки», и В.Г. Белинским, отметившим, что он «исполнен превосходных частностей, обнаруживающих в авторе несомненное дарование. Характер полковника, отца героини повести, многие черты исторического малороссийского быта поражают своею поэтическою верностию». А один из нынешних литературных критиков (один из немногих, кому оказался доступным этот предмет) выразился в том смысле, что «Чайковский» Евгения Гребинки много увлекательнее «Анжелики, маркизы ангелов» Анн и Сержа Голон (псевдоним француженки Симоны Шанжё и русского Всеволода Сергеевича Голубинова, между прочим).

.

***

.

Откуда же у Евгения Гребёнки эта образованность, знание «предмета», огромная работоспособность (прожив «пушкинский век», уйдя из жизни 36-летним, он оставил после себя действительно могучее наследие, собранное, как уже говорилось, в самом полном – 10-томном - собрании сочинений писателя издателем Николаем Фёдорович Мертцем; обычно же издавались 5-томники – начиная от «полного» издания произведений Николая Васильевича Гербеля, тоже, кстати говоря, выпускника Нежинского лицея, 1862 года, в СПб – а по нему уже кроились и киевское, 1903 года, и 5-томник советских времён, 1957 года…).

«Секрет», в сущности, настолько прост, что он даже записан огромными буквами на фронтоне главного здания нежинского лицея князя Безбородко: «Labore et zelo» («Трудами и усердием»). Это был девиз, утверждённый диплом на его, Безбородко, графское Священной Римской Империи достоинство императором Иосифом II в 1784 году, декабря 3-го дня (девиз перешёл позже и на его княжеский герб).

Трудами и усердием! Невероятная энергоёмкость этой формулы послужила к тому, что её впоследствии пытались «приватизировать» многие: в частности, даже всесильный фаворит императоров Павла I и Александра I граф А. А. Аракчеев, сделавший этот девиз вторым, неофициальным, в дополнение к дарованному Павлом Петровичем своему знаменитому «Без лести предан».

.

Евгений Гребёнка, как мелкопоместный дворянин без титула, безусловно, ни герба, ни девиза не имел. Но то, что данная формула всегда служила ему нравственной максимой, путеводной звездой и дорожным указателем -сомневаться не приходится. Помимо тщания собственно к учёбе, весьма насыщенной «предметами» (изучался закон Божий, древние языки – греческий и латынь, русский язык, два иностранных - немецкий и французский, математика, история и география, словесность - российская и древних языков, философия, право естественное и народное, «технология с химией», естественная история, государственное хозяйство, финансовая наука, римское право с его историей, русское гражданское и уголовное право и судопроизводство), он, «проглотив» домашнюю библиотеку преподавателя Семёна Матвеевича Андрущенко, отцова приятеля, у которого квартировал, немало работал и в библиотеке лицейской, насчитывавшей 3 412 томов (очень много по тому времени, особенно имея в виду, что всякую ерунду в библиотеки тогда не совали).

.

А учёба сама по себе была трудной, поскольку преподавали учащимся отнюдь не «отставной козы барабанщики», как это может показаться, глядя на нежинское захолустье, а профессора Н. Г. Белоусов (юриспруденция), К. В. Шапалинский (математика), И. Я. Ландражин (французская словесность), Фёдор Иосифович (Фридрих-Иосиф) Зингер (немецкая словесность), Н. Ф. Соловьев (естественные науки) и другие.

.

Родители вносили и свою лепту в воспитательный процесс. Отец писал Евгению: «Мне кажется, что ты благодаря протекции Семёна Матвеевича (Андрущенко, - прим. автора), а не благодаря своим знаниям, поступил в 4-й класс, поэтому советую тебе заняться науками сверх положенного времени, чтобы сравняться с товарищами и оправдать доверие Семёна Матвеевича».

Доверие отца сын в полной мере оправдывал. Сам С.М. Андрущенко вскоре (11 ноября 1826 года) отписывал своему приятелю на хутор «Убежище»: «Результаты одобрений, которые получает Евгений от всех своих наставников, ставят его в число учеников «хороших», а по словесности — в число «очень хороших».

.

Учебный процесс, при всей его насыщенности, давал, тем не менее, учащимся широчайший простор для творчества, литературного прежде всего. Лицеисты «первой волны», в числе которых были упомянутые выше Редкин, Базили, Кукольник и, конечно же, Гоголь, заложили мощную традицию издания рукописных журналов. Выходили альманахи «Звезда», «Северная заря», «Парнасский навоз», «Метеор литературы», «Литературное эхо» и другие – не так мало на коллектив, состоявший из порядка 200 учащихся (количество их несколько варьировалось за счёт т.н. вольноприходящих). Однако Евгений Гребёнка со своим приятелем Васей Домбровским, будущим профессором Киевского университета, тоже создали сначала один свой журнал, назвав его «Аматузия» (одно из имён богини красоты и любви Афродиты), а затем и второй - «Пифия» (имя пророчествующей жрицы храма Аполлона дельфийского). Не отказывая при этом передачей своих стихов для публикации другим, конкурирующим изданиям.

.

Усилия юного поэта не остаются незамеченными преподавателями. «Евгений Ваш... строчит весьма пристойные вирши, которых он большой любитель...», - сообщает отцу Жени С.М. Андрущенко в очередном письме. Сам же он, Гребёнка, в письме к своей на пять лет от него старшей сводной сестре Анне, знакомит её со своими десятью стихотворениями, снискавшими одобрение однокашников и ходящими в списках по гимназии. Отсылает рукописный экземпляр одного из своих журналов родителям; те с гордостью показывают его соседям. А молодой преподаватель латыни Иван Григорьевич Кульжинский, с которым Евгений подружился, мало что ободряет своего визави, внимательно выслушивая его рассказы о хуторской жизни, о услышанных в детстве няниных песнях и сказках, но и советует ему записывать всё это на бумаге, а также отсылает для публикации в женский журнал несколько его, Евгения, ранних стихотворений….

.