Живописное враньё: Как художник Василий Волков полковника в гетманы произвёл, а императора Петра Великого посадил в крепости на нары
Живописное враньё: Как художник Василий Волков полковника в гетманы произвёл, а императора Петра Великого посадил в крепости на нары
28 марта 2016
2016-03-28
2017-04-20
814
История и наследие
Юрий ПОГОДА,
Историк, писатель,
Член Полтавского Дворянского Собрания
Живописное враньё: Как художник Василий Волков полковника в гетманы произвёл, а императора Петра Великого посадил в крепости на нары
Очередная, 29-я по счёту, выставка Товарищества передвижных выставок 1901 года собиралась в достаточно сложных условиях. В этой общине искусников наметился тогда самый настоящий раскол. Распря была вызвана, с одной стороны, неким противостоянием, «тенденциями к местничеству между Петербургским и Московским отделениями», - как пишут искусствоведы, с другой – многими прочими трудноразрешимыми противоречиями, давно возникшими в самой среде данной ассоциации живописцев и ваятелей.
.
Подтверждением тому является и выход, причём в этом самом 1901 году, из Товарищества сразу 11 художников, и не абы каких – Валентина Александровича Серова, Сергея Васильевича Иванова, Михаила Васильевича Нестерова, Сергея Арсеньевича Виноградова, Абрама Ефимовича Архипова (Пырикова), Аполлинария Михайловича Васнецова…
.
Рискуя сбиться с магистральной темы нашего повествования, всё же отметим, что данные контрадикторности носили действительно принципиальный характер. Хотя и возникли отнюдь не тогда, на стыке столетий, а были заложены изначально. Ведь это Товарищество, как известно, берёт своё начало от т.н. «Бунта четырнадцати» - скандального отказа группы выпускников Императорской Академии художеств делать выпускную работу на заданную тему. Они требовали дать им право избирать свою, «вольную», абы запечатлевать «правду жизни». История сообщества завершилась тоже, по сути, протестом. Правда, на сей раз, сообразуясь с обстоятельствами, глухим и невнятным. На заре советской власти они, в изменившихся условиях, оказались невостребованными. Сермяжная «правда жизни», в их интерпретации, оказалась не только не нужной, а запретной. И с «бунтарями» уже не особо церемонились.
.
Но подробнее об этом как-нибудь в другой раз… Сейчас же - о том, что упомянутую 29-ю выставку передвижников в значительной степени «спасла» картина экспонента (лица, формально не состоявшего в Товариществе, но получившего по голосованию право представить на ней свою работу), полтавского художника Василия Алексеевича Волкова. Полотно чуть по-разному называлось; дочь художника Юлия, свидетель создания этой работы, в своих воспоминаниях именует её «Петр 1-й и малороссийский гетман Павел Полуботок». (иллюстрация 1: дочь художника Юлия Волкова)
.
В прессе, которую упомянутая выставка получила, а о ней действительно писали самые популярные издания: знаменитая «Нива», не менее известные «Искры» («иллюстрированный художественно-литературный журнал с карикатурами»), общедоступный «Наш журнал» и прочие, авторы рецензий отмечали, как правило, мастерство рисовальщика, но за сюжет в основном ругали. Ибо то, что положил на холст мастер кисти и тюбика, было ни чем иным, кроме как живописным враньём. Что было очевидным для большинства образованной публики, посещавшей выставку.
.
Относительно самого художника, то его имя вскоре прочно забылось. Семь лет спустя, на очередной волне поисков так называемого «золота Полоботка» (о чём тоже есть смысл рассказать как-нибудь отдельно), «король репортёров» В. А. Гиляровский вскользь упомянул в своём фельетоне об этом «большом полотне одного из южных художников»: «Я видел давно эту картину и не помню ее автора».
.
Василий Алексеевич Волков и впрямь был из числа «незапоминающихся». Все прочие его работы - «Христославцы со звездой», «Няня», «Со страстей» - особого отклика не получили, известности не снискали и славы не принесли. Служил он, Волков, в своей повседневной жизни скромным преподавателем рисования в дворянских учебных заведениях Полтавы – гимназиях, институте благородных девиц и Полтавском Петровском кадетском корпусе. Работал, в основном, на заказ: будучи признанным (в определённых кругах) мастером миниатюры (резчиком по слоновой кости), здесь он действительно изготовлял шедевры – медальоны для Великой Княгини Елисаветы Фёдоровны, Великой Княгини Марии Павловны (жены Владимира Александровича, младшего брата императора Александра III) и её дочери Елены Владимировны, князей Кочубеев… Но эти работы на выставки не попадали. Не без сожаления отсекаем и эту, в данном случае боковую ветвь нашего повествования (хотя она и представляет собой достаточно интересную, притом малоизвестную страницу нашей истории – но и о ней как-нибудь потом, отдельно).
.
Есть все основания полагать, что и картина, персонажами которой стали император Пётр І и «гетман» Павел Полуботок, тоже стала результатом индента (англ. indent - заказ на товары). Быв обнародована на выставке в Москве, ожидаемо понаделав шуму, она мельком проехала по стране и была куплена неким англичанином, терпеливо дожидавшимся полотна в захолустном Елизаветграде (ныне Кировоград, Украина). Так пишет в воспоминаниях дочь художника, Юлия. После чего картина как в воду канула. Следов её не удалось отыскать до сих пор. Уточняем: следов её самой, оригинала то есть. Потому как «наследила» она предостаточно: попала, в качестве иллюстрации, в каталог выставки и в популярные журналы. Была сфотографирована, и мигом распространена, в виде почтовых открыток, по всей Империи. Мало того: десять лет спустя, в 1911-м, ещё более малоизвестный художник Я. Винглянский написал копию этой «скандалистки» (растянув при этом, от себя, фронт полотна, чтобы оно удобнее ложилось в формат открытки). И данная «изопродукция» вновь завалила прилавки книжных лавок. Сюжетом «украшали» некоторые поделки прикладного искусстар – портсигары, к примеру. С чего бы это всё? Давайте потихоньку разбираться. (иллюстрация 2: портсигар с сюжетом картины Волкова).
.
***
.
Сначала о персонажах. Павел Полуботок действительно является заметной фигурой в малороссийской истории. Род его начинает просматриваться с 1619 года, когда некоему Иеремие (Еремею, Ерёме) Полуботку, как полагают – прадеду нашего героя, Черниговский воевода Владимир Салтыков дал место в городе для постройки дома, и подтвердил право, на двадцать лет, «вольно рыбу ловить в озерах и криницах тех, что королевич (Владислав) ему дал».
«Королевич Владислав», кто не в курсе - это польское отродье Владислав IV Ваза, несостоявшийся «Государь, Царь и Великий Князь всея Руси», войска которого были выметены из-под Москвы осенью 1612 года отрядами Козьмы Минина и князя Дмитрия Пожарского. Однако, поощряемый польским сеймом, он вновь и вновь попытался овладеть русским престолом (всегда неудачно), что не мешало ему вплоть до 1634 года – 21 год после воцарения Михаила Фёдоровича Романова! – писаться с титулом Великого князя московского.
.
А помимо того, добавил воевода Салтыков, «также вольно будет ему (Полуботку) и зверя ловить в пущах, кроме бобров». И наловил Ерёма немало: за два года до истечения означенного срока, в 1637-м, он уже фигурирует в документах как «славетный», и «райца» (заседатель в магистрате; нечто вроде нынешнего депутата). Поймал как-то и «шляхетство» герба Пржияцель (то есть «приятель»). Генеалогически, стало быть, тоже понятно, чей «дружбан» был изначально Полуботок: польский.
.
Нет, нам, безусловно, известно, что к упомянутому гербу (именуемому также Aksak, Kemlada, Kara, Obrona) восходят многие прославленные российские гербы: что называется, от «А» (Аксаковы, Анненковы), - до если не «Я», то «Ю» точно (Юрасовы). А промежуточно и такие фамилии, что на слуху: Зотовы, Лужины, Палицыны, Родзянко… Всё дело в обстоятельствах получения шляхетства; а они, как видим, достаточно туманны.
.
Далее, если вкратце, Еремей родил Артемия, Артемий - Левона (он же Леонтий), Леонтий – Павла, будущего «типа наказного гетмана». Имения Полуботков разрастались параллельно с возвышениями по службе: Леонтий становится в 1668 году черниговским полковым писарем, затем сотником в том же полку, далее генеральным войсковым бунчужным, потом наказным, а двумя годами и «полным» Переяславским полковником. Пожалования – землями, мельницами, а от царя московского – «рублями», и «соболями» - сыпятся на него, как из сита. Попутно полковник, используя, так сказать, имеющийся админресурс, и сам активно скупает себе казачьи земли в Черниговском и в Переяславском полках. (иллюстрация 3: Леонтий Полуботок; из книги В.Л. Модзалевского)
.
На политическом небосклоне вспыхивают и закатываются звёзды гетманов Брюховецкого, затем Многогрешного – благодетелей Полуботковых, но беда обходит его стороной. С новым правителем, Самойловичем, полковнику вообще удаётся сойтись на короткой ноге, женив сына Павла на гетманской племяннице Евфимии Васильевне Самойлович. Гетман очень, очень благоволил к Полуботкам. Соответственно жаловал всё новыми и новыми угодьями, сёлами, мельницами и «грунтами». (иллюстрация 4: первая жена Павла Полуботка Евфимия Васильевна Самойлович, в девичестве Самойлович; из книги В.Л. Модзалевского)
.
И при Мазепе, после низложения Самойловича, всё начинается для Полуботков как бы вполне удачно: за два Чигиринских (1674 и 1876), и оба Крымских (1687 и 1689 годов) походы, сразу после завершения последнего из них, Леонтий получает подтверждение на прежде данные маетности и новое село - Наумовку. Но два года спустя Мазепа, лютым волком выгрызавший крамолу на службе Петру, «выкусил» заодно и Полуботков: по одному лишь подозрению в измене не только отстранил их от должностей, но и отобрал почти все маетности.
.
Это было, конечно, роковой ошибкой Мазепы. И хотя четыре года спустя учинённого ним погрома Мазепа стал частями возвращать Леонтию некоторые его сёла, а сверху накинул и какой-никакой «титл» («знатного товарища Черниговского полка»), Полуботки, как говорится, глубоко «затаили»…
.
После смерти Леонтия Артемьевича (как полагают, в 1695 году), скаредные «милости» Мазепы стали потихоньку проливаться и на его сына Павла. Близ этого времени он, Павел, вовсю «бизнесовал»: в 1696-м купил у некоего Прокопа Плоскины, товарища полку Черниговскаго, за 500 золотых «дом з будинком в самом месте Чернигове»; затем, в 1699-м, приобрёл «место коморное в рынке Черниговском» за 60 золотых; в 1703-м узаконил универсалом «купленные его грунты Мишуковский, Семаковский и Вертеевский». Но отчётливо понимал при этом, что «главный бизнес есть власть». И постепенно, с «товарища полку Черниговскаго» (1696); «значного товарища» того же полка (1698); «урожоного его милости пана и значного товарища войскового» (1701) он, после череды ежегодно сменявшихся «наказных» (Дмитрий Донец, Николай Грембецкий, Юрий Затиркевич, Иван Власович) в сентябре 1706 года, добирается до поста Черниговского полковника. Под что сразу же, в том же в 1706-м, выцыганивает гетманское дозволение «на реце Снове, межи селами Боровичами, заняти и засипати греблю и построити на оной подлуг силы води млина, а построивши, все розмеровия з оного приходи и пожитки для дворовых его росходов отбератп» (то есть все доходы обращать на себя). (иллюстрация 5: Павел Полуботок; из книги В.Л. Модзалевского)
.
***
.
Мазепа был совершенно уверен, что этим назначением (и пожалованиями) купил Полуботка, как говорится, «с потрохами». Но плохо он знал Павла Леонтьевича! Тот, видимо, просто хохотал, когда мятежный гетман осенью 1708 года вознамерился переметнуться на сторону короля Карла XII, и звал его с собой. Шесть из десяти малороссийских полковников ушли тогда за гетманом-изменником (уточняем: без полков, «личный состав» которых не решился предать православного монарха). Страшно далеки, получается, были они, эти полковники, от народа!
.
А эти четыре, оставшиеся верными царю (потом к ним присоединились и некоторые из перебежавших) полковники прибыли в Глухов, где 6 ноября 1708 года по велению царя Петра должен был избран новый гетман. Павел Полуботок надеялся, что выбор падёт именно на него. Но Пётр решил иначе: «Этот очень хитер, он может Мазепе уравниться». И гетманом в итоге стал стародубский полковник Иван Ильич Скоропадский.
.
Сохранившие верность присяге полковники здесь же, в Глухове, просили у царя Петра сохранить за ними их прежние маетности. Павел Полуботок, в отличие от них, подошёл к делу по-новаторски: он привёз с собой список «выморочного» имущества бежавшей старшины, и хлопотал о закреплении его за ним. Пётр уважил просьбу. Неделю спустя после избрания гетмана, 14 ноября 1708 года, с формулировкой «за верныя и усерднорадетельныя службы, как в войсковых действиях против неприятеля короля шведскаго, также и за показанную его непоколебимую верность в настоящем случае измены великому государю бывшаго гетмана Мазепы», Полуботок получил царскую грамоту на маетности, оставшаяся после шурина его Гадячского полковника Михаила Васильевича Самойловича, а в Лубенском полку – всё бывшее во владении жены Ивана Обидовскаго, племянника Мазепы».
.
Старшина, получив своё, из Глухова разъехалась. А Павел Полуботок задержался. И помимо уже даденого, 22 декабря 1708-же года выклянчил ещё одну царскую грамоту на маетности в Черниговском полку: «на м. Любечь с перевозом на Днепре, с озерами и приселками, на с. Выбли, Подгорное, Пески, с. Жабчичи, Домишлин, Габриеловку, Каруковку, Жуковичи, Новые Млины, Новые п Старые Боровпчп, с. Орловку с Казиловкою, с. Оболонье, Городище, на с. Крискп, Псаровку, Савинцы».
.
Округление владений продолжалось и впредь. Не тревожа такими мелочами царя, Полуботок 18 мая 1716 года получил универсал гетмана Скоропадскаго «на купленные грунты» и «маетности», одно лишь перечисление которых займёт не менее двух страниц убористого текста.
.
При таких «статках» Павлу Полуботку не хватало лишь одного – гетманской булавы. Он был в разы богаче гетмана. Его «двор» блистал ярче гетманского. Многие сотники, не говоря о персонах менее значительных, назначались и смещались по его произволу. А обитатели все тех 2300 дворов, которые составляли «Полуботковщину», трудились, не покладая рук, чтобы обеспечить всё это богатство и блеск.
.
Его пример – безусловно, и другим наука: прочие полковники тоже пытались перещеголять друг друга, разоряя простой народ. Казаков, которые не могли удостоверить своё привилегированное казацкое состояние, «пачками» переводили в бесправные посполитые: ведь «грунты» без этого «живого инвентаря», в сущности, ничего не стоили.
.
На алчных полковников писали доносы. Те, в свою очередь, оправдывались перед «громадой», жалуясь, что разоряют-де народ своими поборами москали. Сваливали вину за всё на гетмана, который-де по своей слабости «всё это» позволяет. Хотя сами полковники и отказывали гетману в повиновении: «они на него… обращают немного внимания» - писал стольник Протасьев канцлеру Головкину в 1716 году.
.
***
.
«Момент истины» наступил, когда 3 июля 1722 года умер, по возвращению из Санкт-Петербурга, гетман И.И. Скоропадский. В столицу полетело донесение со скорбной вестью. В ответ незамедлительно пришла грамота: «Нашего Императорскаго Величества подданному черниговскому полковнику (sic! – никаких «наказных», как видим, в ней не упоминается) Павлу Леонтьевичу Полуботку и генеральной старшине, Наше Императорское милостивое слово...». И далее о том, что впредь до избрания гетмана управление Малороссии «чинить Полуботку обще со старшиной генеральной», «во всех делах и советах и в посылках в Малую Россию универсалов» действуя с определенным, для охранения народа малороссийского, бригадиром Вельяминовым.
.
Сказано предельно ясно. Но быть-то гетманом всё равно хочется? И Павел Полуботок отправляет к царю всё новых и новых посланцев, которых уполномочивает лично ходатайствовать перед государем о избрании нового гетмана, читай – себя. В Глухов же тем временем прибывает и приступает к работе Малороссийская коллегия. И отнюдь не к Полуботку, а именно к Вельяминову начинают густым потоком идти жалобы на старшину. В них заявители высказывают желание судиться именно «по указам Его Императорского Величества, а не по их правам» (имеются в виду те самые туманные «вольности», на которые напирал в челобитных Полуботок).
.
Глубоко изучивший данный вопрос историк В.Л. Модзалевский поясняет причину столь массового наплыва жалобщиков в Малороссийскую коллегию: «Народ в особенности страдал от алчной старшины, которая, не довольствуясь даваемыми ей от гетманов маетностями, производила захваты и насильные покупки земель у своих полчан и сотнян, коих, к тому же, часто верстала в посполитье (крестьяне); суда же на старшину народ не мог добиться, ибо судебная власть сосредоточивалась в руках самой же старшины».
.
Вельяминов обязан был разорвать этот порочный круг. Инструкцией, данной ему царём 16-го июня 1722 года, прямо вменялось в обязанность не только принимать, но и разрешать жалобы на постановления всех без исключения административных и судебных учреждений Малороссии, глубоко погрязших в коррупции и ставших лишь формальным звеном в круговой поруке старшины – от чего страдал, естественно, главным образом простой люд.
.
Помимо этого он, Вельяминов, должен был «привести в известность всякие денежные и хлебные сборы и затем собирать их в царскую казну, уплачивая из них жалованье компанейским и сердюцким (наёмным) полкам».
.
На деле получалось по-иному: налоги собирались исправно, регулярно возникали всё новые и новые поборы. Сундуки старшины, уже забывшей, что «маетности» во времена Богдана были исключительно «ранговыми», даваемыми на срок исполнения обязанностей (а на старость – в лучшем случае хуторок, сельцо, местечко), наполнялись всякими дублонами, дукатами, «талярами битыми» и прочим золотом и серебром, разными путями залетавшим в эти края. В полках же, при таких раскладах – систематические задержки с выплатой «зарплат», постоянный некомплект, вызванный переводом вольных казаков в «черносошные посполитые», нарекания…
.
На почве защиты этого рукотворного хаоса и разразилась война, которая не только не принесла Полуботку вожделенной булавы, но и окончательно погубила его.
.
***
.
Далее сюжет этой исторической драмы развивался следующим образом. Павел Полуботок, уже как бы видя себя наказным гетманом (чего в действительности, повторяем, отнюдь не было), продолжает усиленно бомбардировать все мыслимые инстанции, в первую очередь Сенат, петициями с поклёпами на Малороссийскую коллегию вообще и на бригадира Вельяминова в частности. А исчерпав возможности данного эпистолярного жанра, самолично, во главе кое-как собранной депутации казацкой старшины (многие полковники и сотники совершенно игнорировали все требования Полуботка, на вызов к нему не являлись, от подписания прошений отказывались – понимали, что реальной власти у него нет), отправляется в столицу. Посольство, столь плачевно окончившееся, отправилось из Глухова в Москву 13-го июня 1723 года. А уже оттуда, разведав обстановку, двинулось дальше, на Петербург. Куда и прибыло благополучно в третий день августа того же года.
.
По Н.А. Маркевичу, и его «Истории Малороссии», поселилась миссия «у Троицкой пристани, близ кофейного дому; крепкая стража обняла их дом». В чём был смысл «объятия дома стражей» – совершенно непонятно. Ибо в тот же день, по тому же автору, получается - даже вещей не распаковав, «они явились государю, и, бросившись перед ним на колени, молили о пощаде Украйны, угнетённой Вельяминовым… Пётр прогнал их, назвав изменниками и вероломцами». Далее, без всякого перехода: «Они переехали в дом Бутурлина». Опять-таки получается - 3 августа, из «объятого стражей дома».
.
Пётр Иванович Бутурлин, у которого стала на квартиры «высокая украинская правительственная делегация», был личностью действительно во многом замечательной. Он носил титул «князя-папы», являясь главой «Всешутейшего, Всепьянейшего и Сумасброднейшего Собора», имел ряд прозвищ, наиболее приличное из которых – «Корчага» (а прочие совершенно неудобосказуемые – как говорится, не при дамах…).
.
Что могло связывать Полуботка с Бутурлиным? Быть может, пристрастие к горячительным напиткам? Это да… В «Книге пожиткам бывшего черниговского полковника Павла Полуботка» Г. А. Милорадович (генерал-лейтенант, сенатор, историк) эти «скарбы» (сокровища) Полуботка, бывшие в его имении, перечисляет: «Водок в бутылях с разными водками 77 бутылей полных; стеклянный бочонок водки померанцевой (т.е. настоянной на апельсиновых корках)»; ... 2 бочонка того вина; 5 бочек, ведер по 7 каждая, этого; «сливнова вина 2 ставка, ведер по 5»; «больших бочек с вином вишневым и сливным 8» - и т.д., и т.п. – перечень весьма преизрядный.
.
Часть этого добра, несомненно, была взята Полуботком с собою, в целях представительских. Бутурлина, заметим, трудно было чем-то удивить в этом смысле – в его доме имелся не только винный подвал, но и «трон», составленный из бочонков, бутылей и бутылок; и даже чан, в роде ванны, который наполняли спиртным, и куда «князь-папу» опущали во время оргий. Но хохлацкая горилка его гостей оказалась действительно поразительной (во всех смыслах этого слова), и даже, можно сказать, убийственной: после того, как квартиранты принудительно съехали с его «жилплощади» прямиком в Петропавловскую крепость, осенью 1724 года «князь-папа» испустил дух. «Он окончил свою жизнь вполне достойно своему званию: умер вследствие своего обжорства и пьянства», - пишет историк Н.И. Костомаров.
.
***
.
Но до той осени ещё нужно было дожить… Последовательная хронология описываемой нами поездки включает посещение соискателем булавы «со товарищи» «великого канцлера» (т.е. Г. И. Головкина); неоднократные визиты в Сенат; появление на очи государя на острове Котлине и в правительственных учреждениях (везде, где только могли его застать); участие во многих мероприятиях, в том числе скорбных (как похороны князя Григория Фёдоровича Долгорукова, Петра Ивановича Бутурлина и царицы Параскевии Фёдоровны), на которых можно было пообщаться со знатью; визиты к императрице, сенатору Василию Лукичу Долгорукову, светлейшему князю Меншикову, а также Апраксину, Ягужинскому, Толстому, Девиеру и прочим. Практически везде миссионеры пытались оставить свои слезницы. И можно только представить себе, насколько они всех «достали» своими челобитными, и лишь поразиться тому долготерпению, с которым принимали вельможи и сам царь настырного вымогателя, буквально зациклившегося на достижении вожделенного гетманства. Действительно, «Полуботок уже действовал, не соображаясь с обстоятельствами…», - пишет историк В. Л. Модзалевский.
.
Где-то здесь, как по Н.А. Маркевичу, у претендента наконец иссякло терпение. «Полуботок устал, явился к государю и произнёс следующую речь…». Далее в его «Истории…» приводится длиннейшая нотация, которую полковник якобы провозгласил царю, а тот будто бы её «терпеливо выслушал». - «И, не отвечая ему ни слова, приказал отправить его и всех бывших при нём украинцев в новопостроенную Петропавловскую крепость; их перековали и разсадили по тюрьмам; имение, при них бывшее, до последней вещицы, было отобрано и раздарено тюремщикам и крепостным чиновникам, вещи ценные были переведены на деньги в казну; недвижимые имения и жылые домы описаны Коллегиею на государя. Семейства узников, изгнанные из домов, скитались в чужих домах и под окнами, питаясь чужим хлебом или подаянием». Тут, дескать, и «сказочке конец». А выводы, мол, делайте сами.
.
Но погодим с выводами. Дополним событийный ряд сообщением о том, что поданные бумаги отнюдь не положили под сукно: было проведено дотошное расследование всего массива сведений, в Полуботковых челобитных изложенных. В Малороссию отправили компетентную, как мы сказали бы теперь, комиссию под руководством бригадира Александра Ивановича Румянцева (впоследствии Астраханского, затем Казанского губернатора, в 1738 году - правителя Малороссии, потом посла России в Константинополе); отца Петра Александровича Румянцева – графа, генерал-фельдмаршала, генерал-губернатора Малороссии в правление императрицы Екатерины II: как видим, человека далеко не случайного, и где-то даже с прицелом на весьма отдалённое будущее, выбрал Пётр I в качестве руководителя комиссии по «малороссийскому вопросу»! (иллюстрация 6: Александр Иванович Румянцев).
.
Об отправке такой комиссии Полуботок прознал, и даже принял известные меры по противодействию её работе. Он отправил составленную Николаем Ханенком, своим «реентом», инструкцию - как старшине надлежит, «для своей же пользы», «заглаживать» обиды, чинимые малороссиянам в судах. Кого из неудобных свидетелей надо «устранить» (т.е. попросту убить; и некоторых действительно лишили жизни), какие компроментирующие бумаги сжечь (иные успели предать огню, иные спрятали по отдалённым владениям Полуботка). Тёмные дела эти были поручены «верному псу» Полуботка – его слуге Николаю Лаговичу, который успел, опередив Румянцева, достигнуть Глухова и кое-что успеть сделать по «сокрытию следов преступлений».
.
Но это мало что, в сущности, изменило: расследование набрало такие обороты, что впору только удивляться. Румянцеву потоком шли жалобы на «можновладцев», просьбы вместо «своих» полковников ставить «великорусских особ» (что уже к тому времени произошло в Киеве, где такую должность занимал Антон Михайлович Танский, в Нежине (Пётр Петрович Толстой) и в Стародубе (Леонтий Кокошкин).
.
С чего бы вдруг возник такой махровый «сепаратизм»? Да всё объясняется предельно просто. Полковник у Петра І получал жалованье: от 300 до 600 рублей в год. И это всё, кроме разве каких «премиальных» от государя. А полковника, либо сотника малороссийского не знали, как и ублажить: приехал в село с визитом – давай подарки. К празднику – опять подарки. На «амонины» - снова подарки. И это не считая обычных «налогов», включая проклятую «мазепщину» (обязательных два дня работы на панском – полковничьем, сотниковом - поле).
Пётр І требовал всё это отменить. Старшина упорствовала, прикрываясь туманными «старинными вольностями», и «пунктами» Богдана Хмельницкого (которых, похоже, никогда не читала), под прикрытием чего удобно было бы как и раньше беззастенчиво обирать свой собственный народ.
.
О ревизии бригадира Румянцева скажем вкратце: на проверку из 9 тысяч (!) челобитных, якобы полученных Генеральной канцелярией от малороссиян, жаждавших избрания гетмана, подтвердилось только сто; остальные оказались подложными, липовыми. Был найден в петербургских бумагах Полуботка и чистый «бланкет» с подписями части старшины, в который можно было вписать всё, что угодно. Вырисовывались «коррупционные схемы» личного обогащения некоторых сотников и полковников… Да, «дело» разрасталось нешуточное!
.
Следствие, причём на самом интересном месте, оборвало лишь то обстоятельство, что 17 (по другим данным – 18) декабря 1724 года полковник Полуботок умер. Надо полагать, страх сыграл здесь тоже не последнюю роль. Ведь три с половиной года тому назад царь и не такого вельможу – а самого князя Матвея Петровича Гагарина, главу Сибирского приказа и Оружейной палаты, коменданта Москвы, свата канцлера Г. И. Головкина и вице-канцлера П. П. Шафирова! - повелел прилюдно вздёрнуть, причём как раз за лихоимство, прямо под окнами Юстиц-коллегии в Санкт-Петербурге. И три года после того (то есть как раз к моменту описываемых нами событий) запретил предавать его труп земле, в назидание стяжателям и ворам. Было от чего испугаться!
.
…Он, Полуботок, был отпет в святого Сампсония Странноприимца, на окраине Санкт-Петербурга, на Канцевской (позднее – Выборгской) стороне, церкви, и похоронен там же, на этом первом в истории города кладбище, близ храма расположенном. Здесь хоронили всех - и царедворцев, и простых людей.
Лёг он в землю, очень даже возможно, где-то близ незадолго до того упокоившегося своего «квартиросдатчика» - «князь-папы» П.И. Бутурлина. Точнее установить уже не удастся – в советское время кладбище было уничтожено буквально в одну ночь, учёным не дали даже времени на снятие плана захоронений. На том месте был разбит, в 1930-е годы, сад имени Карла Маркса и установлен бюст основоположника научного коммунизма.
.
Опечалила ли смерть Полуботка жителей Малороссии? Думается, нет. Какое-то время делами этой страны вполне успешно управляла Малороссийская коллегия, избавившаяся от давления назойливого «оппонента». Потом был избран в гетманы действительно очень достойный человек – Даниил Павлович Апостол. Память о нём сохраняется доныне. Не решением властей, а народной инициативой на родине его, в селе Великие Сорочинцы, близ Миргорода, не так давно был воздвигнут памятник ему. Прах гетмана покоится в здесь же построенной ним Спасо-Преображенской церкви.
Узников Петропавловки освободила сердобольная царица Екатерина І, взошедшая на престол сразу после смерти Петра Великого, последовавшей 28 января 1725 года. Сначала она повелела им жить какое-то время в Санкт-Петербурге, под присмотром, но вскоре все они были отпущены ею восвояси.
.
Несомненным враньём является безжалостная «конфискация» у Полуботка всего «нажитого непосильным трудом». Обобрали «…до последней вещицы», - как пишет, напомним, Н.А. Маркевич, и кои (вещицы), по его слову, «раздарили тюремщикам и крепостным чиновникам», а «вещи ценные… перевели на деньги в казну».
.
В феврале 1725 года вышло повеление о возвращении прежним владельцам - и Полуботкам, и, Апостолам, и всей старшине - их имений, взятых на время следствия под секвестр. Манускрипт с названием: «Книга пожиткам бывшего черниговского полковника Павла Полуботка и детей его Андрея и Якова Полуботков», с поясняющей припиской: «которые по указу блаженной и вечно достойной памяти Его Императорского Величества в прошлом 1724 году описаны и запечатлены были присланными из Глухова, по инструкции от господина бригадира и лейб-гвардии майора Александра Ивановича Румянцева, майором Михаилом Раевским и лейб-гвардии сержантом Иваном Львовым, которые их движимые и недвижимые имения, по указу Ея Величества Государыни Императрицы и Самодержицы Всероссийской, присланному из Коллегии малороссийской, которой получен в Чернигове, марта 25 дня сего 1725 года, для поминовения блаженной и вечно достойной памяти Его Императорского Величества, и для многолетнего здравия Великой Государыни Императрицы, оного бывшего полковника Черниговского Павла Полуботка, жене его, и детям движимое и недвижимое их имение, с роспискою отданы. А что чего по описным означенным майора Раевского и лейб-гвардии сержанта Львова, книгам, и сверх книг, отдано, о том в сих книгах значится ниже». По этой описи всё, абсолютно всё «конфискованное» было возвращено вдове, Анне Романовна Полуботок, в девичестве Лазаревич, упомянутым сынишкам Андрею и Якову, а также дочкам Елене и двум Аннам («старшей» и «младшей»). (иллюстрация 7: вторая жена Павла Полуботка Анна Романовна, в девичестве Лазаревич)
.
В ней, в описи, если кратко, в первую очередь фигурирует его, Полуботка, черниговский двор, «за рекою Стрижнем стоящий», а в нём «строения палаты каменныя», а в тех палатах лавки – иные сукном красным, иные синим, иные килимами (коврами) – где синими, где «пёстрыми» обитые (в оригинале «убитые»), стула тож «убитые кожею пёстрою»; окончицы стеклянные в олове; печи изразцовые, зелёные. Иконы везде, в каждой «палате» - которые на дереве писанные, иные на холстине, в рамах. Пред ними лампады серебряные. На стены «прибиты килимы пестрые». Стенные часы промеж них. Зеркала венецианские в рамах золочёных. В рамах, опять же, – «персоны» его, Полуботковы (4 штуки), его жены и отца. Кровать, на ней «3 подушки камчатых (то есть узорчатых), одеяло камчатое красное, опушено канвою голубою». Вдова приняла в целости и невредимости всё, вплоть до последней табуретки и прикроватного коврика.
.
В сундучищах, в тех палатах стоящих, Анна Романовна, ощупав каждый предмет и убедившись в доброте и целости оного, приняла столового серебра на без малого центнер: дюжинами (числом 13) «ложек золоченых», дюжинами стаканов и кубков, да не простых, а всё больше причудливых, вот как этот, к примеру: «с кровлями, вызолочены в середине и снаружи, по краям внизу под ними мужички»… Волею судеб все эти сокровища жизнь разметала; остались сущие крохи, как вот эти, к примеру, ложки, хранящиеся в музее в Чернигове. (иллюстрация 8: ложки Павла Полуботка с его гербом).
.
Гораздо больше на сундук, а не на что иное, была похожа и фигурирующая в «описи» шкатулка, «зеленая, обитая железом белым, в ней 7 ящиков». И каждый из этих «ящиков» был доверху набит перстнями золотыми, да не просто так, а с камнями «аматистовыми», «яхонтовыми, красными», «лазоревыми», «изумрудными, зелеными», «вишнёвыми» и т.д., а вкруг каждого из них были вделаны «алмазные искры, щетом 10 искр», и более; попадались бриллианты и покрупнее. Идут в перечне густым потоком и кресты серебряные, золотые, иные с «алмазами Греческими большими да 6-ю алмазными искрами», иные с «яхонтами, сих каменьев 8»; был и «крест золотой, в нем яхонтов белых 5, при них 4 искры алмазных», и т.д., и т.п.
.
В сём сундуке в отдельном «ящике» лежало и добро сугубо женское: серьги многие, все драгоценные, в том числе и «золотые, с искрами алмазными, щетом 8 искр», и «золотые, под сподом финифть, алмазных искр 24»; и «подвески по одному зерну жемчужному, но большому», и «серебряные, вызолоченые, в середине изумруд зеленый, вкруг осыпано алмазных 12 искр, в подвесках по 4 искры алмазных же», и многие, повторяем – очень многие другие.
Серьгами не заканчивалось: имела гетманша и многие «запоны» (пояса). В том числе «на шнурке шоуковом зеленом, в них камушков красных 35, искр алмазных 9 искр» (и было таких 7 штук), и «пуговицы золотые большие, в них искры яхонтовые, красные», и цепи «женские золотые, что носят на шее», и прочую «бижутеию»…
Жемчугов было у неё – россыпи: здесь и «перло жемчугу большова в шесть ниток, по краям по одной черной гагатке, ленты по концам красные, травы белые», и «перло мелкого жемчугу в 35 ниток, по краям по жолтому камушку простому, ленты по концам жолтые, травы белые»; а также «перло среднево жемчугу в 7 ниток, по краям гагатки черныя» (перечень вновь-таки можно продолжать и продолжать). Какая-то «нитка», видимо, разорвалась – и тут же, в уголке, в бумажку завёрнутые, хранились: «зерен жемчужных, большое 1, мелких 30 зерен».
Была бы это не статья, а заявка на книгу, то просили бы мы под неё тысячу страниц, никак не менее того – чтобы добротным деловым стилем, известным во Франции, как «бордеро» (перечисляя в столбик; как оно, собственно, и фигурирует в цитируемой нами «описи»), дать полное представление о том, что у Полуботков якобы «отобрали», и что на самом деле возвернули – поскольку не было приговора с конфискацией; вернулось всё назад до последнего гвоздя.
.
А помимо этого «гвоздя» одних только кафтанов зимних, на меху, имел полковник черниговский 40 штук: и беличьих, и песцовых, и рысьих (а летних, поди, ещё больше).
Отдельно - сундуки мехами и тканями, отдельно - с кружевами и позументом, отдельно - с парадным оружием, с серебряным конским убором, церковной утварью и прочим. И так, или примерно так, было оно по всем дворам его: в Стародубе и в Михайловке, в Любече и в Лебедине, в Глухове и Великой Веси, Белоцерковцах, Старых Боровичах и Новых Млинах ets.
.
***
.
И что же дальше? А дальше было приблизительно так, как в пословице: «Умер Максим, ну и хрен». На добрых полвека о Полуботке попросту забыли. «Откопал» его, и вновь «вернул к жизни», скорее всего, масон Жан-Бенуа Шерер, приятель знаменитого мистика и авантюриста Джузеппе Бальсамо (Калиостро). В 1780-х годах, когда Бальсамо вовсю «отжигал» в Санкт-Петербурге под именем «графа Феникса», Ж.-Б. Шерер служил во Французском посольстве в качестве атташе. Есть мнение, что «он был разведчиком и трудился на дипломатию Франции. История, география и юриспруденция - это для прикрытия его мотаний по Европе…. В конце XVIII века отношения России и Франции были весьма напряжены, что и объясняет интерес Шерера к нашим делам...».
.
Итогом пребывания в Северной Пальмире этого атташе стало его сочинение «Анналы Малой России, или История казаков запорожских и украинських…», изданное во Франции в 1788-ом, а в Германии – в 1789-ом годах (начало революции, взятие Бастилии - 14 июля этого года). В нём он (отдадим должное) ни разу не называет Полуботка гетманом, как правило – полковником, однажды, впрочем, повышая до звания «генерала». Но при этом вкладывает в его уста невесть откуда взятые пространные обличительные речи, которые Петру I, по воле автора, приходится всякий раз терпеливо выслушивать: о якобы попираемых «вольностях», известных со времён Богдана Хмельницкого, восстановлении неких «прав» и «свобод».
.
Эту несусветную чушь (если называть вещи своими именами) подхватил и разнёс Д. Н. Бантыш-Каменский – правитель канцелярии малороссийского военного губернатора князя H. Г. Репнина, назначенного на этот пост в 1816 году. Далее, в полном объёме, и даже с добавлениями от себя, клюкву впитало в себя опубликованное полвека спустя, безусловно талантливое, но ещё более лживое по своей сути, сочинение «История русов» - «злобный политический пасквиль, рассчитанный на полное невежество русской публики и литературы», - по мнению польского историка Януша Тазбира. Потом к делу подключился и Н. А. Маркевич, автор «Истории Малороссии» (находившийся в родстве с Полуботками). Иллюстративный материал обеспечил «издатель, книгопечатник, историк, коллекционер», как пишет о нём справочное издание, Платон Петрович Бекетов, что примечательно – председатель, в одно время (1811-1823), Общества истории и древностей российских. Бекетовская гравюра изображала на самом деле не Павла, а Леонтия Полуботка (отца мятежного полковника), но уже утверждала его в наказном гетманском достоинстве и воспроизводила речь, якобы нахально произнесённую дерзким «борцом за малороссийские права». (иллюстрация 9: П.П. Бекетов и гравюра, ним изданная)
.
История, как наука, весьма динамично развивалась в то время (средина ХІХ века). В 1853-1855 годах историком, археографом, впоследствии академиком А. Ф. Бычковым были изданы в Санкт-Петербурге «Юрналы и походные журналы Петра Великого, с 1695 по 1725 гг.»; чуть позже, в 1867-ом, в Москве, появились в печати «Юрналы и камер-фурьерские журналы», охватывающие период 1695-1747 годов; их опубликовал библиофил и библиограф С. А. Соболевский. По ним, а также другим подобным изданиям («Дневник камер-юнкера Ф.В. Берхгольца 1721-1725 годов», скажем) можно подённо, а иной раз и почасово установить, чем занимался Пётр Великий. Никакого «гетмана», конечно, он не посещал, на нарах в камере рядом с ним не сидел, и обличительных речей никогда не выслушивал – доказанный факт.
.
Первым это подтвердил тогда еще молодой историк А. М. Лазаревский. В журнале «Основы» в 1861 году он опубликовал статью под названием «Говорил ли Павел Полуботок Петру Великому речь, приводимую Конисским?». Он же, кажись, первым и указал на неверное в целом отношение к личности Полуботка. Данным вопросом (в той или иной мере) занимались также историки Н. И. Костомаров, национально-озабоченный Я. Н. Шульгин (не путать с В. В. Шульгиным, русским националистом и монархистом, тоже киевлянином!), А. И. Ригельман, С. М. Соловьёв… Наиболее же компетентным оказался здесь В. Л. Модзалевский. В одном из самых авторитетных русских биографических источников конца XIX - начала XX веков – «Русском биографическом словаре (в 25-ти томах) А. А. Половцова, была помещена его, В. Л. Модзалевского, статья о Павле Полуботке. По меркам академического издания она огромна: 20 страниц печатного текста.
.
Истина была, таким образом, установлена. Ну и что с того? Павла Полуботка упорно продолжали именовать «наказным гетманом», и даже просто гетманом, «борцом за независимость Украины», «уморённым гладом по обычаю московскому». М.С. Грушевский по заказу австрийского правительства, готовившегося к войне с Россией, и ассигновавшего на пропаганду больше средств, чем на строительство своего имперского флота, написал во Львове (тогда Австро-Венгрия) целый ряд «работ», главной из которых стала пресловутая восьмитомная «История Украины-Руси». Места живого, что называется, не оставили на этих «трудах» историки И. А. Линниченко, А. Е. Пресняков, А. В. Стороженко, князь А. М. Волконский (священник, между прочим), А. И. Дикий, В. А. Мякотин, Т. Д. Флоринский и другие. Б. М. Юзефович вообще писал о Грушевском как об «учёном-лгуне».
Примкнул к данной теме и Н.Н. Аркас, сын генерал-адъютанта Н.А. Аркаса и племянник генерал-лейтенанта З. А. Аркаса, сменивший имперский мундир на вышыванку. Наклевав кое-что из «Истории Украины-Руси» Грушевского, добавив толику из «История русов», да несколько ещё из столь же «достоверных источников», Николай Николаевич изложил всё это запрещённой, кстати говоря, к использованию самим автором пресловутой «кулишивкой», он и получил свою «Історію України-Русі». Как видим, даже с заголовком особо не заморачивался.
.
***
.
Обратим, однако, внимание именно на момент самой активной накачки «полуботковской темы». Конец XIX – начало XX веков – время, когда Англия и Америка прилагали огромные усилия, чтобы столкнуть лбами Россию и Японию. Это был период, когда как никогда активно пытались посеять внутри самой Империи межнациональную рознь, в частности - вбить клин между малороссиянами и великороссами. И кто сказал, что из этого ничего не получилось? (Иллюстрация 10: плакат: Америка и Англия сталкивают Японию к войне с Россией: «Японский император и его лукавые доброжелатели»).
.
Вот такой нюанс. Тёща другого Бекетова - Алексея Николаевича, по признанию многих, очень русского человека - Христина Даниловна Алчевская, ярая украинская националистка, установщица (в своей усадьбе) первого памятника Шевченко (1881 год), вырастила целую свору националистически озлобленных воспитанников. Самым удачным её проектом стал террорист Николай Михновский, взорвавший в 1904 году памятник Пушкину на Театральной площади Харькова (никаких аналогий не просматривается?). В 1902 году он, Михновский - уже лидер созданной в 1902 году Украинской народной партии (УНП). В марте 1917-го - организатор «Украинского войскового клуба имени гетмана Павла Полуботка» (sic!) - инструмента, при помощи которого, путём «украинизации армии», удалось достаточно успешно её развалить. Чем, в частности, страна была ввернута в пучину братоубийственной Гражданской войны.
Ним, Михновским, был собран и «полк имени гетмана Полуботка» - который отличился, впрочем, исключительно мятежами в тылу, а быв отправлен на Румынский фронт, при соприкосновении с противником разбежался – состоянием на 9 февраля 1918 под его знамёнами оставалось всего 5 человек.
Сам основатель «Украинского войскового клуба имени гетмана Павла Полуботка» 3 мая 1924 года повесился в Киеве в саду у столь же активного участника украинского национального движения Владимира Михайловича Шемета.
.
***
.
Ну и что? Хотя «ветер не всегда возвращается на круги своя, но скверный ветер на скверные круги возвращается очень часто», - заметил классический историк. «Ветер Полуботка» вновь пронёсся над Украиной почти сто лет спустя, при президенте Викторе Ющенко. Тогда, в 2010 году, было достаточно широко отмечено 350-летие со дня рождения «гетьмана, который отстаивал независимость Украины», и был якобы замучен за это «в катівнях (застенках) Петропавлівської фортеці Петербурга». Чуть раньше, при Л.Д. Кучме, Нацбанк Украины ввёл, 29 января 2003 года, в оборот монету «Павло Полуботок» (в серии «Герої козацької доби»). На официальном сайте Нацбанка Украины о ней сказано: «Присвячена наказному гетьману Лівобережної України Павлу Полуботку (бл.1660 - 1724 рр.), який стояв на чолі верхівки української старшини та виступав проти обмеження автономії України, за відновлення гетьманства та ліквідацію Малоросійської колегії. За організацію опозиційної діяльності був ув`язнений у Петропавлівській фортеці, де й помер…».
.
Кому, получается, нужна правда? Кто, окромя как о Полуботке, всплакнёт и по убитым по его распоряжению «неудобным свидетелям»? Кто пожалеет бывших казаков, обращённых Полуботком в посполитые, рубашки которых истлела от пота на его, Полуботка, «грунтах», ради приобретения очередного «кубка малого, травчатого, вызолоченного», либо ещё одной «запоны на шнурке шоуковом зеленом», с «камушками»? Да никто. Как тогда, так и теперь.
.
А действительно ли Полуботок был «борец»? Отнюдь. Никогда и ни в чём. Здесь вряд ли стоит акцентировать внимание на сугубо сервильных формах обращения Полуботка к царю - «по понятиям» того времени все были «рабы», и только Екатерина Великая полстолетия спустя заменила эту формулу на «верноподданный». Мазепа, как известно, в своих обращениях не чуждался называть себя «верным псом». Но и Полуботок пытался превзойти прочих в угодливости: в одном из своих имений он воздвиг памятник: колонну, на ней ядро, а по четырём сторонам постамента красовались четыре буквы «П», что долженствовало означать «Павел Полуботок – Петру Первому» (заметку о столь примечательном монументе опубликовал в своё время журнал «Украина»; ныне, «во времена незалежности», памятник был разрушен - абы не компроментировал «борца за вольности», видимо).
.
***
.
Нам остаётся в завершение сообщить, для полноты картины, некоторые сугубо технические детали о создании скандального «полотна». Неизданный, насколько известно, дневник дочери младшей художника, Юлии, весьма скупо освещает этот момент: «Начата была у него еще жанровая картина на исторический сюжет: «Петр I в темнице у Гетмана Полуботка». Натурщиком для фигуры гетмана служил Запольский, и даже в лице гетмана чувствовались черты лица Запольского. Для Петра служили моделью несколько лиц, один из них - некто Ахшарумов (музыкант)». (иллюстрация 11: открытка «Петр І посещает заключеннаго им Малороссийского Гетмана Павла Полуботка». С картины художника Василия Волкова).
.
В одной из книг самого именитого полтавского историка - И. Ф. Павловского, «К истории полтавского дворянства», о нём, Запольском, упоминается лишь раз, как о «председателе полтавской уездной [земской] управы». Личность была, видимо, ничем не примечательная, ибо даже отчества его Иван Францевич не отыскал: «Н. Запольский», вот и всё. На картине Волкова представляет он, видимо, лишь самого себя: на самом деле «полковник Полуботок был дороден весьма и волосом рус», - как явствует, в частности, из доклада майора Лейб-гвардии Измайловского полка Шипова, посланного с неким поручением в Малороссию в 1734 году, и опрашивавших многих лично знавших Полуботка свидетелей.
.
Что-до Ахшарумова, то с ним совсем другая история. Дмитрий Владимирович родился 8 сентября 1864 года в Полтаве. Воспитывался в «петровской-полтавской военной гимназии» (так одно время назывался этот знаменитый кадеский корпус), затем в Николаевском кавалерийском училище. Ещё будучи в училище, увлёкся музыкой. «Занимался, - пишет историк, по классу скрипки у проф. Краснокутского, у проф. Ауэра, а в 1885 г. отправился в Вену для усовершенствования в музыке, а затем в Париж».
На артистическом поприще начинал в качестве солиста. Дал около 200 концертов, совершив большие концертные турне по Германии и России. Осев в Полтаве, организовал, в 1908 году, симфонический оркестр. Первым в России стал организовывать гастроли подобного коллектива: до 1911 года устроил 6 таких поездок и дал 258 концертов в разных городах Империи.
По инициативе Д.В. Ахшарумова в 1909 году в Полтаве было открыто отделение Императорского Русского Музыкального Общества. А ещё раньше, в 1902-м, организованы музыкальные классы, два года спустя переименованные в музыкальное училище, «директором которого он состоит до ныне» (время издания книги И.Ф. Павловского, из которой нами взяты эти сведения – 1912 год, - прим. автора). Уточним, что в созданном ним училище, здравствующем и поныне, о его основателе ничего не знают; носит оно имя гораздо более национально-удобного Н.В. Лысенко. (иллюстрация 12: Д.В. Ахшарумов)
.
Добавим, что Дмитрий Владимирович Ахшарумов обладал несомненным внешним сходством с императором Петром Великим, о чём знал, и чем, по словам современников, очень гордился.
.
***
.
Сам Василий Алексеевич Волков, дослужившийся в итоге до чина статского советника (V класс по «Табели о рангах», почти генерал) умер в Полтаве 22 апреля 1907 года, от сердечной астмы, и был похоронен на Монастырском кладбище Полтавского Крестовоздвиженского монастыря. Монастырь был «упразднён», как стыдливо пишет о том справочное издание, в 1923 году. В этом же году, к слову говоря, прекратило своё существование и «утратившее свою былую привлекательность и востребованность» Товарищество передвижных выставок, где в своё время нашумела картина Волкова «Пётр І посещает гетмана Полуботка…» (иллюстрация 13: художник В.А. Волков).
.
Монастырское кладбище, где упокоилось за 273 года существования обители множество достойных людей, было варварски уничтожено; исчезла, таким образом, навеки и могила В.А. Волкова. Из обломков надгробий удалось в настоящее время составить лишь крохотную мемориальную стелу. Имени Василия Алексеевича, к слову говоря, на ней нет.
Очередная, 29-я по счёту, выставка Товарищества передвижных выставок 1901 года собиралась в достаточно сложных условиях. В этой общине искусников наметился тогда самый настоящий раскол. Распря была вызвана, с одной стороны, неким противостоянием, «тенденциями к местничеству между Петербургским и Московским отделениями», - как пишут искусствоведы, с другой – многими прочими трудноразрешимыми противоречиями, давно возникшими в самой среде данной ассоциации живописцев и ваятелей.
.
Подтверждением тому является и выход, причём в этом самом 1901 году, из Товарищества сразу 11 художников, и не абы каких – Валентина Александровича Серова, Сергея Васильевича Иванова, Михаила Васильевича Нестерова, Сергея Арсеньевича Виноградова, Абрама Ефимовича Архипова (Пырикова), Аполлинария Михайловича Васнецова…
.
Рискуя сбиться с магистральной темы нашего повествования, всё же отметим, что данные контрадикторности носили действительно принципиальный характер. Хотя и возникли отнюдь не тогда, на стыке столетий, а были заложены изначально. Ведь это Товарищество, как известно, берёт своё начало от т.н. «Бунта четырнадцати» - скандального отказа группы выпускников Императорской Академии художеств делать выпускную работу на заданную тему. Они требовали дать им право избирать свою, «вольную», абы запечатлевать «правду жизни». История сообщества завершилась тоже, по сути, протестом. Правда, на сей раз, сообразуясь с обстоятельствами, глухим и невнятным. На заре советской власти они, в изменившихся условиях, оказались невостребованными. Сермяжная «правда жизни», в их интерпретации, оказалась не только не нужной, а запретной. И с «бунтарями» уже не особо церемонились.
.
Но подробнее об этом как-нибудь в другой раз… Сейчас же - о том, что упомянутую 29-ю выставку передвижников в значительной степени «спасла» картина экспонента (лица, формально не состоявшего в Товариществе, но получившего по голосованию право представить на ней свою работу), полтавского художника Василия Алексеевича Волкова. Полотно чуть по-разному называлось; дочь художника Юлия, свидетель создания этой работы, в своих воспоминаниях именует её «Петр 1-й и малороссийский гетман Павел Полуботок».
В прессе, которую упомянутая выставка получила, а о ней действительно писали самые популярные издания: знаменитая «Нива», не менее известные «Искры» («иллюстрированный художественно-литературный журнал с карикатурами»), общедоступный «Наш журнал» и прочие, авторы рецензий отмечали, как правило, мастерство рисовальщика, но за сюжет в основном ругали. Ибо то, что положил на холст мастер кисти и тюбика, было ни чем иным, кроме как живописным враньём. Что было очевидным для большинства образованной публики, посещавшей выставку.
.
Относительно самого художника, то его имя вскоре прочно забылось. Семь лет спустя, на очередной волне поисков так называемого «золота Полоботка» (о чём тоже есть смысл рассказать как-нибудь отдельно), «король репортёров» В. А. Гиляровский вскользь упомянул в своём фельетоне об этом «большом полотне одного из южных художников»: «Я видел давно эту картину и не помню ее автора».
.
Василий Алексеевич Волков и впрямь был из числа «незапоминающихся». Все прочие его работы - «Христославцы со звездой», «Няня», «Со страстей» - особого отклика не получили, известности не снискали и славы не принесли. Служил он, Волков, в своей повседневной жизни скромным преподавателем рисования в дворянских учебных заведениях Полтавы – гимназиях, институте благородных девиц и Полтавском Петровском кадетском корпусе. Работал, в основном, на заказ: будучи признанным (в определённых кругах) мастером миниатюры (резчиком по слоновой кости), здесь он действительно изготовлял шедевры – медальоны для Великой Княгини Елисаветы Фёдоровны, Великой Княгини Марии Павловны (жены Владимира Александровича, младшего брата императора Александра III) и её дочери Елены Владимировны, князей Кочубеев… Но эти работы на выставки не попадали. Не без сожаления отсекаем и эту, в данном случае боковую ветвь нашего повествования (хотя она и представляет собой достаточно интересную, притом малоизвестную страницу нашей истории – но и о ней как-нибудь потом, отдельно).
.
Есть все основания полагать, что и картина, персонажами которой стали император Пётр І и «гетман» Павел Полуботок, тоже стала результатом индента (англ. indent - заказ на товары). Быв обнародована на выставке в Москве, ожидаемо понаделав шуму, она мельком проехала по стране и была куплена неким англичанином, терпеливо дожидавшимся полотна в захолустном Елизаветграде (ныне Кировоград, Украина). Так пишет в воспоминаниях дочь художника, Юлия. После чего картина как в воду канула. Следов её не удалось отыскать до сих пор. Уточняем: следов её самой, оригинала то есть. Потому как «наследила» она предостаточно: попала, в качестве иллюстрации, в каталог выставки и в популярные журналы. Была сфотографирована, и мигом распространена, в виде почтовых открыток, по всей Империи. Мало того: десять лет спустя, в 1911-м, ещё более малоизвестный художник Я. Винглянский написал копию этой «скандалистки» (растянув при этом, от себя, фронт полотна, чтобы оно удобнее ложилось в формат открытки). И данная «изопродукция» вновь завалила прилавки книжных лавок. Сюжетом «украшали» некоторые поделки прикладного искусства – портсигары, к примеру. С чего бы это всё? Давайте потихоньку разбираться.
***
.
Сначала о персонажах. Павел Полуботок действительно является заметной фигурой в малороссийской истории. Род его начинает просматриваться с 1619 года, когда некоему Иеремие (Еремею, Ерёме) Полуботку, как полагают – прадеду нашего героя, Черниговский воевода Владимир Салтыков дал место в городе для постройки дома, и подтвердил право, на двадцать лет, «вольно рыбу ловить в озерах и криницах тех, что королевич (Владислав) ему дал».
«Королевич Владислав», кто не в курсе - это польское отродье Владислав IV Ваза, несостоявшийся «Государь, Царь и Великий Князь всея Руси», войска которого были выметены из-под Москвы осенью 1612 года отрядами Козьмы Минина и князя Дмитрия Пожарского. Однако, поощряемый польским сеймом, он вновь и вновь попытался овладеть русским престолом (всегда неудачно), что не мешало ему вплоть до 1634 года – 21 год после воцарения Михаила Фёдоровича Романова! – писаться с титулом Великого князя московского.
.
А помимо того, добавил воевода Салтыков, «также вольно будет ему (Полуботку) и зверя ловить в пущах, кроме бобров». И наловил Ерёма немало: за два года до истечения означенного срока, в 1637-м, он уже фигурирует в документах как «славетный», и «райца» (заседатель в магистрате; нечто вроде нынешнего депутата). Поймал как-то и «шляхетство» герба Пржияцель (то есть «приятель»). Генеалогически, стало быть, тоже понятно, чей «дружбан» был изначально Полуботок: польский.
.
Нет, нам, безусловно, известно, что к упомянутому гербу (именуемому также Aksak, Kemlada, Kara, Obrona) восходят многие прославленные российские гербы: что называется, от «А» (Аксаковы, Анненковы), - до если не «Я», то «Ю» точно (Юрасовы). А промежуточно и такие фамилии, что на слуху: Зотовы, Лужины, Палицыны, Родзянко… Всё дело в обстоятельствах получения шляхетства; а они, как видим, достаточно туманны.
.
Далее, если вкратце, Еремей родил Артемия, Артемий - Левона (он же Леонтий), Леонтий – Павла, будущего «типа наказного гетмана». Имения Полуботков разрастались параллельно с возвышениями по службе: Леонтий становится в 1668 году черниговским полковым писарем, затем сотником в том же полку, далее генеральным войсковым бунчужным, потом наказным, а двумя годами и «полным» Переяславским полковником. Пожалования – землями, мельницами, а от царя московского – «рублями», и «соболями» - сыпятся на него, как из сита. Попутно полковник, используя, так сказать, имеющийся админресурс, и сам активно скупает себе казачьи земли в Черниговском и в Переяславском полках.
На политическом небосклоне вспыхивают и закатываются звёзды гетманов Брюховецкого, затем Многогрешного – благодетелей Полуботковых, но беда обходит его стороной. С новым правителем, Самойловичем, полковнику вообще удаётся сойтись на короткой ноге, женив сына Павла на гетманской племяннице Евфимии Васильевне Самойлович. Гетман очень, очень благоволил к Полуботкам. Соответственно жаловал всё новыми и новыми угодьями, сёлами, мельницами и «грунтами».
И при Мазепе, после низложения Самойловича, всё начинается для Полуботков как бы вполне удачно: за два Чигиринских (1674 и 1876), и оба Крымских (1687 и 1689 годов) походы, сразу после завершения последнего из них, Леонтий получает подтверждение на прежде данные маетности и новое село - Наумовку. Но два года спустя Мазепа, лютым волком выгрызавший крамолу на службе Петру, «выкусил» заодно и Полуботков: по одному лишь подозрению в измене не только отстранил их от должностей, но и отобрал почти все маетности.
.
Это было, конечно, роковой ошибкой Мазепы. И хотя четыре года спустя учинённого ним погрома Мазепа стал частями возвращать Леонтию некоторые его сёла, а сверху накинул и какой-никакой «титл» («знатного товарища Черниговского полка»), Полуботки, как говорится, глубоко «затаили»…
.
После смерти Леонтия Артемьевича (как полагают, в 1695 году), скаредные «милости» Мазепы стали потихоньку проливаться и на его сына Павла. Близ этого времени он, Павел, вовсю «бизнесовал»: в 1696-м купил у некоего Прокопа Плоскины, товарища полку Черниговскаго, за 500 золотых «дом з будинком в самом месте Чернигове»; затем, в 1699-м, приобрёл «место коморное в рынке Черниговском» за 60 золотых; в 1703-м узаконил универсалом «купленные его грунты Мишуковский, Семаковский и Вертеевский». Но отчётливо понимал при этом, что «главный бизнес есть власть». И постепенно, с «товарища полку Черниговскаго» (1696); «значного товарища» того же полка (1698); «урожоного его милости пана и значного товарища войскового» (1701) он, после череды ежегодно сменявшихся «наказных» (Дмитрий Донец, Николай Грембецкий, Юрий Затиркевич, Иван Власович) в сентябре 1706 года, добирается до поста Черниговского полковника. Под что сразу же, в том же в 1706-м, выцыганивает гетманское дозволение «на реце Снове, межи селами Боровичами, заняти и засипати греблю и построити на оной подлуг силы води млина, а построивши, все розмеровия з оного приходи и пожитки для дворовых его росходов отбератп» (то есть все доходы обращать на себя).
***
.
Мазепа был совершенно уверен, что этим назначением (и пожалованиями) купил Полуботка, как говорится, «с потрохами». Но плохо он знал Павла Леонтьевича! Тот, видимо, просто хохотал, когда мятежный гетман осенью 1708 года вознамерился переметнуться на сторону короля Карла XII, и звал его с собой. Шесть из десяти малороссийских полковников ушли тогда за гетманом-изменником (уточняем: без полков, «личный состав» которых не решился предать православного монарха). Страшно далеки, получается, были они, эти полковники, от народа!
.
А эти четыре, оставшиеся верными царю (потом к ним присоединились и некоторые из перебежавших) полковники прибыли в Глухов, где 6 ноября 1708 года по велению царя Петра должен был избран новый гетман. Павел Полуботок надеялся, что выбор падёт именно на него. Но Пётр решил иначе: «Этот очень хитер, он может Мазепе уравниться». И гетманом в итоге стал стародубский полковник Иван Ильич Скоропадский.
.
Сохранившие верность присяге полковники здесь же, в Глухове, просили у царя Петра сохранить за ними их прежние маетности. Павел Полуботок, в отличие от них, подошёл к делу по-новаторски: он привёз с собой список «выморочного» имущества бежавшей старшины, и хлопотал о закреплении его за ним. Пётр уважил просьбу. Неделю спустя после избрания гетмана, 14 ноября 1708 года, с формулировкой «за верныя и усерднорадетельныя службы, как в войсковых действиях против неприятеля короля шведскаго, также и за показанную его непоколебимую верность в настоящем случае измены великому государю бывшаго гетмана Мазепы», Полуботок получил царскую грамоту на маетности, оставшаяся после шурина его Гадячского полковника Михаила Васильевича Самойловича, а в Лубенском полку – всё бывшее во владении жены Ивана Обидовскаго, племянника Мазепы».
.
Старшина, получив своё, из Глухова разъехалась. А Павел Полуботок задержался. И помимо уже даденого, 22 декабря 1708-же года выклянчил ещё одну царскую грамоту на маетности в Черниговском полку: «на м. Любечь с перевозом на Днепре, с озерами и приселками, на с. Выбли, Подгорное, Пески, с. Жабчичи, Домишлин, Габриеловку, Каруковку, Жуковичи, Новые Млины, Новые п Старые Боровпчп, с. Орловку с Казиловкою, с. Оболонье, Городище, на с. Крискп, Псаровку, Савинцы».
.
Округление владений продолжалось и впредь. Не тревожа такими мелочами царя, Полуботок 18 мая 1716 года получил универсал гетмана Скоропадскаго «на купленные грунты» и «маетности», одно лишь перечисление которых займёт не менее двух страниц убористого текста.
.
При таких «статках» Павлу Полуботку не хватало лишь одного – гетманской булавы. Он был в разы богаче гетмана. Его «двор» блистал ярче гетманского. Многие сотники, не говоря о персонах менее значительных, назначались и смещались по его произволу. А обитатели все тех 2300 дворов, которые составляли «Полуботковщину», трудились, не покладая рук, чтобы обеспечить всё это богатство и блеск.
.
Его пример – безусловно, и другим наука: прочие полковники тоже пытались перещеголять друг друга, разоряя простой народ. Казаков, которые не могли удостоверить своё привилегированное казацкое состояние, «пачками» переводили в бесправные посполитые: ведь «грунты» без этого «живого инвентаря», в сущности, ничего не стоили.
.
На алчных полковников писали доносы. Те, в свою очередь, оправдывались перед «громадой», жалуясь, что разоряют-де народ своими поборами москали. Сваливали вину за всё на гетмана, который-де по своей слабости «всё это» позволяет. Хотя сами полковники и отказывали гетману в повиновении: «они на него… обращают немного внимания» - писал стольник Протасьев канцлеру Головкину в 1716 году.
.
***
.
«Момент истины» наступил, когда 3 июля 1722 года умер, по возвращению из Санкт-Петербурга, гетман И.И. Скоропадский. В столицу полетело донесение со скорбной вестью. В ответ незамедлительно пришла грамота: «Нашего Императорскаго Величества подданному черниговскому полковнику (sic! – никаких «наказных», как видим, в ней не упоминается) Павлу Леонтьевичу Полуботку и генеральной старшине, Наше Императорское милостивое слово...». И далее о том, что впредь до избрания гетмана управление Малороссии «чинить Полуботку обще со старшиной генеральной», «во всех делах и советах и в посылках в Малую Россию универсалов» действуя с определенным, для охранения народа малороссийского, бригадиром Вельяминовым.
.
Сказано предельно ясно. Но быть-то гетманом всё равно хочется? И Павел Полуботок отправляет к царю всё новых и новых посланцев, которых уполномочивает лично ходатайствовать перед государем о избрании нового гетмана, читай – себя. В Глухов же тем временем прибывает и приступает к работе Малороссийская коллегия. И отнюдь не к Полуботку, а именно к Вельяминову начинают густым потоком идти жалобы на старшину. В них заявители высказывают желание судиться именно «по указам Его Императорского Величества, а не по их правам» (имеются в виду те самые туманные «вольности», на которые напирал в челобитных Полуботок).
.
Глубоко изучивший данный вопрос историк В.Л. Модзалевский поясняет причину столь массового наплыва жалобщиков в Малороссийскую коллегию: «Народ в особенности страдал от алчной старшины, которая, не довольствуясь даваемыми ей от гетманов маетностями, производила захваты и насильные покупки земель у своих полчан и сотнян, коих, к тому же, часто верстала в посполитье (крестьяне); суда же на старшину народ не мог добиться, ибо судебная власть сосредоточивалась в руках самой же старшины».
.
Вельяминов обязан был разорвать этот порочный круг. Инструкцией, данной ему царём 16-го июня 1722 года, прямо вменялось в обязанность не только принимать, но и разрешать жалобы на постановления всех без исключения административных и судебных учреждений Малороссии, глубоко погрязших в коррупции и ставших лишь формальным звеном в круговой поруке старшины – от чего страдал, естественно, главным образом простой люд.
.
Помимо этого он, Вельяминов, должен был «привести в известность всякие денежные и хлебные сборы и затем собирать их в царскую казну, уплачивая из них жалованье компанейским и сердюцким (наёмным) полкам».
.
На деле получалось по-иному: налоги собирались исправно, регулярно возникали всё новые и новые поборы. Сундуки старшины, уже забывшей, что «маетности» во времена Богдана были исключительно «ранговыми», даваемыми на срок исполнения обязанностей (а на старость – в лучшем случае хуторок, сельцо, местечко), наполнялись всякими дублонами, дукатами, «талярами битыми» и прочим золотом и серебром, разными путями залетавшим в эти края. В полках же, при таких раскладах – систематические задержки с выплатой «зарплат», постоянный некомплект, вызванный переводом вольных казаков в «черносошные посполитые», нарекания…
.
На почве защиты этого рукотворного хаоса и разразилась война, которая не только не принесла Полуботку вожделенной булавы, но и окончательно погубила его.
.
***
.
Далее сюжет этой исторической драмы развивался следующим образом. Павел Полуботок, уже как бы видя себя наказным гетманом (чего в действительности, повторяем, отнюдь не было), продолжает усиленно бомбардировать все мыслимые инстанции, в первую очередь Сенат, петициями с поклёпами на Малороссийскую коллегию вообще и на бригадира Вельяминова в частности. А исчерпав возможности данного эпистолярного жанра, самолично, во главе кое-как собранной депутации казацкой старшины (многие полковники и сотники совершенно игнорировали все требования Полуботка, на вызов к нему не являлись, от подписания прошений отказывались – понимали, что реальной власти у него нет), отправляется в столицу. Посольство, столь плачевно окончившееся, отправилось из Глухова в Москву 13-го июня 1723 года. А уже оттуда, разведав обстановку, двинулось дальше, на Петербург. Куда и прибыло благополучно в третий день августа того же года.
.
По Н.А. Маркевичу, и его «Истории Малороссии», поселилась миссия «у Троицкой пристани, близ кофейного дому; крепкая стража обняла их дом». В чём был смысл «объятия дома стражей» – совершенно непонятно. Ибо в тот же день, по тому же автору, получается - даже вещей не распаковав, «они явились государю, и, бросившись перед ним на колени, молили о пощаде Украйны, угнетённой Вельяминовым… Пётр прогнал их, назвав изменниками и вероломцами». Далее, без всякого перехода: «Они переехали в дом Бутурлина». Опять-таки получается - 3 августа, из «объятого стражей дома».
.
Пётр Иванович Бутурлин, у которого стала на квартиры «высокая украинская правительственная делегация», был личностью действительно во многом замечательной. Он носил титул «князя-папы», являясь главой «Всешутейшего, Всепьянейшего и Сумасброднейшего Собора», имел ряд прозвищ, наиболее приличное из которых – «Корчага» (а прочие совершенно неудобосказуемые – как говорится, не при дамах…).
.
Что могло связывать Полуботка с Бутурлиным? Быть может, пристрастие к горячительным напиткам? Это да… В «Книге пожиткам бывшего черниговского полковника Павла Полуботка» Г. А. Милорадович (генерал-лейтенант, сенатор, историк) эти «скарбы» (сокровища) Полуботка, бывшие в его имении, перечисляет: «Водок в бутылях с разными водками 77 бутылей полных; стеклянный бочонок водки померанцевой (т.е. настоянной на апельсиновых корках)»; ... 2 бочонка того вина; 5 бочек, ведер по 7 каждая, этого; «сливнова вина 2 ставка, ведер по 5»; «больших бочек с вином вишневым и сливным 8» - и т.д., и т.п. – перечень весьма преизрядный.
.
Часть этого добра, несомненно, была взята Полуботком с собою, в целях представительских. Бутурлина, заметим, трудно было чем-то удивить в этом смысле – в его доме имелся не только винный подвал, но и «трон», составленный из бочонков, бутылей и бутылок; и даже чан, в роде ванны, который наполняли спиртным, и куда «князь-папу» опущали во время оргий. Но хохлацкая горилка его гостей оказалась действительно поразительной (во всех смыслах этого слова), и даже, можно сказать, убийственной: после того, как квартиранты принудительно съехали с его «жилплощади» прямиком в Петропавловскую крепость, осенью 1724 года «князь-папа» испустил дух. «Он окончил свою жизнь вполне достойно своему званию: умер вследствие своего обжорства и пьянства», - пишет историк Н.И. Костомаров.
.
***
.
Но до той осени ещё нужно было дожить… Последовательная хронология описываемой нами поездки включает посещение соискателем булавы «со товарищи» «великого канцлера» (т.е. Г. И. Головкина); неоднократные визиты в Сенат; появление на очи государя на острове Котлине и в правительственных учреждениях (везде, где только могли его застать); участие во многих мероприятиях, в том числе скорбных (как похороны князя Григория Фёдоровича Долгорукова, Петра Ивановича Бутурлина и царицы Параскевии Фёдоровны), на которых можно было пообщаться со знатью; визиты к императрице, сенатору Василию Лукичу Долгорукову, светлейшему князю Меншикову, а также Апраксину, Ягужинскому, Толстому, Девиеру и прочим. Практически везде миссионеры пытались оставить свои слезницы. И можно только представить себе, насколько они всех «достали» своими челобитными, и лишь поразиться тому долготерпению, с которым принимали вельможи и сам царь настырного вымогателя, буквально зациклившегося на достижении вожделенного гетманства. Действительно, «Полуботок уже действовал, не соображаясь с обстоятельствами…», - пишет историк В. Л. Модзалевский.
.
Где-то здесь, как по Н.А. Маркевичу, у претендента наконец иссякло терпение. «Полуботок устал, явился к государю и произнёс следующую речь…». Далее в его «Истории…» приводится длиннейшая нотация, которую полковник якобы провозгласил царю, а тот будто бы её «терпеливо выслушал». - «И, не отвечая ему ни слова, приказал отправить его и всех бывших при нём украинцев в новопостроенную Петропавловскую крепость; их перековали и разсадили по тюрьмам; имение, при них бывшее, до последней вещицы, было отобрано и раздарено тюремщикам и крепостным чиновникам, вещи ценные были переведены на деньги в казну; недвижимые имения и жылые домы описаны Коллегиею на государя. Семейства узников, изгнанные из домов, скитались в чужих домах и под окнами, питаясь чужим хлебом или подаянием». Тут, дескать, и «сказочке конец». А выводы, мол, делайте сами.
.
Но погодим с выводами. Дополним событийный ряд сообщением о том, что поданные бумаги отнюдь не положили под сукно: было проведено дотошное расследование всего массива сведений, в Полуботковых челобитных изложенных. В Малороссию отправили компетентную, как мы сказали бы теперь, комиссию под руководством бригадира Александра Ивановича Румянцева (впоследствии Астраханского, затем Казанского губернатора, в 1738 году - правителя Малороссии, потом посла России в Константинополе); отца Петра Александровича Румянцева – графа, генерал-фельдмаршала, генерал-губернатора Малороссии в правление императрицы Екатерины II: как видим, человека далеко не случайного, и где-то даже с прицелом на весьма отдалённое будущее, выбрал Пётр I в качестве руководителя комиссии по «малороссийскому вопросу»!
Об отправке такой комиссии Полуботок прознал, и даже принял известные меры по противодействию её работе. Он отправил составленную Николаем Ханенком, своим «реентом», инструкцию - как старшине надлежит, «для своей же пользы», «заглаживать» обиды, чинимые малороссиянам в судах. Кого из неудобных свидетелей надо «устранить» (т.е. попросту убить; и некоторых действительно лишили жизни), какие компроментирующие бумаги сжечь (иные успели предать огню, иные спрятали по отдалённым владениям Полуботка). Тёмные дела эти были поручены «верному псу» Полуботка – его слуге Николаю Лаговичу, который успел, опередив Румянцева, достигнуть Глухова и кое-что успеть сделать по «сокрытию следов преступлений».
.
Но это мало что, в сущности, изменило: расследование набрало такие обороты, что впору только удивляться. Румянцеву потоком шли жалобы на «можновладцев», просьбы вместо «своих» полковников ставить «великорусских особ» (что уже к тому времени произошло в Киеве, где такую должность занимал Антон Михайлович Танский, в Нежине (Пётр Петрович Толстой) и в Стародубе (Леонтий Кокошкин).
.
С чего бы вдруг возник такой махровый «сепаратизм»? Да всё объясняется предельно просто. Полковник у Петра І получал жалованье: от 300 до 600 рублей в год. И это всё, кроме разве каких «премиальных» от государя. А полковника, либо сотника малороссийского не знали, как и ублажить: приехал в село с визитом – давай подарки. К празднику – опять подарки. На «амонины» - снова подарки. И это не считая обычных «налогов», включая проклятую «мазепщину» (обязательных два дня работы на панском – полковничьем, сотниковом - поле).
Пётр І требовал всё это отменить. Старшина упорствовала, прикрываясь туманными «старинными вольностями», и «пунктами» Богдана Хмельницкого (которых, похоже, никогда не читала), под прикрытием чего удобно было бы как и раньше беззастенчиво обирать свой собственный народ.
.
О ревизии бригадира Румянцева скажем вкратце: на проверку из 9 тысяч (!) челобитных, якобы полученных Генеральной канцелярией от малороссиян, жаждавших избрания гетмана, подтвердилось только сто; остальные оказались подложными, липовыми. Был найден в петербургских бумагах Полуботка и чистый «бланкет» с подписями части старшины, в который можно было вписать всё, что угодно. Вырисовывались «коррупционные схемы» личного обогащения некоторых сотников и полковников… Да, «дело» разрасталось нешуточное!
.
Следствие, причём на самом интересном месте, оборвало лишь то обстоятельство, что 17 (по другим данным – 18) декабря 1724 года полковник Полуботок умер. Надо полагать, страх сыграл здесь тоже не последнюю роль. Ведь три с половиной года тому назад царь и не такого вельможу – а самого князя Матвея Петровича Гагарина, главу Сибирского приказа и Оружейной палаты, коменданта Москвы, свата канцлера Г. И. Головкина и вице-канцлера П. П. Шафирова! - повелел прилюдно вздёрнуть, причём как раз за лихоимство, прямо под окнами Юстиц-коллегии в Санкт-Петербурге. И три года после того (то есть как раз к моменту описываемых нами событий) запретил предавать его труп земле, в назидание стяжателям и ворам. Было от чего испугаться!
.
…Он, Полуботок, был отпет в святого Сампсония Странноприимца, на окраине Санкт-Петербурга, на Канцевской (позднее – Выборгской) стороне, церкви, и похоронен там же, на этом первом в истории города кладбище, близ храма расположенном. Здесь хоронили всех - и царедворцев, и простых людей.
Лёг он в землю, очень даже возможно, где-то близ незадолго до того упокоившегося своего «квартиросдатчика» - «князь-папы» П.И. Бутурлина. Точнее установить уже не удастся – в советское время кладбище было уничтожено буквально в одну ночь, учёным не дали даже времени на снятие плана захоронений. На том месте был разбит, в 1930-е годы, сад имени Карла Маркса и установлен бюст основоположника научного коммунизма.
.
Опечалила ли смерть Полуботка жителей Малороссии? Думается, нет. Какое-то время делами этой страны вполне успешно управляла Малороссийская коллегия, избавившаяся от давления назойливого «оппонента». Потом был избран в гетманы действительно очень достойный человек – Даниил Павлович Апостол. Память о нём сохраняется доныне. Не решением властей, а народной инициативой на родине его, в селе Великие Сорочинцы, близ Миргорода, не так давно был воздвигнут памятник ему. Прах гетмана покоится в здесь же построенной ним Спасо-Преображенской церкви.
Узников Петропавловки освободила сердобольная царица Екатерина І, взошедшая на престол сразу после смерти Петра Великого, последовавшей 28 января 1725 года. Сначала она повелела им жить какое-то время в Санкт-Петербурге, под присмотром, но вскоре все они были отпущены ею восвояси.
.
Несомненным враньём является безжалостная «конфискация» у Полуботка всего «нажитого непосильным трудом». Обобрали «…до последней вещицы», - как пишет, напомним, Н.А. Маркевич, и кои (вещицы), по его слову, «раздарили тюремщикам и крепостным чиновникам», а «вещи ценные… перевели на деньги в казну».
.
В феврале 1725 года вышло повеление о возвращении прежним владельцам - и Полуботкам, и, Апостолам, и всей старшине - их имений, взятых на время следствия под секвестр. Манускрипт с названием: «Книга пожиткам бывшего черниговского полковника Павла Полуботка и детей его Андрея и Якова Полуботков», с поясняющей припиской: «которые по указу блаженной и вечно достойной памяти Его Императорского Величества в прошлом 1724 году описаны и запечатлены были присланными из Глухова, по инструкции от господина бригадира и лейб-гвардии майора Александра Ивановича Румянцева, майором Михаилом Раевским и лейб-гвардии сержантом Иваном Львовым, которые их движимые и недвижимые имения, по указу Ея Величества Государыни Императрицы и Самодержицы Всероссийской, присланному из Коллегии малороссийской, которой получен в Чернигове, марта 25 дня сего 1725 года, для поминовения блаженной и вечно достойной памяти Его Императорского Величества, и для многолетнего здравия Великой Государыни Императрицы, оного бывшего полковника Черниговского Павла Полуботка, жене его, и детям движимое и недвижимое их имение, с роспискою отданы. А что чего по описным означенным майора Раевского и лейб-гвардии сержанта Львова, книгам, и сверх книг, отдано, о том в сих книгах значится ниже». По этой описи всё, абсолютно всё «конфискованное» было возвращено вдове, Анне Романовна Полуботок, в девичестве Лазаревич, упомянутым сынишкам Андрею и Якову, а также дочкам Елене и двум Аннам («старшей» и «младшей»).
В ней, в описи, если кратко, в первую очередь фигурирует его, Полуботка, черниговский двор, «за рекою Стрижнем стоящий», а в нём «строения палаты каменныя», а в тех палатах лавки – иные сукном красным, иные синим, иные килимами (коврами) – где синими, где «пёстрыми» обитые (в оригинале «убитые»), стула тож «убитые кожею пёстрою»; окончицы стеклянные в олове; печи изразцовые, зелёные. Иконы везде, в каждой «палате» - которые на дереве писанные, иные на холстине, в рамах. Пред ними лампады серебряные. На стены «прибиты килимы пестрые». Стенные часы промеж них. Зеркала венецианские в рамах золочёных. В рамах, опять же, – «персоны» его, Полуботковы (4 штуки), его жены и отца. Кровать, на ней «3 подушки камчатых (то есть узорчатых), одеяло камчатое красное, опушено канвою голубою». Вдова приняла в целости и невредимости всё, вплоть до последней табуретки и прикроватного коврика.
.
В сундучищах, в тех палатах стоящих, Анна Романовна, ощупав каждый предмет и убедившись в доброте и целости оного, приняла столового серебра на без малого центнер: дюжинами (числом 13) «ложек золоченых», дюжинами стаканов и кубков, да не простых, а всё больше причудливых, вот как этот, к примеру: «с кровлями, вызолочены в середине и снаружи, по краям внизу под ними мужички»… Волею судеб все эти сокровища жизнь разметала; остались сущие крохи, как вот эти, к примеру, ложки, хранящиеся в музее в Чернигове.
Гораздо больше на сундук, а не на что иное, была похожа и фигурирующая в «описи» шкатулка, «зеленая, обитая железом белым, в ней 7 ящиков». И каждый из этих «ящиков» был доверху набит перстнями золотыми, да не просто так, а с камнями «аматистовыми», «яхонтовыми, красными», «лазоревыми», «изумрудными, зелеными», «вишнёвыми» и т.д., а вкруг каждого из них были вделаны «алмазные искры, щетом 10 искр», и более; попадались бриллианты и покрупнее. Идут в перечне густым потоком и кресты серебряные, золотые, иные с «алмазами Греческими большими да 6-ю алмазными искрами», иные с «яхонтами, сих каменьев 8»; был и «крест золотой, в нем яхонтов белых 5, при них 4 искры алмазных», и т.д., и т.п.
.
В сём сундуке в отдельном «ящике» лежало и добро сугубо женское: серьги многие, все драгоценные, в том числе и «золотые, с искрами алмазными, щетом 8 искр», и «золотые, под сподом финифть, алмазных искр 24»; и «подвески по одному зерну жемчужному, но большому», и «серебряные, вызолоченые, в середине изумруд зеленый, вкруг осыпано алмазных 12 искр, в подвесках по 4 искры алмазных же», и многие, повторяем – очень многие другие.
Серьгами не заканчивалось: имела гетманша и многие «запоны» (пояса). В том числе «на шнурке шоуковом зеленом, в них камушков красных 35, искр алмазных 9 искр» (и было таких 7 штук), и «пуговицы золотые большие, в них искры яхонтовые, красные», и цепи «женские золотые, что носят на шее», и прочую «бижутеию»…
Жемчугов было у неё – россыпи: здесь и «перло жемчугу большова в шесть ниток, по краям по одной черной гагатке, ленты по концам красные, травы белые», и «перло мелкого жемчугу в 35 ниток, по краям по жолтому камушку простому, ленты по концам жолтые, травы белые»; а также «перло среднево жемчугу в 7 ниток, по краям гагатки черныя» (перечень вновь-таки можно продолжать и продолжать). Какая-то «нитка», видимо, разорвалась – и тут же, в уголке, в бумажку завёрнутые, хранились: «зерен жемчужных, большое 1, мелких 30 зерен».
Была бы это не статья, а заявка на книгу, то просили бы мы под неё тысячу страниц, никак не менее того – чтобы добротным деловым стилем, известным во Франции, как «бордеро» (перечисляя в столбик; как оно, собственно, и фигурирует в цитируемой нами «описи»), дать полное представление о том, что у Полуботков якобы «отобрали», и что на самом деле возвернули – поскольку не было приговора с конфискацией; вернулось всё назад до последнего гвоздя.
.
А помимо этого «гвоздя» одних только кафтанов зимних, на меху, имел полковник черниговский 40 штук: и беличьих, и песцовых, и рысьих (а летних, поди, ещё больше).
Отдельно - сундуки мехами и тканями, отдельно - с кружевами и позументом, отдельно - с парадным оружием, с серебряным конским убором, церковной утварью и прочим. И так, или примерно так, было оно по всем дворам его: в Стародубе и в Михайловке, в Любече и в Лебедине, в Глухове и Великой Веси, Белоцерковцах, Старых Боровичах и Новых Млинах ets.
.
***
.
И что же дальше? А дальше было приблизительно так, как в пословице: «Умер Максим, ну и хрен». На добрых полвека о Полуботке попросту забыли. «Откопал» его, и вновь «вернул к жизни», скорее всего, масон Жан-Бенуа Шерер, приятель знаменитого мистика и авантюриста Джузеппе Бальсамо (Калиостро). В 1780-х годах, когда Бальсамо вовсю «отжигал» в Санкт-Петербурге под именем «графа Феникса», Ж.-Б. Шерер служил во Французском посольстве в качестве атташе. Есть мнение, что «он был разведчиком и трудился на дипломатию Франции. История, география и юриспруденция - это для прикрытия его мотаний по Европе…. В конце XVIII века отношения России и Франции были весьма напряжены, что и объясняет интерес Шерера к нашим делам...».
.
Итогом пребывания в Северной Пальмире этого атташе стало его сочинение «Анналы Малой России, или История казаков запорожских и украинських…», изданное во Франции в 1788-ом, а в Германии – в 1789-ом годах (начало революции, взятие Бастилии - 14 июля этого года). В нём он (отдадим должное) ни разу не называет Полуботка гетманом, как правило – полковником, однажды, впрочем, повышая до звания «генерала». Но при этом вкладывает в его уста невесть откуда взятые пространные обличительные речи, которые Петру I, по воле автора, приходится всякий раз терпеливо выслушивать: о якобы попираемых «вольностях», известных со времён Богдана Хмельницкого, восстановлении неких «прав» и «свобод».
.
Эту несусветную чушь (если называть вещи своими именами) подхватил и разнёс Д. Н. Бантыш-Каменский – правитель канцелярии малороссийского военного губернатора князя H. Г. Репнина, назначенного на этот пост в 1816 году. Далее, в полном объёме, и даже с добавлениями от себя, клюкву впитало в себя опубликованное полвека спустя, безусловно талантливое, но ещё более лживое по своей сути, сочинение «История русов» - «злобный политический пасквиль, рассчитанный на полное невежество русской публики и литературы», - по мнению польского историка Януша Тазбира. Потом к делу подключился и Н. А. Маркевич, автор «Истории Малороссии» (находившийся в родстве с Полуботками). Иллюстративный материал обеспечил «издатель, книгопечатник, историк, коллекционер», как пишет о нём справочное издание, Платон Петрович Бекетов, что примечательно – председатель, в одно время (1811-1823), Общества истории и древностей российских. Бекетовская гравюра изображала на самом деле не Павла, а Леонтия Полуботка (отца мятежного полковника), но уже утверждала его в наказном гетманском достоинстве и воспроизводила речь, якобы нахально произнесённую дерзким «борцом за малороссийские права».
История, как наука, весьма динамично развивалась в то время (средина ХІХ века). В 1853-1855 годах историком, археографом, впоследствии академиком А. Ф. Бычковым были изданы в Санкт-Петербурге «Юрналы и походные журналы Петра Великого, с 1695 по 1725 гг.»; чуть позже, в 1867-ом, в Москве, появились в печати «Юрналы и камер-фурьерские журналы», охватывающие период 1695-1747 годов; их опубликовал библиофил и библиограф С. А. Соболевский. По ним, а также другим подобным изданиям («Дневник камер-юнкера Ф.В. Берхгольца 1721-1725 годов», скажем) можно подённо, а иной раз и почасово установить, чем занимался Пётр Великий. Никакого «гетмана», конечно, он не посещал, на нарах в камере рядом с ним не сидел, и обличительных речей никогда не выслушивал – доказанный факт.
.
Первым это подтвердил тогда еще молодой историк А. М. Лазаревский. В журнале «Основы» в 1861 году он опубликовал статью под названием «Говорил ли Павел Полуботок Петру Великому речь, приводимую Конисским?». Он же, кажись, первым и указал на неверное в целом отношение к личности Полуботка. Данным вопросом (в той или иной мере) занимались также историки Н. И. Костомаров, национально-озабоченный Я. Н. Шульгин (не путать с В. В. Шульгиным, русским националистом и монархистом, тоже киевлянином!), А. И. Ригельман, С. М. Соловьёв… Наиболее же компетентным оказался здесь В. Л. Модзалевский. В одном из самых авторитетных русских биографических источников конца XIX - начала XX веков – «Русском биографическом словаре (в 25-ти томах) А. А. Половцова, была помещена его, В. Л. Модзалевского, статья о Павле Полуботке. По меркам академического издания она огромна: 20 страниц печатного текста.
.
Истина была, таким образом, установлена. Ну и что с того? Павла Полуботка упорно продолжали именовать «наказным гетманом», и даже просто гетманом, «борцом за независимость Украины», «уморённым гладом по обычаю московскому». М.С. Грушевский по заказу австрийского правительства, готовившегося к войне с Россией, и ассигновавшего на пропаганду больше средств, чем на строительство своего имперского флота, написал во Львове (тогда Австро-Венгрия) целый ряд «работ», главной из которых стала пресловутая восьмитомная «История Украины-Руси». Места живого, что называется, не оставили на этих «трудах» историки И. А. Линниченко, А. Е. Пресняков, А. В. Стороженко, князь А. М. Волконский (священник, между прочим), А. И. Дикий, В. А. Мякотин, Т. Д. Флоринский и другие. Б. М. Юзефович вообще писал о Грушевском как об «учёном-лгуне».
Примкнул к данной теме и Н.Н. Аркас, сын генерал-адъютанта Н.А. Аркаса и племянник генерал-лейтенанта З. А. Аркаса, сменивший имперский мундир на вышыванку. Наклевав кое-что из «Истории Украины-Руси» Грушевского, добавив толику из «История русов», да несколько ещё из столь же «достоверных источников», Николай Николаевич изложил всё это запрещённой, кстати говоря, к использованию самим автором пресловутой «кулишивкой», он и получил свою «Історію України-Русі». Как видим, даже с заголовком особо не заморачивался.
.
***
.
Обратим, однако, внимание именно на момент самой активной накачки «полуботковской темы». Конец XIX – начало XX веков – время, когда Англия и Америка прилагали огромные усилия, чтобы столкнуть лбами Россию и Японию. Это был период, когда как никогда активно пытались посеять внутри самой Империи межнациональную рознь, в частности - вбить клин между малороссиянами и великороссами. И кто сказал, что из этого ничего не получилось?
Вот такой нюанс. Тёща другого Бекетова - Алексея Николаевича, по признанию многих, очень русского человека - Христина Даниловна Алчевская, ярая украинская националистка, установщица (в своей усадьбе) первого памятника Шевченко (1881 год), вырастила целую свору националистически озлобленных воспитанников. Самым удачным её проектом стал террорист Николай Михновский, взорвавший в 1904 году памятник Пушкину на Театральной площади Харькова (никаких аналогий не просматривается?). В 1902 году он, Михновский - уже лидер созданной в 1902 году Украинской народной партии (УНП). В марте 1917-го - организатор «Украинского войскового клуба имени гетмана Павла Полуботка» (sic!) - инструмента, при помощи которого, путём «украинизации армии», удалось достаточно успешно её развалить. Чем, в частности, страна была ввернута в пучину братоубийственной Гражданской войны.
Ним, Михновским, был собран и «полк имени гетмана Полуботка» - который отличился, впрочем, исключительно мятежами в тылу, а быв отправлен на Румынский фронт, при соприкосновении с противником разбежался – состоянием на 9 февраля 1918 под его знамёнами оставалось всего 5 человек.
Сам основатель «Украинского войскового клуба имени гетмана Павла Полуботка» 3 мая 1924 года повесился в Киеве в саду у столь же активного участника украинского национального движения Владимира Михайловича Шемета.
.
***
.
Ну и что? Хотя «ветер не всегда возвращается на круги своя, но скверный ветер на скверные круги возвращается очень часто», - заметил классический историк. «Ветер Полуботка» вновь пронёсся над Украиной почти сто лет спустя, при президенте Викторе Ющенко. Тогда, в 2010 году, было достаточно широко отмечено 350-летие со дня рождения «гетьмана, который отстаивал независимость Украины», и был якобы замучен за это «в катівнях (застенках) Петропавлівської фортеці Петербурга». Чуть раньше, при Л.Д. Кучме, Нацбанк Украины ввёл, 29 января 2003 года, в оборот монету «Павло Полуботок» (в серии «Герої козацької доби»). На официальном сайте Нацбанка Украины о ней сказано: «Присвячена наказному гетьману Лівобережної України Павлу Полуботку (бл.1660 - 1724 рр.), який стояв на чолі верхівки української старшини та виступав проти обмеження автономії України, за відновлення гетьманства та ліквідацію Малоросійської колегії. За організацію опозиційної діяльності був ув`язнений у Петропавлівській фортеці, де й помер…».
.
Кому, получается, нужна правда? Кто, окромя как о Полуботке, всплакнёт и по убитым по его распоряжению «неудобным свидетелям»? Кто пожалеет бывших казаков, обращённых Полуботком в посполитые, рубашки которых истлела от пота на его, Полуботка, «грунтах», ради приобретения очередного «кубка малого, травчатого, вызолоченного», либо ещё одной «запоны на шнурке шоуковом зеленом», с «камушками»? Да никто. Как тогда, так и теперь.
.
А действительно ли Полуботок был «борец»? Отнюдь. Никогда и ни в чём. Здесь вряд ли стоит акцентировать внимание на сугубо сервильных формах обращения Полуботка к царю - «по понятиям» того времени все были «рабы», и только Екатерина Великая полстолетия спустя заменила эту формулу на «верноподданный». Мазепа, как известно, в своих обращениях не чуждался называть себя «верным псом». Но и Полуботок пытался превзойти прочих в угодливости: в одном из своих имений он воздвиг памятник: колонну, на ней ядро, а по четырём сторонам постамента красовались четыре буквы «П», что долженствовало означать «Павел Полуботок – Петру Первому» (заметку о столь примечательном монументе опубликовал в своё время журнал «Украина»; ныне, «во времена незалежности», памятник был разрушен - абы не компроментировал «борца за вольности», видимо).
.
***
.
Нам остаётся в завершение сообщить, для полноты картины, некоторые сугубо технические детали о создании скандального «полотна». Неизданный, насколько известно, дневник дочери младшей художника, Юлии, весьма скупо освещает этот момент: «Начата была у него еще жанровая картина на исторический сюжет: «Петр I в темнице у Гетмана Полуботка». Натурщиком для фигуры гетмана служил Запольский, и даже в лице гетмана чувствовались черты лица Запольского. Для Петра служили моделью несколько лиц, один из них - некто Ахшарумов (музыкант)».
В одной из книг самого именитого полтавского историка - И. Ф. Павловского, «К истории полтавского дворянства», о нём, Запольском, упоминается лишь раз, как о «председателе полтавской уездной [земской] управы». Личность была, видимо, ничем не примечательная, ибо даже отчества его Иван Францевич не отыскал: «Н. Запольский», вот и всё. На картине Волкова представляет он, видимо, лишь самого себя: на самом деле «полковник Полуботок был дороден весьма и волосом рус», - как явствует, в частности, из доклада майора Лейб-гвардии Измайловского полка Шипова, посланного с неким поручением в Малороссию в 1734 году, и опрашивавших многих лично знавших Полуботка свидетелей.
.
Что-до Ахшарумова, то с ним совсем другая история. Дмитрий Владимирович родился 8 сентября 1864 года в Полтаве. Воспитывался в «петровской-полтавской военной гимназии» (так одно время назывался этот знаменитый кадеский корпус), затем в Николаевском кавалерийском училище. Ещё будучи в училище, увлёкся музыкой. «Занимался, - пишет историк, по классу скрипки у проф. Краснокутского, у проф. Ауэра, а в 1885 г. отправился в Вену для усовершенствования в музыке, а затем в Париж».
На артистическом поприще начинал в качестве солиста. Дал около 200 концертов, совершив большие концертные турне по Германии и России. Осев в Полтаве, организовал, в 1908 году, симфонический оркестр. Первым в России стал организовывать гастроли подобного коллектива: до 1911 года устроил 6 таких поездок и дал 258 концертов в разных городах Империи.
По инициативе Д.В. Ахшарумова в 1909 году в Полтаве было открыто отделение Императорского Русского Музыкального Общества. А ещё раньше, в 1902-м, организованы музыкальные классы, два года спустя переименованные в музыкальное училище, «директором которого он состоит до ныне» (время издания книги И.Ф. Павловского, из которой нами взяты эти сведения – 1912 год, - прим. автора). Уточним, что в созданном ним училище, здравствующем и поныне, о его основателе ничего не знают; носит оно имя гораздо более национально-удобного Н.В. Лысенко.
Добавим, что Дмитрий Владимирович Ахшарумов обладал несомненным внешним сходством с императором Петром Великим, о чём знал, и чем, по словам современников, очень гордился.
.
***
.
Сам Василий Алексеевич Волков, дослужившийся в итоге до чина статского советника (V класс по «Табели о рангах», почти генерал) умер в Полтаве 22 апреля 1907 года, от сердечной астмы, и был похоронен на Монастырском кладбище Полтавского Крестовоздвиженского монастыря. Монастырь был «упразднён», как стыдливо пишет о том справочное издание, в 1923 году. В этом же году, к слову говоря, прекратило своё существование и «утратившее свою былую привлекательность и востребованность» Товарищество передвижных выставок, где в своё время нашумела картина Волкова «Пётр І посещает гетмана Полуботка…»
Монастырское кладбище, где упокоилось за 273 года существования обители множество достойных людей, было варварски уничтожено; исчезла, таким образом, навеки и могила В.А. Волкова. Из обломков надгробий удалось в настоящее время составить лишь крохотную мемориальную стелу. Имени Василия Алексеевича, к слову говоря, на ней нет.
.
Изображение: Художники-передвижники. Фото 1886 г.
