Ностальгия по прошлому

Ностальгия
Привычка всматриваться, подмечать детали, прислушиваться, сравнивать – становится профессией. У писателя первое дело, услышал новое словцо – тут же запиши, не запишешь сейчас, фраза легким сквознячком улетит, раствориться в воздухе, как и не было ее, сочной, яркой, живой. И потом – память, без емкой памяти, откликающейся на звуки, мелодии, запахи, не возникают картинки из прошлого.
Слово «ностальгия» состоит из двух частей (от греч. nostos – возвращение и älgos – боль). Ностальгия не только боль по утраченной родине, по которой тосковали в эмиграции русские люди В.Набоков, Ф.Шаляпин, И.Бунин, А.Куприн и другие, она связана с воспоминаниями о прошлом. Стала собирать и записывать приметы недавнего общего прошлого, исчезнувшего во времени. Исчезло во времени не значит из нашей памяти. Если читатели откликнуться, буду рада пополнить свою коллекцию nostalgi.
Времена меняются, меняют нас, незаметно для себя мы становимся другими.
Подъезды тогда были круглосуточно открыты, двери распахнуты, как душа у веселого гуляки, заходи любой человек. И заходили. Поздним сырым вечером влюбленные парочки укрывались у теплой батареи, на низком подоконнике. Обычно в свои подъезды не шли, манили чужие двери, пройдет какой-то сосед со второй смены, что-то буркнет – не курите, не шумите, сидите тихо.
Сегодня подъезды задраены металлическими дверями с кодовыми замками, как подводные лодки, пройдут только свои. Нечего чужакам шляться по подъездам. Домой, домой, домой…
Старые фильмы свидетельствуют: улицы были переполнены прохожими, главные пешеходные проспекты бурлили людьми, спешащими, праздными, скучающими. Ходили, гуляли, встречались, провожались, перемещались, назначали свидания в любимых местах на бульварах, у входа в парк, в кинотеатр, на стадион.
Сегодня городские улицы опустели, как и общественный транспорт. В вечернее время освещенные полупустые троллейбусы и автобусы напоминают странные движущиеся объекты –  космических пришельцев. Мы пересели в частные авто, стали независимы, ценим свое и чужое время. Улицы в часы пик напоминают огромную живую змею, она движется, дышит парами, блестит, кажется, никогда не остановится.
Лавочки у подъезда – излюбленное место бабушек-старушек, их обязательный стратегический объект наблюдений: кто, с кем, когда. Мимо не пройти, облучают, как аппарат рентген.
Сегодня многие жильцы знают, настрадались от поздних посиделок под своими окнами не своих соседей. Чужие прохожие, застряв на лавочках, ведут себя бесцеремонно, вызывающе, нарываются на конфликт: брань, громкие крики, пьяные голоса. Поэтому лавочки спиливают, убирают с глаз подальше в старых дворах. Прежде знали, как вести себя во дворе, после одиннадцати – уже никого, разве что забредет  одинокая парочка, но те сидели молчаливо, тайно и беззвучно, только прижимаются друг к другу. Никакого нахальства.
Небритость мужчин. Еще не так давно с трехдневной щетиной невозможно было представить служащего, врача, бухгалтера, учителя, диктора телевидения. Грузчик, забулдыга, дворник, сантехник из ЖЭКа, загулявший моряк с корабля, сосед с перепою – нормально, с кем не бывает. Проспится, протрезвеет, за ум возьмется, утром намылит кисточку, опустит в кипяток, бреется, насвистывает, освежится дерзким одеколоном, хорош, чист, глаз горит.
Сегодня небритый мужчина  встречается через раз. Стало модным и будничным ходить с небрежной растительностью, этим грешат многие, от юношей до седых старцев. Женщины уверяют, в слегка обросшем, небритом мужчине есть что-то от мачо – порочное, притягательное и сексуальное. Может все дело в динамике нашей жизни.  Всем некогда. Недавно смотрела по каналу «Культура» интеллектуальную литературную передачу, отметила: из пяти присутствующих мужчин разного возраста – все пятеро несколько дней не брились. Или уже не бреются.
Деньги. Уже выросло целое поколение, которое не знает разменной мелочи. Бумажные, пластиковые, электронные…
Медяки, какие медяки! За три копейки газированная вода со сладким  сиропом, за копейку – простая шипучка. Стакан хлебного кваса в жаркий день двушка, за пять копеек – бокал.
Маленькая медная двушка, как ее искали, когда надо было позвонить из красной будки телефона-автомата. Серебро – десять, пятнадцать, двадцать копеек. Девять копеек березовый сок, десять – томатный с солью. За десять копеек билет на детский сеанс в кино, копейка коробок спичек.
Сегодня дензанки шелестят пятью нулями, тысячи, сотни тысяч, миллионы, куда подевались старые свинки-копилки…
Ткани. Наши ткани были крепкими, как танковая броня, носились долго,  пятилетками, рассчитывались не на одно поколение. Они  выгорали,  стирались бессчетное количество раз, до отвращения надоедали своей какой-то порядочностью и  трагической прочностью, не было им никакого износа, ничего им не делалось. Хоть бери ножницы и режь, чтобы мама купила обновку. Отчаянные девочки так и делали. Постоянство бывает скучным, как бесконечный осенний дождь. Наши бережливые мамы и бабушки экономили на всем, ничего не выбрасывали, распарывали старую одежду, перелицовывали, красили и шили что-то новенькое.
Сегодня состав тканей, даже отечественных, очень изменился, ГОСТы, наверное, другие. Пять-семь стирок, изделия меняются, растягиваются, просто на глазах теряют форму. А чего над ними трястись! Одежды – море, бери не хочу, на один сезон, максимум два. Шкафы забиты тряпьем, а носить нечего.
В прачечных Дома быта выдавались шестизначные номерки, их пришивали хозяйки на белье, было удобно и недорого сдавать в стирку. Приемщица возвращала накрахмаленное хрустящее белье. Бывали случаи, когда ошибались. Те номерки еще сохранились на старом постельном белье, которое отвезла на дачу. Лет тридцать назад купили стиральную машину с центрифугой, новинка отжим, похвасталась соседке по площадке. Она как-то пришла, попросила одолжить ей стиральную машину на вечер. Ее просьба не показалась тогда мне странной. Она закатила мою машину на четырех колесиках к себе домой, вернула на следующий день. Потом такая история стала повторяться. Моя подружка остроумно посоветовала – ты одолжи у нее маленький телевизор себе на кухню, у соседки два, большой и переносной, а у тебя один. Я так и сделала, попросила. Телевизор мне никто не дал, но и моя стиральная машина перестала кататься туда-сюда.
Сегодня у соседки в ванной встроена, как, наверное, у всех современные стиральные машины.
Цены на книгах. До 1990 года на твердых и мягких книжных обложках выбиты цены – 45 коп., 1руб. 20 коп., 2руб.10коп… Книжки-малышки «Детгиз» по  2, 5, 10 коп. В том знаке-ценнике чувствуется время, его незыблемость, стабильность, постоянство, как клеймо на драгоценных металлах. Проба на золотых изделиях 585, на серебряных 875… Увы, книги давно уже не представляют ценность, в новом мире  можно обходиться без художественных книг. И обходятся.
Сегодня цены исчезли на обложках книг, как и те баснословные, невероятные  тиражи. Скромным считался тираж в 50 т.экз., книга М.Пришвина «Зеленый шум» белорусского издательства «Художественная литература» 1982г. – 500т.экз. Тиражи В.Быкова, И.Шамякина доходили до 800 т.экз., и даже до миллиона. И невозможно было насытить читательский спрос, очереди за книгами занимали с ночи. Допускаю, что не все читали, но в каждом доме книги ценились, их собирали. Фраза «книга – лучший подарок» была наполнена смыслом, а  не только рекламным слоганом.
Конопля. Открыла домашнюю книгу «Лекарственные растения» 1970г. Страница 467», читаю «Конопля посевная. «Возделывается преимущественно в южной части Белоруссии, как сорное иногда встречается у жилья и около дорог. В СССР культивируется в средней полосе и в южных областях европейской части, известна как одичалая в Поволжье и Западной Сибири (Алтай). Текстильное и  масляничное (пищевое, кормовое и техническое) растение. Плоды конопли посевной содержат жирное масло, белковые вещества, смолу, витамин К, следы алкалоидов; трава обладает антибиотическим действием. Плоды растирают с водой до образования эмульсии и пьют при заболеваниях почек, циститах, простатитах; делают припарки из цветков (мужских и женских) при переломах кости; продуктами сухой перегонки плодов смазывают раны; делают ванны из распаренной травы при ревматизме; сок из травы употребляют как слабительное; эмульсию из семян пьют кормящие матери для прибавления молока…»
Наверное, в народной медицине на протяжении столетий сохранялись и передавались бабками-знахарками тайные знания. Антибиотики завоюют мир в ХХ веке. К конопле у меня было отношение чисто книжное, из школьных учебников по истории помнила, что из растения делали пеньку на веревки, плели лапти, жали конопляное масло. Мак шел исключительно в булки и пироги. Может это другая конопля?
В новое время общество столкнулось с новой проблемой – наркоманией, нас уже просветили, что это за беда.
Газетные киоски союзпечати были именно газетными, в полупустых стеклянных витринах выставлялись газеты, журналы, книги. Не всегда получалось выписать любимые газеты, был лимит на Литературку, популярные журналы «Новый мир», «Огонек», «Юность»,  «Журналист», охотились за ними в киосках, иногда везло. В конце 80-х появилась первая цветная газета «Собеседник», еженедельник с налетом информационной желтизны и откровений публичных людей. Газету сметали за несколько минут. Киоскер, понятное дело один-два экземпляра оставляла для себя, для своих знакомых. Шутили. В «Правде» нет известий, в «Известиях» правды, «Труд» за 2 копейки. Московский поезд приходил рано утром, у киоска уже томилась очередь, люди терпеливо ждали, переминались с ноги на ногу, живо обменивались последними политическими новостями, тогда с экранов телевизоров шли долгие прямые эфиры съездов и заседаний  Верховных Советов. Начался парад выхода республик из Союза.
Сегодня киоски завалены косметикой, хозтоварами, игрушками, изданиями с кроссвордами, астрологией, кулинарными рецептами, одноразовыми любовными романами в мягких обложках, прочитал – тут же забыл. За ними  еще надо постараться разглядеть газеты.
Очереди тогда и сейчас – разные по понятиям, ощущениям. В советских очередях проходила немалая часть жизни. Они уже даже не раздражали, вечный вопрос – «что дают?» стал паролем. Очереди за всем входили в привычку, ожидание закаляло, появлялось какое-то философски спокойное отношение, понимание обреченности и даже созерцательности: все пройдет, пройдет и это.
Сегодня очередь к кассе в пять человек – уже как наказание, беда, внутри вспыхивает нетерпение, глаза ищут варианты, как бы быстрей проскочить.
Жизнь наша по обывательски обыденна, до автоматизма скучна в своих повторяющихся сюжетах: ежедневное и привычное – «дом-работа-дом», не проскочить бы остановки. Бежим, бежим по знакомому кругу, за окном сменяются сезоны, после зимы обязательно приходит весна. И все-то мы знаем заранее, что было вчера, что будет завтра, послезавтра, жизнь просчитана как расписание поезда.
…Времена меняют нас, в лучшую, в худшую сторону, не берусь судить. Человек очень подвижное, переменчивое существо, знаю одно – мы учимся приспосабливаться, значит, выживать.
Времена не выбирают,
В них живут и умирают.
Большей пошлости на свете
Нет, чем клянчить и пенять.
Будто можно те на эти,
Как на рынке, поменять.
Что ни век, то век железный.
Но дымится сад чудесный,
Блещет тучка; я в пять лет
Должен был от скарлатины
Умереть, живи в невинный
Век, в котором горя нет… А.Кушнер
http://www.poet-premium.ru/laureaty/kushner_stihi.html
Привычка всматриваться, подмечать детали, прислушиваться, сравнивать – становится профессией. У писателя первое дело, услышал новое словцо – тут же запиши, не запишешь сейчас, фраза легким сквознячком улетит, растворится в воздухе, как и не было ее, сочной, яркой, живой. И потом – память, без емкой памяти, откликающейся на звуки, мелодии, запахи, не возникают картинки из прошлого.
Слово «ностальгия» состоит из двух частей (от греч. nostos – возвращение и älgos – боль). Ностальгия не только боль по утраченной родине, по которой тосковали в эмиграции русские люди В.Набоков, Ф.Шаляпин, И.Бунин, А.Куприн и другие, она связана с воспоминаниями о прошлом. Стала собирать и записывать приметы недавнего общего прошлого, исчезнувшего во времени. Исчезло во времени не значит из нашей памяти. Если читатели откликнуться, буду рада пополнить свою коллекцию nostalgi.
.
Времена меняются, меняют нас, незаметно для себя мы становимся другими.
.
Подъезды тогда были круглосуточно открыты, двери распахнуты, как душа у веселого гуляки, заходи любой человек. И заходили. Поздним сырым вечером влюбленные парочки укрывались у теплой батареи, на низком подоконнике. Обычно в свои подъезды не шли, манили чужие двери, пройдет какой-то сосед со второй смены, что-то буркнет – не курите, не шумите, сидите тихо.
Сегодня подъезды задраены металлическими дверями с кодовыми замками, как подводные лодки, пройдут только свои. Нечего чужакам шляться по подъездам. Домой, домой, домой…
.
Старые фильмы свидетельствуют: улицы были переполнены прохожими, главные пешеходные проспекты бурлили людьми, спешащими, праздными, скучающими. Ходили, гуляли, встречались, провожались, перемещались, назначали свидания в любимых местах на бульварах, у входа в парк, в кинотеатр, на стадион.
Сегодня городские улицы опустели, как и общественный транспорт. В вечернее время освещенные полупустые троллейбусы и автобусы напоминают странные движущиеся объекты –  космических пришельцев. Мы пересели в частные авто, стали независимы, ценим свое и чужое время. Улицы в часы пик напоминают огромную живую змею, она движется, дышит парами, блестит, кажется, никогда не остановится.
.
Лавочки у подъезда – излюбленное место бабушек-старушек, их обязательный стратегический объект наблюдений: кто, с кем, когда. Мимо не пройти, облучают, как аппарат рентген.
Сегодня многие жильцы знают, настрадались от поздних посиделок под своими окнами не своих соседей. Чужие прохожие, застряв на лавочках, ведут себя бесцеремонно, вызывающе, нарываются на конфликт: брань, громкие крики, пьяные голоса. Поэтому лавочки спиливают, убирают с глаз подальше в старых дворах. Прежде знали, как вести себя во дворе, после одиннадцати – уже никого, разве что забредет  одинокая парочка, но те сидели молчаливо, тайно и беззвучно, только прижимаются друг к другу. Никакого нахальства.
.
Небритость мужчин. Еще не так давно с трехдневной щетиной невозможно было представить служащего, врача, бухгалтера, учителя, диктора телевидения. Грузчик, забулдыга, дворник, сантехник из ЖЭКа, загулявший моряк с корабля, сосед с перепою – нормально, с кем не бывает. Проспится, протрезвеет, за ум возьмется, утром намылит кисточку, опустит в кипяток, бреется, насвистывает, освежится дерзким одеколоном, хорош, чист, глаз горит.
Сегодня небритый мужчина  встречается через раз. Стало модным и будничным ходить с небрежной растительностью, этим грешат многие, от юношей до седых старцев. Женщины уверяют, в слегка обросшем, небритом мужчине есть что-то от мачо – порочное, притягательное и сексуальное. Может все дело в динамике нашей жизни.  Всем некогда. Недавно смотрела по каналу «Культура» интеллектуальную литературную передачу, отметила: из пяти присутствующих мужчин разного возраста – все пятеро несколько дней не брились. Или уже не бреются.
.
Деньги. Уже выросло целое поколение, которое не знает разменной мелочи. Бумажные, пластиковые, электронные…
Медяки, какие медяки! За три копейки газированная вода со сладким  сиропом, за копейку – простая шипучка. Стакан хлебного кваса в жаркий день двушка, за пять копеек – бокал.
Маленькая медная двушка, как ее искали, когда надо было позвонить из красной будки телефона-автомата. Серебро – десять, пятнадцать, двадцать копеек. Девять копеек березовый сок, десять – томатный с солью. За десять копеек билет на детский сеанс в кино, копейка коробок спичек.
Сегодня дензанки шелестят пятью нулями, тысячи, сотни тысяч, миллионы, куда подевались старые свинки-копилки…
.
Ткани. Наши ткани были крепкими, как танковая броня, носились долго,  пятилетками, рассчитывались не на одно поколение. Они  выгорали,  стирались бессчетное количество раз, до отвращения надоедали своей какой-то порядочностью и  трагической прочностью, не было им никакого износа, ничего им не делалось. Хоть бери ножницы и режь, чтобы мама купила обновку. Отчаянные девочки так и делали. Постоянство бывает скучным, как бесконечный осенний дождь. Наши бережливые мамы и бабушки экономили на всем, ничего не выбрасывали, распарывали старую одежду, перелицовывали, красили и шили что-то новенькое.
Сегодня состав тканей, даже отечественных, очень изменился, ГОСТы, наверное, другие. Пять-семь стирок, изделия меняются, растягиваются, просто на глазах теряют форму. А чего над ними трястись! Одежды – море, бери не хочу, на один сезон, максимум два. Шкафы забиты тряпьем, а носить нечего.
.
В прачечных Дома быта выдавались шестизначные номерки, их пришивали хозяйки на белье, было удобно и недорого сдавать в стирку. Приемщица возвращала накрахмаленное хрустящее белье. Бывали случаи, когда ошибались. Те номерки еще сохранились на старом постельном белье, которое отвезла на дачу. Лет тридцать назад купили стиральную машину с центрифугой, новинка отжим, похвасталась соседке по площадке. Она как-то пришла, попросила одолжить ей стиральную машину на вечер. Ее просьба не показалась тогда мне странной. Она закатила мою машину на четырех колесиках к себе домой, вернула на следующий день. Потом такая история стала повторяться. Моя подружка остроумно посоветовала – ты одолжи у нее маленький телевизор себе на кухню, у соседки два, большой и переносной, а у тебя один. Я так и сделала, попросила. Телевизор мне никто не дал, но и моя стиральная машина перестала кататься туда-сюда.
Сегодня у соседки в ванной встроена, как, наверное, у всех современные стиральные машины.
.
Цены на книгах. До 1990 года на твердых и мягких книжных обложках выбиты цены – 45 коп., 1руб. 20 коп., 2руб.10коп… Книжки-малышки «Детгиз» по  2, 5, 10 коп. В том знаке-ценнике чувствуется время, его незыблемость, стабильность, постоянство, как клеймо на драгоценных металлах. Проба на золотых изделиях 585, на серебряных 875… Увы, книги давно уже не представляют ценность, в новом мире  можно обходиться без художественных книг. И обходятся.
Сегодня цены исчезли на обложках книг, как и те баснословные, невероятные  тиражи. Скромным считался тираж в 50 т.экз., книга М.Пришвина «Зеленый шум» белорусского издательства «Художественная литература» 1982г. – 500т.экз. Тиражи В.Быкова, И.Шамякина доходили до 800 т.экз., и даже до миллиона. И невозможно было насытить читательский спрос, очереди за книгами занимали с ночи. Допускаю, что не все читали, но в каждом доме книги ценились, их собирали. Фраза «книга – лучший подарок» была наполнена смыслом, а  не только рекламным слоганом.
.
Конопля. Открыла домашнюю книгу «Лекарственные растения» 1970г. Страница 467», читаю «Конопля посевная. «Возделывается преимущественно в южной части Белоруссии, как сорное иногда встречается у жилья и около дорог. В СССР культивируется в средней полосе и в южных областях европейской части, известна как одичалая в Поволжье и Западной Сибири (Алтай). Текстильное и  масляничное (пищевое, кормовое и техническое) растение. Плоды конопли посевной содержат жирное масло, белковые вещества, смолу, витамин К, следы алкалоидов; трава обладает антибиотическим действием. Плоды растирают с водой до образования эмульсии и пьют при заболеваниях почек, циститах, простатитах; делают припарки из цветков (мужских и женских) при переломах кости; продуктами сухой перегонки плодов смазывают раны; делают ванны из распаренной травы при ревматизме; сок из травы употребляют как слабительное; эмульсию из семян пьют кормящие матери для прибавления молока…»
Наверное, в народной медицине на протяжении столетий сохранялись и передавались бабками-знахарками тайные знания. Антибиотики завоюют мир в ХХ веке. К конопле у меня было отношение чисто книжное, из школьных учебников по истории помнила, что из растения делали пеньку на веревки, плели лапти, жали конопляное масло. Мак шел исключительно в булки и пироги. Может это другая конопля?
В новое время общество столкнулось с новой проблемой – наркоманией, нас уже просветили, что это за беда.
.
Газетные киоски союзпечати были именно газетными, в полупустых стеклянных витринах выставлялись газеты, журналы, книги. Не всегда получалось выписать любимые газеты, был лимит на Литературку, популярные журналы «Новый мир», «Огонек», «Юность»,  «Журналист», охотились за ними в киосках, иногда везло. В конце 80-х появилась первая цветная газета «Собеседник», еженедельник с налетом информационной желтизны и откровений публичных людей. Газету сметали за несколько минут. Киоскер, понятное дело один-два экземпляра оставляла для себя, для своих знакомых. Шутили. В «Правде» нет известий, в «Известиях» правды, «Труд» за 2 копейки. Московский поезд приходил рано утром, у киоска уже томилась очередь, люди терпеливо ждали, переминались с ноги на ногу, живо обменивались последними политическими новостями, тогда с экранов телевизоров шли долгие прямые эфиры съездов и заседаний  Верховных Советов. Начался парад выхода республик из Союза.
Сегодня киоски завалены косметикой, хозтоварами, игрушками, изданиями с кроссвордами, астрологией, кулинарными рецептами, одноразовыми любовными романами в мягких обложках, прочитал – тут же забыл. За ними  еще надо постараться разглядеть газеты.
.
Очереди тогда и сейчас – разные по понятиям, ощущениям. В советских очередях проходила немалая часть жизни. Они уже даже не раздражали, вечный вопрос – «что дают?» стал паролем. Очереди за всем входили в привычку, ожидание закаляло, появлялось какое-то философски спокойное отношение, понимание обреченности и даже созерцательности: все пройдет, пройдет и это.
Сегодня очередь к кассе в пять человек – уже как наказание, беда, внутри вспыхивает нетерпение, глаза ищут варианты, как бы быстрей проскочить.
Жизнь наша по обывательски обыденна, до автоматизма скучна в своих повторяющихся сюжетах: ежедневное и привычное – «дом-работа-дом», не проскочить бы остановки. Бежим, бежим по знакомому кругу, за окном сменяются сезоны, после зимы обязательно приходит весна. И все-то мы знаем заранее, что было вчера, что будет завтра, послезавтра, жизнь просчитана как расписание поезда.
.
…Времена меняют нас, в лучшую, в худшую сторону, не берусь судить. Человек очень подвижное, переменчивое существо, знаю одно – мы учимся приспосабливаться, значит, выживать.
.
Времена не выбирают,
В них живут и умирают.
Большей пошлости на свете
Нет, чем клянчить и пенять.
Будто можно те на эти,
Как на рынке, поменять.
Что ни век, то век железный.
Но дымится сад чудесный,
Блещет тучка; я в пять лет
Должен был от скарлатины
Умереть, живи в невинный
Век, в котором горя нет… А.Кушнер
.
5
1
Средняя оценка: 2.82593
Проголосовало: 270