Батюшка с мольбертом

Батюшка с мольбертом

Как художник отец Герасим был удостоен чести расписывать храм Христа Спасителя, а как священник – права ношения митры.

Александр АЛИЕВ

Ссыльные

Все, кто знал его, говорили, что батюшка постоянно пребывает в молитве. Долгая жизнь отца Герасима была наполнена радостью и горем, взлётами и падениями, но батюшка неизменно повторял: «Молиться. С благодарностью! С благодарностью за всё то, что получил, чего удостоился».

…Сама судьба сулила Герасиму пойти по художественной стезе. Его отец Пётр Иванович Иванов был известным на всю Россию резчиком по дереву, хозяином большой московской мастерской. Он получал много заказов, в том числе и от Троице-Сергиевой Лавры. Но когда Герасиму исполнилось три года, новые власти объявили отца «буржуйским частником» и лишили всего имущества.

Семья оказалась в далеком Бийске без поддержки, без средств к существованию. Ко всем бедам добавилось известие о том, что отец погиб где-то на Гражданской войне. Дед по матери, коренной москвич, сумел разыскать дочь с детьми и вывезти их обратно в столицу.

Жить пришлось в тёмном сыром полуподвале на Большой Черкизовской улице, где не было воды, а удобства находились во дворе. Но это всё равно был дом – собственный дом, и мать Герасима сумела создать здесь чистый, ухоженный и духовно наполненный мирок. В переднем углу она развесила иконы – с лампадками, свечами, и в каморке сразу стало светлее.

Храм детства

Своего сына Агриппина Герасимовна воспитывала в горячей вере к Богу. В своё время она окончила церковно-приходскую школу и часто пересказывала мальчику отрывки из Священного Писания. Герасим уже с малолетстваа знал, что нет ничего страшнее греха и ничего прекраснее благодати Божией.

Семья часто ходила в церковь Петра и Павла на Преображенской площади. Герасим, став уже взрослым, всегда тепло относился к этому храму – с ним было связано много детских воспоминаний. Но в 1964 году из-за расширения площади его решили снести.

«Я помню, как ломали эту церковь, - с горечью рассказывал батюшка. – Храм сначала обнесли забором, потом ослабили фундамент и начали ломать. Прихожанам ничего вынести из храма не позволили. Там такие красивые куранты были, люди за них деньги предлагали, не помогло – всё разрушили».

Этой церкви суждено было стать последней из уничтоженных в Москве, но сейчас храм, по счастью, восстановлен.

Любимое дело

В детстве Герасим любил лепить различные фигурки. Самым подходящим материалом для крохотных пальцев был хлебный мякиш. Из него легко получались кошки, затем лошади с телегами, медведи, стоящие в рост, рыбаки с удочками.

Позднее на уроках в школе пальцы сами тянулись к принесённому из дома ломтю хлеба и, пока учитель объяснял урок, что-нибудь лепили под партой. А дома Герасим не раз получал подзатыльник от матери, когда она находила очередное художество на старых отсохших обоях.

Его неудержимо тянуло ко всем, кто что-нибудь лепил или красил: к пекарям, изготовлявшим баранки и бублики, к малярам, обновлявшим заборы к очередному революционному празднику. На их работу он мог глядеть часами.

После шестого класса Герасиму пришлось уйти из школы: учёба ему давалось нелегко, а матери нужен был помощник по хозяйству. Тогда он уже твёрдо решил, что будет художником. В этом желании его поддержал живописец Михаил Егоров, который согласился бесплатно заниматься со способным юношей.

В 1936 году Иванов задумал поступать в Изостудию ВЦСПС, организованную Константином Юоном - учеником Валентина Серова. Туда стекались отовсюду: хотели прикоснуться к настоящей Школе.

«Я как увидел там художников со своими полотнами, понял – не примут, - вспоминал впоследствии отец Герасим. – Куда я со своими штучками! Дома сижу, рисую, а мне – да брось ты это, не выходит у тебя ничего. Куда ты лезешь! Дрожал, боясь показать Юону свои работы, сделанные в подвальном клоповнике, тем более что рядом поступали в Училище уже взрослые, маститые, с огромными прекрасными картинами. Но они, как я тогда рассуждал, художники. И взрослые. Чего же их учить-то! Помню – комиссия. Там сидят старики – Юон, Машков, Мешков, Мухина. Все сидят такие важные. Студия очень хорошая была. В то время одна на всю Москву».

Однако Господь не оставил Герасима. Взяли его. Когда юноша увидел в списках свою фамилию – радости его не было предела. И в самом скором времени он становится одним из лучших учеников.

На перекрёстках судьбы

В 1939 году обучение в Изостудии было завершено, и Герасим стал искать заработок по профессии. После недолгой работы на рекламной фабрике, где он  рисовал эскизы для конфетных обёрток,  удалось устроиться в Музей-усадьбу «Кусково». Там он взялся делать копию портрета знаменитой крепостной актрисы Параши Жемчуговой, недописанную предыдущим художником. Работа оказалась очень удачной, и Иванову предложили скопировать также и портрет Парашиной подруги, балерины Татьяны Шлыковой-Гранатовой. И с этим заданием он справился блестяще.

Вскоре, однако, последовал призыв в армию. А там и война… Но на фронт Иванов так и не попал - служил сначала в Москве, в Хамовнических казармах, а затем в Горьком, в 6-м учебном автомобильном полку. Бои там, конечно же, не велись, но под бомбёжки попадать приходилось.

Сослуживцем Герасима оказался Павел Голубцов, художник-реставратор с высшим образованием. Вместе они рисовали плакаты патриотического содержания, оформляли стенгазеты и ленинские уголки. Но настоящее их сближение произошло уже после войны, когда они стали работать оформителями на одной из выставок.

Видя неподдельный интерес Герасима к старинной иконописи и его искреннюю веру, Павел Александрович посоветовал другу ехать в Белоруссию, где можно было попробовать свои силы в реставрации и росписи храмов – мол, там бедные приходы, и опыт приобретёшь, и людям поможешь. В Белоруссии Герасим познакомился с двумя братьями-священниками Базилевичами. Один из них, отец Борис, убедил Иванова поступать в семинарию в Загорске. И вот в 1951 году в возрасте тридцати трёх лет Герасим становится семинаристом.

Города и храмы

На выпускном экзамене в 1954 году комиссия поначалу склонялась к тому, чтобы оставить Иванова художником при Патриархии. Но по Промыслу Божию судьба Герасима сложилась иначе. Тогда среди экзаменаторов оказались протопресвитер Николай Колчицкий и Павел Александрович Голубцов, который к тому времени окончил Духовную академию и стал архимандритом Сергием. Колчицкому, настоятелю храма Богоявления в Елохове, как раз требовались иконописцы для росписи Елоховского кафедрального собора, и он предложил кандидатуру Иванова. Архимандрит Сергий поддержал его.

Герасим был по-настоящему счастлив. Расписывать главный в ту пору храм Москвы - что для православного художника может быть дороже! С той поры его путь определился раз и навсегда.

Сколько храмов, сколько иконостасов разных эпох и стилей, сколько художественных почерков прошло перед его глазами! Постепенно Герасим стал опытным профессионалом. И тут ему весьма пригодилась спортивная подготовка, которую он получил в детстве, играя в футбол: до самых преклонных лет он с необычайной ловкостью умел лазить по строительным лесам.

…Закончив работу в Елоховском соборе, Иванов начинает роспись храмов Псково-Печёрского монастыря.  Эта обитель особенно полюбилась отцу Герасиму – потом он будет часто приезжать сюда и подолгу тут оставаться. Ведь с тамошним наместником  – архимандритом Алипием (Вороновым) их связывала давняя дружба, они вместе учились в Изостудии ВЦСПС.

Расписал он и приходскую церковь Сорока мучеников Севастийских в Печорах.

Следующая большая работа - кафедральный Свято-Троицкий собор в Перми. Здесь Герасим Иванов создал более двухсот фресок. В то время настоятелем храма был протоиерей Михаил Луканян, хорошо образованный и тонкий человек. После революции он эмигрировал во Францию, но не смог прижиться на чужбине и вернулся. Его опыт и знания очень помогли тогда Герасиму. Отец Михаил хотел расписать храм непременно в васнецовском стиле, и художник специально ездил в Киев, чтобы изучить фрески Владимирского собора.

В конце 1960-х годов настоятель храма Всех Святых на Соколе отец Аркадий Станько обратился к Герасиму Иванову с просьбой исправить ошибки его коллег по иконописному цеху – переписать некоторые фрески храма. Герасим начал работу с подкупольного пространства. Когда он снял старый живописный слой, перед ним раскрылись оригинальные росписи XVIII века. Это было всё равно, что найти клад…

Постепенно художник обновил фрески целиком, и храм буквально преобразился. Выдающийся реставратор и искусствовед Н.Н. Померанцев крайне высоко оценил эту работу, назвав Иванова настоящим профессионалом.

Сам же Герасим, пожалуй, больше других любил свои росписи в чудесном московском деревянном храме Спаса Преображения в Богородском, где он  венчался и крестил свою дочь.

Новая жизнь

В 1971 году, спустя почти двадцать лет после окончания семинарии, Герасим Иванов был рукоположен во дьяконы. Началась новая жизнь. Сначала он служил в церкви Святителя Николая на Рогожском кладбище, а затем, став иереем, - в Елоховском соборе.

Нагрузки, разумеется, прибавилось, но живописи отец Герасим не оставил - он принял участие в реставрации почти всех столичных храмов, плодотворно сочетая труд иконописца и труд священника. По признанию батюшки, этот период был самым счастливым в его жизни.

Через восемнадцать лет отца Герасима перевели в Богородице-Рождественский женский монастырь. Впрочем, монастырь – только название. Тогда, в 1992 году, здесь не было ничего, кроме насквозь продуваемых стен и гор мусора. «Будет! Сделаем. С Божьей помощью всё устроится», - сказал отец Герасим и принялся восстанавливать святую обитель. Был строителем, иконописцем, а кроме того - исповедником у приехавших в монастырь монахинь с настоятельницей.

А тут подоспело и новое поручение - подновлять ветшающие фрески Успенского храма Новодевичьего монастыря. Трудиться приходилось между службами. С самого утра спешил в Новодевичий, затем на богослужение к себе, на Рождественку. Оттуда опять на метро и троллейбусом в монастырь, ну а к ночи - домой с тем, чтобы завтра всё повторилось. Непонятно, когда батюшка всё успевал, но он ещё писал замечательные этюды маслом и акварелью с видами церквей и портреты своих знакомых.

Да только вот ноги у него становились уже не такие быстрые, и одышка стала проявляться…

Кульминация творческого пути

В 1994 году началось воссоздание храма Христа Спасителя. Каждый, кто считал себя иконописцем, мечтал принять участие в его росписи. От желающих поистине не было отбоя.

Но отец Герасим по скромности свою кандидатуру предлагать не стал, хотя, что скрывать, втайне тоже мечтал поучаствовать в великом деле. И случилось так, что смиренного батюшку рекомендовал не кто-нибудь, а непосредственно Патриарх Алексий II: «Отца Герасима как художника я знаю. Прекрасный русский мастер. Уж он-то имеет право. И мастер иконописи, и священнослужитель. Да ещё и фронтовик. Как же без такого!»

Батюшке решено было выделить место в притворе – в месте для оглашённых, для тех, кто достоин войти в храм, но пока не достоин присутствовать на причастии. Отец Герасим, получивший «послушание» изобразить лики Иоанна Крестителя, Богоматери, Христа, Святителя Николая и благоверного князя Александра Невского, понял: это кульминация его творческого пути, лебединая песня.

«Никогда больше Господь не даст такой возможности написать Божьи лики в самом дорогом для православных людей храме… самом огромном и величественном месте моления людей... Лучшие мастера настенной иконописи вступили в спор, кто лучше, умнее и сильнее может молиться своей кистью, потому что речь шла о прикасании к одухотворённому, Божественному…Просто сделать мазок кистью – это уже честь небывалая, а тут написать шесть икон! Мне! Да за что же такая честь, Господи! Смогу ли я вынести этот дар Божий!», - рассказывал потом в волнении отец Герасим.

Старейший клирик

А возраст, к сожалению, стал брать своё. В 2002 году отца Герасима, сгорбленного, почти ослепшего, определили сверхштатным священником в храм Димитрия Солунского на Благуше, главным образом, для того, чтобы принимать исповедь.

Но этого ему было мало. И однажды отец Герасим спохватился: в его храме нет Креста-распятия! Подобному тому, старинному, что он не раз видел в небольшой старообрядческой часовне на Преображенском кладбище. И полуслепой старец снова в работе. Набросал эскиз, отдал резчику, а когда все детали были готовы, сам собрал крест и покрасил его. Ему активно помогала духовная дочь – монахиня София (Алексеева). И она же выложила подножие Креста (Голгофу) камнями, привезёнными из Иерусалима, со дна реки Иордан, с Афона и из Серафимо-Дивеевской обители.

Вскоре прихожане стали считать Распятие своей новой святыней. А Герасим тогда же образно высказался: «Этот Крест я всю жизнь делаю!»

Тогда же у батюшки возник ещё один грандиозный замысел. Приходившие к нему домой видели на подрамнике натянутое полотно. Отец Герасим писал копию картины Ивана Крамского «Христос в пустыне» в натуральную величину. Он хотел передать её в патриаршую резиденцию.

«Я её начал, чтобы испытать себя, - объяснял своё желание батюшка. - Дай попробую для себя, чтобы войти в состояние». Отцу Герасиму тогда было почти девяносто лет!

…Все годы своего служения он был открыт людям – и днём, и ночью. По свидетельству знавших его людей, батюшка был немногословен, но если уж говорил, то его слова всегда шли от сердца. Он отличался чрезвычайной организованностью, не допускал небрежности при богослужении, любил совершать Литургию торжественно и неспешно. «Запомните, сроки есть ко всему, не делайте ничего «сверх», а только то, что по силам, которые даёт Господь», - часто говаривал прихожанам отец Герасим.

Кстати, день его рождения точно неизвестен, крестили же его 17 марта – в день памяти преподобного Герасима Иорданского. Эту дату, но по старому стилю (4 марта), он и проставил в свой паспорт.

На своё девяностолетие – 17 марта 2008 года – отец Герасим сослужил Святейшему Патриарху Алексию II в Свято-Даниловом монастыре. В конце богослужения Предстоятель лично поздравил старейшего клирика Московской епархии и вручил ему Патриаршую грамоту и икону Благоверного князя Даниила.

Последнее своё служение отец Герасим совершил на Пасху 2012 года, после чего уже не вставал из-за тяжёлой болезни. Через несколько месяцев, 6 декабря, он мирно скончался и был похоронен на Преображенском кладбище.

.

Ссыльные

.

Все, кто знал его, говорили, что батюшка постоянно пребывает в молитве. Долгая жизнь отца Герасима была наполнена радостью и горем, взлётами и падениями, но батюшка неизменно повторял: «Молиться. С благодарностью! С благодарностью за всё то, что получил, чего удостоился».

…Сама судьба сулила Герасиму пойти по художественной стезе. Его отец Пётр Иванович Иванов был известным на всю Россию резчиком по дереву, хозяином большой московской мастерской. Он получал много заказов, в том числе и от Троице-Сергиевой Лавры. Но когда Герасиму исполнилось три года, новые власти объявили отца «буржуйским частником» и лишили всего имущества.

.

Семья оказалась в далеком Бийске без поддержки, без средств к существованию. Ко всем бедам добавилось известие о том, что отец погиб где-то на Гражданской войне. Дед по матери, коренной москвич, сумел разыскать дочь с детьми и вывезти их обратно в столицу.

Жить пришлось в тёмном сыром полуподвале на Большой Черкизовской улице, где не было воды, а удобства находились во дворе. Но это всё равно был дом – собственный дом, и мать Герасима сумела создать здесь чистый, ухоженный и духовно наполненный мирок. В переднем углу она развесила иконы – с лампадками, свечами, и в каморке сразу стало светлее.

.

Храм детства

.

Своего сына Агриппина Герасимовна воспитывала в горячей вере к Богу. В своё время она окончила церковно-приходскую школу и часто пересказывала мальчику отрывки из Священного Писания. Герасим уже с малолетстваа знал, что нет ничего страшнее греха и ничего прекраснее благодати Божией.

Семья часто ходила в церковь Петра и Павла на Преображенской площади. Герасим, став уже взрослым, всегда тепло относился к этому храму – с ним было связано много детских воспоминаний. Но в 1964 году из-за расширения площади его решили снести.

«Я помню, как ломали эту церковь, - с горечью рассказывал батюшка. – Храм сначала обнесли забором, потом ослабили фундамент и начали ломать. Прихожанам ничего вынести из храма не позволили. Там такие красивые куранты были, люди за них деньги предлагали, не помогло – всё разрушили».

Этой церкви суждено было стать последней из уничтоженных в Москве, но сейчас храм, по счастью, восстановлен.

.

Любимое дело

.

В детстве Герасим любил лепить различные фигурки. Самым подходящим материалом для крохотных пальцев был хлебный мякиш. Из него легко получались кошки, затем лошади с телегами, медведи, стоящие в рост, рыбаки с удочками.

Позднее на уроках в школе пальцы сами тянулись к принесённому из дома ломтю хлеба и, пока учитель объяснял урок, что-нибудь лепили под партой. А дома Герасим не раз получал подзатыльник от матери, когда она находила очередное художество на старых отсохших обоях.

Его неудержимо тянуло ко всем, кто что-нибудь лепил или красил: к пекарям, изготовлявшим баранки и бублики, к малярам, обновлявшим заборы к очередному революционному празднику. На их работу он мог глядеть часами.

После шестого класса Герасиму пришлось уйти из школы: учёба ему давалось нелегко, а матери нужен был помощник по хозяйству. Тогда он уже твёрдо решил, что будет художником. В этом желании его поддержал живописец Михаил Егоров, который согласился бесплатно заниматься со способным юношей.

В 1936 году Иванов задумал поступать в Изостудию ВЦСПС, организованную Константином Юоном - учеником Валентина Серова. Туда стекались отовсюду: хотели прикоснуться к настоящей Школе.

«Я как увидел там художников со своими полотнами, понял – не примут, - вспоминал впоследствии отец Герасим. – Куда я со своими штучками! Дома сижу, рисую, а мне – да брось ты это, не выходит у тебя ничего. Куда ты лезешь! Дрожал, боясь показать Юону свои работы, сделанные в подвальном клоповнике, тем более что рядом поступали в Училище уже взрослые, маститые, с огромными прекрасными картинами. Но они, как я тогда рассуждал, художники. И взрослые. Чего же их учить-то! Помню – комиссия. Там сидят старики – Юон, Машков, Мешков, Мухина. Все сидят такие важные. Студия очень хорошая была. В то время одна на всю Москву».

Однако Господь не оставил Герасима. Взяли его. Когда юноша увидел в списках свою фамилию – радости его не было предела. И в самом скором времени он становится одним из лучших учеников.

.

На перекрёстках судьбы

.

В 1939 году обучение в Изостудии было завершено, и Герасим стал искать заработок по профессии. После недолгой работы на рекламной фабрике, где он  рисовал эскизы для конфетных обёрток,  удалось устроиться в Музей-усадьбу «Кусково». Там он взялся делать копию портрета знаменитой крепостной актрисы Параши Жемчуговой, недописанную предыдущим художником. Работа оказалась очень удачной, и Иванову предложили скопировать также и портрет Парашиной подруги, балерины Татьяны Шлыковой-Гранатовой. И с этим заданием он справился блестяще.

Вскоре, однако, последовал призыв в армию. А там и война… Но на фронт Иванов так и не попал - служил сначала в Москве, в Хамовнических казармах, а затем в Горьком, в 6-м учебном автомобильном полку. Бои там, конечно же, не велись, но под бомбёжки попадать приходилось.

Сослуживцем Герасима оказался Павел Голубцов, художник-реставратор с высшим образованием. Вместе они рисовали плакаты патриотического содержания, оформляли стенгазеты и ленинские уголки. Но настоящее их сближение произошло уже после войны, когда они стали работать оформителями на одной из выставок.

Видя неподдельный интерес Герасима к старинной иконописи и его искреннюю веру, Павел Александрович посоветовал другу ехать в Белоруссию, где можно было попробовать свои силы в реставрации и росписи храмов – мол, там бедные приходы, и опыт приобретёшь, и людям поможешь. В Белоруссии Герасим познакомился с двумя братьями-священниками Базилевичами. Один из них, отец Борис, убедил Иванова поступать в семинарию в Загорске. И вот в 1951 году в возрасте тридцати трёх лет Герасим становится семинаристом.

.

Города и храмы

.

На выпускном экзамене в 1954 году комиссия поначалу склонялась к тому, чтобы оставить Иванова художником при Патриархии. Но по Промыслу Божию судьба Герасима сложилась иначе. Тогда среди экзаменаторов оказались протопресвитер Николай Колчицкий и Павел Александрович Голубцов, который к тому времени окончил Духовную академию и стал архимандритом Сергием. Колчицкому, настоятелю храма Богоявления в Елохове, как раз требовались иконописцы для росписи Елоховского кафедрального собора, и он предложил кандидатуру Иванова. Архимандрит Сергий поддержал его.

Герасим был по-настоящему счастлив. Расписывать главный в ту пору храм Москвы - что для православного художника может быть дороже! С той поры его путь определился раз и навсегда.

Сколько храмов, сколько иконостасов разных эпох и стилей, сколько художественных почерков прошло перед его глазами! Постепенно Герасим стал опытным профессионалом. И тут ему весьма пригодилась спортивная подготовка, которую он получил в детстве, играя в футбол: до самых преклонных лет он с необычайной ловкостью умел лазить по строительным лесам.

…Закончив работу в Елоховском соборе, Иванов начинает роспись храмов Псково-Печёрского монастыря.  Эта обитель особенно полюбилась отцу Герасиму – потом он будет часто приезжать сюда и подолгу тут оставаться. Ведь с тамошним наместником  – архимандритом Алипием (Вороновым) их связывала давняя дружба, они вместе учились в Изостудии ВЦСПС.

Расписал он и приходскую церковь Сорока мучеников Севастийских в Печорах.

Следующая большая работа - кафедральный Свято-Троицкий собор в Перми. Здесь Герасим Иванов создал более двухсот фресок. В то время настоятелем храма был протоиерей Михаил Луканян, хорошо образованный и тонкий человек. После революции он эмигрировал во Францию, но не смог прижиться на чужбине и вернулся. Его опыт и знания очень помогли тогда Герасиму. Отец Михаил хотел расписать храм непременно в васнецовском стиле, и художник специально ездил в Киев, чтобы изучить фрески Владимирского собора.

В конце 1960-х годов настоятель храма Всех Святых на Соколе отец Аркадий Станько обратился к Герасиму Иванову с просьбой исправить ошибки его коллег по иконописному цеху – переписать некоторые фрески храма. Герасим начал работу с подкупольного пространства. Когда он снял старый живописный слой, перед ним раскрылись оригинальные росписи XVIII века. Это было всё равно, что найти клад…

Постепенно художник обновил фрески целиком, и храм буквально преобразился. Выдающийся реставратор и искусствовед Н.Н. Померанцев крайне высоко оценил эту работу, назвав Иванова настоящим профессионалом.

Сам же Герасим, пожалуй, больше других любил свои росписи в чудесном московском деревянном храме Спаса Преображения в Богородском, где он  венчался и крестил свою дочь.

.

Новая жизнь

.

В 1971 году, спустя почти двадцать лет после окончания семинарии, Герасим Иванов был рукоположен во дьяконы. Началась новая жизнь. Сначала он служил в церкви Святителя Николая на Рогожском кладбище, а затем, став иереем, - в Елоховском соборе.

Нагрузки, разумеется, прибавилось, но живописи отец Герасим не оставил - он принял участие в реставрации почти всех столичных храмов, плодотворно сочетая труд иконописца и труд священника. По признанию батюшки, этот период был самым счастливым в его жизни.

Через восемнадцать лет отца Герасима перевели в Богородице-Рождественский женский монастырь. Впрочем, монастырь – только название. Тогда, в 1992 году, здесь не было ничего, кроме насквозь продуваемых стен и гор мусора. «Будет! Сделаем. С Божьей помощью всё устроится», - сказал отец Герасим и принялся восстанавливать святую обитель. Был строителем, иконописцем, а кроме того - исповедником у приехавших в монастырь монахинь с настоятельницей.

А тут подоспело и новое поручение - подновлять ветшающие фрески Успенского храма Новодевичьего монастыря. Трудиться приходилось между службами. С самого утра спешил в Новодевичий, затем на богослужение к себе, на Рождественку. Оттуда опять на метро и троллейбусом в монастырь, ну а к ночи - домой с тем, чтобы завтра всё повторилось. Непонятно, когда батюшка всё успевал, но он ещё писал замечательные этюды маслом и акварелью с видами церквей и портреты своих знакомых.

Да только вот ноги у него становились уже не такие быстрые, и одышка стала проявляться…

.

Кульминация творческого пути

.

В 1994 году началось воссоздание храма Христа Спасителя. Каждый, кто считал себя иконописцем, мечтал принять участие в его росписи. От желающих поистине не было отбоя.

Но отец Герасим по скромности свою кандидатуру предлагать не стал, хотя, что скрывать, втайне тоже мечтал поучаствовать в великом деле. И случилось так, что смиренного батюшку рекомендовал не кто-нибудь, а непосредственно Патриарх Алексий II: «Отца Герасима как художника я знаю. Прекрасный русский мастер. Уж он-то имеет право. И мастер иконописи, и священнослужитель. Да ещё и фронтовик. Как же без такого!»

Батюшке решено было выделить место в притворе – в месте для оглашённых, для тех, кто достоин войти в храм, но пока не достоин присутствовать на причастии. Отец Герасим, получивший «послушание» изобразить лики Иоанна Крестителя, Богоматери, Христа, Святителя Николая и благоверного князя Александра Невского, понял: это кульминация его творческого пути, лебединая песня.

«Никогда больше Господь не даст такой возможности написать Божьи лики в самом дорогом для православных людей храме… самом огромном и величественном месте моления людей... Лучшие мастера настенной иконописи вступили в спор, кто лучше, умнее и сильнее может молиться своей кистью, потому что речь шла о прикасании к одухотворённому, Божественному…Просто сделать мазок кистью – это уже честь небывалая, а тут написать шесть икон! Мне! Да за что же такая честь, Господи! Смогу ли я вынести этот дар Божий!», - рассказывал потом в волнении отец Герасим.

.

Старейший клирик

.

А возраст, к сожалению, стал брать своё. В 2002 году отца Герасима, сгорбленного, почти ослепшего, определили сверхштатным священником в храм Димитрия Солунского на Благуше, главным образом, для того, чтобы принимать исповедь.

Но этого ему было мало. И однажды отец Герасим спохватился: в его храме нет Креста-распятия! Подобному тому, старинному, что он не раз видел в небольшой старообрядческой часовне на Преображенском кладбище. И полуслепой старец снова в работе. Набросал эскиз, отдал резчику, а когда все детали были готовы, сам собрал крест и покрасил его. Ему активно помогала духовная дочь – монахиня София (Алексеева). И она же выложила подножие Креста (Голгофу) камнями, привезёнными из Иерусалима, со дна реки Иордан, с Афона и из Серафимо-Дивеевской обители.

Вскоре прихожане стали считать Распятие своей новой святыней. А Герасим тогда же образно высказался: «Этот Крест я всю жизнь делаю!»

Тогда же у батюшки возник ещё один грандиозный замысел. Приходившие к нему домой видели на подрамнике натянутое полотно. Отец Герасим писал копию картины Ивана Крамского «Христос в пустыне» в натуральную величину. Он хотел передать её в патриаршую резиденцию.

«Я её начал, чтобы испытать себя, - объяснял своё желание батюшка. - Дай попробую для себя, чтобы войти в состояние». Отцу Герасиму тогда было почти девяносто лет!

…Все годы своего служения он был открыт людям – и днём, и ночью. По свидетельству знавших его людей, батюшка был немногословен, но если уж говорил, то его слова всегда шли от сердца. Он отличался чрезвычайной организованностью, не допускал небрежности при богослужении, любил совершать Литургию торжественно и неспешно. «Запомните, сроки есть ко всему, не делайте ничего «сверх», а только то, что по силам, которые даёт Господь», - часто говаривал прихожанам отец Герасим.

Кстати, день его рождения точно неизвестен, крестили же его 17 марта – в день памяти преподобного Герасима Иорданского. Эту дату, но по старому стилю (4 марта), он и проставил в свой паспорт.

На своё девяностолетие – 17 марта 2008 года – отец Герасим сослужил Святейшему Патриарху Алексию II в Свято-Даниловом монастыре. В конце богослужения Предстоятель лично поздравил старейшего клирика Московской епархии и вручил ему Патриаршую грамоту и икону Благоверного князя Даниила.

Последнее своё служение отец Герасим совершил на Пасху 2012 года, после чего уже не вставал из-за тяжёлой болезни. Через несколько месяцев, 6 декабря, он мирно скончался и был похоронен на Преображенском кладбище.