Приходинки

Иерей Николай Толстиков

Приходинки

Проруха

Рафаиловна — старица благочестивая, но и чересчур шустрая. При храме она смотрительницей состоит и в каждую щель свой востренький носик норовит воткнуть. Зайдет с улицы в храм какая-нибудь накрашенная дамочка свечку поставить, не успеет еще с робостью лоб перекрестить и оглядеться, как Рафаиловна коршуном на нее наскочит:

 А че ты в брюках забежала, как басурманка? А че без платка? А че намазюканная, как буратино?

Пришибленная таким натиском «захожанка» забывает зачем сюда и пришла, дай Бог ноги унести! Зайдет ли когда еще?..

Рафаиловна и с постоянными прихожанами строга:  следит неотступно , чтобы кто-нибудь из них со «своего» места не передвинулся на чужое, чуть что — зашипит недовольно.

Сколько раз священнослужители делали Рафаиловне за это « усердие не по разуму» внушение: так и прихожан всех можно от храма отвадить, но... опустит смиренно глазки долу Рафаиловна и опять за свое.

Хотя в экстренных случаях без нее не обойтись...

Заболели разом оба пономаря, Алексей и Жорж, пришлось настоятелю доверить «пономарку» с кадилом Рафаиловне: все-таки старица благочестивая. И не ошибся настоятель: начищенное кадило яро блестит, в алтаре пылинке сесть некуда.

Рано ли поздно вернулись, одолев свои болячки, Алексей с Жоржем, Рафаиловну можно  бы и отставить от пономарства, да не тут-то было! Старички- алтарники не особо «аккуратисты» наведенная чистота стала при них помаленьку блекнуть. Этого Рафаиловна не могла спокойно пережить. Заглянув в алтарь в щель приоткрытой диаконской двери, возмутилась, сжала негодующе кулачишки и возопила на лодырей «гласом велиим»... Старики, как угорелые, заметались по алтарю,  и прежний порядок был благополучно восстановлен.

Но и на старуху бывает проруха...

Как-то раз с улицы забежал в пустынный днем храм бомж. Маленького росточка, особо неприметный, в меру вонючий и грязный — в оставленные прихожанами на паперти шмотки бродяги иногда обряжаются не хуже обычных людей.  Незамеченным он прошмыгнул в алтарь и через пару секунд выбежал обратно, сжимая в одной руке подсвечник, а в другой посеребренный крестильный ящичек.

Рафаиловна отважно бросилась на вора, но приемами самбо или джиу-джитсу старица не владела, грабитель просто оттолкнул ее в сторону и бывал таков. Как в омут канул, вызванный по тревоге наряд милиции не сумел его изловить.

 Ой, это я, ворона старая, во всем виновата! - сокрушалась Рафаиловна. И решила,   искупая грех, просить у настоятеля благословения уйти в монастырь...

Кто-то видел ее потом в соседней епархии, принес весточку, что трудилась Рафаиловна на скотном дворе в монастырском хозяйстве.

Кто-то из наших прихожан вздохнул:

 У нее, небось, там и коровы в «бахилах» ходят...

.

Про лампочку  и  архиерея

.

В кафедральном соборе города поздравляют с юбилеем архиерея. Роскошная куча из букетов цветов, всяких подарков; льются напыщенные льстивые речи.

 Вы, владыка, как лампада многоценная, сияете нам, сирым и убогим!.. - восклицает велеречиво, с придыханиями, соборный протоиерей...

На другой день старичок архиерей, просматривая свежую городскую газету, вызывает своего секретаря:

- Смотри-ка, отец секретарь, что пишет журналист... - и читает вслух строки из репортажа: « И вы, владыка, как... лампочка многоценная, сияете нам...».

Архиерей грустно улыбается:

 Это как понять? Лампочка-то может и перегореть, а то и вывернуть ее запросто  могут.

.

Про старца Фёдора

.

Духовное училище открылось в нашем городе в начале «лихих девяностых». Своего помещения у него не было, занятия проходили в классе обычной школы, и за парту для первоклашки не мог взгромоздиться иной верзила студент. 
Студенты – народ разношерстный: кто Богу готов служить, а кто просто любопытствует. Преподаватели – только-только вырвавшиеся из советских цепких лап уполномоченных отделов по делам религий немногочисленные местные батюшки.
 Историю Ветхого Завета вел у нас отец Аввакумий, добродушный лысоватый толстячок средних лет. «База» – учебников нет и в помине, а семинарские конспекты у батюшки, видать, не сохранились, или в свое время он не особо усердствовал, их составляя.

Нацепит на нос очочки отец Аввакумий и монотонно читает текст из Ветхого Завета. Или кого из учеников это делать благословит.
 Потом прервет резко:
– А давайте я вам расскажу про старца Фёдора!
 И вдохновенно повествует о молитвенных подвигах местночтимого святого.
 В конце года батюшка экзамен принимал просто:
 – Кому какую оценку надо поставить?
 Школяры во все времена скромностью не отличались: ясно – «отлично»!
 Вот только отец ректор училища усомнился в таких успехах и устроил переэкзаменовку.
 Вызывал по одному.
 Сидит перед ним студент, ерзает беспокойно, что-то невнятное мямлит, а потом вдруг заявит решительно, точно отрубит:
 – Давайте я вам расскажу про старца Фёдора?! 
И так – второй и третий…
 Что ж, первый блин комом, а второгодники, они и в Африке – второгодники.

.

Накануне референдума

.

Наш алтарник Вася, про таких говорят – взрослый паренек, прибрёл на воскресную службу заспанный, вялый, тетеря тетерей. То ли за ночь не выспался, то ли кто-то ему в том помешал. Только за что ни возьмется Вася, все из рук у него валится. На службе кадило не вовремя батюшке подаст; все в алтаре в требуемый уставом момент делают земной поклон перед Святыми Дарами, а Вася, задумавшись о чем-то своем, стоит столбом, ушами только не хлопая. К концу службы вдобавок и горящие угли из кадила по полу рассыпал.
– Все, Василий, хватит! – укоряет его настоятель. – Иди-ка и отбей сто земных поклонов посреди храма перед аналоем! Может, проснешься… Через руки-ноги и спину быстрей получится!
Вася честно и истово бьёт перед аналоем поклоны. Тут как тут сердобольные бабульки-прихожанки, его окружают, жалеючи вопрошают:
 – Что ж ты так, Васенька?!
Вася, отбив последний поклон, кряхтя и обливаясь потом, находчиво-бодро ответствует:
 – Я за Крым молюсь! Чтоб там всё хорошо было!
Патриот.

.

Смиренный человек

.

Смотритель при храме – должность, в общем-то, женская. Дел и делишек всяких – уйма! Надо подсвечники после службы протереть, воду для крещенской купели нагреть и принести, за порядком в храме следить. Хоть за чистотой, хоть за лихими людишками, норовящими что-нибудь спереть.
 Времена менялись…
 Храм наш стоял возле городского рынка и, бывало, подвергался набегам разных чудаков. Один прямо на середине вытряхнул полный ящик румяных яблок, видать, для пущей своей торговли. Другой чудачина бутылки с пивом по деревянному полу с грохотом кататься запустил, не иначе от алкоголизма надеясь отшатнуться. Третий – произносящего на солее ектению диакона по плечу хлопнул и пьяно поинтересовался: «А в ухо хошь?!».

Но диакон был не робкого десятка и с достоинством ответствовал: «Отдачей не замучаешься?». Бузотера незамедлительно и ловко «упаковал» наш новый смотритель Ваня, вытащил проветриться на улицу…
Ваня, крепкий мужичок за пятьдесят, прибился к храму на радость прочим бабушкам-смотрительницам, поселился бобылем в сторожке. Обходительный и вежливый с коллегами, он не чурался всякой работенки – только седая его голова то тут, то там в храме мелькала. Лихоимцам с улицы надежный заслон был поставлен. Одного даже Ваня поймал с поличным – вывернул из-под полы сворованную икону.

Огрел «экспроприатора» несильно по загривку и вытолкнул восвояси.
 Допытывались у Вани – чей он да откуда? Только молчал упорно в ответ смотритель, лишь хмыкал в лохматые свои усы.
 – Вот смиренный какой человек… – шамкали старушонки. Тайна разрешилась в День Победы. 
Ваня пришел на службу в парадной офицерской форме с орденами и медалями на груди. Прихожане взирали на сие «явление» с раскрытыми ртами, кто-то из старушонок робко поинтересовался: 
– Где ты, Ваня, успел повоевать? Вроде еще и не старый…
 Ваня, как всегда, немногословен:
 – В Афгане. Дворец Амина брал.
 После праздника Ваня вдруг пропал, никто из наших прихожан не повстречал его больше. Уехал, видно, куда-то. Туда, где его не знают.

.

Жертва

.

Отец Василий из протоиереев прежних, жизнью вдоволь «тертых», в советскую пору уполномоченными по делам религии вдосталь «обласканный», насмешек от атеистов разных мастей в свое время натерпевшийся…
В ельцинскую эпоху народ валом повалил в восстанавливаемые храмы. Стоят такие люди на службе, переминаются с ноги на ногу, пялятся по сторонам недоумевающе, не ведая, что надо делать.
Отец Василий и вразумляет таких с амвона:
– Не умеете молиться – кладите деньги! Все посильная жертва ваша Господу будет…

.

Во славу Божию!

.

В алтаре храма в определенные моменты службы священнослужителям разрешается уставом сидеть. Наш игумен, видимо, для пущего смирения этим послаблением пренебрегает: стоит и стоит себе, молится…
 Но однажды присел-таки, то ли неважно себя почувствовал, то ли просто устал.
 – В кои-то веки! Не иначе, жалованье всем прибавят! – воскликнул кто-то из малоимущих пономарей.
 И точно, как по заказу, на другой день – желанная добавка!
 Теперь игумена на каждой службе с участливым видом просили пономари присесть, даже мягким стуликом обзавелись и его игумену старательно подставляли…
 Тщетны попытки! Не так прост игумен, опять стоит перед престолом Божиим несокрушимо. И еще наставляет жаждущих дополнительного «сребра»:
 – Потрудитесь-ка просто, во славу Божию!

.

На всякий случай

.

На дальний приход приехал строгий архиерей, заметил какие-то непорядки. 
За трапезой – напряженное молчание.
 Местный батюшка, прежде чем вкусить скромных яств, осторожно перекрестил свой рот.
 – Зачем вы это делаете? – раздраженно спросил владыка.
– На всякий случай. Чтобы бес не заскочил.
 – А может, чтоб не выскочил?

.

Советское воспитание

.

Из трапезной храма подкармливают бомжей. Повариха выносит им на улицу кастрюлю с супом.
 Минута – суп проглочен. С пустой посудиной в руках стучится в двери пьяненькая пожилая бомжиха, говорит деловито:
 – «Второе», пожалуйста!.. И десерт!

.

Присоседились

.

На заре советской власти в моем родном городке тоже предавались всеобщему безумию – переименовывать улицы. Прямо пойди – Политическая, вбок поверни – Карла Маркса.
Проходя по центральной улице, спросил я у девчонок из местного сельхозколледжа: знают ли, в честь кого улица названа – Розы Люксембург?
 Те хихикнули, блеснув белыми зубками:
 – Да в честь какой-то международной «прости-господи»!

А уж кто такой по соседству Лассаль, не каждый здешний учитель истории, наверно, ответит.
 Эх, погуливали когда-то наши предки по Соборной, назначали свидания на тихой, утопающей в кустах сирени Старомещанской, в воскресный день шли на службу в храм по Никольской!
 Отреставрировали у нас недавно часовенку, освятили для верующих, в угловом здании бывшего горсовета открыли воскресную школу. Красивыми такими большими буквами на стене ее название написали.
 А чуть выше старая вывеска-указатель: улица Коммунистов.
 Присоседились.

.

Тридцать сребреников

.

Писатель служил диаконом в храме. Дожил и дослужил он до седой бороды; писателем его никто не считал и называл если так – то по-за глаза, ухмыляясь и покручивая пальчиком возле виска.
 Мало кто знал, что на дне старинного сундука в отцовском доме лежала толстая стопка исписанных бумажных листов, «семейная сага» – история рода, над которой он в молодости за столом корпел ночами. Все встряхивающие в прошлом веке «родову» события, образы дедов и бабок, дядек и теток, удачливых в жизни или бесшабашных до одури, укладывались помаленьку в главы книги.
 Тогда же он, с радостным трепетом поставив последнюю точку, послал рукопись в один из журналов, и оттуда, огорошив, ему ответили, что, дескать, ваши герои серы и никчемны, и что от жизни такой проще взять им лопату и самозакопаться.

А где образ передового молодого рабочего? Нету?! Ату!!!
 Обескураженный автор спрятал рукопись в тот злополучный сундук, втайне все же надеясь, что еще придет ее время…
 О своей «саге» диакон, видимо, обмолвился кому-то из иереев, тот – еще кому-то, узнала о ней и одна интеллигентная бабушка-прихожанка, решила помочь. Схватила диакона-писателя за рукав подрясника и потащила к спонсору. Куда ж ныне без них, сердешных, денешься, тем более среди прихожан таковые имелись. А этот, по слухам, еще и из поповичей выходец.
В назначенный час диакон и тетка топтались у подъезда особняка-новодела в центре города. Хозяин его, глава фирмы по продаже чистой воды за рубеж, лихо подрулил на иномарке. Ладный такой старичок, спортивного вида, в отутюженном костюмчике; глаза из-под стеколышек очочков – буравчики. Рукопожатие крепкое.

– Преображенский! – представился он и сказал диакону:

– Вы давайте сюда свою рукопись, я ознакомлюсь и решу. Вас, когда понадобитесь мне, найдут…
 Переживал, конечно, писатель несколько томительных дней и ночей, мало ел, плохо спал. Наконец, позвонили прямо в храм за свечной «ящик»: Преображенский приглашает.
 Он ждал диакона на том же крылечке, вежливо открыл перед ним дверь в офис; охранник-детина, завидев за писателем шефа, вскочил и вытянулся в струнку.
 Преображенский провел гостя в свой большущий просторный кабинет с развешенными на стенах полотнами-подлинниками местных художников.

– Вас, наверное, предупредили… – начал он разговор.  – А может, и нет. Я был начальником отдела контрразведки одного известного учреждения. Впрочем, ладно, не в этом суть.
 «Вот влип!» – подумал про себя диакон и слегка вспотел.

– Откуда вы для своей книги сведения черпали? Героев своих расписывали? Из рассказов родственников, соседей? Да? Но всегда ли эти байки объективны были, не обиду или злобу затаив, сочинял иной гражданин разные «страшилки» про коллективизацию или работу «органов»? Вас-то в это время еще не было на свете!.. У меня самого прадед-священник в двадцатом году во дворе тюрьмы от сердечного приступа преставился, когда на допрос чекисты выкликнули. Но мне это родство потом в жизни помехой не стало…
 Преображенский говорил и говорил, не давая бедному писателю и слова втиснуть. Оставалось только тому согласно мычать да глаза пучить.

– Зачем еще одна такая книга, где о советском прошлом так плохо и ужасно?..  Денег на издание ее я вам не дам… Но не спешите откланиваться! – остановил диакона несостоявшийся спонсор.

– У меня есть к вам деловое предложение. А что если вы напишите такую книгу, где коллективизация, «чистки» и все другое было только во благо, во имя высшей цели?! Вот это вас сразу выделит из прочего мутного потока! А я готов платить вам жалование каждый месяц, такое же, как у вас в храме. Подумайте!
 Диакон вышел на крыльцо, нашел взглядом маковки церковных куполов невдалеке и, прошептав молитву, перекрестился. 
Ничего не стал он писать. А рукопись свою опять спрятал на дно сундука.

.

И всего делов - то!

.

В верхнее окно алтаря нашего храма виден флаг, развевающийся над зданием городского суда.

- Посмотрите! Вон как полотнище повылиняло, истрепалось вет¬ром! Заменили бы хоть! - посетовал однажды настоятель.

И как-то смотрим: полотнище флага новехонькое, реет гордо.

- Вот дело другое! - доволен настоятель.

В это время к престолу, держа кадило, осторожно приближается наш пономарь Алексей - божий человек, колеблемый после поста даже сквозняком и смиренный душою и сердцем.

- Каюсь, батюшка, это я... - лепечет он еле слышно. - Благословения у вас забыл испросить. Стекло в верхнем окне перед службой протер. И вот...

- Да, накадили мы, братие!

.

Рафаиловна — старица благочестивая, но и чересчур шустрая. При храме она смотрительницей состоит и в каждую щель свой востренький носик норовит воткнуть. Зайдет с улицы в храм какая-нибудь накрашенная дамочка свечку поставить, не успеет еще с робостью лоб перекрестить и оглядеться, как Рафаиловна коршуном на нее наскочит:

- А че ты в брюках забежала, как басурманка? А че без платка? А че намазюканная, как буратино?

Пришибленная таким натиском «захожанка» забывает зачем сюда и пришла, дай Бог ноги унести! Зайдет ли когда еще?..

Рафаиловна и с постоянными прихожанами строга:  следит неотступно , чтобы кто-нибудь из них со «своего» места не передвинулся на чужое, чуть что — зашипит недовольно.

Сколько раз священнослужители делали Рафаиловне за это « усердие не по разуму» внушение: так и прихожан всех можно от храма отвадить, но... опустит смиренно глазки долу Рафаиловна и опять за свое.

Хотя в экстренных случаях без нее не обойтись...

Заболели разом оба пономаря, Алексей и Жорж, пришлось настоятелю доверить «пономарку» с кадилом Рафаиловне: все-таки старица благочестивая. И не ошибся настоятель: начищенное кадило яро блестит, в алтаре пылинке сесть некуда.

Рано ли поздно вернулись, одолев свои болячки, Алексей с Жоржем, Рафаиловну можно  бы и отставить от пономарства, да не тут-то было! Старички- алтарники не особо «аккуратисты» наведенная чистота стала при них помаленьку блекнуть. Этого Рафаиловна не могла спокойно пережить. Заглянув в алтарь в щель приоткрытой диаконской двери, возмутилась, сжала негодующе кулачишки и возопила на лодырей «гласом велиим»... Старики, как угорелые, заметались по алтарю,  и прежний порядок был благополучно восстановлен.

Но и на старуху бывает проруха...

Как-то раз с улицы забежал в пустынный днем храм бомж. Маленького росточка, особо неприметный, в меру вонючий и грязный — в оставленные прихожанами на паперти шмотки бродяги иногда обряжаются не хуже обычных людей.  Незамеченным он прошмыгнул в алтарь и через пару секунд выбежал обратно, сжимая в одной руке подсвечник, а в другой посеребренный крестильный ящичек.

Рафаиловна отважно бросилась на вора, но приемами самбо или джиу-джитсу старица не владела, грабитель просто оттолкнул ее в сторону и бывал таков. Как в омут канул, вызванный по тревоге наряд милиции не сумел его изловить.

- Ой, это я, ворона старая, во всем виновата! - сокрушалась Рафаиловна. И решила,   искупая грех, просить у настоятеля благословения уйти в монастырь...

Кто-то видел ее потом в соседней епархии, принес весточку, что трудилась Рафаиловна на скотном дворе в монастырском хозяйстве.

Кто-то из наших прихожан вздохнул:

- У нее, небось, там и коровы в «бахилах» ходят...

.

.

В кафедральном соборе города поздравляют с юбилеем архиерея. Роскошная куча из букетов цветов, всяких подарков; льются напыщенные льстивые речи.

- Вы, владыка, как лампада многоценная, сияете нам, сирым и убогим!.. - восклицает велеречиво, с придыханиями, соборный протоиерей...

На другой день старичок архиерей, просматривая свежую городскую газету, вызывает своего секретаря:

- Смотри-ка, отец секретарь, что пишет журналист... - и читает вслух строки из репортажа: « И вы, владыка, как... лампочка многоценная, сияете нам...».

Архиерей грустно улыбается:

Это как понять? Лампочка-то может и перегореть, а то и вывернуть ее запросто  могут.

.

.

Духовное училище открылось в нашем городе в начале «лихих девяностых». Своего помещения у него не было, занятия проходили в классе обычной школы, и за парту для первоклашки не мог взгромоздиться иной верзила студент. 
Студенты – народ разношерстный: кто Богу готов служить, а кто просто любопытствует. Преподаватели – только-только вырвавшиеся из советских цепких лап уполномоченных отделов по делам религий немногочисленные местные батюшки.
 Историю Ветхого Завета вел у нас отец Аввакумий, добродушный лысоватый толстячок средних лет. «База» – учебников нет и в помине, а семинарские конспекты у батюшки, видать, не сохранились, или в свое время он не особо усердствовал, их составляя.

Нацепит на нос очёчки отец Аввакумий и монотонно читает текст из Ветхого Завета. Или кого из учеников это делать благословит.
 Потом прервет резко:
– А давайте я вам расскажу про старца Фёдора!
 И вдохновенно повествует о молитвенных подвигах местночтимого святого.
 В конце года батюшка экзамен принимал просто:
 – Кому какую оценку надо поставить?
 Школяры во все времена скромностью не отличались: ясно – «отлично»!
 Вот только отец ректор училища усомнился в таких успехах и устроил переэкзаменовку.
 Вызывал по одному.
 Сидит перед ним студент, ерзает беспокойно, что-то невнятное мямлит, а потом вдруг заявит решительно, точно отрубит:
 – Давайте я вам расскажу про старца Фёдора?! 
И так – второй и третий…
 Что ж, первый блин комом, а второгодники, они и в Африке – второгодники.

.

.

Наш алтарник Вася, про таких говорят – взрослый паренек, прибрёл на воскресную службу заспанный, вялый, тетеря тетерей. То ли за ночь не выспался, то ли кто-то ему в том помешал. Только за что ни возьмется Вася, все из рук у него валится. На службе кадило не вовремя батюшке подаст; все в алтаре в требуемый уставом момент делают земной поклон перед Святыми Дарами, а Вася, задумавшись о чем-то своем, стоит столбом, ушами только не хлопая. К концу службы вдобавок и горящие угли из кадила по полу рассыпал.
– Все, Василий, хватит! – укоряет его настоятель. – Иди-ка и отбей сто земных поклонов посреди храма перед аналоем! Может, проснешься… Через руки-ноги и спину быстрей получится!
Вася честно и истово бьёт перед аналоем поклоны. Тут как тут сердобольные бабульки-прихожанки, его окружают, жалеючи вопрошают:
 – Что ж ты так, Васенька?!
Вася, отбив последний поклон, кряхтя и обливаясь потом, находчиво-бодро ответствует:
 – Я за Крым молюсь! Чтоб там всё хорошо было!
Патриот.

.

.

Смотритель при храме – должность, в общем-то, женская. Дел и делишек всяких – уйма! Надо подсвечники после службы протереть, воду для крещенской купели нагреть и принести, за порядком в храме следить. Хоть за чистотой, хоть за лихими людишками, норовящими что-нибудь спереть.
 Времена менялись…
 Храм наш стоял возле городского рынка и, бывало, подвергался набегам разных чудаков. Один прямо на середине вытряхнул полный ящик румяных яблок, видать, для пущей своей торговли. Другой чудачина бутылки с пивом по деревянному полу с грохотом кататься запустил, не иначе от алкоголизма надеясь отшатнуться. Третий – произносящего на солее ектению диакона по плечу хлопнул и пьяно поинтересовался: «А в ухо хошь?!».

Но диакон был не робкого десятка и с достоинством ответствовал: «Отдачей не замучаешься?». Бузотера незамедлительно и ловко «упаковал» наш новый смотритель Ваня, вытащил проветриться на улицу…
Ваня, крепкий мужичок за пятьдесят, прибился к храму на радость прочим бабушкам-смотрительницам, поселился бобылем в сторожке. Обходительный и вежливый с коллегами, он не чурался всякой работенки – только седая его голова то тут, то там в храме мелькала. Лихоимцам с улицы надежный заслон был поставлен. Одного даже Ваня поймал с поличным – вывернул из-под полы сворованную икону.

Огрел «экспроприатора» несильно по загривку и вытолкнул восвояси.
 Допытывались у Вани – чей он да откуда? Только молчал упорно в ответ смотритель, лишь хмыкал в лохматые свои усы.
 – Вот смиренный какой человек… – шамкали старушонки. Тайна разрешилась в День Победы. 
Ваня пришел на службу в парадной офицерской форме с орденами и медалями на груди. Прихожане взирали на сие «явление» с раскрытыми ртами, кто-то из старушонок робко поинтересовался: 
– Где ты, Ваня, успел повоевать? Вроде еще и не старый…
 Ваня, как всегда, немногословен:
 – В Афгане. Дворец Амина брал.
 После праздника Ваня вдруг пропал, никто из наших прихожан не повстречал его больше. Уехал, видно, куда-то. Туда, где его не знают.

.

.

Отец Василий из протоиереев прежних, жизнью вдоволь «тертых», в советскую пору уполномоченными по делам религии вдосталь «обласканный», насмешек от атеистов разных мастей в свое время натерпевшийся…
В ельцинскую эпоху народ валом повалил в восстанавливаемые храмы. Стоят такие люди на службе, переминаются с ноги на ногу, пялятся по сторонам недоумевающе, не ведая, что надо делать.
Отец Василий и вразумляет таких с амвона:
– Не умеете молиться – кладите деньги! Все посильная жертва ваша Господу будет…

.

.

В алтаре храма в определенные моменты службы священнослужителям разрешается уставом сидеть. Наш игумен, видимо, для пущего смирения этим послаблением пренебрегает: стоит и стоит себе, молится…
 Но однажды присел-таки, то ли неважно себя почувствовал, то ли просто устал.
 – В кои-то веки! Не иначе, жалованье всем прибавят! – воскликнул кто-то из малоимущих пономарей.
 И точно, как по заказу, на другой день – желанная добавка!
 Теперь игумена на каждой службе с участливым видом просили пономари присесть, даже мягким стуликом обзавелись и его игумену старательно подставляли…
 Тщетны попытки! Не так прост игумен, опять стоит перед престолом Божиим несокрушимо. И еще наставляет жаждущих дополнительного «сребра»:
 – Потрудитесь-ка просто, во славу Божию!

.

.

На дальний приход приехал строгий архиерей, заметил какие-то непорядки. 
За трапезой – напряженное молчание.
 Местный батюшка, прежде чем вкусить скромных яств, осторожно перекрестил свой рот.
 – Зачем вы это делаете? – раздраженно спросил владыка.
– На всякий случай. Чтобы бес не заскочил.
 – А может, чтоб не выскочил?

.

.

Из трапезной храма подкармливают бомжей. Повариха выносит им на улицу кастрюлю с супом.
 Минута – суп проглочен. С пустой посудиной в руках стучится в двери пьяненькая пожилая бомжиха, говорит деловито:
 – «Второе», пожалуйста!.. И десерт!

.

.

На заре советской власти в моем родном городке тоже предавались всеобщему безумию – переименовывать улицы. Прямо пойди – Политическая, вбок поверни – Карла Маркса.
Проходя по центральной улице, спросил я у девчонок из местного сельхозколледжа: знают ли, в честь кого улица названа – Розы Люксембург?
 Те хихикнули, блеснув белыми зубками:
 – Да в честь какой-то международной «прости-господи»!

А уж кто такой по соседству Лассаль, не каждый здешний учитель истории, наверно, ответит.
 Эх, погуливали когда-то наши предки по Соборной, назначали свидания на тихой, утопающей в кустах сирени Старомещанской, в воскресный день шли на службу в храм по Никольской!
 Отреставрировали у нас недавно часовенку, освятили для верующих, в угловом здании бывшего горсовета открыли воскресную школу. Красивыми такими большими буквами на стене ее название написали.
 А чуть выше старая вывеска-указатель: улица Коммунистов.
 Присоседились.

.

.

Писатель служил диаконом в храме. Дожил и дослужил он до седой бороды; писателем его никто не считал и называл если так – то по-за глаза, ухмыляясь и покручивая пальчиком возле виска.
 Мало кто знал, что на дне старинного сундука в отцовском доме лежала толстая стопка исписанных бумажных листов, «семейная сага» – история рода, над которой он в молодости за столом корпел ночами. Все встряхивающие в прошлом веке «родову» события, образы дедов и бабок, дядек и теток, удачливых в жизни или бесшабашных до одури, укладывались помаленьку в главы книги.
 Тогда же он, с радостным трепетом поставив последнюю точку, послал рукопись в один из журналов, и оттуда, огорошив, ему ответили, что, дескать, ваши герои серы и никчемны, и что от жизни такой проще взять им лопату и самозакопаться.

А где образ передового молодого рабочего? Нету?! Ату!!!
 Обескураженный автор спрятал рукопись в тот злополучный сундук, втайне все же надеясь, что еще придет ее время…
 О своей «саге» диакон, видимо, обмолвился кому-то из иереев, тот – еще кому-то, узнала о ней и одна интеллигентная бабушка-прихожанка, решила помочь. Схватила диакона-писателя за рукав подрясника и потащила к спонсору. Куда ж ныне без них, сердешных, денешься, тем более среди прихожан таковые имелись. А этот, по слухам, еще и из поповичей выходец.
В назначенный час диакон и тетка топтались у подъезда особняка-новодела в центре города. Хозяин его, глава фирмы по продаже чистой воды за рубеж, лихо подрулил на иномарке. Ладный такой старичок, спортивного вида, в отутюженном костюмчике; глаза из-под стеколышек очочков – буравчики. Рукопожатие крепкое.

– Преображенский! – представился он и сказал диакону:

– Вы давайте сюда свою рукопись, я ознакомлюсь и решу. Вас, когда понадобитесь мне, найдут…
 Переживал, конечно, писатель несколько томительных дней и ночей, мало ел, плохо спал. Наконец, позвонили прямо в храм за свечной «ящик»: Преображенский приглашает.
 Он ждал диакона на том же крылечке, вежливо открыл перед ним дверь в офис; охранник-детина, завидев за писателем шефа, вскочил и вытянулся в струнку.
 Преображенский провел гостя в свой большущий просторный кабинет с развешенными на стенах полотнами-подлинниками местных художников.

– Вас, наверное, предупредили… – начал он разговор.  – А может, и нет. Я был начальником отдела контрразведки одного известного учреждения. Впрочем, ладно, не в этом суть.
 «Вот влип!» – подумал про себя диакон и слегка вспотел.

– Откуда вы для своей книги сведения черпали? Героев своих расписывали? Из рассказов родственников, соседей? Да? Но всегда ли эти байки объективны были, не обиду или злобу затаив, сочинял иной гражданин разные «страшилки» про коллективизацию или работу «органов»? Вас-то в это время еще не было на свете!.. У меня самого прадед-священник в двадцатом году во дворе тюрьмы от сердечного приступа преставился, когда на допрос чекисты выкликнули. Но мне это родство потом в жизни помехой не стало…
 Преображенский говорил и говорил, не давая бедному писателю и слова втиснуть. Оставалось только тому согласно мычать да глаза пучить.

– Зачем еще одна такая книга, где о советском прошлом так плохо и ужасно?..  Денег на издание ее я вам не дам… Но не спешите откланиваться! – остановил диакона несостоявшийся спонсор.

– У меня есть к вам деловое предложение. А что если вы напишите такую книгу, где коллективизация, «чистки» и все другое было только во благо, во имя высшей цели?! Вот это вас сразу выделит из прочего мутного потока! А я готов платить вам жалование каждый месяц, такое же, как у вас в храме. Подумайте!
 Диакон вышел на крыльцо, нашел взглядом маковки церковных куполов невдалеке и, прошептав молитву, перекрестился. 
Ничего не стал он писать. А рукопись свою опять спрятал на дно сундука.

.

.

В верхнее окно алтаря нашего храма виден флаг, развевающийся над зданием городского суда.

- Посмотрите! Вон как полотнище повылиняло, истрепалось вет¬ром! Заменили бы хоть! - посетовал однажды настоятель.

И как-то смотрим: полотнище флага новехонькое, реет гордо.

- Вот дело другое! - доволен настоятель.

В это время к престолу, держа кадило, осторожно приближается наш пономарь Алексей - божий человек, колеблемый после поста даже сквозняком и смиренный душою и сердцем.

- Каюсь, батюшка, это я... - лепечет он еле слышно. - Благословения у вас забыл испросить. Стекло в верхнем окне перед службой протер. И вот...

- Да, накадили мы, братие!