И наш, и только мой...

Она полюбила его давно, как только начала воспринимать окружающий мир не как единое целое, а по частям – как если бы кто-то разрезал мир на мелкие разноцветные полоски и кусочки и перемешал их, и требовалось разложить их, подобно пазлам, в кучки по основным цветам, чтобы снова, в первый раз в жизни осознанно, попытаться собрать из них верную картину мира. Тщательно разглядывая эти детали будущего полотна, она пыталась внедриться в самую суть каждой частицы и получить в награду немного душевного удовлетворения от предвкушения грядущего результата этой нелегкой работы. Так неосознанно, по-детски, но с недетским упорством, она строила свой мир.  Со стороны казалось, что она слишком увлеклась своими поисками, «задержалась в своем развитии».  Что ж, и в самом деле,  искомый результат был ей не так важен, как движение к нему! И это было непонятно окружавшим ее людям. Может быть, поэтому взрослые называли ее особенным ребёнком. Может быть, вот это ненасытное любопытство и было ее «особенностью»?

.

Она продолжала  тщательно строить свой мир. Но настал момент, когда всё видимое вокруг стало ей неинтересным и пресным, покрылось прозрачной пленкой угадываемости и узнаваемости. Ей стало казаться, что миру уже нечего предложить ей, что природа выложила перед ней все свои пазлы. Ей стало скучно.

.

Посовещавшись, родители объявили, что для завершения процесса взросления они намерены отправить дочь в путешествие за еще ею непознанным, в плавание «по бескрайнему океану информации, которая хранится за тяжёлыми крышками фолиантов» – то есть, проще говоря, отвести её в библиотеку, где работала мамина тетя.

.

«Умница, вся в меня! – приняла тётушка в  объятия юную внучку-школьницу. –  Так вы оставляете ее мне?». Мама, взглянув в глаза дочери, вздохнула и нехотя кивнула в ответ головой, подтверждая своё согласие оставить дочь в библиотеке на целый день.

.

Она ощущала  мамино беспокойство и потому, пока окончательно не стих скрип паркета под мамиными туфлями, не подавала виду, что счастлива.

.

Мама ушла.

.

Это была старая городская библиотека с несколькими читальными залами и с огромным книгохранилищем. Застоявшийся запах восковой паркетной мастики с этого дня стал для неё привычным желанным ароматом, а гробовая тишина заполняла душу не унынием, а тихой успокаивающей музыкой. Ей сразу приглянулось укромное местечко в читальном зале, и она все свое время проводила там, за придвинутым к полкам столом, под зелёным стеклянным абажуром. Тетя-библиотекарь и постоянные посетители стали называть уголок, в котором она сидела и читала, ее именем. Она «глотала» книги одну за другой, не обращая внимания ни на удивленный шепот читателей, ни на беспокойные вечерние причитания матери, что ее детство загублено и что скоро она превратится в библиотекаршу тетю Варю, по непонятной причине добровольно заключившую себя, подававшую в молодости такие большие надежды, в эти почти тюремные глухие стены.

.

Мама ошибалась: если она и находилась здесь в заточении, то – добровольном. Она не была книжным червем и уж, тем более, не ощущала себя несчастным человеком. Она просто очень любила читать, то есть, говоря по-современному, была… книгоманом. Маме было не дано понять, что чтение отодвинуло границы познаваемого ею мира до того рубежа,  где мир реальности вплотную соприкасался с захватывающим воображение миром фантазии, а порою и сливался с ним. Эта граница, этот рубеж, это пространство слияния двух миров стали постоянным местом её обитания. Счастливого обитания!

.

Она читала всё подряд и почти без разбору. Ведь впереди ее ждала бесконечная череда полок с предлагающими себя почитать книгами. Конечно, не всё ей в них нравилось. Иногда она никак не могла понять, о чем вообще хотел рассказать автор и, тем более, что он хотел сказать именно ей. Захлопнуть и отшвырнуть такую книгу куда подальше она не смела – боялась своим поступком навредить книге. Закрыв глаза, она пыталась унять гнев и обиду, а потом попробовать снова осмыслить прочитанное или даже начать читать книгу заново. Потому что за каждой страницей и за каждой строчкой она видела труд многих людей: лесозаготовителей, рабочих бумажных комбинатов, верстальщиков, печатников, редакторов и корректоров. Среди этих людей самым главным и самым важным был, конечно, Автор: и при создании книги, и, как она знала, и при ее чтении. Да, на поверхности покрытого буквами листа бумаги свершалось чудо, желаемое ими обоими: она и автор сливались в мимолетном порыве – вместе и сполна насладиться заложенной автором в свое произведение и отпечатанной на страницах книги мыслью. И, если удастся, понять и прочувствовать друг друга.

.

Постепенно она научилась окрашивать в своем воображении все попавшие в ее руки книги и их авторов в три цвета: красный, желтый и зеленый... Для первого знакомства, для опознавания «свой – чужой», этого было довольно. Стал ли ей понятен автор после того, как она закрыла книгу? Легко ли ей было с ним? Может ли она войти с ним в соприкосновение, почувствовать сопричастность тому, что автор написал, а потом и напечатал в книге? Или они с ним разойдутся, разлетятся в разные стороны, не заинтересовавшись друг другом? Красный – зеленый, зеленый – красный, красный – зеленый… И желтый – как предвестник красного или зелёного огня светофора на соединившем их перекрестке дорог…

.

Его она выделила сразу, он был одновременно и простым и понятным, и непостижимым, отчего ей хотелось все больше и больше читать его. Многие называли его великим. Спустя века он продолжал  волновать людей своими мыслями, которые не потеряли актуальности и в современном мире. Он ловко задевал и заставлял звучать  самые тонкие струны человеческой души. Она не заметила, как он  стал и для нее особенным в том смысле, в каком считали особенным ребенком и ее в детстве.

.

Где бы то она ни находилось, он всегда был рядом с ней. Он не покинул ее даже тогда, когда она была вынуждена уехать жить за границу.

.

Заграница, некогда бывшая ее мечтой, стала каждодневной явью.

.

Чтобы привыкнуть к новому миру, она решила оградить себя от воспоминаний. Упрятала подальше от глаз всё, что напоминало ей о родине. Она начала жить, как говорится, с чистого листа. Ее новая семья всячески пыталась помочь ей освоиться, стать своей среди них. Но ностальгия не отпускала ее. Ни ребенок, ни любимый супруг, ни прекрасный старинный город, ̶  ничто не могло вернуть ей утраченное, как ей тогда казалось, навсегда душевное равновесие.

.

Как-то, возвращаясь домой из храма  после утренней службы она случайно забрела в кондитерскую и обнаружила там конфеты с его именем на обертке, хотя и написанным с ошибкой. Неожиданно ей стало смешно, и она рассмеялась. А ведь, действительно, она как-то не придавала значения тому, что в обыденной жизни в России она часто встречала слоганы реклам с его именем; фирмы, конфеты, улицы, даже ультрамодный ресторан были названы в его честь.

.

Хозяева кондитерской, вряд ли когда-нибудь читавшие его, с почтением относились к его имени, потому что видели, насколько дорого оно для каждого русского человека. Да и иностранцев непонятная для них привязанность к нему русских одновременно и пугала и  притягивала: самые любопытные пытались в очередной раз разгадать загадку русской души. Хотя он и был, она это знала, честолюбивым человеком, но наверняка ему и в голову не приходило, что в будущем мир просто не сможет обходиться без него!

.

Она вспомнила о тщательно спрятанном ею стареньком томе. Открыла и начала читать. Она читала его с тем же упоением, как и в первый раз, в пору своего пребывания в библиотеке, и ей становилось с каждым днем все легче и легче. Мир, ее новый двухцветный мир, преобразился, выкрасив себя в цвета радуги с невероятными переливами оттенков между ними. Близкие стали, наконец, по-настоящему близки ей, и круг новых знакомых расширился...

.

И то, что, казалось, может только навредить ей, о чем следовало забыть, как о прекрасном, но, увы, несбывшемся сне, превратилось в целебную силу, которая залечила ее душевную рану. Она более не страдала. Она была счастлива здесь, на чужбине!

.

…Как-то раз она сидела одна в пустом школьном классе, ожидая дочь из балетного зала, с репетиции. В приглушенном свете на учительском столе она заметила книжку в изумрудного цвета обложке с вытесненными на ней золотистыми буквами – «Мой Пушкин». Как неожиданно приятно было ей обнаружить в здании общегосударственной средней  школы книгу, написанную на русском языке!

.

Дверь приоткрылась. В класс вошла и поздоровалась с ней скромно одетая женщина. Голос показался знакомым: да, это уборщица, с которой она встречается ежедневно в школе, только сменившая серый халат на яркое платье!

.

─ Я тут забыла свою книгу,  ─  произнесла женщина.

─ Вы читаете ее?!

Женщина посмотрела  на нее и улыбнулась.

─ Люблю Пушкина – с детства! Даже понемногу учу русский язык, чтобы читать его в оригинале.

— Как удивительно! Я думала, что иностранцы не понимают Пушкина!

Женщина улыбнулась:

— Почему – не понимают?! Кто хочет, тот Пушкина поймет...

Женщина задумалась:

─ Хотя у каждого, наверное, свой  Пушкин… Вот вам, например, какой нравится?

— Ну… лиричный, тонко чувствующий людей… Веселый озорник… ─ сконфузилась она от заданного вопроса.

— Нет, не только как поэт! Да, конечно: Пушкин – поэт, Пушкин – прозаик, Пушкин – политик и государственный деятель, Пушкин – математик и астроном… Но Пушкин еще – и кулинар. И заботливый муж и отец. Я вас спрашиваю о нем как о человеке, как о личности. О его земных заботах и тревогах. О его жене и детях, которых он любил и которыми гордился.

.

Она была обескуражена. Эта иностранка знала о нем гораздо больше, чем она могла подумать, ведь для нее, русской, он был русским человеком с загадочной для остальных людей русской душой.

.

— Вы думаете, что он нам непонятен? Вы ошибаетесь! Ведь не зря же он написал стихотворение «Пророк»!

Ей нечего было возразить на это.

Женщина ушла.

Вдруг она вспомнила, что давно собиралась посетить одно из  пушкинских обществ, которое было образовано любителями русской словесности, живущими в этом городе. Видно, настало время сделать и этот шаг!

.

«Нам всем надо беречь и  поддерживать делами и поступками то, что досталась нам от отцов, наш русский язык. А значит, и нашего Пушкина. Пока у нас, пусть у каждого свой, есть Пушкин, не иссякнет и не уйдет в небытие русская культура… Не исчезнем и мы.

.

…И всё же мой Александр Сергеевич Пушкин – самый лучший!»