Западня

ПРОВЕРЕНО

Анвар Намозов, Узбекистан

З А П А Д Н Я

Р а с с к а з

Она была в курсе свалившихся на голову Сурайе невзгод. Ведь на службе все только об этом беспрестанно шушукаются и судачат! Якобы, Сурайе совсем забросив все на свете, слоняется без дела. А еще поговаривают, что она  нашла другое место работы.

Почему-то Сурайе стала избегать Кумуш. Возможно, ей неловко попадаться той на глаза? Наверное, это происходит от того, что когда она обивала пороги разных предприятий в поисках хоть какой-нибудь  работы, ее в это учреждение пристроила Кумуш!

Когда она заглянула в кабинет подруги на третьем этаже, Сурайе сидела погруженная в свой компьютер.

– Сурайе, что случилось? – поинтересовалась она с порога.

Девушка ничего не ответила. Поняв, что Кумуш от нее так просто не отстанет, пристально посмотрела на нее:

– Ты же видишь – я работаю!

– Однако Хайдар-ака очень недоволен тобой. Видела свой отчет, он его весь исчеркал…

Сурайе презрительно усмехнулась и, не отрываясь от компьютера, резко и громко отчеканила:

– Хайдар-ака говоришь? А кто он такой? Разве он человек? Он же настоящая кукла-марионетка! Ты гляди выше, подруга! Ты очень и очень многого не знаешь.

Услышанное озадачило Кумуш. Она никак не могла вникнуть, что имеет в виду и на что намекает Сурайе. Приглядевшись к подружке, она заметила, как стало пунцовым ее лицо и гневно сверкнули глаза.

– Говори яснее.

– Чего тут непонятного? – еще больше распалилась Сурайе. – Лучше скажи им, пусть по-хорошему  освободят меня с занимаемой должности. Может, тебя они послушают.

Девушка, перестав работать, закрыла ладонями лицо и в сердцах продолжила:

– Зачем они меня так мучают? Разве можно так издеваться над человеком?

– Сурайе…

– Пожалуйста, оставь меня в покое, – взмолилась бедняга.

Кумуш склонилась над подругой и прошептала ей на ухо:

– Вижу, здорово накипело у тебя на душе. Давай-ка, после работы где-нибудь посидим и поболтаем.

Сурайе ничего не ответила.

Покинув ее кабинет, Кумуш заглянула в аппартаменты Хайдара Одилова.  «Марионетка, – повторила она про себя, вспомнив слова Сурайе, – а он на самом деле похож на куклу, только не простую, ядовитую, как змея!»

Одилов старался разговаривать с Кумуш как можно вежливей, охотно и деловито отвечал на все вопросы, касающиеся ее подруги.

– Зачем тогда вы ее удерживаете? – выслушав его объяснения, раздраженно спросила Кумуш. – Если она некудышный работник, зачем ей тут находиться?

– Пусть сначала возместит допущенную недостачу, а потом проваливает на все четыре стороны! – холодно улыбнулся Одилов. – Однако Баратова ни в какую не признает и это. Вы же слышали, что она несла на собрании! Скажите, разве разумный и порядочный человек станет во всеуслышание верещать, что «здесь нет справедливости»?! Вы столько сделали ей хорошего…

– А  мой брат в курсе происходящего? – резко перебила его собеседница.

Одилов замялся и постарался перевести разговор на другую тему.

«Конечно, брат все знает, – подумала Кумуш. – Если даже недостача составляет всего один сум, он об этом великолепно осведомлен».

Под вечер она силком заставила Сурайе выйти на улицу. Подруги зашли в кафе, расположенное в двух остановках от офиса, и заняли отдельную кабинку. Однако Сурайе никак не хотела «колоться».

– Мне тяжело говорить об этом тебе, милая подруга, – упиралась она. – Ты столько сделала для меня. Когда маялась в поисках работы, помогла мне трудоустроиться. Благодаря тебе моя жизнь пошла на поправку, дома появился достаток. Но… я больше не могу оставаться в этой конторе…

– Слышала, ты допустила недостачу, – начала издалека Кумуш. – Думаю, произошло недоразумение. Когда брат вернется…

– Да оставь ты эти сказки! – поняв, что дальше нет смыла упираться, Сурайе тяжело вздохнула. – Во всех моих бедах повинен именно твой брат, Кумуш. Как-то он дал мне пятьсот долларов. Сначала подбросил двести, позже добавил еще триста. Когда поинтересовалась, зачем он это делает, он заверил, что так он поощряет своих работников. Позже я поняла, что у него были совсем иные намерения.

После этих слов подруги сердце Кумуш екнуло.

– Чего же он хотел? – спросила она, вскинув брови.

– Ты, может, мне не поверишь, ведь он твой брат, – чуть не плача заговорила Сурайе. – Я думала, что Самад-ака относится ко мне, как к своей сестренке. А он… стал настаивать, чтобы я стала его любовницей. Одним словом, я отказала ему. Тогда и посыпались на мою бедную голову все эти невзгоды. Стали задерживать зарплату,  постоянно твердят, что я допустила большую растрату. Сама подумай, какое я могу иметь отношение к недостачам? Они ни перед чем не остановятся, Кумуш!

Девушке показалось, что эти камни брошены Сурайе в ее огород. Кумуш непроизвольно нахмурилась.

– Мне бы как-нибудь выбраться отсюда, подруженька...

И горячие слезы обожги щеки Сурайе…

***

Возвращавшийся из турпоездки в Турцию Самад Хамидович вальяжно развалился в кресле самолета. Сидевшая рядом с ним супруга Марзия о чем-то беспрестанно тараторила. Ее муж иногда сквозь полудрему согласно кивал головой.

«Наверняка Хайдар придумал какую-нибудь уловку, – размышлял он. – Неужто он не сможет  справиться с какой-то девчонкой? Человек, заставляющий ходить по струнке столько людей, обязательно найдет нужный способ. Подумаешь какая-то Сурайе!.. Улизнуть, видите ли, захотела! Из этой обители еще никому не удавалось исчезнуть просто так».

В его голове  снова стал крутиться недавний монолог с Сурайей.

– Слышишь ты, я не иду навстречу кому попало, поняла? Другое дело, если бы  у тебя был муж...

– Что верно, то верно. Муж мой умер, но если все вдовы будут гулять…

– Прекрати! Выбирай: или согласишься на мое предложение, или же вылетишь с работы и как раньше станешь считать копейки. И не надейся, что найдешь теплое местечко в другом месте. Ты знаешь, руки у меня длинные. Куда бы ты ни сунулась, возьму тебя за шкирку.

– Я все расскажу Кумуш.

– Кому?.. Не вмешивай в наши отношения мою сестренку, дуреха! Иначе горько пожалеешь, что на белый свет родилась.

Помнится, тогда униженная Сурайе зарыдала. Оценив это за победу, шеф собрался ее волосы, но тут она вскочила, словно ужаленная. Встревоженный подобным поведением подчиненной Самад Хамидович украдкой посмотрел на входную дверь своего кабинета.

– Не смей ко мне прикасаться, – произнесла дрожащими губами Сурайе. – Ты, подлец, можешь завлечь в свою западню кого угодно, только не меня... Прочь с дороги! Больше в этих стенах духа моего не будет! Бесстыдник!

– Ах, так? – заскрипел зубами начальник. – Ты еще смеешь издеваться надо мной?.. Неблагодарная! Сколько хорошего я тебе сделал, платил огромную заработную плату, а что получил в ответ?

Девушка в слезах бросилась к выходу. Задыхаясь от нахлынувшего приступа гнева, Самад Хамидович прокричал ей вслед:

– Верни мне все мои бабки!..

Когда лайнер благополучно приземлился, нахлынувшие на Самада Хамидовича воспоминания сами собой улетучились. Но в нем вновь пробудилось ощущение уязвленности. Он никак не мог простить Сурайе ее неприступность. Ему вдруг за свое фиаско захотелось  отыграться на Одилове.

Переступив порог своего дома, он заморочил всякой чепухой голову жены и незаметно для нее набрал номер своего заместителя. Узнав от того, что его непреклонная пассия не появляется на работе, он взорвался от негодования. Он был так зол, что даже почувствовал, как вздыбились волосы на его макушке. Не зная почему, он приказал Одилову срочно явиться к нему домой.

Не прошло и полчаса, как тот объявился. Не успел он раскрыть рот для традиционного приветствия, как шеф стал наседать на него:

– Чем ты все это время занимался, скотина? Наверняка, целыми днями мух гонял, а? Если не можешь справиться с одним своим работником, какой же ты руководитель? Знай, если эта Баратова в понедельник не появится на своем рабочем месте, сам вылетишь  ко всем чертям!..

Когда под вечер в гости к брату заглянула Кумуш, у него на сердце кошки заскребли. Как  не старался он быть беспечным, но посмотреть в глаза сестренке так и не решился. Когда она завела речь о Сурайе, состроил удивленную мину и стал обвинять Кумуш в легковерности и наивности. При этом не упустил случая напомнить ей, сколько добрых дел он для ее благополучия сотворил. Наконец, брызгая слюной, разъяренно заявил сестре, что на ее подругу не то чтобы мужчина, даже паршивая собака глаз не положит. И если бы встревоженная разговором на высоких тонах брата и сестры Марзия не поднялась на второй этаж, Самад Хамидович еще бы очень долго распалялся…

В понедельник, узнав от своего зама, что Сурайе по-прежнему не объявилась в офисе, он еще больше вскипел от ярости. Одилов, заикаясь от страха, попросил прощения и готов был снести любые унижения, лишь бы успокоить шефа.

– Ты не плачься, а лучше отправь куда-нибудь в командировку мою сестричку, – прорычал шеф.

Про себя же подумал: «И почему мне всегда кто-то в обязательном порядке мешает достичь поставленной цели? Но я обязательно добьюсь своего. Сурайе забыла, что цыплят по осени считают, я все равно добьюсь ее».

Наконец заплаканная беглянка перешагнула порог его кабинета:

– Ты до сих пор пытаешься играть со мной в кошки-мышки? – нахмурив брови, начал Самад Хамидович. – Где ты шляешься? Почему тебя не видно? Или подумала, что если встретишься с Шакировой, она тут же примет тебя на работу? Приноровилась все свои делишки делать через Кумуш, да?.. Отвечай! Я привык добиваться своего, так ты согласна на мои условия?..

– Я не хочу жить во грехе, – сказала решительным тоном девушка. – Прошу вас, не мучайте и не трогайте меня.

В словах Сурайе: «не трогайте меня» начальник-лавелас уловил устраивающий именно его смысл: «пожалейте меня». Он тихим голосом заговорил:

– Послушай, будешь кататься, словно сыр в масле, ни в чем не будешь нуждаться, разве это плохо? Проси сколько хочешь денег, буду обеспечивать. Разве ты не видишь, сколько баб стремятся завоевать мое внимание? Тебя выбрала птица счастья, а ты все ломаешься?!

– Почему вы не хотите понять меня, – зарыдала Сурайе. – Вы стали для меня как родной брат. Как я потом буду смотреть в глаза Кумуш и вашей жены?

– Так всего лишь это тебя беспокоит? – Это признание девушки окрылило ее начальника. – Да никто ни о чем не узнает, никто! У меня припасены такие квартиры…

Не выдержав, Сурайе вскрикнула:

– Если даже никто не прознает о нас, Бог-то узнает, от  него ничего не скроешь!

То ли от оглушительного крика бедняги, то ли от напоминания о судном дне, но Самад Хамидович испуганно вздрогнул. Он стоял, словно вкопанный, не ведая, что ответить. В кабинете воцарилась гнетущая тишина, ее изредка нарушали лишь всхлипывания Сурайе.

– Вот, – проговорила после непродолжительной паузы и достала из сумочки жиденькую стопочку денег, – пока это все, что сумела раздобыть, но остальное все до копеечки верну, за мной долга не останется.

***

Вечером Сурайе, уткнувшись в подушку, горько заплакала. Она не помнит, сколько времени пролежала, обливаясь горячими слезами. Вдруг ей показалось, что по всему ее телу пробежал электрический ток, она резко вскочила с постели и стала торопливо одевать дочурку. «Поедем к бабуле», – сказала она, вытирая глаза.

Удивленная поздним визитом дочери и внучки, Сарвиноз-апа встревожилась. Прямо у порога  поинтересовалась, не случилось ли чего? Чтобы не расстраивать маму, дочь сказала, что очень соскучилась, потому и нагрянула в столь  позднее время.

– Я как под копирку повторяю вашу горькую вдовью долю, мамочка, – сказала она удрученно, когда они стали  укладываться на ночлег. – Вашей внучке нужен отец, что вы думаете на этот счет?

Может оттого, что Сарвиноз-апа не ожидала подобного вопроса от дочери, она  не смогла ей сразу ответить.

– У тебя уже есть  кто-то? – спросила она после небольшой паузы.

Чтобы не расплакаться, дочь юркнула во двор. Присев на летнюю тахту, смахнула накатившиеся слезы. Мать не пошла за ней – решила дать ей возможность побыть наедине с собой. Неожиданно в сумочке Сурайе зазвенел мобильник. Ее дочурка по привычке выхватила аппарат и бросилась во двор. Сурайе разглядев номер звонящего, нажала кнопку соединения.

– Кумуш, ты где? – спросила она, понизив голос. – А я в городе… Прошу, скажи им, чтобы вернули мне трудовую книжку… Нет, ты же знаешь!… Какая еще командировка?.. Я его убью, понимаешь, возьму и убью… Он меня совсем достал… Кумуш, скажи, разве можно так измываться над бедной женщиной… Что?.. Когда?.. Как хочешь…

Выключив мобильник, Сурайе обняла колени и застыла в этой позе. Сарвиноз-апа, убаюкав внучку, бесшумно вышла во двор. Присела рядом с дочерью.

– Что случилось, милая? – ласково спросила она.

Сурайе медленно подняла голову. Хотела произнести: «Все в норме», но не смогла – ее глаза вновь повлажнели. Она с трудом сдержалась, чтобы не закричать. Ее продолжали терзать одни и те же вопросы: «Почему мужчины такие, мама?! Почему они до такой степени хитрые и подлые! Для достижения своих низменных целей ничем  не гнушаются… Издеваясь над  обездоленными, получают особое удовольствие. А еще говорят, что хитростью женщин можно нагрузить сорок ослов, а у мужиков их сколько? Для чего, обрекая на новые страдания уже несчастных, они хотят еще больше испачкать и обесчестить их? Неужели они не думают, что за все злодеяния и грехи на небесах их ожидает самый строгий и справедливый суд?..»

– Доченька, если тебе нужны деньги, не стесняйся, скажи, я тут скопила со своей пенсии кое-что, – сказала Сарвиноз-апа по-своему расценив проблемы дочери. – Только не надо так убиваться, родная, тут недолго себя подкосить...

Сурайе, чтобы вновь не разрыдаться, до крови прикусила губы. Она зашла в комнату, где мирно посапывала ее дочурка, и улеглась рядышком. Тягостные раздумья не покидали ее. Ей почему-то вспомнился покойный супруг. На закате своих дней, погладив своими исхудавшими руками ее локоны, он, тяжело дыша, проговорил: «Когда меня не станет, будет ли кто-нибудь еще гладить эти прекрасные волосы?» Потом он глубоко вздохнул и…

Утром за завтраком  младший брат Сурайе Жамшид испытывающе посмотрел на нее:

– Все в порядке, сестра?

Измученная бессонницей Сурайе хотела ему съязвить, но встретив его сочувственный взгляд, промолчала. Сарвиноз-апа, взглянув на сына, чуть заметно покачала головой.

Оценив ситуацию, Жамшид попытался перевести разговор в шутливое русло.

– Мама, вы тоже во сне о чем-то болтали. Одним словом, все вы не дали мне как следует выспаться!

Сурайе украдкой посмотрела на младшего брата. Может быть, попросить его  приструнить ее несносного начальника? Но парень очень горяч. Не посмотрит, какое тот занимает положение, быстренько надерет ему шею или, не дай Бог, еще покалечит…

Быстренько перекусив, Жамшид убежал на работу. Сурайе, убирая со стола, продолжала размышлять: «Надо этого подонка-сластолюбца не только наказать, надо его еще и опозорить на весь белый свет. Конечно, можно приструнить его, обратившись в компетентные органы, но это меня не удовлетворит. Не я буду, если не сделаю так, чтобы он сполна осознал наконец, что такое истинная порядочность и жизнь по совести. Я обязательно заманю его в свою западню и добьюсь, чтобы он больше никогда не смог делать подлости женщинам…»

***

– Нет, говорить будем в моем кабинете, – стал настаивать Самад Хамидович.

Как не хотелось Сурайе заходить туда, но все же пришлось. Начальник удовлетворенно проследовал за ней. Молча, скрупулезно оглядел строптивую девушку. Та сидела, покорно склонив голову, всем своим видом показывая, что больше не желает сопротивляться его домогательствам. Самад Хамидович возрадовался в душе и довольный потер ладони. Он  долго и нудно славословил о  своей персоне. Получив положительные ответы на  свои вопросы, совсем осмелел. Предвкушая, как он будет обнимать этот гибкий упругий девичий стан, целовать напоминающие свежий бутон розы эти губы напротив, он неожиданно перевел разговор на житейскую тему:

– Значит, ты решила остаться в конторе? Но учти, если кто-нибудь прознает о наших отношениях, жалеть тебя не стану. Пока поработай на своем старом месте. Со временем, переведу тебя в другой отдел. Только… не смей обманывать меня, поняла?

Сурайе буквально выбежала из кабинета начальника. Боялась, как бы тот не стал к ней там приставать.

Хайдар Одилов, встретив ее в коридоре, подчеркнуто изобразил уважительную улыбку. «Подлиза, – стараясь скрыть свои настоящие чувства, подумала девушка. – Еще вчера в этих глазах сверкала нескрываемая злоба, на собраниях он как мог позорил меня, но стоило всего одного намека Самада Хамидовича, как в его взоре появилось столько показной нежности и почитания».

Спустя два дня, вновь встретив Сурайе в коридоре, заместитель начальника незаметно для окружающих шепнул ей на ухо, что ее вечером страстно желает увидеть шеф. От услышанного  девушку охватила мелкая дрожь. Ее сердце даже екнуло и учащенно забилось.

…Заглянув в уединенную кабинку ресторана, Сурайе увидела развалившегося на широком диване начальника. Тот уже был подшофе, и от этого его всегда наглые глаза казались узкими и маслянистыми. Самад Хамидович пригласил девушку сесть рядом, но она как бы невзначай опустилась в кресло напротив. Наполнив очередную рюмку спиртным, хозяин застолья протянул ее своей гостье. Сурайе сделала вид, что пригубила ее и поставила на стол.

Ее шеф, окончательно опьянев, признался, что очень давно приметил ее. Он то и дело твердил, что теперь она должна принадлежать только ему. Не преминул он подчеркнуть, что из-за нее даже поставил точку в любовных отношениях с некой девушкой по имени Малика. И о своей жене он много и нудно говорил. Видите ли, она, растолстев, не стала умещаться в его объятиях. Оказывается, теперь она в его доме является обыкновенной вещью!.. После этих откровений захмелевший лысый ловелас захотел было обнять Сурайе, но та испуганно вскочила с места: «Пожалуйста, не надо, я… должна… еще привыкнуть к вам…»

Но она твердо решила, что никогда и ни за что, не подпустит к себе это чудовище.

Самад Хамидович криво улыбнулся: «Не устала еще ломаться, да я тебя озолочу, только не уходи». Но Сурайе настояла, что ей уже пора:

– Моя дочь сильно болеет, надо за ней присматривать. Так что не обижайтесь. Как-нибудь в другой раз.

Начальник, продолжая смотреть на нее влюбленными глазами, достал из кармана брюк две стодолларовые купюры и протянул ей. Хотя девушка не желала этого, но все же взяла деньги. Оказавшись на улице, она, будто у нее в руке была какая-то очень заразная вещь, с отвращением запихала банкноты в середину носового платочка.

Начиная со следующего дня, Сурайе неожиданно для коллег, перестала выходить на работу. Не отвечала она и на звонки Кумуш…

Через неделю, супруге Самада Хамидовича позвонили сватья. Они о ее муже такого наговорили, что бедная Марзия потеряла сознание. О распутстве ее благоверного, оказывается, прослышала вся близкая и дальняя родня. Даже председатель махаллинского комитета обо всем узнал и оповестил о его недостойных похождениях всех аксакалов в округе.

Вскоре, нервно позвонив во входную дверь, забежала в дом заплаканная  дочь Самада Хамидовича Маржона. И его сын Батыр, сбежав с занятий, ошарашенный вернулся домой: в интернете какая-то девушка по имени Малика об его отце написала такие постыдные вещи! В сети прозвучала даже аудиозапись сердечных откровений его отца… Тут, очнувшаяся от обморока Марзия вспомнила, что еще утром какой-то незнакомец оставил ей в конверте диск. Женщина торопливо достала его и поставила в ноутбук. Вначале послышался какой-то непонятный гвалт, а потом из динамиков полились «откровения» ее мужа…

В это время Самад Хамидович, отключив в своем огромном и шикарном кабинете все телефоны, растерянно сидел с кислой маской на лице. Он со злостью мял в руке две скомканные стодолларовые купюры, которые через секретаршу передала ему Сурайе.

Перевод с узбекского Шухрата АЛИМОВА.

Она была в курсе свалившихся на голову Сурайе невзгод. Ведь на службе все только об этом беспрестанно шушукаются и судачат! Якобы, Сурайе совсем забросив все на свете, слоняется без дела. А еще поговаривают, что она  нашла другое место работы.

Почему-то Сурайе стала избегать Кумуш. Возможно, ей неловко попадаться той на глаза? Наверное, это происходит от того, что когда она обивала пороги разных предприятий в поисках хоть какой-нибудь  работы, ее в это учреждение пристроила Кумуш!

Когда она заглянула в кабинет подруги на третьем этаже, Сурайе сидела погруженная в свой компьютер.

– Сурайе, что случилось? – поинтересовалась она с порога.

Девушка ничего не ответила. Поняв, что Кумуш от нее так просто не отстанет, пристально посмотрела на нее:

– Ты же видишь – я работаю!

– Однако Хайдар-ака очень недоволен тобой. Видела свой отчет, он его весь исчеркал…

Сурайе презрительно усмехнулась и, не отрываясь от компьютера, резко и громко отчеканила:

– Хайдар-ака говоришь? А кто он такой? Разве он человек? Он же настоящая кукла-марионетка! Ты гляди выше, подруга! Ты очень и очень многого не знаешь.

Услышанное озадачило Кумуш. Она никак не могла вникнуть, что имеет в виду и на что намекает Сурайе. Приглядевшись к подружке, она заметила, как стало пунцовым ее лицо и гневно сверкнули глаза.

– Говори яснее.

– Чего тут непонятного? – еще больше распалилась Сурайе. – Лучше скажи им, пусть по-хорошему  освободят меня с занимаемой должности. Может, тебя они послушают.

Девушка, перестав работать, закрыла ладонями лицо и в сердцах продолжила:

– Зачем они меня так мучают? Разве можно так издеваться над человеком?

– Сурайе…

– Пожалуйста, оставь меня в покое, – взмолилась бедняга.

Кумуш склонилась над подругой и прошептала ей на ухо:

– Вижу, здорово накипело у тебя на душе. Давай-ка, после работы где-нибудь посидим и поболтаем.

Сурайе ничего не ответила.

Покинув ее кабинет, Кумуш заглянула в аппартаменты Хайдара Одилова.  «Марионетка, – повторила она про себя, вспомнив слова Сурайе, – а он на самом деле похож на куклу, только не простую, ядовитую, как змея!»

Одилов старался разговаривать с Кумуш как можно вежливей, охотно и деловито отвечал на все вопросы, касающиеся ее подруги.

– Зачем тогда вы ее удерживаете? – выслушав его объяснения, раздраженно спросила Кумуш. – Если она некудышный работник, зачем ей тут находиться?

– Пусть сначала возместит допущенную недостачу, а потом проваливает на все четыре стороны! – холодно улыбнулся Одилов. – Однако Баратова ни в какую не признает и это. Вы же слышали, что она несла на собрании! Скажите, разве разумный и порядочный человек станет во всеуслышание верещать, что «здесь нет справедливости»?! Вы столько сделали ей хорошего…

– А  мой брат в курсе происходящего? – резко перебила его собеседница.

Одилов замялся и постарался перевести разговор на другую тему.

«Конечно, брат все знает, – подумала Кумуш. – Если даже недостача составляет всего один сум, он об этом великолепно осведомлен».

Под вечер она силком заставила Сурайе выйти на улицу. Подруги зашли в кафе, расположенное в двух остановках от офиса, и заняли отдельную кабинку. Однако Сурайе никак не хотела «колоться».

– Мне тяжело говорить об этом тебе, милая подруга, – упиралась она. – Ты столько сделала для меня. Когда маялась в поисках работы, помогла мне трудоустроиться. Благодаря тебе моя жизнь пошла на поправку, дома появился достаток. Но… я больше не могу оставаться в этой конторе…

– Слышала, ты допустила недостачу, – начала издалека Кумуш. – Думаю, произошло недоразумение. Когда брат вернется…

– Да оставь ты эти сказки! – поняв, что дальше нет смыла упираться, Сурайе тяжело вздохнула. – Во всех моих бедах повинен именно твой брат, Кумуш. Как-то он дал мне пятьсот долларов. Сначала подбросил двести, позже добавил еще триста. Когда поинтересовалась, зачем он это делает, он заверил, что так он поощряет своих работников. Позже я поняла, что у него были совсем иные намерения.

После этих слов подруги сердце Кумуш екнуло.

– Чего же он хотел? – спросила она, вскинув брови.

– Ты, может, мне не поверишь, ведь он твой брат, – чуть не плача заговорила Сурайе. – Я думала, что Самад-ака относится ко мне, как к своей сестренке. А он… стал настаивать, чтобы я стала его любовницей. Одним словом, я отказала ему. Тогда и посыпались на мою бедную голову все эти невзгоды. Стали задерживать зарплату,  постоянно твердят, что я допустила большую растрату. Сама подумай, какое я могу иметь отношение к недостачам? Они ни перед чем не остановятся, Кумуш!

Девушке показалось, что эти камни брошены Сурайе в ее огород. Кумуш непроизвольно нахмурилась.

– Мне бы как-нибудь выбраться отсюда, подруженька...

И горячие слезы обожги щеки Сурайе…

.

***

.

Возвращавшийся из турпоездки в Турцию Самад Хамидович вальяжно развалился в кресле самолета. Сидевшая рядом с ним супруга Марзия о чем-то беспрестанно тараторила. Ее муж иногда сквозь полудрему согласно кивал головой.

«Наверняка Хайдар придумал какую-нибудь уловку, – размышлял он. – Неужто он не сможет  справиться с какой-то девчонкой? Человек, заставляющий ходить по струнке столько людей, обязательно найдет нужный способ. Подумаешь какая-то Сурайе!.. Улизнуть, видите ли, захотела! Из этой обители еще никому не удавалось исчезнуть просто так».

В его голове  снова стал крутиться недавний монолог с Сурайей.

– Слышишь ты, я не иду навстречу кому попало, поняла? Другое дело, если бы  у тебя был муж...

– Что верно, то верно. Муж мой умер, но если все вдовы будут гулять…

– Прекрати! Выбирай: или согласишься на мое предложение, или же вылетишь с работы и как раньше станешь считать копейки. И не надейся, что найдешь теплое местечко в другом месте. Ты знаешь, руки у меня длинные. Куда бы ты ни сунулась, возьму тебя за шкирку.

– Я все расскажу Кумуш.

– Кому?.. Не вмешивай в наши отношения мою сестренку, дуреха! Иначе горько пожалеешь, что на белый свет родилась.

Помнится, тогда униженная Сурайе зарыдала. Оценив это за победу, шеф собрался ее волосы, но тут она вскочила, словно ужаленная. Встревоженный подобным поведением подчиненной Самад Хамидович украдкой посмотрел на входную дверь своего кабинета.

– Не смей ко мне прикасаться, – произнесла дрожащими губами Сурайе. – Ты, подлец, можешь завлечь в свою западню кого угодно, только не меня... Прочь с дороги! Больше в этих стенах духа моего не будет! Бесстыдник!

– Ах, так? – заскрипел зубами начальник. – Ты еще смеешь издеваться надо мной?.. Неблагодарная! Сколько хорошего я тебе сделал, платил огромную заработную плату, а что получил в ответ?

Девушка в слезах бросилась к выходу. Задыхаясь от нахлынувшего приступа гнева, Самад Хамидович прокричал ей вслед:

– Верни мне все мои бабки!..

Когда лайнер благополучно приземлился, нахлынувшие на Самада Хамидовича воспоминания сами собой улетучились. Но в нем вновь пробудилось ощущение уязвленности. Он никак не мог простить Сурайе ее неприступность. Ему вдруг за свое фиаско захотелось  отыграться на Одилове.

Переступив порог своего дома, он заморочил всякой чепухой голову жены и незаметно для нее набрал номер своего заместителя. Узнав от того, что его непреклонная пассия не появляется на работе, он взорвался от негодования. Он был так зол, что даже почувствовал, как вздыбились волосы на его макушке. Не зная почему, он приказал Одилову срочно явиться к нему домой.

Не прошло и полчаса, как тот объявился. Не успел он раскрыть рот для традиционного приветствия, как шеф стал наседать на него:

– Чем ты все это время занимался, скотина? Наверняка, целыми днями мух гонял, а? Если не можешь справиться с одним своим работником, какой же ты руководитель? Знай, если эта Баратова в понедельник не появится на своем рабочем месте, сам вылетишь  ко всем чертям!..

Когда под вечер в гости к брату заглянула Кумуш, у него на сердце кошки заскребли. Как  не старался он быть беспечным, но посмотреть в глаза сестренке так и не решился. Когда она завела речь о Сурайе, состроил удивленную мину и стал обвинять Кумуш в легковерности и наивности. При этом не упустил случая напомнить ей, сколько добрых дел он для ее благополучия сотворил. Наконец, брызгая слюной, разъяренно заявил сестре, что на ее подругу не то чтобы мужчина, даже паршивая собака глаз не положит. И если бы встревоженная разговором на высоких тонах брата и сестры Марзия не поднялась на второй этаж, Самад Хамидович еще бы очень долго распалялся…

В понедельник, узнав от своего зама, что Сурайе по-прежнему не объявилась в офисе, он еще больше вскипел от ярости. Одилов, заикаясь от страха, попросил прощения и готов был снести любые унижения, лишь бы успокоить шефа.

– Ты не плачься, а лучше отправь куда-нибудь в командировку мою сестричку, – прорычал шеф.

Про себя же подумал: «И почему мне всегда кто-то в обязательном порядке мешает достичь поставленной цели? Но я обязательно добьюсь своего. Сурайе забыла, что цыплят по осени считают, я все равно добьюсь ее».

Наконец заплаканная беглянка перешагнула порог его кабинета:

– Ты до сих пор пытаешься играть со мной в кошки-мышки? – нахмурив брови, начал Самад Хамидович. – Где ты шляешься? Почему тебя не видно? Или подумала, что если встретишься с Шакировой, она тут же примет тебя на работу? Приноровилась все свои делишки делать через Кумуш, да?.. Отвечай! Я привык добиваться своего, так ты согласна на мои условия?..

– Я не хочу жить во грехе, – сказала решительным тоном девушка. – Прошу вас, не мучайте и не трогайте меня.

В словах Сурайе: «не трогайте меня» начальник-лавелас уловил устраивающий именно его смысл: «пожалейте меня». Он тихим голосом заговорил:

– Послушай, будешь кататься, словно сыр в масле, ни в чем не будешь нуждаться, разве это плохо? Проси сколько хочешь денег, буду обеспечивать. Разве ты не видишь, сколько баб стремятся завоевать мое внимание? Тебя выбрала птица счастья, а ты все ломаешься?!

– Почему вы не хотите понять меня, – зарыдала Сурайе. – Вы стали для меня как родной брат. Как я потом буду смотреть в глаза Кумуш и вашей жены?

– Так всего лишь это тебя беспокоит? – Это признание девушки окрылило ее начальника. – Да никто ни о чем не узнает, никто! У меня припасены такие квартиры…

Не выдержав, Сурайе вскрикнула:

– Если даже никто не прознает о нас, Бог-то узнает, от  него ничего не скроешь!

То ли от оглушительного крика бедняги, то ли от напоминания о судном дне, но Самад Хамидович испуганно вздрогнул. Он стоял, словно вкопанный, не ведая, что ответить. В кабинете воцарилась гнетущая тишина, ее изредка нарушали лишь всхлипывания Сурайе.

– Вот, – проговорила после непродолжительной паузы и достала из сумочки жиденькую стопочку денег, – пока это все, что сумела раздобыть, но остальное все до копеечки верну, за мной долга не останется.

.

***

.

Вечером Сурайе, уткнувшись в подушку, горько заплакала. Она не помнит, сколько времени пролежала, обливаясь горячими слезами. Вдруг ей показалось, что по всему ее телу пробежал электрический ток, она резко вскочила с постели и стала торопливо одевать дочурку. «Поедем к бабуле», – сказала она, вытирая глаза.

Удивленная поздним визитом дочери и внучки, Сарвиноз-апа встревожилась. Прямо у порога  поинтересовалась, не случилось ли чего? Чтобы не расстраивать маму, дочь сказала, что очень соскучилась, потому и нагрянула в столь  позднее время.

– Я как под копирку повторяю вашу горькую вдовью долю, мамочка, – сказала она удрученно, когда они стали  укладываться на ночлег. – Вашей внучке нужен отец, что вы думаете на этот счет?

Может оттого, что Сарвиноз-апа не ожидала подобного вопроса от дочери, она  не смогла ей сразу ответить.

– У тебя уже есть  кто-то? – спросила она после небольшой паузы.

Чтобы не расплакаться, дочь юркнула во двор. Присев на летнюю тахту, смахнула накатившиеся слезы. Мать не пошла за ней – решила дать ей возможность побыть наедине с собой. Неожиданно в сумочке Сурайе зазвенел мобильник. Ее дочурка по привычке выхватила аппарат и бросилась во двор. Сурайе разглядев номер звонящего, нажала кнопку соединения.

– Кумуш, ты где? – спросила она, понизив голос. – А я в городе… Прошу, скажи им, чтобы вернули мне трудовую книжку… Нет, ты же знаешь!… Какая еще командировка?.. Я его убью, понимаешь, возьму и убью… Он меня совсем достал… Кумуш, скажи, разве можно так измываться над бедной женщиной… Что?.. Когда?.. Как хочешь…

Выключив мобильник, Сурайе обняла колени и застыла в этой позе. Сарвиноз-апа, убаюкав внучку, бесшумно вышла во двор. Присела рядом с дочерью.

– Что случилось, милая? – ласково спросила она.

Сурайе медленно подняла голову. Хотела произнести: «Все в норме», но не смогла – ее глаза вновь повлажнели. Она с трудом сдержалась, чтобы не закричать. Ее продолжали терзать одни и те же вопросы: «Почему мужчины такие, мама?! Почему они до такой степени хитрые и подлые! Для достижения своих низменных целей ничем  не гнушаются… Издеваясь над  обездоленными, получают особое удовольствие. А еще говорят, что хитростью женщин можно нагрузить сорок ослов, а у мужиков их сколько? Для чего, обрекая на новые страдания уже несчастных, они хотят еще больше испачкать и обесчестить их? Неужели они не думают, что за все злодеяния и грехи на небесах их ожидает самый строгий и справедливый суд?..»

– Доченька, если тебе нужны деньги, не стесняйся, скажи, я тут скопила со своей пенсии кое-что, – сказала Сарвиноз-апа по-своему расценив проблемы дочери. – Только не надо так убиваться, родная, тут недолго себя подкосить...

Сурайе, чтобы вновь не разрыдаться, до крови прикусила губы. Она зашла в комнату, где мирно посапывала ее дочурка, и улеглась рядышком. Тягостные раздумья не покидали ее. Ей почему-то вспомнился покойный супруг. На закате своих дней, погладив своими исхудавшими руками ее локоны, он, тяжело дыша, проговорил: «Когда меня не станет, будет ли кто-нибудь еще гладить эти прекрасные волосы?» Потом он глубоко вздохнул и…

Утром за завтраком  младший брат Сурайе Жамшид испытывающе посмотрел на нее:

– Все в порядке, сестра?

Измученная бессонницей Сурайе хотела ему съязвить, но встретив его сочувственный взгляд, промолчала. Сарвиноз-апа, взглянув на сына, чуть заметно покачала головой.

Оценив ситуацию, Жамшид попытался перевести разговор в шутливое русло.

– Мама, вы тоже во сне о чем-то болтали. Одним словом, все вы не дали мне как следует выспаться!

Сурайе украдкой посмотрела на младшего брата. Может быть, попросить его  приструнить ее несносного начальника? Но парень очень горяч. Не посмотрит, какое тот занимает положение, быстренько надерет ему шею или, не дай Бог, еще покалечит…

Быстренько перекусив, Жамшид убежал на работу. Сурайе, убирая со стола, продолжала размышлять: «Надо этого подонка-сластолюбца не только наказать, надо его еще и опозорить на весь белый свет. Конечно, можно приструнить его, обратившись в компетентные органы, но это меня не удовлетворит. Не я буду, если не сделаю так, чтобы он сполна осознал наконец, что такое истинная порядочность и жизнь по совести. Я обязательно заманю его в свою западню и добьюсь, чтобы он больше никогда не смог делать подлости женщинам…»

.

***

.

– Нет, говорить будем в моем кабинете, – стал настаивать Самад Хамидович.

Как не хотелось Сурайе заходить туда, но все же пришлось. Начальник удовлетворенно проследовал за ней. Молча, скрупулезно оглядел строптивую девушку. Та сидела, покорно склонив голову, всем своим видом показывая, что больше не желает сопротивляться его домогательствам. Самад Хамидович возрадовался в душе и довольный потер ладони. Он  долго и нудно славословил о  своей персоне. Получив положительные ответы на  свои вопросы, совсем осмелел. Предвкушая, как он будет обнимать этот гибкий упругий девичий стан, целовать напоминающие свежий бутон розы эти губы напротив, он неожиданно перевел разговор на житейскую тему:

– Значит, ты решила остаться в конторе? Но учти, если кто-нибудь прознает о наших отношениях, жалеть тебя не стану. Пока поработай на своем старом месте. Со временем, переведу тебя в другой отдел. Только… не смей обманывать меня, поняла?

Сурайе буквально выбежала из кабинета начальника. Боялась, как бы тот не стал к ней там приставать.

Хайдар Одилов, встретив ее в коридоре, подчеркнуто изобразил уважительную улыбку. «Подлиза, – стараясь скрыть свои настоящие чувства, подумала девушка. – Еще вчера в этих глазах сверкала нескрываемая злоба, на собраниях он как мог позорил меня, но стоило всего одного намека Самада Хамидовича, как в его взоре появилось столько показной нежности и почитания».

Спустя два дня, вновь встретив Сурайе в коридоре, заместитель начальника незаметно для окружающих шепнул ей на ухо, что ее вечером страстно желает увидеть шеф. От услышанного  девушку охватила мелкая дрожь. Ее сердце даже екнуло и учащенно забилось.

…Заглянув в уединенную кабинку ресторана, Сурайе увидела развалившегося на широком диване начальника. Тот уже был подшофе, и от этого его всегда наглые глаза казались узкими и маслянистыми. Самад Хамидович пригласил девушку сесть рядом, но она как бы невзначай опустилась в кресло напротив. Наполнив очередную рюмку спиртным, хозяин застолья протянул ее своей гостье. Сурайе сделала вид, что пригубила ее и поставила на стол.

Ее шеф, окончательно опьянев, признался, что очень давно приметил ее. Он то и дело твердил, что теперь она должна принадлежать только ему. Не преминул он подчеркнуть, что из-за нее даже поставил точку в любовных отношениях с некой девушкой по имени Малика. И о своей жене он много и нудно говорил. Видите ли, она, растолстев, не стала умещаться в его объятиях. Оказывается, теперь она в его доме является обыкновенной вещью!.. После этих откровений захмелевший лысый ловелас захотел было обнять Сурайе, но та испуганно вскочила с места: «Пожалуйста, не надо, я… должна… еще привыкнуть к вам…»

Но она твердо решила, что никогда и ни за что, не подпустит к себе это чудовище.

Самад Хамидович криво улыбнулся: «Не устала еще ломаться, да я тебя озолочу, только не уходи». Но Сурайе настояла, что ей уже пора:

– Моя дочь сильно болеет, надо за ней присматривать. Так что не обижайтесь. Как-нибудь в другой раз.

Начальник, продолжая смотреть на нее влюбленными глазами, достал из кармана брюк две стодолларовые купюры и протянул ей. Хотя девушка не желала этого, но все же взяла деньги. Оказавшись на улице, она, будто у нее в руке была какая-то очень заразная вещь, с отвращением запихала банкноты в середину носового платочка.

Начиная со следующего дня, Сурайе неожиданно для коллег, перестала выходить на работу. Не отвечала она и на звонки Кумуш…

Через неделю, супруге Самада Хамидовича позвонили сватья. Они о ее муже такого наговорили, что бедная Марзия потеряла сознание. О распутстве ее благоверного, оказывается, прослышала вся близкая и дальняя родня. Даже председатель махаллинского комитета обо всем узнал и оповестил о его недостойных похождениях всех аксакалов в округе.

Вскоре, нервно позвонив во входную дверь, забежала в дом заплаканная  дочь Самада Хамидовича Маржона. И его сын Батыр, сбежав с занятий, ошарашенный вернулся домой: в интернете какая-то девушка по имени Малика об его отце написала такие постыдные вещи! В сети прозвучала даже аудиозапись сердечных откровений его отца… Тут, очнувшаяся от обморока Марзия вспомнила, что еще утром какой-то незнакомец оставил ей в конверте диск. Женщина торопливо достала его и поставила в ноутбук. Вначале послышался какой-то непонятный гвалт, а потом из динамиков полились «откровения» ее мужа…

В это время Самад Хамидович, отключив в своем огромном и шикарном кабинете все телефоны, растерянно сидел с кислой маской на лице. Он со злостью мял в руке две скомканные стодолларовые купюры, которые через секретаршу передала ему Сурайе.

.