Константин Ваншенкин: «…Ведь остаётся навеки любовь»

«Вальс расставанья» Константин ВАНШЕНКИН сочинил почти вмиг, возвращаясь поздним вечером 1963 года от режиссёра Павла Любимова. Разговор, в котором участвовал и композитор Ян Френкель, шёл о предстоящем фильме «Женщины», ставшем после выхода на экран одним из лидеров отечественного кинопроката 1966 года. Однако сама песня, прозвучавшая в нём впервые, раскрутилась в полную силу лет через десять, когда сами авторы о ней почти забыли.

Cлышишь тревожные дуют ветра,
Нам расставаться настала пора.
Кружится, кружится пёстрый лесок,
Кружится, кружится старый вальсок,
Старый забытый вальсок.

Ты, совершая положенный путь,
В дальнем краю это всё не забудь:
Эту реку и прибрежный песок,
Этот негромкий звучащий вальсок,
Этот негромкий вальсок.

Мы расстаёмся, чтоб встретиться вновь,
Ведь остаётся на свете любовь.
Кружится первый осенний листок,
Кружится в памяти старый вальсок,
Юности нашей вальсок.

Волосы ветром сдувает со лба.
Музыка эта — как наша судьба.
Снегом слегка обжигает висок,
Кружится в сердце тот старый вальсок,
В сердце тот старый вальсок.

Сегодня «Вальс расставанья», или «Старый вальсок», как его чаще называют,— песенная классика. Как, впрочем, и другие песни на стихи этого поэта: «Я люблю тебя, жизнь», «Алёша», «Весной 45-го года», «Городской мотив» («Два точёных каблучка»), «За окошком свету мало», «Я спешу, извините меня», «Тополя» («Там тополя сажали мы с тобою…»), «Маки», «Роман», «Метелинки», «Обучаю игре на гитаре», «Как провожают пароходы»…

Автором музыки первой ваншенковской песни с большой буквы — уже упоминавшейся «Я люблю тебя, жизнь» — стал композитор Эдуард Колмановский. Для Ваншенкина он просто Эдик. Почти его ровесник — старше всего на два года. Благодаря легендарному Марку Бернесу — осенью 2016-го ему исполнилось 105 лет — песня заняла отдельное место в творчестве поэта. Правда, в списке композиторов, которым тогда Бернес поочередно заказывал музыку к этим непесенным, с точки зрения Ваншенкина, стихам, имя Колмановского, ещё мало кому известное, стояло последним. И это сотрудничество началось, можно сказать, с провала Колмановского. Его первоначальный вариант — «нечто элегичное, медлительное» — Бернес «с привычным уже вздохом» отверг. И он же позвонил Ваншенкину недели через две: «Написал! Грандиозно! То, что нужно!»
— Бернес пел эту песню в каждом своём концерте, — вспоминал Константин Яковлевич в одной из наших бесед. — За ним взялись другие, «голосовые» певцы. Но я ещё не верил, что это действительно песня. И через два года, в 1959-м, в книге «Лирика» перепечатал первый, допесенный, вариант — все двенадцать строф. Дело в том, что по просьбе Бернеса стихотворение сократил до восьми строф, кроме того, произошла перестановка некоторых оставшихся строф и замена двух строчек.
До встречи с Бернесом я был автором нескольких непоющихся песен.
— То есть?
— Мало назвать песню — песней. Пусть и музыка композитором к ней написана. И напечатана с нотами. И может быть, не один раз. Но она не поётся. Это — не песня. Песня — это ведь то, что все знают и все поют. Песня — та, которая звучит. Другой вопрос, хороша или плоха, но песня.
К моему удивлению, песня «Я люблю тебя, жизнь» пошла так широко, зазвучала так часто, что я постепенно привык к новой редакции. И в дальнейшем, чтобы не сбивать с толку читателей, публиковал уже второй, песенный, вариант стихотворения. А чуть ниже заголовка посвящение — М. Бернесу.
…Ваншенкин посвятил Бернесу ещё несколько стихотворений: «Поёт Марк Бернес», написанное ещё до личного с ним знакомства; «В покое кунцевской больницы…» — оно появилось спустя год после его смерти; «Планета “Марк Бернес”» — из относительно последних. 
О дружбе с Бернесом, с которым Ваншенкин был на «ты», он довольно подробно рассказал в своих мемуарах. А это опять отрывок из нашей беседы.
— Сколько примерно ваших стихов были положены на музыку и стали песнями?
— Не так и много. У меня есть около десяти широко известных песен и примерно столько же, пожалуй, песен и романсов, которые мне нравятся не меньше, а некоторые даже больше, но они малоизвестны. Так сложилось.
— В чём секрет популярности ваших песен? Почему они запомнились?
— Трудно сказать… Не припомню случая, чтобы я специально написал стихотворную основу песни. Практически не пишу и на готовую мелодию — на так называемую рыбу. Не потому, что не умею, а просто не люблю. В общем, я написал всё-таки мало песен. Несмотря на то что мне предлагали сотрудничество многие композиторы.
Песня обычно получалась сама собой. Невозможно объяснить, откуда что берётся, как стихи перевоплощаются в песню, меняясь внутренне и внешне или почти оставаясь самими собой. В этом деле нет никаких правил, рецептов. Впрочем, как подтверждает история, многие известные песни рождались, можно сказать, сразу.
— Например?
— Однажды на улице я попал под сильнейший снегопад. Шёл, чуть ли не раздвигая его руками. От белого снегопада стало почти темно. Вдруг возникли строчки:

За окошком свету мало,
Белый снег валит, валит.

И — почти тут же:

А мне мама, а мне мама
Целоваться не велит.

Зашёл в глубокую арку, достал блокнот и записал, чтобы не забыть. Но вскоре опять пришлось записывать…
Предсказать, будет ли песня петься, невозможно. Я знал только одного человека, который — не зная нот! — точно мог предвидеть будущее любой новой песни. Это опять же Марк Бернес. Допустим, заходит он в ресторан. Играет оркестр. «Мировая песня!» Или приносит ему композитор новую песню, проиграет мелодию. «Нет, не годится. Это не для меня. И вообще эта песня не пойдёт». Он — «экстрасенс» песни. Сам создавал свой репертуар. У него все песни одна к одной! «Тучи над городом встали…» — слова и музыка Павла Арманда; «Любимый город» («В далёкий край товарищ улетает…») — слова Евгения Долматовского, музыка Никиты Богословского; «Тёмная ночь» — слова Владимира Агатова, музыка опять же Богословского; «Враги сожгли родную хату» — слова Михаила Исаковского, музыка Матвея Блантера; «Три года ты мне снилась» — слова Алексея Фатьянова, музыка Богословского; «Я работаю волшебником» — слова Льва Ошанина, музыка Эдуарда Колмановского; «С чего начинается Родина?» — слова Михаила Матусовского, музыка Вениамина Баснера…
Бернес обладал ещё одним поистине редкостным даром — он угадывал песню в стихах. Сам разыскивал эти стихи в книгах. Как, например, это случилось с теми моими стихами без названия, с первой строкой «Я люблю тебя, жизнь», впервые опубликованными в «Комсомольской правде» летом 1956 года. Ими же открывался выпущенный в самом конце 1957 года мой сборник стихов «Волны», где их и прочёл Бернес…
Часто Бернес становился как бы соавтором поэта и композитора. Организовывал песню, давал идею, тему, мысль. Если бы не он, многих песен просто бы не существовало в природе!
— Прежде всего это…
— …«Когда поёт далёкий друг» — слова Якова Хелемского, музыка Бориса Мокроусова; «Если бы парни всей земли…» — слова Евгения Долматовского, музыка Василия Соловьёва-Седова; «Москвичи» («Серёжка с Малой Бронной…») — слова Евгения Винокурова, музыка Андрея Эшпая; «Хотят ли русские войны?» — слова Евгения Евтушенко, музыка Эдуарда Колмановского; «Я улыбаюсь тебе» — слова Инны Гофф, музыка опять же Колмановского. И конечно, «Журавли» — слова Расула Гамзатова, перевод на русский язык Наума Гребнева, музыка Яна Френкеля. Эта высокая и щемящая песня стала его прощальной, как будто специально написанной. Он работал над ней с поразительным упорством, будучи уже смертельно больным. Записал её на студии грамзаписи перед самой больницей, всего за полтора месяца до смерти. 
— И ещё об одной уникальности этого актёра и эстрадного певца — его голосе, особого грубоватого тембра и глубоко человечной интонации. Ведь он прямо-таки покорял слушателей. Вот строки из ваших уже упоминавшихся стихов о Бернесе:

Стоит он спокойный, белёсый,
Уже постаревший слегка.
Поёт, перед публикой стоя,
Отнюдь не во фрак разодет.
Лицо его — очень простое.
А голоса, собственно, нет.
Но тут совершается чудо,
И песня тревожит сердца <…>
Да, слышал певцов я немало,
У них голоса хороши.
Но им иногда не хватало
Вот этой вот самой… души.
За яркой эстрадною кромкой,
Верхов не беря, не звеня,
Звучит этот голос негромкий,
Ведя и волнуя меня.
Мне юность прошедшую видно.
В полнеба играет гроза.
И, знаешь, нисколько не стыдно,
Что вдруг повлажнели глаза.

— Стоило прозвучать очередной бернесовской песне, как её тут же переписывали, как я уже говорил, с «голосовым» певцом, и она звучала главным образом в новом исполнении. Другой бы отступился, а он опять и опять брался за это «не своё» дело и говорил в свойственной ему ироничной манере: «Пора уже нам что-нибудь сделать для Отса!» Или: «Не находишь, что у Кобзона не слишком хорош репертуар, а мы сидим сложа руки?»
— Бернес предсказал удачу всем вашим песням?
–– Специально он этим не занимался. В основном его прогнозы касались тех песен, которые он пел. Моих песен Бернес записал пять: «Я люблю тебя, жизнь», «Солдаты», «Я спешу, извините меня», «Тополя», «Нелётная погода».
–– Счастливая судьба оказалась и у песен, написанных на стихи вашей жены Инны Гофф…
–– Прежде всего Инна была хорошим прозаиком. У неё много прекрасных книг: «Северный сон», «Не верь зеркалам», «Телефон звонит по ночам», «Поющие за столом», «Юноша с перчаткой», «Знакомые деревья», «Советы ближних», «Превращения». Песенки она писала для себя и потом напевала их на собственные мотивы.
Услышав однажды, как Инна что-то напевает, занимаясь домашними делами, Ян Френкель попросил её переписать слова. Так появился изящный романс «Август». Потом — «Русское поле». Слова этой песни Инна написала на готовую мелодию, предложенную Яном.
— Якобы Расул Гамзатов когда-то сказал про эту песню так: «Это лучшая песня о родине. Я бы предложил её сделать государственным гимном России». 
Сотрудничество Инны Гофф и Яна Френкеля продолжалось почти тридцать лет. Назовите, пожалуйста, ещё несколько их песен.
— «Моя глубинка», «Замужем так не поётся», «Ветер северный», «В парке у Мамаева кургана», «А сердце всё надеется», «Друзья мои», «Ну а лето продолжается», «Снова ветка качнулась», «Отчего ты плачешь, старая лоза?».
— По словам Инны Гофф, «Лоза» — это вообще последняя песня Яна Френкеля. И ещё, оказывается, эту песню он обдумывал лет десять, а записал по нотам и исполнил в один и тот же день — на концерте в Комсомольске-на-Амуре в феврале 1989 года. Слова этой песни пронзительны и символичны:

Отчего ты плачешь, старая лоза?
Отчего с побегов капает слеза?
И в ответ я слышу тихие слова:
«Коль от песни плачу, значит, я жива…»

Зелены долины, зелены кусты,
Зелены равнины, что же плачешь ты?
И в ответ  я слышу тихие слова:
«Коль весной я плачу, значит, я жива…»

— Ян умер 25 августа 1989 года в Риге. Его хоронили в Москве. На панихиде в Доме композиторов было множество цветов и народа. Над гробом звучали «Журавли» в его исполнении.

Настанет день, и с журавлиной стаей
Я поплыву в такой же сизой мгле,
Из-под небес по-птичьи окликая
Всех вас, кого оставил на земле.

На Новодевичьем опять «Журавли» — теперь это был уже голос Бернеса…
…Песни «Я улыбаюсь тебе», «Когда разлюбишь ты», «Черёмуха», «Как знать», «Сны» сделаны Инной с Эдуардом Колмановским. «И меня пожалей» — с Александрой Пахмутовой.
— Бывало ли так, что ваша песня вдруг оказывалась непроходимой?
— Оскар Фельцман, с которым я никогда не сотрудничал, неоднократно высказывал желание написать музыку на мои слова. Как-то я подарил ему сборник стихов, чтобы он оттуда что-нибудь выбрал. И он написал чудесную мелодию на моё старое стихотворение «Повестка». Получилась замечательная песня. Считаю, что это лучшая песня Фельцмана и одна из лучших — моих.
Потом я всё предлагал ему кому-нибудь эту песню показать. Спел её Иосиф Кобзон. Концерт транслировался по телевидению. А при его повторении «Повестку» сняли. Видимо, «наверху» кто-то испугался. Можно понять, что те трагические события, о которых в ней говорится, происходят в наши дни. Хотя стихотворение было написано в 1979 году. О той, давней войне.

Посередине стол стоит,
А на столе — повестка.
А парню завтра предстоит
Далёкая поездка.

А будет в ней большой салют,
Тяжёлое раненье.
Потом в семью медаль пришлют
На вечное храненье.

Ах, велика ему шинель
И велика ушанка.
В пустых полях свистит шрапнель,
И страшен вид у танка.

Лежит дорога, вся в дыму —
От райвоенкомата…
Так получилось, что ему
И жизнь великовата.

— По вашим словам, песня способна «прозрачным крылом зацепить за душу». Но так вы говорили о старой, «забытой песенке». А как вам современный эстрадный репертуар?
— Вызывает эмоции не очень радостные… Были и есть так называемые поэты-песенники. Говорю о них не без иронии. Это как бы не вполне поэты, они готовы писать песни о чём угодно, когда угодно и сколько угодно. Среди них встречаются способные люди. У них бывают отдельные удачи. С известной долей воображения их можно назвать профессионалами. Есть среди песенников и те, кто откровенно не имеет необходимой квалификации, предрасположенности, дарования. Все они наперебой пишут не стихи, а тексты. По сути, слов нет, повторяется одна и та же малозначащая фраза. Поставщики эстрадного рынка хорошо знают, чем можно потрафить опредёленной — и, увы, немалой — части слушателей, которой не привили вкус. Знают, чем угодить ей.
К сожалению, органическое возникновение песни почти утрачено. Это дело не терпит конвейера, поточного метода. Оно сугубо штучное…

— Может, слова в песне не так и важны? И вообще, добротные стихи и музыка —уже пережиток прошлого?
— Хороших песен с плохими словами не бывает. Песня — это сплав слова и музыки. Противопоставлять одно другому нелепо. Вспомните самые знаменитые русские песни: «Ермак», «Степь да степь кругом», «Славное море — священный Байкал». Мы бываем потрясены в этих песнях человеческой судьбой, историей. То есть в первую очередь тем, что можно выразить только словом. И в этом нет и не может быть ничего обидного для музыканта.
— Вы на самом деле всю жизнь завидовали «лишь тем, / Кто играть умеет на гитаре»?
— Да, мне это очень нравится. Многие мои друзья хорошо играли на гитаре: известный журналист Анатолий Аграновский, Булат Окуджава. Замечательно играет на гитаре Пётр Тодоровский. Мне симпатичны и те, кто перебирает струны хотя бы любительски. Сам я, хотя имею элементарный слух и могу напеть мотив, с инструментом не в ладах.

…Из тех, кого вспомнил Константин Ваншенкин, сегодня в живых почти никого. Нет на свете — с чем очень трудно свыкнуться — и его самого. Умер в декабре 2012 года, не дожив нескольких дней до своего дня рождения.
Кристальной чистоты тонкий лирик, он не мог не писать и о том, что не отпускало его — о войне, на которую ушёл десятиклассником — это был очередной призыв — в 1942-м. Память о ней «прорывалась» то отдельным стихотворением или песней, то строкой или даже одним-двумя словами. И всё равно он писал о жизни. А значит, о любви.
При встрече 8 сентября 2005 года Константин Яковлевич подарил только что вышедшую книгу «Поступок» — со стихотворениями, написанными за несколько последних лет. Одно из них такое:

Что-то снилось, не разобрать —
Роща, женщина, дым разрыва?
Задыхаюсь, но вот опять
Всё оканчивается счастливо.

Жизнь как раз и ведёт к тому,
Нам единственный шанс даруя:
Задохнуться — или в дыму,
Или — лучше — от поцелуя.