Северная пастораль

- Чем их угощать будешь? Нет у нас ничего, слышь, дед? Штё молчишь-то?… Молчит, - бабушка Галина, навострив ухо, но не дождавшись ответа, продолжала бормотать. – Видали, будто не к нему обращаюца… Взял моду прикидываца, глухой, мол…       Старуха выговаривала печи, за которой лежал дед, лежал ещё с ночи, грея спину и надеясь, что боль отпустит.
- Вставай, говорю. У меня инда всё болит, а я вставаю, преодолеваю. Оно и лутше, двигаца надо больше, врачи-то говорят…
Дед, хотя и лежал за печкой молча, но думал ту же думу - чем встретить любимую внуку с зятем. Однако, мысль эта была у него не главной: чем-нибудь встретим – картошка ещё осталась, капуста не вся вышла, и даже грибы сушёные висят несколько снисок в чулане, куру зарубим для лапши, - не особо сокрушался дед… Чего баба зря кудахчет, лишь бы с мысли сбить?
Занимал деда другой вопрос – насколько зять рукаст, и в чём сможет помочь в хозяйстве? Через неделю картошку надо бы окучить, байна с угла просела, дверь перекосило, не закрыть, пар выходит, а если Троицу захватят – можно и веников побольше заготовить – в парную, да и козе зимой пожевать для разнообразия и витамина.
Старик перебирал в голове дела, которые хорошо бы делать не одному, а с помощником.
«Внука же сама написала, Аркаше нужно поработать, - вспоминал дед письмо, которое пришло к ним неделю назад. – Хороший, видать, зять, едет вот поработать… А городские-то взяли моду приезжать в деревню отдохнуть, сашлыки всё жарят. Как же, отдохнёшь тута! Делов невпроворот…», - дед повернулся на бок, кряхтя сел, лавка заскрипела.
- Встал штё ли? Иди-ка, курицам дай, - сказала бабушка Галя, услыхав скрип запечный. В миске она намешала размоченных сухарей с рубленной крапивой.

2.

В плацкартном вагоне поезда Москва – Лабытнанги царило дневное оживление: бегали, а кто и плакал, дети; молодёжь, скорее всего туристы, в другом конце вагона терзали гитару и пели; крутобёдрая проводница разносила чай, держа в каждой руке по вееру подстаканников, а, чтобы не расплескать содержимое, когда вагон качало, она то одним, то другим бедром упиралась в стойки и перегородки купе.
- Чаю, кто заказывал? Чайку не желаете? Чай горячий… - оповещала она пассажиров, одновременно так манко играя бёдрами, что мужики, тайком от своих спутниц, давали глазенапа вослед.
Аркаша лежал на верхней полке, отвернувшись к стене и, видимо спал, или делал вид, что спит. Он с самого начала, - только они задумали поехать в деревню к Лениным бабушке и дедушке, говорил, что ехать нужно в купейном вагоне, но Леночка почему-то упёрлась и настаивала, что – нет, поедем в плацкартном.
Непонятное упрямство жены объяснялось тем, что с самого детства родители возили её в деревню именно в плацкартном вагоне. Ей всегда нравилось вагонное общение, когда совершенно незнакомые взрослые люди, оказавшись вдруг рядом, начинали знакомиться, угощать друг друга дорожными припасами и конфетками, рассказывать разные интересные истории, с годами нравилась и та откровенность, с которой можно было поведать о таких вещах и событиях, о которых близкому или просто хорошо знакомому  не расскажешь никогда, а здесь, сойдясь на какие-нибудь сутки, всегда можно найти заинтересованных, всё понимающих, благодарных слушателей.
Леночка пыталась это объяснить Аркаше, на что он, недоумевая, отвечал:
- Послушай, что за фантазии! Ну, в самом деле, случайные, чужие люди, у каждого свои проблемы. О чём ты будешь говорить с ними? Не понимаю, не понимаю я этой тёрки «за жись…» 
- Тебя никто не заставляет перетирать и слушать. Лежи, отдыхай. Сам же говорил, что устал… Ну, поедем… в плацкартном. А? – настаивала на своём Леночка.
Аркадий молодой жене уступил. «Да ладно, в конце концов, и правда, залягу наверху, высплюсь… И дешевле выйдет», - подумал он, согласившись на плацкарту.
В далёком Йемене, Леночка два года работала в госпитале операционной сестрой, там она и познакомилась с Аркашей, молодым, талантливым хирургом. Сначала она лишь ассистировала на операциях, а потом они неизбежно сблизились, как и должно было произойти между молодыми людьми. Объединяло их здесь и то, что оба приехали из России и говорили между собой по-русски. За молоденькой медсестрой приударял ещё немец, анестезиолог, но ей он не нравился.
Чем дольше жила Леночка там, в Йемене, тем чаще вспоминала летние дни, проведённые в деревне у бабушки и дедушки. К концу второго года она с ненавистью смотрела на жаркое, золотое, неутомимое солнце, которое, будто подставляя адову сковороду, пыталось изжарить всё вокруг, и от которого хотелось куда-нибудь спрятаться, но скрыться было негде, и она с тоской воскрешала в памяти, как однажды они с дедушкой схоронились от дождя под огромной елью в лесу, как надёжно укрыло дерево зелёными густыми лапами, как хорошо там пахло – влажной хвоей, грибами, старыми мокрыми пнями, дедушкой. А сейчас она бы и от дождя не пряталась. Вспомнив дождь, Леночка ощутила, как кожа её вдруг покрылась мурашками, и сердце застучало чаще.
Аркаша не понимал тоску Леночки и не разделял, - общих воспоминаний у них не было. Ему жилось комфортно в Аравии. Более того, вспоминая Москву с её вечной сыростью, слякотью и холодом, он ёжился и передёргивал плечами.
- Леночка, ну посмотри, как здесь хорошо: тепло круглый год, никаких тебе осеней, зим с вёснами, никаких тонзиллитов и гриппов… - восторгался он.
Леночка смотрела на своего, теперь мужа, кудрявого, весёлого, черноглазого, с маленькой эспаньолкой, обрамлявшей острый подбородок, и успокаивала сама себя: «Всё хорошо, всё хорошо, Аркаша, конечно…»
Чаю не хотелось, Леночка, подмяв подушку, лежала на животе, смотрела в окно. Там, чем дальше от Москвы, тем ближе к поезду подступали сначала перелески, а потом и густые леса.
В голове циклилась старая песня из детства: зелё-о-о-ное мо-о-оре тайги… зелё-о-о-о-ное мо-о-о-ре… зелёное море…

3.

Утром следующего дня Лена и Аркадий сошли с узких, неудобных ступенек на влажный бетонный перрон и захлебнулись густым молоком тумана.
Солнце ещё не взошло, а после спёртого вагонного тепла утренняя, предрассветная прохлада ощущалась особенно зябкой. Аркадий закашлялся, Леночка застегнула куртку.  Вдруг из тумана рядом с ними вынырнул какой-то невеликий мужичок в кепарике. Он стрельнул с указательного пальца бычок под начавшие катиться колеса вагона, и бодренько, с хрипотцой молвил:
- С приездом, уважаемые! Куды едем?
- До Любятова нам… сколько возьмёте? – спросила Леночка.
- Дык сколь дадите… ну… это, двести - и мы на месте, - засуетился кепарик, радуясь фарту.
- Договорились, - почему-то сразу согласилась Леночка.
Аркаше мужичок не понравился, и он начал возражать, предлагая Лене всё-таки дождаться автобуса, который, они знали, отправится через полтора часа.
- Ииии, паря, сломался автобус-то, его можа сёдни и не починят, - махнул рукой кепарик, - а у меня тачка прогрета стоит. Долетим… птицей. До Любятова-то.
- Правда, Аркаша, ну чего мы будем ждать у моря погоды? Поехали с ним.
«Тоже мне, нашла море…», - подумал Аркаша, но промолчал.
В машине, старенькой «копейке», Аркадий сразу же попросил включить печку.
- Ксти, паря, рази будет она работать столько-то лет. На ходу солон и так нагреется, лето же - ответствовал водила, потом включил зажигание – машина вздрогнула, затряслась, заурчала; врубил свет – копейка упёрлась ярким конусом об одну фару в туман, фара вторая не светила вовсе, - и путешественники «птицей» полетели в Любятово.
«Нет, в этой стране ничего не меняется, - думал Аркадий, - ничего… драндулет этот… вечно сломанный рейсовый автобус … так всё и было в прошлом веке, да и в этом. Как можно так жить… чем? Зачем?  Салон нагреется… откуда он хоть слово такое знает – «солон?» – размышлял Аркадий, съёжившись в пыльной утробе древней колымаги.
Леночка нутром чуяла недовольство и настроение мужа, но эта, пока невеликая тревога, не пересиливала ту радость, которая возникла в душе от встречи со знакомым перроном, со смешным и таким понятным и каким-то родным «кепариком», с ухабистой дорогой, по которой они ползли «птицей» вперёд к бабушке и дедушке.
Они ехали на восток, небо начинало светлеть, но Солнце ещё не взошло, а над лесом, ярко мерцала звезда, будто умытая.
- Смотри, какая звёздочка… Венера?
- Наверное… - буркнул Аркадий.
Леночка положила голову на плечо Аркаше и всё смотрела и смотрела вперёд, всё ждала и хотела увидеть восход. То, что Солнце скоро появится, предвещали красный накал неба у горизонта, и легкий ветерок, который размётывал ошмётки тумана по кустам и деревьям, и то удивительное благолепие, разлитое вокруг. Предрассветное.
Дорога поднималась в гору, и чем выше, тем прозрачнее становился туман, а с перевала можно было увидеть уже и Светило, - как тащит оно из тёмной бездны новый летний день.
- Видишь, видишь, Аркаша, солнышко встаёт, - тормошила Леночка дремавшего мужа, - наше, ласковое. Смотри, смотри, и краснота на небе исчезает.
- Эт к дождю… - сказал кепарик и закашлялся. – Эх, кх-кхм…мать разэтак, покурить не возражаете?
- Курите, конечно. А на дождь что-то не похоже…
- Будет, будет, вишь, небо бледнеет сразу… Нужен он, дак, а то – суховато…, - закуривая, объяснял водила. – Вона, Любятово ваше видать, я ж обещал - птицей долетим. 
В «салоне» повис запах дешёвого курева, и Аркадий приопустил боковое стекло.
Дорога вновь правила с восхолмия вниз, и мужичок, переключив на нейтралку, дал машине свободно двигаться по инерции, и она, скрипя подвеской, будто в благодарность, без моторного рёва, лихо катилась и вправду - птицей!  
Любятово гнездилось на следующем взгорке.
- Аркаша, а давай мы пешком в деревню войдём, мне так хочется просто по улице пройти. А?
Аркадий сразу согласился. Надоело ему уваливаться на ухабах да вдыхать вонючую табачину. Вещей у них не много: два рюкзачка и сумка с гостинцами, - отчего бы не размяться. И молодое тело, после лёжки в вагоне и утомительного, скрючившись, сидения в салоне «копейки», само по себе требовало движения.      
- Пожалуй, права, - согласился Аркаша. – Подышим, разомнёмся. Слышь, Шумахер, не въезжай в саму деревню, народ не пугай. Воон там, у дерева остановись.
- Кого там пугать? – засмеялся кепарик. - Живой кто остался ли? Я уж туда давненько никого не возил.
- Как это нет никого! Мы к бабушке с дедушкой едем. К Гуриным.
- Слыхал. Эти живы вроде. Сам-то Гурин здоров был. Он тут года три-четыре тому целу банду разогнал. Один дак.
- Как это? – заинтересовался Аркадий.
- Да тут стали ездить по деревням – иконы старые собирать, у кого остались, самовары, прялки. А кто не отдавал – поджигали. Банда, одним словом. Вот и в Любятово завернули. Ну, Гурин, Николай-то, их и уважил. Слегой у околицы. Двоих-от сразу уложил, а трое еле ноги унесли, правда, раненых прихватили, не бросили. Обешшали вернуца. Спалим, мол, тя живьём. Но перестали ездить после того, а мож и посадили-дак…  
Путешественники расплатились, отдав, как и договаривались, две сотни. Шумахер развернулся и налегке полетел обратно. Птицей.

Лена с Аркадием остались вдвоём, осмотрелись – Лена вспоминая и радуясь, Аркадий, никогда в своей жизни не бывавший в таких глухих местах, тоже с интересом сканировал ландшафт. Потом они направились по дороге, которая поднималась, и увидели на противоположном конце деревенской улицы будто подвешенный диск Солнца, -  он не слепил глаза и был ласково тёпел.
Улицу переходила полосатая кошка. По зелёным обочинам песчаной дороги разгорались золотые головки одуванчиков.     
Вдруг стеклянную тишину утра разбил весёлым кукареком чей-то петух, оповещая деревню и мир, что новый день начался.
Правда, деревня уже не спала: где-то в ответ петуху промекала коза – уж не бабушкина-дедушкина ли? - подумала Леночка, но пока козу не видно, решить чья, было невозможно. 
У крайней, осевшей набок, избы на бревне сидели два кривеньких, как опята, мужичка, покуривая и трясясь то ли от утренней свежести, то ли с похмелья. Мужики внимательно смотрели на приезжих.
- Слышь, а ведь это Ленка гуринская… Они всё ждали: приедет внука, приедет внука, мол, с зятем, ё-моё, и правда - с мужиком, - комментировал один, поправляя на носу очки, к дужкам которых синей изолентой была прикручена бельевая резинка.
- Чорный дуже, бачь, - ответствовал второй. - А чому удивляца, воны наших красунь любят.
- Ну, дак и они – люди, понимают… 
- Не пьють тильки, им закон забороняе. Я в Афгане ихни-то законы побачив.
- Вот потому, видать, и злые. Озвереешь, еслив вокруг пьют, а тебе даже не наливают. Закон, дак, - сокрушался очкарик.
Лена, вглядевшись в мужиков, в одном признала хозяина косой избы – дядю Васю, а кто сидел рядом, никак не узнавала. Скорее всего – пришлый.

Так и оказалось – дедушка потом рассказал, что мужик этот отстал от своей бригады. Они сами то ли с Украины, то ли с Приднестровья приехали - вели тут линию электрическую, столбы ставили.  А этот нашего Ваську-то встретил, да и запили на пару. Васька как раз с зоны вернулся. Вернулся, а дом-от пустой, дети выросли, жена к дочери в Котлас уехала… Ваське скушно одному-то квасить.
- Здравствуйте, - поздоровалась Леночка, поравнявшись с трясунами, - узнал, дядь Вась?
Молча кивнул мужикам и Аркаша.
Друганы, вскинув руки «но пасаран!», прохрипели:
- Аллах акбар!
- Вы чего, дядь Вась? – рассмеялась Леночка. – При чём тут Аллах да ещё акбар?
- Дык, здоровкаимся с твоим, мы уважам.
Аркадий тоже улыбнулся и тихонько, чтобы слышала только Леночка, сказал:
- Ну и экземпляры тут выживают. Музей мадам Тюссо.
Особенно развеселил Аркашу дядя Вася, в очках на резинке и со вскинутым кулаком, между пальцами которого торчал окурок.
Аркаша добавил:
- Или кунст-камера… Его даже в спирт помещать не нужно, - проспиртован и так насквозь.
- Да ладно тебе, - улыбнулась Леночка, - дядя Вася очень добрый зато.
- Они добрые… если ещё на опохмел им дашь…
Наконец, наши путешественники подошли к дому стариков Гуриных. У палисадника на не длинной веревке, чтобы не могла добраться до горьких одуванчиков в канаве, паслась коза Бяша. Имя маленькой ещё козочке дала сама Леночка. Теперь же взрослая коза, сначала внимательно смотрела на гостей, недоумённо мекала и трясла бородой, - видимо, оповещала хозяев о гостях.
- Бяша, Бяша, не узнала?
В окошке появилось, выглянув из-за герани, лицо бабушки, мелькнуло и исчезло, а минуту спустя и сама бабушка Галя сбегала с крыльца навстречу дорогим, жданым гостям.
- Приехали, приехали, дед! Радость-то!
Коза теперь молча, но нервно вертя хвостиком, взирала на шум; из-за дома поспешал и дед с пустой миской.
- А я тебе штё говорила? Приехали. Да чё ты миску-то пусту тащишь! Брось! – заругалась бабушка на деда, памятуя о дурной примете встречать гостей пустыми ведрами, или вот пустой миской. – Бестолковой!
Дед бросил миску в траву, отёр руку о штанину и сухую протянул зятю.
- Приехали, значит… Ну, будем знакомы – Николай Степаныч.
- Аркадий.
Дед, сжимая зятеву ладонь, отметил про себя, что рука-то у Аркадия крепкая. «Глядишь и, вправду, поможет», - подумал дед.
А бабушка Галя, прижав одной рукой внучку крепко-накрепко к груди, другой – всё гладила её по спине, и от радости не могла произнести ни слова.
Опять закукарекал петух; блеяла, пытаясь что-то поведать, коза; с другого конца деревни на шум нёсся со всех лап Тобик.

4.

- Яак думаешь, Васыль, посидалы воны вже за стол? Чи ще балакают…  Чуешь, Вась? - спрашивал Электрик дядю Васю. 
Друганы, первыми встретив гуринских гостей, решили, что сегодня-то Гурин просто обязан соседям проставить, - радостью надо делиться. А как иначе? Но подвалить к столу просто так с наглой рожей тоже не гоже, поэтому дядя Вася с Электриком принялись мучительно искать какой-никакой повод и гостинец для визита. Вернее, повод был – приезд внуки, но идти с пустыми-то руками не принято. Принести что-нибудь к столу от себя они не могли – нечего. Сухие грибы давно съели, солёные прокисли, покрылись плесенью и, чтобы закусывать, надо было долго промывать их в ручье. Самим-то ладно, но не гостей же городских угощать - позориться. Ягоды в лесу ещё не было. Правда, в подполе лежало ещё несколько банок тушёнки, но она и самих ещё выручит, отдавать жалко. «Щавелю надрать? Да он у Гуриных свой, за баней растёт», – размышлял дядя Вася. И тут его осенило.
- Электрик, я тебе чё скажу-то, надо в низине походить – глянуть не осталось ли сморчков. А? Поздновато конешно, дык кто их знат, може ещё где и есть. А?
- Думаю нема вже, вода тала сошла, - высказал сомнение Электрик. – Алэ, пишлы до нижниго лиса, може шо и осталось.
Так и решили. Приятели спустились с северной стороны холма и направились к ручью у нижнего леса. Там, на кочках у берёз они ещё совсем недавно собирали весенние грибы, которых было много, но остались ли до ныне, кто их знал?
Тем не менее, дядя Вася почти сразу и нашёл. В остатней сырости, на кочке у берёзы, вылез темно-коричневый гриб, весь в глубоких извилинках, будто мозг маленького лесного гнома, торчал без черепа.
Дядя Вася выковырил первенца, сильно дунул на шляпку, - из извилин просыпался жёлтый песок, и опустил в пакет.
- Эй, Электрик, ищи лутше, есть они. Наберём, пожалуй…
Часа за два приятели собрали почти половину пакета. Грибы были крупные, как груши, а дух от них шёл свежий и крепкий. Промыв от песка и земли в ручье – гостинец же -  друганы сложили добычу обратно в пакет.
- Чуешь, Вась? Я шо пытаю – сели они снидать, або не?
- Думаю сидят. С дороги-то голодные, - размышлял дядя Вася. – Щас пойдём. Но грибы надо в корзинку переложить, чтобы товар лицом… А то чего в пакете припёрли, подумают дрянь каку… У тебя там покурить не осталось? 
- Немае… Може внучка курэ? Тоди стрельнём до завтрева, а потим лавка прыидэ… Петро обещав же…
           
Бабушка Галя напекла блинов - мужчинам с салом, чтобы посытнее были, а себе с внучкой - поставила банку варенья, сваренного из яблок с брусникой, которое Леночка очень любила. Для неё и береглась банка сия весь год.
Дедушка из подпола достал и бутылочку своей, на колгане настоянной самогонки. 
- Ну, давайте, что ли с приездом, да со знакомством, - приговаривал хозяин, разливая по стопарям напиток. – Лечебная дак, понемножку можно и с утра, за ради такого, значит, события.
Все чокнулись друг с другом. Аркаша, поднеся рюмку ко рту, сначала понюхал продукт. Пахло приятно. Выпил.
- Чистый вискарь, надо же, - недоумевал он. – Даже и закусывать не хочется.
- А то! Своё всегда лутше, - крякнул дед. Женщины пригубили.
    
И тут на крыльце залаял Тобик. С приездом дорогих гостей он понял, что теперь дом следует охранять, а не носиться без дела по деревне. Служба есть служба. Конечно, Васю с Электриком пёс знал, и тявкал сейчас не злобно, а лишь оповещая, что в дом идут посторонние, но тоже как бы свои.
- Васька, штёль прётся? – без злобы, но с неудовольствием проворчала бабушка.
- Ну дак, разве оне пропустят, - ответил дед.
- Здравствуйте, Николай Степаныч! – начал с порога Василий. – Мы вот грибков, это самое, принесли…, первых, порадуй молодёжь-то.
Из-за спины Василия вышел Электрик с корзинкой.
- Чим богати…
- Ну, чего порог топтать? Проходите к столу, - пригласил дедушка.
- Да мы только… это самое… грибков вот… думали ребятам…
- Проходите, - сказала бабушка и принесла ещё две тарелки и два стопаря.
- Ни-ни, мы исть не будемо… мы грибкив трохе.
- У нас так-то не принято. Пришли - дак садитесь! – дедушка подвинулся на лавке, освобождая место рядом.
Мужики присели. Дедушка набулькал в стопари.

5.

Бабушка с дедушкой внучку звали «Ленокой». Это имя прицепилось к ней ещё в раннем детстве. Ещё только научившись говорить более-менее внятно Леночка на вопрос – как тебя зовут? – отвечала: Ленока. Так и пошло с тех пор.
Сей день Леночка помогала бабушке на огороде полоть грядку с редиской. Дедушка молча ладил дверь у бани. Аркаша сидел в сарае у компьютера. Тобик, кружа по двору, наблюдал за всеобщей деятельностью.
- Ленока, я всё хочу спросить, - начала бабушка разговор, - он у тебя какой врач-то? По каким болезням?
- Он, бабушка, хирург, и очень, между прочим, хороший. Диссертацию вот пишет.
- Хирууург? – удивилась бабушка. – Режет стало быть… Может… и до смерти, прости Господи?
Леночка спокойно, и даже слегка улыбнувшись, ответила:
- Ну, почему до смерти… Ну, бывает, конечно, летальный исход, но у Аркаши этот процент самый низкий был в госпитале.
- Какой процент? Летальный… отлетают штё ли на тот свет?
- Я же говорю – редко, низкий процент.
Бабушка незаметно перекрестила грудь мелким крестом и покачала головой.
- А чем вы нас-то с дедом окормили? Мы ведь ночами не спим –  на ведро бегам всю ночь-то… То дед, то я, а то дак и одновременно надо, а дедушка совсем не дёржит, злица. Сказал, что ваших таблетков в рот больше не возьмёт. А ты его знашь – еслив сказал штё, не свернёт. Упрям.
- Да ничего страшного, баб, надо же соли выгонять лишние из организма. Бегаете и хорошо, это же диуретик - пыталась возразить Леночка.
- Не, Ленока, не будем мы.
- Не хотите - не надо! Мы же не настаиваем. Тут дело добровольное.
Бабушка разогнулась, потёрла рукой поясницу.
- Ох-хо-хох, грехи наши тяжкие…
Леночка продолжала выщипывать сорняки между рядами взошедшей редиски.
- А штё он в сарае-то сидит? Вышел бы. Дедушке помог. Чудной какой-то он у тебя… Ты уж прости…
- Некогда ему. Работает.
- Рабооотает?! Скажешь тоже. Дедушка так его ждал, думал: вот приедет мужик, мы с им стоко дел-от переделам! А он сидит собе сиднем… сарай занимат. Может дедушке взять чего надо? В сарае?
- Ленооокааа! –  позвал дедушка внучку. – Иди-ка подмогни!
Леночка быстренько встала и пошла к бане, отряхивая руки.
- Чего, деда, делать?
- Я вот сейчас угол-то подыму, а ты сунь под косяк клин. Поняла?
Дед упёр лом под угол бани, и, подложив под него чурбак, попытался приподнять просевший угол. Но не тут-то было: силёнок не хватало, да ещё старое бревно нижнего венца мялось и крошилось.
- Эх ма, рОчаг мал… слегой надо, - размышлял дедушка вслух.
- Давай Аркашу позовём. Он, знаешь, какой сильный!
- Я и вижу – какой! Весь день сидит у своего… как его? Экрана этого, - махнул дед рукой.
- Правда, позову, - сказала Леночка и направилась к сараю.
- Тяжель ложки-то не подымал небось, - тихо, чтобы внучка не слышала, бурчал старик себе под нос.
Работать Аркаша уходил в сарай. Только там было ему комфортно, правда, и сюда заглядывали любопытные куры, иногда забегал полежать в тени на стружках Тобик, но, кроме них, никто больше не отвлекал хирурга. Поставив на дедушкин верстак ноутбук, он несколько часов кряду молотил по клавишам – работу надо заканчивать, сроки поджимали. 
Диссертация, посвящённая хирургическому излечению облитерирующего эндартериита была почти готова – собраны наработки, проведено достаточное количество успешных операций по трансплантации большого сальника на ишемизированную конечность, и теперь оставалось придать работе словесную, диссертабельную форму. 
Аркаша так и рассчитывал за деревенские три недели труд завершить. Для этого ему каждый день надо бы уделять работе часа три-четыре, ну и часок, чтобы сосредоточиться, привести мысли в порядок.
Да не всегда так-то получалось: то дедушка пристанет с вениками и баней, то бабушка с разговорами «про здоровье». А как же, мол, врачи приехали, как не посоветоваться о болячках, когда тут болит и там колет… Аркаша еле сдерживался, чтобы не рассказать бабушке известный анекдот: если вы проснулись и у вас ничего не болит, значит вы - умерли. Но наступал себе на горло, - не рассказывал.
С Леночкой они диагностировали, что у стариков в организме скопились СОЛИ - от этого и ломота в суставах, но у деда ещё возможны камни в почках. От того и болит поясница. Аркаша даже постукал кулаком против дедовых почек, от чего старик Гурин застонал. Но окончательный диагноз деду ставить надобно в стационаре. А здесь, посоветовавшись, решили они какое-то время подавать старикам «Фуросемид», благо оказался диуретик с собой, и посмотреть на реакцию организма.
- Аркашааа, - позвала Леночка мужа, приоткрыв дверь, - ты очень занят?
Аркадий повернул голову в сторону жены не сразу, - некоторое время продолжал печатать, но в конце концов, спросил:
- А что?
- Дедушке надо бы помочь.
- Вот так всегда – только мысль придёт, сразу кому-нибудь чего-нибудь надо. Вот сразу! Я ему помогал уже в бане. Что опять-то?
- Ну, прости, прости… Надо, Аркашенька. Там не долго совсем, ты же знаешь - спина у него…
- Окей! Скажи через пять минут, мне абзац надо закончить.
Леночка, оставив сарайную дверь открытой, вернулась к бане. Дедушка сидел на скамейке, подставив лицо с закрытыми глазами солнышку.
- Сейчас придёт.
- Слыхал я… посижу пока… Спину никак не отпускат, уработались с бабкой, кряхтуны стары.
- Да ладно тебе, вы у меня герои ещё.
Леночка села рядом и прижалась к старику.
- Ну да, герои – порты с дырою, - рассмеялся дедушка. – Ты, внука, уж прости, но хочу сказать, - мы с бабкой не будем больше этих таблетков пить. Вы хоть и врачи, а лечите как-то не по-нашему. Да и зачем лечить-то? Каждому срок назначен, его не перепрыгнешь. А перепрыгнешь – дак намучишься только.
- Деда, давай спину помассирую.
- Не, не тревожь. Пройдёт… сама. – Дедушка только рукой махнул.
Пришёл Аркаша.
- Ну, чего, дед, делать? Где помочь?
- Вот берите, значитца, слегу и подымайте угол. А я клин под косяк подсуну, чтобы дверь затворялась. А получится повыше поднять, то и валунов новых подкатим – пусть пол проветривается. - Ну, раз-два взяли! Пошла, пошла, ладно хорошо…
На дружную работу пришла полюбоваться и бабушка Галя.

6.

Между тем, время отпуска катилось к финалу. Молодые окрепли на свежем воздухе и Бяшином молоке. Аркаша почти завершил вчерне диссертацию; Леночка напиталась воспоминаниями детства и бабушкиными рассказами. 
И ещё вроде бы забеременела даже, но этой новостью пока ни с кем делиться не стала. Даже с Аркашей. 
Старики от зятя ожидали, конечно, большей помощи, но и за такую спасибо – веников всё-таки заготовили, баню поправили, дров вот только маловато сложили. Но Аркаша пилить и колоть весь день не мог, а только выходил поразмяться от «экрана». Тут уж старики никак его не понимали: да и то пойми их, нынешних, - сидит-сидит весь день в сарае, бормочет и на кнопочки нажимает. А к концу дня-то выйдет и скажет:
- Эх, устал чертовски! Дед, давай что ли напряжение снимем…
- Ну дак, с чего устал-то? – усмехнётся старик. – Но еслив напряжение… то оно, конечно, давай… сымем.
Дедушка лез в подпол, вытаскивал бутылочку своего на колгане, и напряжение за ужином снимали. Однако, дед отмечал, что Аркадий больше трёх стопок не выпивал. Видимо, по его напряжению – три-то в самый раз! Ну, и ладно, это хорошо, что потребности такой нет, а то ведь скольких она сгубила. Нет, в этом плане за него можно не беспокоиться. Хотя и чудной, конечно, мужик. 
- Ты, Аркадий, хирургом работаешь-то? Режешь, стало быть… И что же, не жалко тебе человека? – завёл дедушка разговор.
«Ну, теперь опять про болезни начнут», - подумал Аркадий.
- Что значит жалко? Я же ему в конце-то концов помогу. Почему жалко? Наоборот…
- Ну да, ну да, это я понимаю… Ты закусывай, закусывай. Лучок-от свежий, с грядки… А я к старости стал жалостливый, мне как-то всех жалко – и людей, и животинку всякую. Рыбу только ловлю, но и то через себя переступаю. Вот бабушка к завтраму надумала вам лапши куриной сварить, к отъезду. Пирожков напечь в дорогу. Я чё, может ты, как хирург, куру-то того-этого? А то я уж года три как не могу: руки-ноги дрожат и сердце жмёт. Ваську просим, когда надо… А?
Аркаша даже перестал жевать перо лука. Ну, дед, удумал!
- Дедушка, Аркаша – городской! Как он зарубит? Он и не видел никогда, как это делается, - заступилась Леночка за мужа.
- Да уж, и я думаю, лучше Ваську. Как-то надёжней будет, - сказал зять.
Бабушка с дедушкой переглянулись.
- И то, дед, штё пристал? Ваську попросим. Они с Электриком враз порешат.
- Да я так… думал, хирург, дак. Ваську, конешно, чё им делать, - взял дедушка свои слова обратно. – Четушечку поставлю за работу. 
На том и порешили, - завтра с утра, пока молодёжь спит, курицу отнести Ваське.

В эту предпоследнюю ночь Леночка с Аркашей долго не ложились спать. Вечер тихий и светлый, такой, какие бывают только на севере, не звал ко сну, а наоборот - тревожил и манил.     
Нагретая за день земля не пускала холод небесный вниз, и от этого возникал туман, а ближе к полночи он будто окунул в молоко уже всю землю.
Они дошли до озера, и решили искупаться напоследок. Леночка быстро скинула одежду, тело ощутило прохладу, ну и комары, конечно, обрадовались -  надо было скорее войти в тёплую воду, от которой поднимался пар; Аркаша ещё стягивал носки, а Леночка исчезла в воде ли, в тумане ли.
- Тё-о-о-о-плая! Не бойся! – звала жена, и сам голос её был похож сейчас на плеск. – Ой, как хорошо! – радовалась Леночка, присев в воде по самую шейку.
Аркадий потерял её из виду, - она будто растворилась. Входя и сам, наконец, в воду, он поворачивал голову в разные стороны, пытаясь обнаружить жену.
- Ленааа! Ленка, где ты? – звал он, медленно входя в озеро всё дальше. Вода совсем не казалась ему тёплой. Но тут Леночка выскочила сверкающей пружиной, и, закричав: «А-а-а-! Попался!» набросилась на него, обняла, крепко прижавшись к мужу. От неожиданности Аркадий не устоял на ногах, и они вместе бултыхнулись в воду. Теперь и Аркадию вода показалась тёплой, а в объятиях жены даже горячей.
Аркадий ощущал сладостную упругость тела жены, и ему хотелось тоже крепко-крепко обнять её, но руки скользили по мокрому телу, и он подумал, что не удержит её, но Леночка вдруг как-то сразу обмякла, прижалась податливо, и они лежали на мягком песочке, высунув только головы из воды. Выходить на берег не хотелось, потому что сразу облепят комары – в воде же было хорошо и ласково…
Потом они бродили берегом озера, слушая, как в тишине неожиданно всплёскивала невидимая рыба, как из леса на другом берегу доносились то какое-то уханье, то свист, а не встречая над водой преграды, звуки слышались отчётливо и будто бы совсем рядом. Леночка строила планы на будущее: как летом они будут приезжать сюда вместе, отдыхать от больных, от крови, от города.
- Ведь, правда, хорошо здесь? Ну, скажи! А когда ягоды пойдут, грибы… уезжать не захочешь.
Аркадий больше помалкивал, и чувствуя усталость, хотелось ему поскорее лечь в постель и заснуть.
Из деревни прокукарекал первый одинокий петух.
- Это наш, других в деревне нету… Домой зовёт… - засмеялась Леночка.
- Я вот всё думаю – как старики одни тут живут? И не страшно ведь… - рассуждал Аркадий.
- Я у бабушки спрашивала, - не страшно, мол, одним здесь? А чего страшного, - говорит, - страшно, если кто появится. Незнакомый дак… Тогда думаешь, кто такой?... Они же и родились здесь. Дедушка в этой деревне. А бабушка чуть дальше, за озером.
- И не уезжали никуда?
- А куда уедешь? От хозяйства да от детей.
Аркаша молчал некоторое время, потом подвёл черту:
- Дикие люди.
- Почему дикие? Своя жизнь у них…
Тихонько, чтобы не разбудить бабушку и дедушку, они прошмыгнули в избу и улеглись на приготовленную за занавеской кровать.

7.

Ранним утром, пока молодые спали, дедушка сходил в сарай, и поймал там, намеченную ещё накануне, сонную курицу, которой предстояло теперь отправиться к соседу Ваське. Курицу накануне выбирала бабушка, и пометила птицу зелёнкой.
- Вот так вот, отжила своё… штё ж поделашь, - приговаривал дедушка, чувствуя в душе вину и даже печаль. Как и всякие большие, сильные люди был он жалостлив и сентиментален. Особенно в старости.
Курицу дедушка нёс в корзинке, которую сверху укрыл мешковиной.
Четушечку Николай Степанович не захватил, подумав, что отдаст по выполнению дела, а то выпьют – и там уж неизвестно, куда их поведёт. Могут и про курицу-то забыть. А так – пообещает за выполненную работу, и будет им стимул.
- Василей! – крикнул дед от калитки. – Работу тебе принёс! Слышь штоли.
Из-за косой двери вышел Вася.
- Слышу, слышу… Тока работу принёс? А это… за работу, дык…
- А «за работу» по выполнении. Всё, чтоб по-честному,
- Одна там? - спросил Вася, принимая корзину.
- Одна. 
- Ладно, хорошо. Щас Электрик проснётся – мы мигом.
Жертва притихла в корзинке…

А спустя полчаса через дорогу, хлопая крыльями, перепачканными в крови, бежала домой взъерошенная курица, за нею, выкатив от ужаса глаза, и засовывая в рот указательный палец руки, вернее то, что от него осталось, чесал Электрик. 
Рот пузырился кровавой пеной, и хохол время от времени пускал на землю красную струю.
Вася схоронился за углом и оттуда посверкивал стёклами очков и топором, тщательно с двух сторон отирая лезвие пучком травы. Ликвидировал улики. На всякий случай.
Случилось-то вот что: по пробуждении Электрик, которого растолкал Вася раньше времени, не совсем ещё проснувшись и плохо соображая, чего от него хотят в такую рань, вышел во двор.
Вася катил на зады пенёк.
- Що робим? 
- Да вот, Гурин куру принёс, налить обещал за работу. Подь сюда-то, держать будешь, а я тяпну, дак…
- Почекай трохе, я перекурю.
- Чё тянуть резину? Перекуривать он будет… Подь, говорю. Доставай давай куру!
Вася поставил пенёк на попа и пошёл в сарай за топором. А Электрик всё-таки закурил. Он долго чиркал трясущимися с утра руками спичку о коробок, но зажёг, наконец, прикурил и глубоко затянулся дымом.
Не вынимая сигареты изо рта подошёл к корзинке и сунул руку под мешковину. Курица закудахтала, забилась о стенки, но Электрик схватил её за лапы и вытащил. Курица продолжала квохтать и хлопать крыльями.
- Зараз я тэбэ заспокою, -  приговаривал Электрик, подходя к пеньку.
Правой рукой он держал птицу за ноги, а левой за шею. Курица отчаянно вертела головой и никак не желала сдаваться. Тогда Электрик указательным пальцем прижал ей голову, да тут в глаз ему попал дым от сигареты, и он отвернулся вбок, да ещё глаз прищурил, курица же в последний момент голову выпростала, а Вася, крякнув, тяпнул топором по пальцу.
- Аааа! – заорал Электрик. – Палець! Трястця твоей матери!... Ты, шо зробыв?
Из обрубка на несчастную птицу хлынула кровь. Электрик отшвырнул куру, а правой рукой начал шарить по пеньку в надежде найти отрубленную фалангу, но отрубка нигде не было…
Курица схоронилась и затихла в сарае; по двору, выкатив грудь, расхаживал петух и возмущённо, непрерывно кукарекал; Тобик лаял на прибежавшего Электрика; бабушка причитала:
- Бяда, ой бяда-то какая! Да штё ж ты нескладной какой! Дурень! От дурень!
На шум и гам вышла на крыльцо заспанная Леночка.
- Аркадия буди, доктор нужен! Ах ты, Господиии! Подыми руку-то вверьх! Кровищи-то, кровищи…
На крыльце появился Аркаша. Он удивлённо смотрел на переполох, но заметив на поднятой руке соседского мужика текущую кровь, понял, что требуется его помощь.
- Лена, глянь, что там у него, а я пока инструменты возьму, - сказал Аркадий и скрылся за дверью.
Тут надо отметить, что хирург всегда при себе держал кое-какие медицинские причиндалы: в рюкзаке в стальной коробочке лежали пинцет, три скальпеля, игла, шприцы, шовные нити, резиновый жгут, стерильный бинт. За этой коробочкой и пошёл Аркадий.
Лена подошла к хохлу – мужика бил колотун.
- Ось, дывысь… Видрубыв… палэць указивный… 
Голос Электрика срывался, он будто глотал слова.
- Дед, налей-ка болезному с полстакана для наркозу, - крикнул Аркадий, спускаясь с крыльца. 
Он осмотрел руку Электрика и понял, что тому вообще-то повезло – топор точно попал на сочленение суставов и кость пальца осталась целой. Нужно было теперь очистить рану и зашить кожу.
Леночка тоже кое-что прихватила с собой в деревню из «медицинского» и даже, будто заранее зная, противостолбнячную сыворотку.
Дедушка налил полстакана из приготовленной «четушки» и протянул Электрику. Тот взял здоровой правой рукой и в два глотка выпил содержимое.
Аркаша попросил ещё налить и опустил в самогон инструменты – скальпель и пинцет. Потом они зашли в избу, усадили хохла за стол, и Аркадий почистил рану и аккуратно собрал и завязал, как пупок младенцу, кожу на укороченном пальце.
- Як же ж тэпэр… робыть буду? – скулил Электрик, пока Леночка бинтовала ему культю.
- Ничего, ничего… Заживёт и будешь работать, как и раньше. Левая же рука, - успокаивала Леночка ласковым голосом, а потом ещё и укол анатоксина ему под лопатку сделала против столбняка.
От переживаний и выпитого «наркоза» хохла развезло, глаза у него как-то сами собой начали закрываться, и, видя его полуобморочное состояние, Леночка предложила страдальцу прилечь на диван и успокоиться.
На диване Электрик почти сразу и вырубился, засопев носом…

Дедушка с бабушкой сидели на дворе у бани. Дед, чувствуя, что весь сыр-бор закрутился из-за него, помалкивал, а бабушка причитала:
- Штё вот теперь? Нечего их было просить, алкашей… И так-то тяжело, уедут робяты… голодные дак… может и не увидим больше… штё вспомнят? 
Выдержав паузу дед заговорил:
- А кто меня к Ваське послал? Штё им делать, штё им делать? Кто тростил?... Голодные… Почему голодные-то? Суп пшённый на сале свари… Яичек в дорогу десяток, картох в мундире можно, - искал дедушка выход из создавшегося положения.
И тут они заметили, что у калитки топчется, не решаясь войти, Васька. В руках он держал оцинкованное, слегка помятое, ведро.
- Николай Степаныч, здрасте… Здрасте баба Галя, - виновато кивал головой посетитель. – Жив хохол-то?
- Жив, слава Богу! Спит, дак…  Ты ему штё ли угораздил-то? – спросил дед Николай.
- Да случайно, сам палец сунул…
- Считай повезло. Пока врачи-то не уехали. Всё ему, как надо, сделали.
Васька по голосу Николая Степановича понял, что на него соседи не в обиде и зла не держат, отворил калитку и направился к старикам.
- Вот я сикилявок наловил, - продолжил разговор Василий, ставя на землю перед стариками ведро.
Бабушка Галина заглянула – там действительно на две трети ведро было заполнено серебристыми малявками.
- Думаю для коклет самое то будет, - утверждая, но и как бы спрашивая, молвил рыболов.
- И правда, Васька, это выход - котлет нажарить. Сальца добавим, лучку, - согласился дед и локтем подтолкнул хозяйку. – Штё скажешь?
- Только чистить сами будете, - подвела итог бабушка, - таку прорву!
- Мы мигом. Чего там чистить-то – голова да хвост… момент один, - суетился Василий, вываливая улов на траву.
      
Котлеты у бабушки Гали удались на славу. Получилось много – всем хватило. Пообедали все вместе.
Выпили «за здоровье» да «на посошок» понемногу, и молодежь начала собираться в дорогу – к шести часам должен подойти автобус.
Раненому хохлу Аркадий велел всё-таки через пару дней съездить в райцентр и показать палец хирургу, сделать там перевязку.
- У мэнэ полису немае… не приймут.
- Попроси, как следует. Перевяжут, там же тоже люди, - сказала Леночка.
- Ладно воно и так заживэ, - махнул хохол здоровой рукой.

Вася с Электриком поблагодарили хозяев и отправились восвояси.

В ягодную корзинку бабушка сложила десяток варёных яичек, пучок свежего лука и по три котлетки каждому.
- Хлеб-то уж на вокзале купите сами, посвежее, дак… - напутствовала бабушка. В пакет с котлетами, чтобы не испортились, она натолкала листьев крапивы. – Вот так-то до Москвы им ничего не будет.
Рейсовый автобус останавливался на другом конце деревни. Гурины пошли проводить.
Расставание было грустным. Старики, будто предчувствуя, что, наверное, больше не увидят внуку и зятя, всплакнули. Даже дед всё отворачивался и старался незаметно смахнуть ладонью слезу, а бабушка и не прячась вытирала концом платка ручьём текущие по щекам слёзы.
- Вот и побыли, миленькие мои, повидались напоследок-то… мало, конешно, побыли… как один день пролетел, - дрожащим, каким-то незнакомо тонким голосом говорила бабушка. – Дед-то совсем ведь плохой стал…
- Ладно тебе скулить, штё говоришь им в дорогу? – встрепенулся старый.
Подъехал автобус, Аркаша, пожав деду руку, первый залез в автобус, а Леночка всё ещё обнимала и обнимала стариков. Но, наконец, взобралась и она.
- Простите нас, еслив штё не так, или обидели коды… - кричала бабушка и махала вслед тронувшемуся автобусу.
А Леночка всё оборачивала голову - смотрела на одиноких своих стариков, и сердце щемило, и душа рвалась к ним, в прошлое, в колыбель детства.
И вдруг в небе она увидела белого ангела – он возник из облака.
- Вон, вон смотри, ангел в небе, - толкнула Леночка мужа локтем.
- Где?
- Да вон – из облака, смотри!
- Не вижу я никакого «ангела». Фантазёрка…
- Смотри, смотри, – склонился и благославляет будто... Да вон в той стороне, где Любятово наше осталось. Чудо прям!
Не разглядев ангела, Аркаша склонил кудрявую голову на плечо жены и дремал всю дорогу… 

8.

Зиму дедушка не пережил. На исходе её, в феврале, тихо отошёл ко Господу.
Бабушку Галю забрала из деревни дочь, и жила теперь старушка в Котласе.
Избу заколотили крест-накрест досками. Бесхозную животинку свели к соседу Васе. 
Электрик пропал, видать, подался на родину, поразмыслив, что Васька-уголовник в конце концов по пьяни порешит его, -  кому нужен лишний рот!
Совсем тихо стало и пусто в Любятове.
Один лишь Тобик прибегал иногда из дальней деревни, где худо-бедно теплилась ещё жизнь, к заколоченной гуринской избе, садился на крыльце и, подняв морду к небу, поминал бабушку с дедушкой и оплакивал их.

9.

После успешной защиты Аркадий с Леночкой вскоре переехали в одну маленькую страну с большими возможностями, где зима мало чем отличалась от лета. Здесь теперь и жили. 
Леночка, когда раздался звонок, сидела в кресле в саду под апельсиновым деревом и смотрела, как дочка, маленькая Юля, играет в теплом песочке. Она открыла мобильник, -  плоским зеркальцем дисплей сверкнул на солнце, и посмотрела, кто звонит. Но увидеть на ярком свету – кто, было невозможно, она приложила телефон к уху. Звонила мама.
- Господиии, мам… Когда?... Нет мы не сможем… Аркашу не отпустят… Мы не успеем… Нет, и я не могу… Мам…
Леночка заплакала и подняла голову к безоблачному небу.