«Я словно пробуждаюсь ото сна...»

В редакции журнала

Жестикулируя, бурля и споря
Киты редакции не видят двух персон:
Поэт принес «Ночную песню моря»
А беллетрист – «Последний детский сон».
Саша Черный

Иван Иваныч Мелих-Муттер 
– Заведующий отделом прозы
Налил чайку, 
включил компьютер.
5:25. Еще не поздно.
Он каждый день перед уходом 
Смотрел читательские письма.
Какая черная работа,
Какое затрудненье мысли!
Вот пишет отставной учитель
Как он учился в пятом классе.
Бумажный червь! Детей мучитель!
А все туда же: Гений! Классик!
А вот рассказ прислал рабочий
О том, как печка жаром дышит.
Какой же он до слов охочий!
Но, кто так пишет? 
Кто так пишет?!
Прислала дама мемуары,
(Видать не знала муки большей!)
Роман прислал ученый старый
О том, что ездил как-то в Польшу.
Чернеют строки на экране,
Нагревшись загудел компьютер.
Давно уж чай остыл в стакане,
Но хмур и мрачен Мелих-Муттер:
“О, борзописцы, графоманы,
Губители родной культуры!
Снуете как ежи в тумане
И гадите в литературу!
Зачем какой-нибудь геолог
(иль физик, иль ещё откуда)
Не журналист и не филолог,
Не выпускник Литинститута, 
Писать берётся между делом
Как мы когда-то начинали?” 
По счастью, прозы завотделом 
Так не один считал в журнале.
Марина Яковна Лекало
Себя считала поэтессой,
Потом заведующей стала
Над поэтическим процессом.
Ее в редакции боялись:
Могла порезать резким словом.
Когда к ней лично обращались 
Испепеляла всех суровым
Взглядом. Все поэты
Увидя взгляд тот замирали,
И позабывши про сонеты
Свои, от страха убегали. 
Всем тем, кто радость рифмоплетства
Предпочитает жизни плотской,
Она с оттенком благородства
Преподносила: 
“– Вы - не Бродский!”
И все их вирши возвращала,
И добавляла непременно:
“– Увы, в концепцию журнала
Вы не годитесь совершенно!
Стихи должны быть непонятны
(И чтоб нельзя было запомнить),
Поменьше "я" меж строк печатных
Поэта украшает скромность!”
Марина всем предпочитала
Стихам классический верлибр.
И новых авторов гоняла:
Мол, Вы совсем не наш калибр!
Так каждый день (и без обеда!)
Бои идут в журнале этом.
Разоблачают они псевдо-
Писателей и лже-поэтов.
Они сражаются до пота
И безо всякой без цензуры
Кипит в редакции работа 
На благо всей литературы!
В журналы очередь на годы, 
Полно писателей, поэтов 
У литераторов - свобода.
Жаль только, книг хороших нету.
Куда все тиражи пропали?
Не сон ли это, в самом деле?
"Завяли" "толстые" журналы,
Библиотеки опустели...

***

Прошла середина лета,
Много дневного света,
И ветер щекочет траву.
Может быть, доживу
До дня 
когда грянет осень,
И разрешения спросит
Покрасить все 
В желтый цвет,
А может быть и нет.
Живу я как на болоте -
Душа живее плоти,
Которая летом спит.
Или делает вид.
Поставить бы в церкви свечку,
Да прыгнуть в холодную речку!
Во сне или наяву, 
Может быть, 
доживу...

***

Я словно пробуждаюсь ото сна...
Была однажды пестрая страна:
Все краски шли когда то в гости к нам,
Подобно распустившимся цветам.
Но что случилось? – Я не дам ответ:
В живых остался только серый цвет.
И тучи серых лиц кругом снуют
И тихо так по серому живут.
А в серый цвет окрашены дома, 
Больница, министерство и тюрьма,
Течёт он из журналов и газет
Как-будто в мире красок больше нет.
У серых лиц есть серые мечты, 
На серых клумбах – серые цветы, 
Писатель серый ловит каждый миг.
И производит тонну серых книг.
Куда девались прочие цвета?
Иль я не тот, или страна не та? 
Исчезли красный, желтый с голубым,
А серый все клубится словно дым...

"Зарница"

Пели всем классом про синюю птицу.
Пели в автобусе про поворот.
Все мы сегодня играем в "Зарницу"
И военрук нас ведет.
"Синие" ходят в атаку на "красных",
за высотою падет высота,
Все оказались мы здесь не напрасно,
Все мы здесь неспроста.
Мать на пальто мне пришила погоны:
Не оторвёт их чужая рука,
Буду награды высокой достоен 
Если найду "языка". 
Мы атакуем, мы отступаем,
Верим, что враг будет разбит.
Если погон оторвали – ты ранен,
Если же оба – убит.
Рано январское солнце садится,
В сумерках смех и крики слышны.
Вся наша школа играет в "Зарницу"
Внуки прошедшей войны.
Пусть мы в атаку идём без винтовки,
Противогазов хватит не всем,
Но на зачете по начподготовке
Мы соберём АКМ.
Не испугают нас происки НАТО,
Рвать не устанет рука.
Мальчики - девочки семидесятых,
Дети полка. 
А на обратной дороге уснули,
Tени на лицах ребят, 
Ночью автобусы в город вернулись
И привезли всех “солдат”...

***

Как принимали в пионеры 
Совсем не так как в комсомол,
От нас не требовали веры,
Ведь мне десятый год пошёл.
Мы на груди тогда носили
Портрет кудрявый Ильича,
Пока в один день не сменили
На галстук цвета кумача.
Будь, будь готов!
Всегда готов! 
Поменьше слов,
Лишь будь готов!
Четыре года пролетели,
И стало вдруг понятно всем – 
Необязательно неделю
Учить Устав Эл Ка Эс Эм.
Порою так приврешь сверх меры:
Такой дорогой уж пошёл.
Как принимали в пионеры
Совсем не так как в комсомол. 
Когда я сильно завирался,
Ильич со стенки наблюдал
И как живой слегка смущался,
И тихо головой качал.
Скажите мне какие нервы
Нужны, чтоб я Вам так наплёл? 
Как принимали в пионеры, 
Совсем не так как в комсомол.
А я готов,
Всегда готов!
Поменьше дел,
Побольше слов.

***

…И только с тобой повстречался
Как крылья тотчас отросли, 
Как птица летел, не касался
Остывшей под небом земли.
Летел я над городом сонным,
Над крышами старых домов.
Парил будто коршун свободный
И был молчалив и суров.
Летел я легко и печально
В холодных, пустых небесах.
Открылась мне тихая тайна
В своих удивительных снах.
Мне виделись тайные знаки
В негромком мелькании теней, 
Встревоженном лае собаки
И тихом дрожании огней.
Те знаки манили, толкали
В бездонную бездну небес,
Где звезды мне путь обещали,
И вечное царство чудес.
А люди в домах своих спали,
И не подозревали о том,
Что царства любви и печали
Уже перейдён Рубикон…

Друг

Все в округе знают о тебе:
Белки, крысы, птицы и коты.
Убегают в спешной суете
Только за порог выходишь ты.
Мы бежим за ними налегке,
И в азарте ты оскалил пасть.
Я держу тебя на поводке,
На бегу пытаясь не упасть.
Мы гоняем их до темноты,
И на пол ты валишься мешком,
Наругавшись впрок, до хрипоты
С каждым встречным-поперечным псом.
Самый чуткий в мире слух,
Самый верный в мире друг.
Обниму башку твою лохматую
Может я когда-то тоже был собакою?
Ты положишь лапы мне на грудь,
Знаю я, что это неспроста:
Все пытаешься меня лизнуть
В губы, нос и прочие места.
Утром мне придется уходить
В непонятный мир чужих людей.
Ты меня захочешь проводить,
Но послушно ляжешь у дверей.
А потом, когда придет отбой,
И погаснет день пустых тревог,
Ты опять потащишь за собой 
И растянешь тонкий поводок.
Самый славный в мире пес,
Самый мокрый в мире нос.
Мы живем без нежностей телячьих,
В моем шаге – два твоих – собачьих.

2017