Коллекционер, или Досадная встреча

75-летию выхода в свет сборника «Тёмные аллеи» Бунина посвящаю

Была чудесная весна,
Они на берегу сидели,
Во цвете лет была она,
Его усы едва чернели.
Кругом шиповник алый цвел,
Стояла темных лип аллея...

( Н. Огарёв, «Обыкновенная повесть»)

В толпе друг друга  мы узнали
Сошлись и разойдемся вновь.
Была без  радости  любовь,
Разлука будет без печали.

( М. Лермонтов, «Договор») 

Кибитка вывернула из метели и остановилась около крыльца. Из кибитки выпрыгнул молодой человек в дорогой шубе и фуражке с высокой тульёй. Легко вбежал по ступенькам, толкнул дверь, очутился внутри.

- Самовар и рюмку водки! – крикнул зычно и весело. Чувствовалось: намёрзся, но мороз мужчину взбодрил. Впрочем, бодрость и зычность голоса вообще являлись  его  характерными чертами. Молодой человек был столичным писателем, по причине ограниченности своих писательских способностей читательской публике был мало знаком, и в качестве хоть какой-то компенсации такого творческого ущерба научился брать горлом и нахрапистостью, порой доходящей до бесцеремонности. Впрочем, иногда он бывал довольно мил и в этой миловидности даже трогателен и по-детски беззащитен, но эти качества демонстрировал только очень узкому кругу близких знакомых. 

Из боковой двери, чуть слышно ступая, показалась женщина средних лет, с большими  грудями и треугольным животом под шерстяной юбкой. Она сделала два шага и остановилась.

- Хозяйка или мужнина жена? – спросил молодой человек всё так же задорно-весело, и вдруг ахнул.

- Анисья!

- Я, - тихо сказала женщина.

- Не могу поверить!

- Так чего ж не мочь-то, - грустно усмехнулась женщина. – Уж какая есть.

- Но как ты здесь? Почему?

- Долгая история … Вы водки чем закусывать будете? Есть блины, расстегай, сёмга…

- Погоди, погоди.., - перебил её молодой человек. - Ведь ты же оставалась тогда, пять лет назад, в усадьбе!

- Оставалась... - и горькая усмешка перечертила её тонкие бескровные губы. -  Граф и дальше оставлял. А вот графиня – нет… Сказала: собирайся. Более не нуждаемся.

***

- А вы мне всё стихи читали. Помните?

Молодой человек слегка покраснел. Он умел краснеть в зависимости от ситуации. Научился в столичных светских кругах. Нужная наука!

- Да, Бальмонта…  Да… Может быть… Но ты же простила меня?

От этого вопроса она отшатнулась как от удара, но быстро оправилась.

- Простила? – и качнула головой. – Нет. Не простила. И не прощу.

Молодой человек сконфузился ещё больше. Он вдруг вспомнил, что у неё на теле было много-много мелких родинок. А ещё у неё маленькие, совсем не простолюдинские ступни… И когда она купалась, то всегда обвязывала голову косой. Коса у неё была роскошной. До ягодиц. Была… И тело было белое-белое… Сдобное было тело… И как большая белая рыбина она беззвучно погружалась в тёмную воду и плыла тоже совершенно беззвучно, раздвигая водную гладь руками, и руки были походи то ли на вёсла, то ли на крылья… Помнится, ему тогда пришла в голову неожиданная мысль, что счастье может быть нестерпимым… Прямо пастораль…

Он наклонил голову и посмотрел на женщину. Косы не было. И белизны не было. Ничего не было. Ничего. Всё прошло.

А почему он всё это вспомнил? Отчего именно сейчас? Хозяйка постоялого двора… Да, она говорила тогда, на сеновале или пруде (он уже не помнил точно): её отец держал постоялый двор…

- Это, стало быть, тебе от отца досталось? – догадался он и взглядом повёл вокруг.

Она кивнула.

- Помер?

Опять кивок: четыре года уж как…

- А что?..

- Лихие люди убили.

Она сказала это так просто и так буднично, что молодой человек поёжился.

- А замуж?

- Была…

- И..?

- Прогнала…

- За что?

- Дрался больно.

Молодой человек замолчал. Да и о чём говорить? Пошлый романчик с простодушной селянкой. Было бы из-за чего голову ломать… Amour peut beaucoup, argent peut tout. «Сильна любовь да деньги сильнее».

- Ты должна меня понять... - пробормотал он, впрочем, без всякого намёка на раскаяние. - В те дни я поссорился с  супругой… Она – художница. Натура эмоциональная…  Эмансипэ… Мне было необходимо развеяться…

- Вот вы и развеялись... - и улыбка-усмешка в очередной раз искривила её губы.

- Но-но! – прикрикнул он, - Ты не особенно-то… Взяли, понимаешь, волю!

Она ничего не ответила, склонила голову.

- И что ж мне тогда? -  в его голосе проявилось высокомерное ожесточение. – Убиться было, что ли? Из-за чего?  Вот ещё ерунда какая!

- Вам водки сюда подать? – спросила она, словно не слыша его.

- Не надо мне ничего! – выкрикнул он и запахнул шубу. – И вообще, некогда мне! Спешу! По государеву делу!

- А ночевать? – спросила она.

- Сказал же: некогда! – молодой человек стремительно развернулся и исчез за дверью…  

Экая досада, думал он, трясясь в кибитке и отворачивая лицо от залетавшего внутрь снега. Не ждавши – не гадавши. Вот же свезло! И тётя, старая дура… Чего прогнала? Кому она мешала? Подумаешь, увлёкся… Ах, тётя-тётя, старая ханжа… Сама-то в юности была та ещё… мон шер ами… Но она тогда отписала ему городской дом и вексель на двадцать пять тысяч, поэтому ссориться было совсем не с руки… Да, тётя - противоречивая натура! И сумасбродная до парадоксальности! А с женой он тогда не ссорился. Он с ней никогда не ссорился, потому что женитьба ничего в его мужской натуре и привычках не изменила. Он стал женат – и по-прежнему коллекционировал женщин. В его коллекции были на любой вкус. А сколько денег он потратил на ту негритянку из Шарлевиля… Зато василеостровская бродяжка обошлась ему в сущие копейки… Разные были - не хватало только большой, белой и спокойной. Анисья оказалась как раз такой. Помнится, он был даже несколько разочарован, что собирать больше было нечего. И некого. Или он тогда просто пресытился? Может быть, может быть…

- Далеко до постоялого двора? – крикнул он кучеру, стараясь перекрыть голосом вой ветра.

- За лесом. В Полуяновке, – ответил тот, обернувшись.

- Далеко это?

- Вёрст восемь.

Недалеко, подумал он, плотнее запахиваясь в шубу. Там и отдохну. Водки выпью. Водки надо обязательно. Долго ли подстыть по такой погоде… Переночую – и завтра же в Петербург. Выставка у Мари открывается пятнадцатого. Как раз успею.