Монголия и Китай. Близкие и разные

Для неискушённого обывателя что китайцы, что монголы – всё одно. Та же жёлтая раса, тот же разрез глаз, да и живут друг от друга «через забор». Несмотря на кажущуюся схожесть, китайцы и монголы – два совершенно разных народа.

Китайцы – приверженцы строго иерархизированных отношений, будь то в обществе или в сношениях с внешним миром. Конфуцианство сформировало в китайцах стремление к общественно-государственному иерархическому порядку. Младшие почитают старших, старшие почитают императора (или генсека ЦК Коммунистической партии КНР) и совершенствуются в высоких искусствах - поэзии, каллиграфии, философии. Такой идеал задается конфуцианством.

Китайцы – это практики и грубые рационалисты Азии. Конфуций – это почти что китайский аналог Канта с его критикой чистого разума. Конфуций избегал разговоров о Боге и Провидении. Он их признавал, но полагал, что человек не в состоянии постичь природу Божественного, следовательно, незачем ему об этом и рассуждать, плодя примитивные фантазии. 

Китайцы, как правило, остаются глухи к доводам христианских и других проповедников. Они с трудом воспринимают богословские тонкости и чужды духовному мистическому опыту. Духовное зрение – то, чего у китайцев в массе своей нет. Конфуций учил совершенствовать свои земные добродетели, не углубляясь в метафизику, признавал того, кто этого достиг, равным Небу. 

Стоит ли удивляться, что Китай называл себя Поднебесной империей или Срединным царством? Китайцы – это, простите за банальность, китаецентричный народ. В древнем Китае окружавшие его народы китайцы разделяли по сторонам света на северных, южных, западных и восточных варваров. Они отличались для китайцев только по сторонам света, но были все варварами. 

Даже сейчас в китайском языке нет понятия «стратегическое партнёрство» в том смысле, какой в него вкладывают западные политики. Для китайцев Китай – это, по-прежнему, Срединное царство, а вхождение Китая на вершину мирового могущества вовсе не нечто новое, а само собой разумеющееся и подкреплённое вековыми традициями. Ведь в древности Китай далеко обгонял по богатству и уровню развития наук европейские народы, дав миру первый фарфор, первый порох и шёлк, первую бумагу и первые часы.

Ровное отношение к религии, наверное, единственное, что сближает монголов с китайцами. Как народ с кочевыми традициями, монголы с трудом прилепляются к какой-то стабильной стационарной церкви, предпочитая буддизм, шаманизм или вовсе атеизм. Оседлые монголы в этом смысле мало чем отличаются от кочевых. Проповеди христианства или ислама среди монголов так же мало успешны, как и среди китайцев, хотя в Русской Православной Церкви есть святой-монгол – правнук самого Чингисхана, основатель Петровского монастыря преподобный Пётр Ордынский, и китайские новомученики – православные китайцы, убитые ихэтуанями во время «боксёрского» восстания 1900 г.

Монголы не преклоняются перед иерархией так, как китайцы. Монгол – кочевник, для него не существует жёстких границ и закостеневших иерархических пирамид. Конфуцианство совершенно чуждо монгольскому сознанию, как чужды и его носители-китайцы. 

У монголов есть свой аналог китайского принципа двойственности и единства всех вещей в природе инь-ян. Это пара арга/билиг, и монголам этого достаточно. Они не собираются впитывать китайскую философию и поддаваться китайскому культурному воздействию. 

Единственное, что нужно Монголии от Китая – инвестиции в бедную монгольскую экономику. Улан-Батор предложил свой аналог глобального китайского инфраструктурного проекта «Один пояс – один путь». Это проект «Степной путь». Он будет придатком к китайскому проекту, и через Монголию свяжет транспортными и энергетическими коммуникациями Россию и Китай. 

В ближайшие два года КНР планирует инвестировать в проект «Один пояс – один путь» $2 трлн., он свяжет 65 стран с населением более 4 млрд. человек. Если монгольский «Степной путь» примкнёт к китайскому проекту, Монголия получит существенную прибыль. 

Одновременно с желанием сотрудничать с китайцами в монгольском обществе сильны опасения попасть от китайцев в экономическую зависимость. Антикитайские настроения довольно распространены у монголов, а внушительное присутствие китайского капитала в монгольской экономике подстёгивает их ещё больше. Давно не секрет стремление китайцев заполучить контроль над перспективными месторождениями полезных ископаемых в Монголии – стратегически важной отраслью монгольской экономики, приносящей в бюджет львиную долю прибыли. 

Болезненная мозоль в народной памяти монголов в отношениях с китайцами – это автономный район Внутренняя Монголия в составе КНР (по-монгольски Дотоод Монгол). Некогда эти земли были Монголией, теперь они китайские. Китайцев во Внутренней Монголии – более 70%. «Внутренние» монголы просто тонут в китайском этническом море. 

Пекин зорко следит, чтобы у «внутренних» монголов не возникала тоска по Монголии. Во Внутренней Монголии китайские власти поддерживают старомонгольское иероглифическое письмо, препятствуя переходу «внутренних» монголов на кириллический монгольский алфавит, развивают инфраструктуру и экономику региона и уже сейчас Внутренняя Монголия живёт богаче и быстрее, чем историческая Монголия. 

Монголы подозревают Китай в скрытом желании рано или поздно поглотить Монголию, и не без оснований. Иногда в Китае звучат утверждения, что Монголия некогда была китайской, и, если «внутренняя» её часть принадлежит Китаю, почему не должна ему принадлежать «внешняя»? 

ХXI век будет веком серьёзных испытаний для монгольской государственности. Прежде всего, экономического характера. Сосед-гигант, уверенно шагающий навстречу сверхдержавному статусу, видит далёкое будущее Северо-Восточной Азии несколько иначе, чем монголы. Ещё более серьёзные вызовы ждут Монголию в ХXII в., когда сверхдержавный статус Китая окончательно упрочится и не будет подвергаться сомнению. Маленькая не конфуцианская Монголия находит выход из ситуации в сбалансированном сотрудничестве с Китаем и Россией, уравновешивая их взаимное влияние.