«Башня вековая…»

«На север перед вами… на крутой горе, усыпанной низкими домиками, среди коих изредка лишь проглядывает широкая белая стена какого-нибудь боярского дома, возвышается четвероугольная, сизая, фантастическая громада – Сухарева башня. Она гордо взирает на окрестности, будто знает, что имя Петра начертано на её мшистом челе. Её мрачная физиономия, её гигантские размеры, её решительные формы, всё хранит отпечаток другого века, отпечаток той грозной власти, которой ничто не могло противиться».  

МНОГИМ, наверное, знакомо юношеское сочинение Михаила Юрьевича Лермонтова «Панорама Москвы», написанное в 1834 году по заданию преподавателя русской словесности в Школе гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров В.Т. Плаксина. Здесь выражена вся любовь автора к родному городу, любовь, вырастающая в подлинный апофеоз Белокаменной. 
А процитированные строки относятся, как вы поняли, к тому сооружению, которое два с лишним века было зримым московским образом, соперничая с Кремлём и собором Василия Блаженного. Сухареву башню знали и обожали все, народная молва окрестила её «невестой Ивана Великого». И.К. Кондратьев в своей знаменитой книге «Седая старина Москвы» (1893) отмечал, что «почти всякий приезжающий в Москву, считает непременным долгом прежде всего побывать в Кремле, взойти на Ивановскую колокольню, помолиться в храме Христа Спасителя, а потом хоть проехать подле Сухаревой башни…»
 В то же время ни одно из зданий Первопрестольной не окружало такое количество мифов и слухов, и всё это заставляло взирать на Сухареву с искренним вниманием.   

ОФИЦИАЛЬНО – это Сретенские ворота Земляного города. И датой появления самой первой башни на данном месте можно считать 1591 год. Тогда по периметру Москвы, по трассе современного Садового Кольца, была возведена система укреплений, названная Деревянным городом, в обиходе - Скородомом. Там, где сквозь него проходила древняя дорога на Ростов, Ярославль, Вологду, Архангельск, и соорудили те самые Сретенские ворота, над которыми возвышалась башня с тремя боевыми площадками.  
Ворота эти стали свидетелями многих исторических событий. Здесь в июле 1605 года Лжедмитрий I торжественно встречал вдову Иоанна Грозного инокиню Марфу (Нагую), бывшую якобы его матерью. А в начале мая 1613-го москвичи тут же встречали Михаила Романова, избранного царём на Земском соборе. Наконец, именно отсюда начинались паломничества в Троице-Сергиев монастырь. 
С середины XVII столетия в Москве возникли особые слободы, где расселились стрельцы, нёсшие гарнизонную службу. Подобные слободы, как и сами стрелецкие полки, обычно называли по именам командиров. У Сретенских ворот располагался полк стольника Лаврентия Сухарева. (Кстати, он был не единственным стрелецким полковником, оставившим свой след в городской топонимике: с той давней поры сохранили свои имена Зубовская площадь, Вишняковский, Лёвшинский, Каковинский и Колобовские переулки.)    
Август 1689 года. Вспыхивает второй стрелецкий бунт, возбуждённый царевной Софьей Алексеевной против нововведений, которые начинал её великий брат. Над Петром I нависает реальная угроза убийства, однако среди стрельцов находятся верные ему люди, и юный царь, вовремя предупреждённый, в ночь на 8 августа бежит из Преображенского в Троицу.   
А вскоре в монастырь перебрались его мать, жена и родная сестра, а также все Петровские приверженцы. Из стрелецких же частей первым явился именно Сухарев полк. 

ГОСУДАРЬ своеобразно оценил преданность своего полковника. Его именем он нарёк новое каменное сооружение, выстроенное на месте прежних Сретенских ворот. 
В течение 1692-1695 годов на крепком фундаменте поставили проездные ворота с палатами над ними и собственно башню-каланчу – трёхъярусную, гранёную и увенчанную шатром. К воротам примыкали караульни. Существовало мнение, что проект здания принадлежит самому монарху, который весьма любил архитектуру и начертил несколько планов церквей и гражданских сооружений для Москвы. На самом же деле автором является известный зодчий и художник Михаил Чоглоков, при этом он, возможно, руководствовался какими-то устными указаниями Петра.  
Краткая летопись об основании ворот была высечена на двух каменных досках, их поместили на южном фасаде. 
Когда же Пётр в августе 1698-го возвратился из заграничного путешествия – Великого посольства, он вновь обратил своё внимание на это сооружение. Тому же Чоглокову поручено было надстроить ещё один этаж, а башне прибавить ярус. На окружавшую палаты открытую галерею вело широкое крыльцо «о два рундука (марша)».  
Строительные и отделочные работы, обустройство интерьеров продолжались до 1701 года. Весь декор был выдержан в весьма нарядном стиле нарышкинского барокко, а общий силуэт здания, с некоторым «военным» оттенком, напоминал ратуши, виденные Петром в немецких и голландских городах. 
На башне установили куранты – они, как было принято тогда, имели только одну часовую стрелку, и не она шла по циферблату, а циферблат двигался по оси и подводил к стрелке показание того или иного часа времени. Макушку же шпиля украшал медный золочёный двуглавый орёл чрезвычайно оригинального облика – вокруг цепких лап птицы расположились стрелы, символизировавшие, видимо, молнии.  
В итоге Сретенские ворота получились не только высокими (64 метра) и красивыми, но и заметными издалека, поскольку стояли на гребне одного из московских холмов. Кроме того, они стали первым русским «цивильным» сооружением подобного масштаба: ведь прежде такими монументальными делали лишь церковные колокольни. С того момента башню принялись изображать на многочисленных полотнах и гравюрах с видами города, на лубочных картинках, на фарфоровых вазах и посуде. Добавим, что с третьего этажа по винтовой лестнице можно было взобраться под самый герб, и там, из слуховых окон шатра открывалась «вся дивная панорама огромной и разнообразной Москвы во всем её необъятном величии, чудной красоте и широком раздолье».  

ВПРОЧЕМ, уже к началу XVIII века Сухарева башня потеряла своё оборонительное значение, и для неё нашли другое применение. Согласно царскому Указу от 14 января 1701-го, в Москве учреждается школа «математических и навигацких, то есть мореходных хитростно искусств учения». Первоначально она находилась в Замоскворечье, в мастерских Полотняного двора при Кадашёвской слободе. Но эти помещения были тесны, стояли в низине и не годились для ведения астрономических наблюдений, поэтому уже в июне вышел новый Указ, а именно: «Сретенскую по Земляному городу башню, на которой боевые часы, взять со всяким палатным строением и с принадлежащей к ней землёю под школы математических и навигацких наук, которые велено ведать в Оружейной палате боярину Фёдору Алексеевичу Головину со товарищи».  
В башне провели значительную перепланировку, оборудовали классы для занятий, жилые комнаты, Рапирный (фехтовальный) зал, физико-химическую лабораторию и, разумеется, обсерваторию. 
В числе первых учителей Школы были: шотландец Генри (Андрей Данилович) Фарварсон, математик, астроном, специалист в морских науках; Леонтий Магницкий, сочинитель «Арифметики, сиречь науки числительной …» 1703 года, где впервые в России были употреблены арабские цифры вместо славянских. 
Тем не менее, простые обыватели Москвы упорно связывали Сухареву башню с легендарным и загадочным Петровским соратником Яковом Брюсом.  

Действительно, он принял самое деятельное участие в организации Школы, обеспечении её всем необходимым, составлении преподавательских программ. В башне Брюс оборудовал себе кабинет, но будучи начальником всей русской артиллерии (генерал-фельдцейхмейстером), он почти постоянно находился при армии, и в Первопрестольную приезжал лишь эпизодически, хотя и имел обширную усадьбу на Разгуляе. 
Чем же занимался граф Брюс, когда всё же появлялся в Сухаревой башне? Да просто работал в физико-химической лаборатории, а, главное, в его ведении находилась обсерватория. Но вскоре среди горожан поползли слухи, что Яков Вилимович не только наблюдает в трубу звёзды, а и привержен колдовству и чародейству и составляет какой-то эликсир бессмертия. Народная молва толковала ещё о неких кабалистических книгах, будто бы заделанных в башенных стенах и заколоченных «алтынными» гвоздями. Особенно укрепилась репутация Брюса как колдуна, способного влиять на будущие события, когда в 1709 году под его руководством был издан календарь с предсказаниями, ставший необычайно популярным.
По другому преданию, в той же башне, в Рапирном зале, периодически проходили заседания тайного «Общества Нептуна», на которых председательствовал Франц Лефорт, царь был первым надзирателем, а царский духовник, Феофан Прокопович, - оратором.   
Впрочем, документов по «Нептуну» практически не сохранилось, но Пётр I частенько наведывался в Навигацкую школу: наблюдал за учебными занятиями и экзаменами, просиживал часами в лаборатории и обсерватории.  

ГОД 1715 ознаменовался для Школы её переводом в Санкт-Петербург. Там она стала называться Морской академией, затем Морским кадетским корпусом, откуда вышло немало прославленных адмиралов, плавателей и судостроителей.  
А в залах Сухаревой башни ещё некоторое время оставались приготовительные классы – цифирные школы (сюда хотел поначалу поступить юноша Михайло Ломоносов, но ему «той науки показалось мало»); затем, вплоть до 1806-го, размещалось присутствие Московской конторы Адмиралтейств-коллегии, заготовлявшей материалы для Балтийского и Черноморского флотов.  
Настал грозный Двенадцатый год. И вот тогда произошло событие, о каковом рассказывали многие очевидцы. «За день до вступления французских войск в Москву, - читаем мы в вышеупомянутой книге И.К. Кондратьева, - над столицей долго летал ястреб; ноги его были опутаны какими-то мочалками и верёвками; пролетая мимо Сухаревой башни, он запутался в крыльях двуглавого медного орла на шпиле. Долго бился он, пытаясь освободиться, но, обессиленный, повис и издох. Народ, собравшийся смотреть на это, толковал: 
- Это недаром: беспременно и Бонапарт запутается в крыльях русского орла.
Народное предсказание сбылось». 

У Сухаревой башни, заметим, мимолётно встретились в тот же день герои толстовского романа «Война и мир» Пьер Безухов и Наташа Ростова. 
А Наполеон, согласно мемуарам, неоднократно поднимался на башню и пристально глядел с неё на север, на Троицкую дорогу. Французам от Москвы было рукой подать до Лавры с её сокровищами, однако туда они так и не добрались. Императору якобы всякий раз чудилась огромная рать, преграждавшая ему дальнейший путь, в чём находили подтверждение древних преданий небесного покровительства «Богоспасаемому граду».   
Прошло ещё пятнадцать лет, и в башенных «недрах» решено было устроить чугунный резервуар, вмещавший в себя до семи тысяч вёдер воды, которая посредством паровой машины поднималась сюда из водопровода села Мытищи и дальше по трубам распределялась в водоразборные фонтаны на Большой Сухаревской, Театральной, Лубянской площадях. Примечательно, что когда рабочие прокладывали те трубы у фундамента Сухаревой, то никак не могли докопаться до самого основания постройки. Вот почему прочность башни была буквально мощнейшей.  
Маркиз Астольф де Кюстин, посетивший Россию в 1839 году, включил Сухареву в число наиболее примечательных мест города: «Архитектура здания, довольно современного к тому же, тяжела и сумрачна. Но византийские своды, массивные лестницы и оригинальные детали создают величественное целое. Первый этаж представляет собою огромную цистерну, питающую водою почти всю Москву. Вид этого висящего на большой высоте озера, по которому можно кататься в лодочке – так оно велико, производит необычайное впечатление».  
Свыше столетия вокруг Сухаревой башни шумел один из самых известных городских толкучих рынков - Сухаревка. Самая интересная его часть – та, где можно было приобрести книги, старинную утварь, произведения искусства, антиквариат. 
Многие столичные коллекционеры приходили сюда в поисках раритетов. Рынок был колоритно описан В.А. Гиляровским в книге «Москва и москвичи». 

ТРИЖДЫ на протяжении XIX века «невесту Ивана Великого» подвергали реставрации, и наиболее основательно - в 1897-1899 годах. Тогда, между прочим, на башне вновь были устроены куранты, уже современного образца. Главный колокол весом в 101 пуд отбивал часы, а восемь малых колоколов от 1 до 11 пудов весом исполняли мелодию каждые пятнадцать минут. Наряд башни тоже сменился с серого на нежно-красный, и теперь она выглядела невероятно чарующе в лучах рассветного и закатного солнца.  
Последний раз башню отремонтировали в середине 1920-х годов, с целью переделки её под музей. И в 1926-м тут развернули экспозицию Московского Коммунального музея (ныне Музей Москвы). Заведовал им в ту пору краевед П.В. Сытин, составивший одно из самых подробных описаний Сухаревой башни. 
Вообще, здесь изначально хранились разнообразные инструменты и диковинные вещи: астрономические и навигационные приборы, медный глобус, привезённый царю Алексею Михайловичу из Голландии, старинная библиотека, в специальном сарае при башне – «машкерадный» корабль «Миротворец», на котором Пётр I после победоносного завершения Великой Северной войны раскатывал по Москве и палил из двенадцати медных пушечек. 
Так что музейному делу Сухарева служила издавна. 
Но… Летом 1934 года её не стало: она-де мешала усиливавшемуся транспортному потоку.  

Историки и архитекторы слали И.В. Сталину отчаянные письма, инженеры предлагали схемы по изменению движения вокруг башни или, на самый крайний случай, передвижки её на любое место. 
Вождь был неумолим, и барышню, как ласково называл  легендарную постройку П.В. Сытин, снесли. Очевидец события, художница Н.А. Симонович-Ефимова, записывала в дневнике: «Разрушение идёт необычайно быстро… Не обнесено забором, как было при разрушении Красных Ворот… Вывеска «Коммунальный Музей» висит над уютно открытой дверью; окна со стёклами и белокаменными завитушками глядят как ни в чём не бывало. Вообще вид у Башни здоровый, а кирпичи летят без желобов просто в воздухе, многие не разбиваются, и здание убывает, тает. А ведь другие здания перед разрушением получают больной вид... А тут - свежая розовая Башня, моложе, чем когда-нибудь… Но можно заболеть от мысли, что впереди нас никто Сухаревскую башню не увидит… После Сухаревской башни, вероятно, очередь за Василием Блаженным».  
«Горечь полынная на душе», - вторил архитектор Л.А. Давид. 
Пожалуй, это одна из самых скорбных (наряду с теми же Красными воротами) столичных утрат XX века.
Но память о ней живёт в Москве до сих пор.
Кое-какие фрагменты декора Сухаревой башни удалось спасти. 
Так, в ограду Донского монастыря (в советский период он был филиалом Государственного музея архитектуры имени А.В. Щусева) вмурован наличник одного из сдвоенных окон третьего этажа. 
«Боевые» часы мы увидим нынче в башне Передних ворот в Коломенском. Там же хранится и гербовый орёл, сброшенный со шпиля почти сразу после революции. 
Цел, наконец, и фундамент здания, однако он скрыт под поверхностью площади. 
Живёт память о Сухаревой и в литературе. О «Войне и мире» уже упоминалось. Кроме того, в «Золотом телёнке» И. Ильфа и Е. Петрова конвенция «детей лейтенанта Шмидта» была подписана в трактире, расположенном на Сухаревке. И даже В.В. Маяковский, мало жаловавший русскую старину, «заметил» башню: 
 
…Фокусник 
рельсы  
тянет из пасти трамвая,  
скрыт циферблатами башни. 
                               
(«Из улицы в улицу», 1913)

…Периодически возникают разговоры о восстановлении этого выдающегося памятника зодчества. Но пока дело ограничилось установкой мемориального камня в сквере напротив шереметевского Странноприимного дома (НИИ Скорой помощи имени Н.В. Склифосовского).