Белая Вежа

Повесть-сказка

Веселая весенняя гроза, которую ждала высохшая земля, незаметно превратилась в долгий монотонный дождь. День, два люди всё еще благодарили небо, что услышало их мольбы, а на третьи сутки радость стала сменяться тревогой. Дождь зарядил не на шутку. Старики вспоминали, что также начинался когда-то тот потоп, когда воды нескольких рек соединились и стали все поглотившим морем. Вода застала врасплох, много было смертей, страданий. Было это лет семьдесят назад. Именно тогда старейшины племен, населявших долину, сумели договориться о постройке дамбы, усмирившей, наконец, грозную и непредсказуемую стихию.
Люди, познавшие вкус беды, трудились самоотверженно. Общее дело соединило когда-то враждовавшие народы. Строители жили впроголодь, в шалашах, возле которых на маленьких участках их жены и дети выращивали все, что было возможно. Тогда-то и родился тот союз племен, вызвавший зависть и опасения дальних соседей. Они с тревогой наблюдали, как растет плотина, равной которой не было во всем мире. Но козни завистников и недоброжелателей разбивались о монолитное единство сплотившихся народов. Благодаря этому единству ранее разрозненные и полудикие племена сумели выстоять в долгой и тяжелой войне, которую развязали их недруги. Но и во время войны люди продолжали строить плотину. Трудно было сказать, где было больше героизма — на полях сражений, где воевали взрослые мужчины или на главной стройке, где работали старики, дети и женщины.
Семьдесят лет долина не знала наводнений, труд поколений приумножал богатство, и никто не вспоминал о временах, когда все висело на волоске и нежданно-негаданно могла прийти большая вода и унести все, что создавалось десятками лет. И вот сейчас, когда бесконечный монотонный дождь, собирал всех в домах, у теплых очагов, именно об этом времени рассказывали редкие седые старики, что сумели выжить в те далекие и трудные времена. Сумели выжить — потому, что у них была вера в то, что они делали, и был вождь, которому безгранично верили. Вождь был суров и жесток, но эту суровость и жестокость диктовало время и те, казалось, непосильные задачи, которые стояли перед людьми. И они справились: победили в Великой войне и построили плотину — залог счастья для их детей и внуков. Но, хотя победа была убедительна и показала всему миру силу нового союза, все же недруги не успокаивались. Они поняли, что силой Союз народов, прошедший такие испытания, не одолеть. Они начали понемногу расшатывать это единство, вгоняя, где можно клинья раздора, и подзуживая жадных и честолюбивых вождей отдельных племен, еще сохранивших старые именования, — скорее в силу верности традиции, чем новой реальности, в которой был один разноплеменной народ, говоривший на разных диалектах одного и того же языка. 
В последние годы стало заметно, как много далеких гостей то и дело прохаживается по Великой плотине, восхищаясь трудом и героизмом предков ныне живущих людей. Да, деды и отцы ваши потрудились, теперь вам можно немного и расслабиться, пожить в свое удовольствие, приодеться, повысить свой культурный уровень, да и, в конце концов, приобщиться к благам цивилизации. Хватит жить дикарями, давайте дружить, торговать, ведь все мы живем на одной земле, а жизнь такая короткая, зачем нам обременять ее еще и враждой. 
После каждого посещения у людей, обслуживающих плотину, то и дело обнаруживались какие-то вещи явно иностранного происхождения. Находили и спиртные напитки с иностранными наклейками. Со временем все иностранное стало модой. У кого больше иностранных вещей, тот вызывал уважение и даже зависть тех, у кого этих вещей было мало или вообще не было. Преуспевала в этом молодежь. Даже штаны она желала носить только забугорные.
Все это вызывало тревогу людей, преданных идее великого Союза. Происходили и другие нежелательные изменения. Все чаще на ответственные и руководящие должности просачиваются люди далеко не лучших моральных качеств, готовые за малые подачки делать все, чего от них ни потребуют. При этом главным для этих людей была материальная выгода для самих себя и для узкого круга приближенных лиц. Ради нее приносились в жертву и долгосрочные государственные интересы. Против честных людей, которые помнили о своем долге перед народом и государством, они вели скрытую, осторожную и жестокую борьбу. Многие из честных людей попадали под суд за то, в чем они не были виноваты, как говорится, ни сном, ни духом. Приговоры выносились им максимально суровые.
Но пока борьба эта шла с переменным успехом. Люди, верные идеалам Союза, группировались вокруг Главного смотрителя. Последнее время он все чаще докладывал о неудовлетворительном состоянии плотины. Ее состояние вызывало у него беспокойство, и поэтому он постоянно на совещаниях старейшин требовал все новых средств на ее укрепление. 
На словах все признавали его правоту, голосовали за предоставление нужных материалов, вплоть до закупки их за границей. Некоторые, что думали прежде всего о своих интересах, настаивали именно на таких заграничных закупках. Главный смотритель протестовал, говорил, что не нужны никакие закупки, хватает собственных материалов. Он знал, что родственники и приближенные многих вождей, готовы на все, чтобы правдами или неправдами вырваться за бугор и там получить все, чего им не хватало здесь, и что с готовностью предоставляли им забугорные власти. Главное, разжечь в «дикарях» алчность и ненасытность, привить им в вкус к низменным, бездуховным удовольствиям. Несколько раз Главный смотритель намеренно уступал давлению этой группы, представлявшей интересы чужих стран. В итоге, как и ожидалось, приходили материалы самого низкого качества или вовсе негодные для использования. 
В кулуарах все чаще шептались, что Главный смотритель просто чокнулся на своей плотине. Нельзя же все средства бухать только в плотину, народ хочет жить, и с каждым годом все лучше, все богаче, а эта плотина как бездонная пропасть. Да и не пора ли найти более современного и здравого человека на его должность? Но снять его все-таки опасались — он был человек-символ, в нем соединялось прошлое страны с ее настоящим и будущим. К тому же он пользовался безграничным уважением у людей, что обслуживали плотину. Это был большой и сплоченный отряд специалистов самого высокого уровня. Некоторые из них, самые талантливые, хотя и прошли курс обучения за границей, видели все соблазны чужой жизни,    все же не предали интересов родной страны. Они взяли все самое лучшее, а все чужое и враждебное их взглядам и воспитанию, отбросили. Именно эти люди были главной опорой Главного смотрителя плотины. В случае необходимости, они могли взяться и за оружие. Поэтому Главный так уверенно и твердо отстаивал всегда интересы своего ведомства. Да, Главный был человеком требовательный и жестким. Но все знали, что требовательность и жесткость всегда в интересах дела, а благополучие плотины — дело самое главное для всего народа. 
Работать на плотине всегда считалось за честь. Туда после строгого и тщательного отбора приходили лучшие из лучших. Раньше для того, чтобы стать руководителем даже самого низшего уровня, надо было обязательно начинать трудовую жизнь на плотине. Но в последнее время и здесь произошли изменения. Все меньше молодежи приходило на смену отработавшим свое ветеранам. Плотина старела вместе с теми, кто работал на ней. Появлялись вакансии, которые долго не заполнялись. Платили неплохо, но и работать приходилось не спустя рукава. К тому же строгая, почти военная дисциплина. А молодежь не хотела ни подчиняться, ни за что-нибудь отвечать. Поэтому иногда приходилось брать далеко не лучших. Чего стоил один Рыжий, позволявший себе употреблять брагу даже на рабочем месте. А тут и здоровье Главного — годы брали свое, он был одним из первых ее строителей — стало сдавать, он уже не успевал самолично каждый день проверять состояние плотины.
Теперь, в этот дождь, что равномерно и безжалостно падал с неба уже десятый день, Главный смотритель был озабочен вдвойне. Несколько слабых мест, которые давно требовали укрепления и в обычную погоду, с каждым днем становились все опаснее. Как только вода поднимется до критической отметки, возможны самые катастрофические последствия. 
Все заглушки было подняты, но, тем не менее, вода прибывала — медленно и неотвратимо. Весь персонал работал в самом строгом режиме, шел постоянный контроль слабых мест, все, что можно было укрепить под таким дождем, укреплялось. Но главное следить, чтобы вода не поднялась выше опасного уровня. Да, когда строили плотину, некоторые опытные специалисты настаивали на прокладке обводного канала. Но это надолго задержало бы ввод плотины в эксплуатацию. Тогда, казалось, любое промедление грозит новыми бедами. Прокладку канала отложили на потом. Но вот теперь его отсутствие угрожало существованию самой плотины.
Главный смотритель дневал и ночевал на рабочем месте. Такого напряжения он не испытывал со времен молодости. Именно воспоминания о лучшей поре его жизни и помогали ему переносить нечеловеческое напряжение. После того, как он вчера обнаружил закрытыми все заглушки на участке пьяного до беспамятства Рыжего, он удвоил внимание. На его участок он поставил нового молодого, но очень ответственного парня. В свое время он изучил за границей самые современные технологии. Человек был, безусловно, перспективный, хотя и молодой. Он один отважился спорить с Главным, умело защищая свое мнение. Главному это нравилось. Нравилось ему и то, что этот парень носил гордое древнее имя — Искандер. Надо же, родители простые люди, а дали сыну такое громкое и ответственное имя. Видимо, так и надо — имя поневоле обязывает.
Рыжему сделали последнее и грозное предупреждение. Людей не хватало, а то, конечно, никто бы с таким безответственным человеком цацкаться не стал. Напиток, емкость из-под которого обнаружили рядом с ним, был явно забугорного производства и в Союзе пили его только очень немногие. Где он его взял, Рыжий не помнил. Вроде кто-то незнакомый угостил парня, пожалев, что он так мается под этим бесконечным дождем. Что тут — вредительство или просто глупость — придется разобраться потом. Хотя в данном случае разницы не было — глупость оказывалась тоже вредительством.

А дождь шел все также равномерно и неутомимо. Старуха Луна, что жила на горке недалеко от плотины, вторую неделю не видела свою небесную тезку. На солнце она давно не появлялась, днем привыкла спать, а тут не поймешь — день или ночь. Без луны ей было тоскливо. Томили ее неясные и темные предчувствия. Да и никто давно уже не появлялся из недалекой деревни в долине, не приносил ей свежего маслица да сыра. Никто не нуждался в такую погоду в ее тайных услугах — приворотах да отворотах. Но сегодня не тайны женских тел и сердец беспокоили старую Луну, много повидавшую на белом свете. Она помнила и тот Великий потоп, унесший избушку ее родителей. Под таким же дождем карабкались они по глинистой размокшей дороге на близлежащий холм, унося на плечах тот жалкий скарб, который можно было унести. Домик, залитый водой до крыши, вдруг развернулся, закружился на месте и устремился вместе с потоками воды и сразу растаял в дождливом сумраке. 
Когда вода ушла, а плотина усмирила ее нрав, люди снова вернулись в долину, начали строиться на родных и обжитых местах, где плодородная почва давала большие урожаи. Родители тоже хотели вернуться, но бабка, знаменитая на всю округу колдунья, запретила. А когда те, вопреки ее воле, все же ушли, оставила в своей избушке на курьих ножках смышленую и расторопную внучку. Надо было передать кому-то свое древнее ремесло, доставшееся ей тоже от бабки, которую звали тоже Луна. Впрочем, других имен у них не было. Луна, дочь Луны, внучка Луны, правнучка — и так далее, до бесконечности.
Когда и на третью ночь старуха не увидела своего светила, с которым привыкла общаться не только с помощью старинной магии, но и обычными словами, словно это была соседка по деревне, впервые шевельнулось в ее душе тяжелое предчувствие. С каждым днем оно становилось все тяжелее и определенней. Беда, большая беда приближалась к людям, беда все от той же воды, которую до поры до времени сдерживала Великая плотина, в строительстве которой и она когда-то принимала участие. Конечно, она могла бы попробовать что-то сделать с помощью своего старинного искусства, но без соседки-луны в ночном небе, все ее заклинания не имели никакой силы. Хватило бы даже краткого ее появления в разрыве меж облаков, достаточного чтобы произнести заговоры и молитвы. Но в дождевых тучах не было ни одного проблеска, как ни выглядывала его понемногу приходящая в ярость и отчаяние колдунья. Видно, здесь действовала чья-то более сильная воля. Ничего не оставалось, как смириться и принять неизбежное. Хотелось только предупредить людей, что их ждет беда. Крутую дорогу к деревне да еще в такую слякоть она бы не осилила. Может, все же кто-то заглянет к ней. Когда она думала, что ее окончательно забыли, кто-то постучал в окошко и начал подниматься в сени. 
— Кого там нелегкая принесла? — нарочито сердито отозвалась Луна.— Живая еще, хоронить рано.
— Это я бабушка, Гелла, принесла вам горячих лепешек, сыра, масла. Как вы тут в такую непогоду?
— Ревматизм замучил, да в доме ни крошки, все подчистили. Мне-то и водицы хватит. А вот котикам моим есть надо. А в такую погоду все мыши в норках. Не выманишь их. Вот спасибо, что пришла, видно сам Бог прислал тебя, моя красавица. Вовремя пришла, вовремя. Балясы точить потом будем, дело сперва. Чует мое сердце беду великую. Воды низринутся на наши поля и селенья, великие воды, жестокие воды, много жизней унесут, много горя оставят. Стара я стала, сил нет, а надо бы людей в долине предупредить. Пусть поднимаются повыше, пусть оставляют все добро, пусть торопятся. Беда не медлит, идет споро, неотвратимо. Обойди кого сможешь, а потом опять загляни ко мне. Как мама? Не лучше? Послужи людям, милая, послужи, может Бог и смилостивится, вернет твоей матери здоровье. Как она любила твоего отца, как любила. Такая любовь чудеса творит, не надо ей ни зелья приворотного, ни тайных снадобий. От большой любви и твоя красота, Гелла. Я знаю твою судьбу, но пока умолчу, чтобы не сглазить. Торопись, милая, иди к людям.
— Бабушка, но ведь наша плотина — самая лучшая в мире, никакие наводнения с ней не страшны. 
— Ох, я и сама все знаю про нашу плотину, только нынче силы небесные и земные объединились, чтобы выпустить беду на наши головы. Иди, милая, иди.
Гелла послушно ушла под дождь. Не только ангельской красотой отличалась она, но и ангельским характером. Местные парни даже не отваживались свататься к ней. А какому-то заморскому принцу отец Геллы отказал. Потому, что тот сразу, даже не познакомившись в девушкой, не поговорив ни разу, просто привез ее отцу сундук золота. Слуги его тут же и внесли его за ним, поставили посредине комнаты и вышли. Принц вел себя так, как будто покупал какую-то вещь, породистую лошадь или какую-то другую редкую и бессловесную тварь.
— Моя дочь не вещь, она не продается,— гордо сказал отец Геллы.— Она может подарить свое сердце только тому, кого полюбит. И никто, даже родные отец и мать не могут ее заставить кого-то полюбить. Это сокровенное право каждого человека.
Пришел в ярость заморский принц от такого ответа. Ишь, мужичье, как говорить научились, а и сотни лет не прошло, как рабски гнули спины перед моими дедами и прадедами. И откуда у этого вчерашнего быдла такие красавицы? Никакая принцесса ей в подметки не годится. Он только вчера увидел Геллу на плотине, когда та приносила обед отцу. И тут же пожелал приобрести ее, как делал это в разных других и даже более цивилизованных странах. А тут какой-то нищий дикарь, вчерашний раб его фамилии воротит нос от несметного богатства. Скрипнул принц зубами и злобно прошипел своим гнусавым голосом. 
— Ты пожалеешь об этом, глупый старик!
Да и внешность жениха соответствовала его голосу — молодой, но уже плешивый, с рыхлым изнеженным телом.
Вскоре после этого, когда поздно вечером отец Геллы возвращался с работы, какие-то чужие люди так избили его, что через три дня, в страшных мучениях, он умер. Врачи сразу отказались от него. Ничем не помогло и все искусство старой Луны. Теперь, с удовольствием жуя еще теплую лепешку с маслом, она ждала Геллу, понемногу успокаиваясь, в надежде, что вещее сердце на этот раз поможет людям. 
Наконец, когда старая Луна уже начала беспокоиться, вернулась Гелла, промокшая до нитки и уставшая до изнеможения, и тяжело опустилась на лавку. 
— Ну, что внучка? Сделала, что я просила? Предупредила людей?
— Да, бабушка, я обошла все дома. Кто-то выслушал меня с доверием кто-то с улыбкой, несколько семей начали собираться, а остальные говорят, что еще подождем, посмотрим. Неужели наши деды и отцы положили свои жизни на эту плотину, чтобы мы при каждом дождике бросали свои дома? Что нам какая-то неграмотная старуха, когда есть Главный смотритель плотины, большой и ответственный человек. Сигнал тревоги должен дать он.
— Недоумки! Образованщина несчастная! Дважды два четыре — все, что они знают! Ну, как хотят, мы выполнили свой долг. Я хорошо поела, а теперь спокойно посплю, пока это дурачье не разбудит меня своими воплями. До наших домов вода не достанет, но будет очень близко. Все решится в ближайшие сутки. Вот, выпей этой настоечки для поддержания сил, да и для матери захватили скляночку. Да и торопись домой, выспись, пока есть время. Ждут нас тяжелые времена. Не до отдыха будет. Снова, как во времена Великой стройки, люди будут тратить свои жизни только для того, чтобы работать и выживать. Но у тебя, я уже говорила, другая судьба. Беги, беги, домой, успокой свою мать, ей тоже скоро будет облегчение, снова встанет на ноги. Сон мне был, все исполнится.
В это время Главный смотритель вместе с Искандером и Греком, начальником охраны, снова обходили дежурные посты. На двух постах заглушки опять оказались опущены, а дежурные спали тяжелым пьяным сном. И бутылки с теми же забугорными наклейками валялись рядом с ними. Вода медленно подбиралась к дороге, по которой они шли. Положение становилось критическим. Не было никакой гарантии, что на каком-то из многочисленных постов кто-то снова не попробует манящий напиток, кем-то услужливо оставленный в помещении — чтобы немного согреться, унять противный озноб, колотивший даже самых сильных.
Трое мужчин, на плечах которых лежала вся ответственность, стояли молча. Легче всего было дать сигнал тревоги. Даже если она окажется напрасной, это спасет жизнь многих людей. Ведь люди — главное богатство любой страны. Самые простые, бедные люди, которые чтобы прокормиться, должны каждый день идти на работу, создавая тем самым все то, что потребляют и другие люди. Но, прежде всего, надо было доложить ситуацию совету старейшин и главному вождю. И как можно быстрее. 

Главный смотритель отправился в резиденцию вождя. Там царила какая-то непонятная суета. Секретари не допускали к нему. Смотрителя плотины, третьего по значению человека в государстве не мог принять вождь, которого он знал еще сопливым и самоуверенным мальчишкой? По совести говоря, он таким и остался. Наконец, вождь вышел навстречу, одетый, как для дальней поездки. Сзади вереница людей несла объемные и, видно, не легкие чемоданы.
— Чего ты хочешь, старый дурак? — нервно бросил он Главному смотрителю.— Совет старейшин на время ненастья распущен. Отбываю туда, где нет такой мерзкой погоды и таких идиотов, как здесь!
Смотритель даже не заметил грубости, которой никогда раньше не позволял себе льстивый и обходительный вождь. Главное сейчас — дело.
— Плотина в критическом состоянии. Требую объявить особое положение, принять меры к срочной эвакуации долинных поселений.
— Трус и паникер! Вот ваше хваленое поколение! Только и умете: чуть что — особое положение. А вы работайте нормально, чтобы не было надобности в особых положениях. Никакого особого положения! На время дождя ты временно исполняющий обязанности Главного смотрителя, после — на пенсию. На заслуженный отдых! Чтобы не путался под ногами! Всех, всех старперов на пенсию!
Внезапная ярость заставила смотрителя забыть субординацию и то, что на них смотрят люди. Он хлестко, как в молодости, влепил звонкую пощечину, после которой Вождь присел и взвизгнул, как недорезанный поросенок. Но тут же острая боль за грудиной рванула сердце, и Главный смотритель упал навзничь, тяжело и гулко ударившись головой о мраморный пол. От этого звука Вождь еще раз присел, осторожно обошел бездыханное тело и засеменил к ожидавшей машине.

Весть о скоропостижно смерти Главного, дошла до среднего звена плотины только через сутки. Люди, привыкшие постоянно видеть своего руководителя, забеспокоились.
— Где главный, что с ним? — на эти вопросы Искандер и Грек сначала тоже не знали ответа, а потом, чтобы не вызывать панику у людей, какое-то время скрывали правду. Но занятие это неблагодарное и опасное, приносящее более вреда, чем пользы. 
Вскоре распространился слух о том, что Главный вместе с вождем отбыл из страны в неизвестном направлении. Одни верили, другие — нет. Но, так или иначе, внимание отвлекалось от самого главного — спасения плотины. После этих слухов появились первые дезертиры. Они-то и дали толчок стихийному бегству населения из опасной зоны. Нехватка людей еще усугубила положение. 
Грек, на плечи которого согласно инструкции, легла вся ответственность за плотину, просто хватался за голову. И если бы не спокойная поддержка Искандера, часто заменявшего Грека в самых трудные моменты, люди давно бы все бросили и разбежались. На свой страх и риск новые руководители приняли решение об оповещении населения. Оно пришло через сутки после предупреждения Луны, и люди раскаялись, что не сразу прислушались к предостережению вещуньи — удалось бы спасти больше имущества и продовольствия. И, наконец, еще через сутки — именно на столько удалось задержать катастрофу самоотверженными усилиями охраны и персонала — хлынула лавина взбаламученной, мутной воды. 
Люди на вершинах холмов молча и потерянно глядели, как вода вырывает с корнем вековые деревья, как уносит их дома, урожай, скот. Труд нескольких поколений за какие-то минуты превратился в ничто. Слезы стояли на глазах даже самых суровых мужчин. 
Если население близлежащих районов худо бедно было предупреждено и успело принять какие-то меры, то жители сопредельных дружественных стран, входивших в Союз, были застигнуты врасплох. Разбуженные грозным и непонятным гулом, они только успевали выскочить из своих жилищ. Если успевали. Человеческих жертв было там намного больше.

Последними покинули плотину Искандер и Грек. Прощаясь с людьми, которые проявили чудеса выдержки и самоотверженности, Искандер — он все больше брал ответственность на себя — сказал, чтобы они были готовы снова начать работу по восстановлению плотины. Главное, не предаваться отчаянию. Пока мы живы, все можно исправить. На то человеку даны руки и голова, чтобы противостоять самым суровым земным стихиям. Слова Искандера — «раньше смерти не умирай!» — врезались людям в сознание. Люди уходили со слезами на глазах, но с надеждой в сердце. Тогда и начали они проникаться доверием к Искандеру, которого видели всегда рядом с собой в своей привычной и самой будничной работе. Он никогда не ставил никаких барьеров между собой и своими подчиненными. Если работать — то вместе. Руководитель обладает только большим знанием и уверенностью в своих силах.

А старуха Луна мирно спала — уже третьи сутки. Надо было вернуть силы, потраченные во время бессонного беспокойства и напрасного выглядыванья ночного светила в затянутом тучами небе. Сон, как говорила колдунья, самое лучшее лекарство. Мать Геллы, у которой после гибели мужа отнялись ноги, бабка тоже лечила в основном только сном. Когда человек спит, он как бы умирает. Поэтому болезнь, как объясняла Луна, тоже слабеет, думает, что уже сделала свое черное дело, и понемногу уходит.
Первые беженцы, которые вняли предупреждению Луны, невольно тянулись к ее избушке. Кто располагался в сараюшке, кто в сенях, а кто прямо в ее горенке. Старушка выгнать их не могла — она спала, не обращая внимания на незваных гостей. Зато когда она проснулась, то не сразу сообразила, где находится: людей была полная избушка. 
— То-то же,— довольно проворчала она,— приперлись. А то мне без вас тесно было. Ну, что, пошла вода?
— Пошла, бабушка.
— Теперь понимаете, что старших слушать надо?
— Понимаем…
— А дождик как?
— Моросит еще. Но уже и солнышко выглядывает.
— Чего ж ему не моросить теперь. Сделал свое поганое дело, теперь может и моросить, накрапывать. А потом и вовсе перестанет. Как кости мои говорят — к вечеру. А там луна моя появится. Дайте-ка гляну на солнышко, глаза порадую… 
Она сползла с печки, вышла на крылечко и ахнула — столько людей она давно не видела. Почитай со времени великой стройки. Как-то само собой новоприбывшие присоединялись к тем, что добрались первыми. И теперь целая толпа собралась на ее горушке и ближних пригорках. 
— Батюшки светы! Они мне все травы целебные вытопчут!
Тут и правду было чему удивиться человеку, проживающему в тишине да одиночестве. Люди были на повозках, запряженных и лошадьми и коровами, овцы и козы тревожно блеяли, сбивались в кучи и жалобно глядели на людей, тревога которых передавалась животным и делала их совсем беззащитными. 
Кто-то сумел взгромоздить на подводы целые сундуки добра, а кто-то пришел в том, в чем застала его грозная весть, хорошо, если успел еще схватить каравай хлеба да кусок сала, или мешочек гороха или фасоли. Все эти люди стояли молча, словно чего-то ждали, какой-то вести или приказа. Уже прошел слух, что вождь и старейшины покинули страну, оставили своих соплеменников одних бороться с бедой. Но не может же так быть, чтобы людей оставили совсем без руководства, как овец без пастуха. Такое долго не может продолжаться. Поэтому старушку Луну, вышедшую на крылечко своего домика — пусть плохонького, но своего — все встретили с радостью и тайной надеждой, что она им подскажет, что делать и как. 
Вода остановилась метрах в десяти от ее сарайчика. И видно было, что понемногу начала отступать. Глянув на людей, что чего ждали от нее и на что-то надеялись, она начала говорить громко и ясно, таким голосом, каким разговаривала с соседкой луной:
— Спала долго, вещие сны видела. Даден будет вам человек по имени Защитник, придет по воде в скором времени. До его прибытия беспорядку тут никакого не учинять, травы мои не топтать, что человек тот скажет, то и делайте, послан свыше на спасение всем нам. Устраивайтесь на ночевку. Дровишки мои не таскайте. Детишек малых можно ко мне. Остальное по разумению и с соображением. Все сказала. Отвыкла я от солнышка, хотя и сквозь облачко, все равно глаза режет…
Ее глаза, отвыкшие от солнечного света, начали слезиться. Она уже повернулась, чтобы вернуться в избушку, но бросила взгляд на разлившуюся до горизонта воду. Задержалась, приложила ладонь ко лбу. 
— Вроде блазнится что, а, может, и нет. Гелла! — окликнула она пробирающуюся сквозь толпу девушку.— Поднимись на крылечко, глянь своими молодыми глазами.
Гелла послушно поднялась и посмотрела в том направлении, куда показала старушка.
— Видишь что? — нетерпеливо спросила Луна.
— Вижу, как два человека движутся по воде. Вроде бы в нашу сторону.
— Два?
— Да, бабушка.
— Гляди внимательней, одного ждем. Твоего суженого,— шепнула старуха на ухо Гелле.
— Ну что вы такое говорите! — закраснелась Гелла.
— То и говорю, что слышишь. Готовься, встречать будем, пойдем, я скажу тебе, что делать.
Старуха увлекла молодую девушку в избушку. 
— Вот что, дорогие гости, попрошу освободить помещение. Дела здесь будут делать большой важности, свидетелей лишних нам не надо. Опосля приму детишек малых да хворых. 
Когда люди вышли из хатки, Луна подняла половик у печки, под ним оказался люк в подпол. Они вдвоем с трудом подняли его, и Луна осторожно спустилась туда. Через какое-то время она окликнула Геллу и протянула ей снизу длинный и тяжелый сверток. Потом, кряхтя, выбралась и сама. 
— Что там, бабушка?
— Не знаю, внучка. Было мне явлено во сне, чтобы я этот сверток не разворачивала, а вручила тому, кто придет по воде. Но ты, говоришь, их двое? 
— Да.
— Тогда передашь тому, кому подскажет сердце. Может, так и надо, чтобы их было двое. Девушка должна иметь выбор. Но помни: ты выбираешь будущее не только для себя, но и для всего нашего народа.
Людей на воде вскоре заметили и остальные. Оба были с шестами и помогали ими при движении. Вода почему-то держала их. Огромная толпа замерла, как удивленное дитя, дождавшееся подарка, но еще не поверившее в его реальность. 
Те двое все ближе и ближе. Только когда они были совсем недалеко от берега, люди разглядели, что стоят они на погрузившемся в воду небольшом плоту. Поэтому и казалось, что они идут по воде. А солнце за их спинами создавало им что-то вроде нимба над головами. Вот так и рождаются легенды.

Еще до того, как плот причалил, старая Луна и молодая Гелла стояли на берегу и ждали приплывших — пришедших по воде. Гелла держала на руках, как младенца, свой тяжелый и длинный сверток, завернутый в старинную парчовую ткань.
Плот остановился за несколько метров до берега — видно зацепился за дно на мелководье. Искандер с помощью шеста ловко перемахнул на берег. Его ловкое и сильное движение пришлось всем по душе. Многие узнали его:
— Это Искандер, он работал на плотине,— прошелестело по рядам,— мы его знаем, ему можно верить!
— Искандер! — подхватила Луна.— Защитник! Мы давно поджидаем тебя!
— Доброго здоровья, бабушка!
— Добро кончилось на свете,— ответила она.— Видишь, какая беда пришла к людям? Может, это снова всемирный потоп?
— Нет,— ответил Искандер,— это не потоп, а стихийное бедствие, умноженное нашей вечной дурью. А кто это бабушка, рядом с тобой? Дочка?
— Стара я для дочерей, да и для внучек тоже. Это Гелла, солнечная, дочь нашего народа. Она приветствует тебя и хочет передать тебе историческую реликвию, которая ко многому обязывает. Гелла!
Девушка, как завороженная глядела на Искандера, совсем не обращая внимания на Грека, который, после того, как Искандер облегчил плот, немного поближе подплыл к берегу, и тоже сделал прыжок с помощью шеста, но не такой ловкий и красивый, какой получился у его товарища. Все пережитое за последние дни лежало тяжелым отпечатком на его лице. Он казался намного старше Искандера, хотя разница была на каких-нибудь пару лет.
Его тоже узнали:
— Это Грек начальник охраны, тоже надежный человек! — снова прошелестело по рядам.
Гелла, молча, побледнев от волнения, протянула Искандеру сверток — на двух руках, как каравай. Выбор совершился помимо ее воли. Этого человека она не могла ни с кем сравнивать, он был ни кого не похож. Или похож на доброго и отважного молодца из сказок, которые ей рассказывала в детстве мама.
Искандер осторожно, стараясь не повредить дорогую ткань, разворачивал сверток. Наконец, что-то солнечно блеснуло, и все увидели в руках Искандера высоко поднятый над головой меч в золотых ножнах.
Обернувшись к людям, толпившимся вокруг, Луна выкрикнула своим надтреснутым голосом:
— Это меч древнего правителя этой земли! Он долго ждал своего часа. Теперь меч в надежных руках. Искандер, поклянись, что ты не выпустишь его из рук до тех пор, пока все беды не покинут нас!
Искандер, взволнованный необычной встречей, красотой Геллы, тысячами лиц обращенных к нему с выражением надежды и веры, сказал прерывающимся голосом:
— Я сын… этой земли… мои родители простые люди… я сделаю все, что в моих силах, чтобы мы поскорее справились с этой бедой, что так коварно обрушилась на нас… Но только с вашей помощью, дорогие мои земляки! Только с вашей поддержкой! Мы сейчас не можем здесь решать за всех. Мы должны узнать, что думают и чего хотят другие люди, которых прямо не затронула беда. Я предлагаю голосование черными и белыми флагами. Пусть вывесят белые флаги те, кто поддерживает ваше решение. Черные — те, кто против того, чтобы доверить руководство мне. Единственное, что я могу сказать вам сейчас: я знаю, что надо делать, чтобы спасти людей от гибели, от голода и холода. Я готов отдать все свои силы, чтобы достичь этой цели. Никому, в том числе и мне, не будет легко, но мы встретим зиму в теплых жилищах. У нас будет пища и огонь в очаге. Мы начнем восстановление плотины, сооружение обводного канала. И еще. Возможно, об этом рано пока говорить, но я все же скажу. Есть у меня одна мечта. И думаю, что она могла бы стать и вашей мечтой. Я хочу построить Башню счастья, высокую, белую, как облака, чтобы с ее высоты каждый мог взглянуть на родную страну, восхититься красотой ее природы, трудолюбием ее людей. А также увидеть и другие страны, сопредельные нашим. Чтобы каждый, хотя бы раз в год поднимался над буднями своей жизни, окидывал ее высоким и широким взглядом. Белая башня — белая вежа, как говорили наши деды,— будет видна многим народам. Глядя на эту башню, они убедятся, что счастье — правда и справедливость — все-таки существуют на земле. Такие башни — я верю в это — поднимутся потом по всей земле. Но наша будет первой. Ради этого стоит жить и работать!
Искандер замолчал.
Люди тоже молчали, но на их лицах не было прежнего отчаяния или тупой покорности судьбе. Кто больше, кто меньше, но все, так или иначе, отозвались на сильные слова уверенного в себе человека. Не зря говорится, что вначале было слово. Но в этот день прозвучало слово, сказанное честным человеком, наполненное верой и любовью к людям. Люди слушали Искандера, и лица их размягчались, становились мечтательнее, добрее. Даже закоренелые скептики сдавали позиции. Им тоже хотелось верить всему, что говорил этот сильный и красивый человек, на голову возвышавшийся над остальными. 
Почему-то все правители были до этого маленького роста. Может, потому, что и были, по сути, прежде всего маленькими людьми. Поэтому они делали одновременно с тем, что необходимо, и много разных маленьких и больших гадостей — гадостей маленьких людишек. Возможно, Искандер, уже в силу своих физических данных был избавлен от необходимости творить зло и несправедливость. Всем было понятно, что сейчас с ними говорит большой человек. Возможно, со временем он может стать и великим. Но только с их помощью. Всем кто слушал его, хотелось, чтобы это было так. Но больше всех хотела этого Гелла. Она видела себя на вершине белой башни, с которой открывались ей просторы родной земли. А рядом с ней стоял он — да, этот удивительный и сильный человек, которому она передала золотой меч.
Молчание прервала Луна.
— Мы выслушали все, что ты нам сказал. Это слова мужа, а не мальчика, хотя ты еще и молод для той вершины, которую собираешься взять. Но счастье — это не только правда и справедливость. Еще раз взгляни на Геллу и ты поймешь, что есть и другое счастье. Не забывай об этом. Потому что правитель, который лишен этого счастья, лишает его и весь народ. Недаром сказано: люди рождены для счастья, как птицы для полета. А теперь пойдем ко мне в избушку, накормлю вас, ребятки, чем бог послал. Да и на печке обсушитесь да отогреетесь. Гелла, приглашай молодцов.
— Да не время, бабушка, на печке рассиживаться,— возразил Искандер.— Надо помочь людям устроиться, найти ночлег, кров на ближайшее время.
— Люди не маленькие, сами справятся, погонялы им не нужны. Им нужна вера и цель. Ты их этим не ближайшее время обеспечил. А так как ты еще пока не царь-батюшка, должен слушаться старших. Люди, правильно я говорю? — обернулась Луна к окружившай их толпе.
Под одобрительные и доброжелательные возгласы окружающих, принимающихся за обустройство, Искандер с Греком прошли в ее избушку. Старушка взяла ухват и ловко достала из печки целый чугун какого-то отвара. Его аромат заполнил всю горницу.
— Ждала вас, готовилась. Выпейте молодцы, всю усталость как рукой снимет, все заботы оставят, сон придет легкий, освежающий. Работы впереди много, хлопоты большие. Да вы не забывайте старую бабку, захаживайте. А я уж вам помогу, чем могу. Все ж кое-чему научилась за долгую жизнь.
Выпили Искандер с Греком по три кружки неизвестного напитка, съели по лепешке с маслом, забрались на печь и сразу заснули. Только Искандер, смежая глаза, еще раз украдкой взглянул на девушку, что вручила ему золотой меч. Наверное, поэтому и снилась она ему всю ночь. Стояла вместе с ним на белой башне — белой веже. А сердце было переполнено радостью — то ли от простора, что открывался с вершины башни, то ли от этой солнечной девушки, что стояла рядом.

Через три дня вся страна проголосовала белыми флагами за нового вождя — Искандера. Черных флагов не было. Кто был против — не отважился объявить об этом. Только один черный флаг и обнаружили — недалеко от дома старой Луны. Искандер посчитал нужным заглянуть к людям, которые были против его избрания. Возможно, он услышит что-то полезное.
Как только он распахнул калитку, к нему спокойно подошел большой лохматый пес и внимательно посмотрел на него. Потом, словно удостоверившись в отсутствие дурных намерений, отошел с дорожки. Поглядывая с удивлением на собаку, Искандер поднялся на крыльцо. Пес спокойно пролаял три раза. Дверь открылась и на порог вышла … Гелла. 
Оба застыли от изумления.
— Вы, вы… к нам? — пробормотала девушка, ощущая, как щеки начинают полыхать жаром.
— Нет… то есть… я только хотел поговорить с хозяевами этого дома, которые вывесили черный флаг… Может, они что-то хотели бы сказать мне.
— Ах, это досадная оплошность! Дома столько дел, что я просто забыла о том, что надо вывесить белый флаг.
— Вы уже так быстро забыли обо мне? — грустно улыбнулся Искандер.
— Нет, я забыла о флаге.
— А кто же не забыл вывесить черный?
— Это флаг траура по отцу. Мама запретила его снимать. Она видит его из окна своей спальни и ей немного легче от того, что все видят его над нашим домом, немного думают о нас и жалеют. После гибели отца у мамы отнялись ноги. Теперь все заботы по дому на мне. Так что уж простите, что я не смогла вывесить белый флаг. 
— Тогда бы он висел рядом с черным. Это тоже бросилось бы мне в глаза, и я зашел бы к вам все равно. Так что нашей встрече ничто не могло помешать. 
Искандер завороженно глядел на девушку, которая в простой домашней одежде выглядела еще милей, чем в во вчерашнем праздничном уборе. В одной руке у нее был веник, а в другой совок для мусора. Сегодня она была не принцессой, но золушкой. От нежности к этой неожиданно возникшей в его жизни девушке перехватило дыхание. Действительно, старая Луна права, счастье — это не только правда и справедливость. Наверное, счастье и есть самая высшая правда и справедливость.
— Гелла,— прервал Искандер затянувшееся молчание и снова повторил ее имя,— Гелла… Если ваше сердце свободно, если вы можете немного подождать, пока не поднимется Белая вежа,— подождите. Пока я ничего не могу вам обещать, все мои силы уйдут в работу. Но я буду, если вы позволите, иногда заходить к вам. Мне нужно видеть вас, чтобы помнить о счастье, которое не только правда и справедливость, как заметила мудрая Луна. Вы не против?
— Нет.
— Я хотел бы взглянуть на вашу маму. Это можно?
— Она только что уснула. Может, потом как-нибудь. Приходите всегда, как только появится свободная минутка. Я тоже ничего не обещаю, но я буду ждать. Башня! Я уже вижу ее. Спасибо вам, Искандер. Вы подарили людям мечту и надежду.
— А вам, Гелла?
— Мне тоже.

Выйдя за калитку, Искандер оглянулся. Девушка стояла на крыльце и сияла таким внутренним светом, что понял, кто она. Утренняя роса! Теперь он будет называть ее только так. Утренняя роса его жизни. Ради нее он выполнит все, что обещал людям.
С того дня солнечное сияние Геллы поселилось в душе Искандера. Оно освещало его самые трудные и утомительные дни. Работы было невпроворот. Но его радовало то, что люди с энтузиазмом принялись за дело. Всех лишенных крова удалось без особых проблем разместить в домах тех, кто не пострадал от прорыва плотины. Как только вода спала, начались работы по восстановлению дамбы и постройка новой плотины, прокладка обводного канала, осушение заболоченных во время наводнения территорий. Страна не погрязла в хаосе, не были ни паники, ни разгула преступности, когда у обездоленных, как в соседней Забулдонии или в Заречье, отнимали последнее. 

Бывшие старейшины и вожди, при первых признаках беды убежавшие за границу и отхватившие немалый куш за то, что оставили корабль страны без руля и ветрил, кусали локти. Да их забугорные покровители тоже были недовольны. Столько золота потратили, а на что? Чтобы к власти пришел никому не известный мужик! Но имя, какое имя — Искандер! Искандер Второй, не иначе. Почему нашим службам ничего не было известно о нем? Почему мы вкладывали деньги в каких-то болтунов и слюнтяев, а настоящего лидера проглядели? Тем более что он и учился у нас какое-то время! Мужик то мужик, но как быстро взял в свои руки страну и как уверенно правит, да так, что все соседние народы, входившие раньше в Союз и тоже пострадавшие от бедствия, только завидуют. 
И в Заречье и в Забулдонии, пришедшие к власти людишки, продают направо и налево все, что можно — только бы сколотить себе капитал для безбедной жизни за бугром. А простой люд выживает, как может. Да что там выживает — попросту вымирает. Люди потеряли не только работу — основным занятием стало собирательство и продажа остатков разрушенного производства, редких металлов, полезных ископаемых. Питаются тем, что выращивают себе на приусадебных участках. У людей отняли уверенность в завтрашнем дне. Они потеряли цель и смысл жизни, поэтому всего боятся, пугают друг друга чудовищными слухами. Они не хотят рожать детей, предаются пьянству, разврату, всячески торопят сроки своей жизни, чтобы только быстрее избыть непонятно для чего дарованные и тягостные жизни. А в это время люди соседней Белой страны не только восстанавливают дамбу, но еще и возводят какую-то Белую вежу. 
Поэтому простые люди из сопредельных государств тоже потянулись туда, где у людей появилась цель, а значит и будущее. Там нет никаких богатств, почти такая же бедность, как и в сопредельных странах, торгующих не только своим будущим, но и будущим своих детей. Но там было главное, без чего любая, даже самая богатая жизнь, теряет смысл — спокойная уверенность в завтрашнем дне и великое братство честных и самоотверженных людей. Сказывалось, конечно, и природное трудолюбие людей Белой страны, по которой из века прокатывались волны чужаков — то с востока на запад то с запад на восток. И каждый раз все приходилось начинать сначала, начинать с малого, снова строить, снова засевать поля, выкорчевывать лес. Упорству, трудолюбию и здравому смыслу этого народа можно было позавидовать. А возможно, именно за все страдания, перенесенные в прошлом, и был даден этому народу их сегодняшний вождь, одновременно и заботливый сын, и строгий отец. 

Больше всего почему-то волновало и ближних и дальних соседей строительство Белой башни. Видели они в этом какой-то умысел против себя. Таких башен ни у кого не было. Зачем отвлекать народ от насущных дел какими-то ненужными мечтами? Осушение болот, строительство обводного канала — это понятно. А башня? Зачем она? 
Зачастили в Белую страну лазутчики из соседних стран. То под видом посольств, то под видом специалистов, а то и просто какие-нибудь туристы, готовые для развлечения поработать на стройке невиданного в мире сооружения.
Особенно нервничал ближайший сосед — Забулдон Первый. Ему доложили, что с башни, хотя еще и недостроенной, виден его дворец. Ага, подглядывать за ним! Развлекаться тем, как он дни и ночи пьянствует со своими подхалимами! Которые его, Забулдона Первого, держат во дворце, как в тюрьме, а что они делают со страной, никому не известно.
Может, и пьянствовал Забулдон оттого, что власть его не выходила за стены дворца. В то время как Искандер вольно пользовался всей доверенной ему властью без никаких ограничений. Хотя все же и у него было одно ограничение — благо народа. Любой человек мог лично обратиться к нему и поделиться всем, что его волнует. Тем более что Искандер был всегда на людях и никакой охраны не признавал.
Однажды Забулдон не выдержал и послал личную делегацию, чтобы разобраться с этой Белой башней, отравлявшей ему жизнь с самого утра, когда ему и так было отвратно от выпитого вечером. Послы не теряли времени даром, все вызнавали и вынюхивали, искали какие-то несуществующие секреты. 
Когда Искандеру докладывали об этом, он только посмеивался. Секрет вообще-то существовал, но состоял он в том, что у Белой страны не было никаких секретов. Потому что она не замышляла ничего против других и дальних и сопредельных стран. Она хотела, чтобы ее оставили в покое и дали возможность жить так, как считает нужным ее народ. Но правители соседних стран хотели, чтобы Белая страна жила так, как выгодно им — чтобы можно было безнаказанно грабить ее недра и по дешевке присваивать труд ее жителей. Белая башня оказалась именно тем объектом, на котором сосредоточили свою неприязнь забугорные правители. 
Чем выше поднималась башня, тем чаще случались какие-то непредвиденные и непонятные аварии. Обрушивались целые этажи, иногда гибли люди. После каждого такого несчастья по миру расходились слухи, что на самом деле башня — это способ борьбы с инакомыслящими, и ее строят те, кто провинились перед Искандером. Аварии — просто способ расправы с уже ненужными, выжатыми до предела людьми. А нижние этажи      башни будут использоваться как места пожизненного заключения для тех, кто недоволен правлением Искандера. А таких все больше и больше. Ведь черные флаги были, и этого не скроешь от мирового мнения. А на следующих выборах их будет еще больше.
Эти слухи приводили Искандера в отчаяние. Грек, который отвечал за строительство башни, успокаивал его, убеждая, что никто в народе этому не верит. А что нам мнения тех, которые нас ненавидят? Можно, конечно, усилить бдительность, прекратить экскурсии, не допускать всех желающих поработать. Но ведь это было бы противно самой идее башни — башни чистоты и свободы. 
— Башни Утренней росы,— рассеяно обронил Искандер.
— Что? — не понял Грек.
— Да, нет, я так, о своем,— вдруг смутился Искандер.
Грек продолжал:
— осы
РО
Вот недавно, говорят, на стройке появился Рыжий, ну, тот самый, что пьянствовал во время спасения плотины. Мы думали, что он погиб во время наводнения. Сразу после его появления и произошли те аварии, о которых растрезвонили по всему миру. Что с ним делать? Он явно к ним причастен — прямо или косвенно. Пьянчужке могут всего и не доверить. Просто за бутылку он может нарушить инструкцию, например, заснуть в то время, когда должен бодрствовать. Или что-нибудь в этом роде. 
Искандер вдруг улыбнулся и сказал:
— Я предлагаю сделать его послом при дворе Забулдона Первого. Он требует установления дипломатических отношений. Портить хорошего человека не стоит, самим пригодится, а вот собутыльник Забулдону будет хороший. Все равно Забулдон ничего не решает, все делается помимо него, а Рыжему будет приятно, он будет держаться за эту должность, так что, возможно, сможет оказать нам какие-нибудь услуги.
Грек тоже развеселился.
— Я не против. Думаю, что мы убедим Совет. Лучше, если он будет приносить малую пользу во дворце Забулдона, чем большой вред на стройке.

Когда Рыжему сообщили о назначении его послом к Забулдону, он опешил. Он ждал всего, но только не этого. Он чувствовал свою вину в те редкие и короткие часы, когда был трезвым. И вот за все его прегрешения ему выпадает честь пить вместе с Забулдоном не просто какую-то медовуху, а самые лучшие напитки. О таком Рыжий и не мечтал.
— Каждому по способностям,— улыбнулся Искандер, вручая ему грамоты для представления во дворце.— Надеюсь, что ты докажешь верность нашей стране именно на этом поприще. Не жалей сил и здоровья, будь достойным собутыльником. Пусть Забулдон знает, что наши люди умеют не только самоотверженно трудиться, но также и самоотверженно делать все, что поручает народ. Передашь в дар Забулдону от мирного народа Белой страны бочку самой лучшей медовухи. Ее сварила сама Луна. Как только выпьете, дай знать. 
Прощаясь, Рыжий прослезился.
— Я был не прав, Искандер! Ты великий человек! Обещаю пить не щадя живота своего! Я докажу верность народу Белой страны и лично тебе, Искандер!

Рыжего вскоре отправили к Забулдону вместе с послами из его личной делегации. Они выглядели совсем потерянными: все видели, все слышали, но ничего не понимали. Почему люди так самоотверженно работают? Почему повсюду улыбки и смех, почему нет воров и разбойников и по улицам можно ходить в любое время дня и ночи? Почему все, включая и самое высшее руководство, стараются каждую свободную минуту хоть немного поработать на башне? А единственного пьянчужку знают все, и вот теперь его назначают послом в Забулдонию? 
Прощаясь, послы попросили Искандера, чтобы, если можно, он показал им свое искусство стрельбы из лука. Потому что люди говорят неведомо что. Будто он может с закрытыми глазами высоко в небе подстрелить на лету любую птицу. 
Искандер рассмеялся. 
— Зачем же с закрытыми глазами! У меня просто хорошее зрение, которое унаследовал от своего мудрого и крепкого деда. А стрельба из лука — мой любимый отдых, если такой иногда случается. Но в живое я не стреляю. 
Чтобы развлечь послов, он заглянул домой, чтобы взять лук и стрелы. Пользуясь случаем, послы тоже заглянули в дом, в котором Искандер, как и раньше, до избрания, жил с родителями, с дедом и бабушкой. Он не захотел селиться во дворце бывшего вождя, там был тяжелый дух продажной власти. Меч, который вручила ему Гелла, находился в зале собраний, так чтобы все всегда видели его. 
Личные посланники Забулдона с уважением поглядывали на мощный лук, кое-кто попробовал его натянуть — не получилось. Искандер показал, как это делается, поставил на тетиву стрелу и глянул в небо, где обычно кружилось много чаек, промышлявших над недалеким, еще не осушенным водоемом. Но просто стрелять в чайку он не хотел. Он смотрел в небо и чего ждал.
Наконец увидел то, что хотел.
— Чайка несет рыбу. Я хочу отсечь этой рыбке голову. 
Он тут же вскинул лук и пустил стрелу.
Чайка испуганно вскрикнула и выронила обе половинки рыбы, рассеченные стрелой.
Послы, пораженные, воскликнули:
— Ты действительно Искандер! Удачи тебе во всем! Мы пришли твоими недоброжелателями — уходим друзьями. Мы будем рассказывать народу Забулдонии правду о том, как вы живете, как работаете. И может быть, мы тоже начнем строить свою Белую башню.
— Я рад слышать такие речи от вчерашних недругов. Это вселяет надежду, что идеалы разума и справедливости понемногу привлекут к себе сердца всех честных людей, не пораженных недугом алчности и ненасытности. Но дело не в том, чтобы строить башню или не строить. Главное ведь как строить и во имя чего. Богатые страны тоже настроили башен до самого неба, но ни одной из своих проблем они не решили. Общество не стало справедливее, человечнее. Всюду торжествует дух наживы, человек человеку волк. Прежде чем браться за строительство башни счастья, надо изменить общество, понять, ради чего должны трудиться люди. Думаю, что со временем здравый смысл великого соседнего народа, народа-брата, когда-то бывшего нам старшим братом, победит сегодняшний развал и беззаконие. К власти придут достойные люди, многие из них трудятся и на наших стройках. Они видят, что делается у нас, учатся, рассказывают своим детям и родственникам. Несомненно, что будущее за справедливым и разумным устройством общества. Сегодня мы делаем к этому будущему только первые шаги. После того, как наш народ закончит возведение башни, мы начнем строительство города Мечты.
— Город Мечты? — удивились посланники Забулдона.— Но кто же будет жить в нем? Мечтатели? А как же остальные люди?
— Да,— зажегся вдруг Искандер,— мы построим такой светлый город, где, не обижая друг друга, будут жить люди и машины, деревья и реки, звери и птицы. В этом городе каждому будет понятна тяжкая сладость труда. Никто не будет тратить ума и таланта на деньги и власть. Там не будет чужого горя, а радость каждого, усиливаясь, как эхо в горах, будет обрушиваться на нас лавиной и уносить, как волна. Там мужчины и женщины будут проходить по жизни в блеске молодости и красоты, расточая любовь, неиссякаемые запасы любви...
По мере того, как Искандер говорил, вокруг собирались люди, привлеченные сначала и его стрельбой из лука, и речами послов, и речью самого Искандера. Никогда она не звучала так вдохновенно, никогда не была такой поэтически яркой. Возможно, все дело было в том, что вчера вечером, выпив, как обычно, своего особого отвара у бабушки Луны, он, также как обычно, заглянул на минутку к Гелле. Они постояли немного на крылечке, пока та рассказала свои дневные и трогательные новости их замкнутой домашней жизни. Главной была та, что мама начала вставать и понемногу ходить по дому. Сегодня она впервые постояла на крылечке, увидела башню. 
— Так вот он какой, твой Искандер! У него слова не расходятся с делом. Я хочу вас благословить доченька. Никто не знает, что ждет нас впереди, а материнское доброе слово предохранит вас от возможных несчастий, и, главное, от зависти и злобы людской. Приведи его сегодня ко мне.
Гелла, взяв Искандера за руку, подвела своего суженого к постели радостно взволнованной матери. Сначала от волнения та не могла говорить, слезы текли из глаз. Потом она соединила их руки и сказала:
— Поцелуй мою девочку и пока верни. Я хочу дожить до вашей свадьбы. Дождаться внуков. Береги ее. Она дитя редкой и большой любви. Я хочу, чтобы и ваша любовь оказалась такой же большой и сильной. Чтобы о ней говорила красота ваших детей.
Прощаясь, уже наедине, Искандер впервые по настоящему, по-мужски страстно, поцеловал свою Утреннюю росу. Может быть, он стремился каждый день бывать на строительстве башни прежде всего потому, что оттуда был виден, как ладони, дом Геллы, заветное крылечко, лохматая мудрая собака и сама девушка, иногда задерживающаяся на минутку и бросающая взгляд на сказочную башню, стоящую в небе, как самое большое облако.

— Да,— завершил Искандер свою неожиданную речь перед уже большой толпой, собравшейся возле его дома,— мы построим такой светлый город, и широкие окна счастья застеклим весенним солнцем!..
Какое-то время люди молчали, увлеченные картиной, созданной воображением их вождя, который сегодня говорил как поэт. Но любовь способна и не на такие чудеса. Ведь если нет у человека любви, он не способен творить. А все, что он делает без любви, лишь пригибает его к земле, как непосильная ноша, и сокращает время его жизни. А любовь у Искандера, к печали многих прекрасных девушек его страны, была. И все знали ее имя — Утренняя роса. Даже это не удалось утаить Искандеру от своего народа. Да и башню многие тоже называли башней Утренней росы. Может, еще и потому, что Искандер появлялся там одновременно с первыми лучами солнца.
Молчание огромной толпы вдруг прорвалось единым вздохом-возгласом:
— Искандер!
Усиленное тысячами глоток, оно было подобно раскату грома в небесах. 
— Искандер! — скандировали люди.— Искандер! Мы с тобой! 
Огромная энергия исходила от этой толпы. Сейчас ей было по плечу любое созидание. Так же, как и разрушение. С такой энергией войска идущие в бой, всегда сметали своих противников. Говорят, так умел вдохновлять людей и тот самый первый Искандер, направивший свои усилия, вопреки тому, что был воспитан философом, на завоевание мира, а не на его преображение. 
Послы, наконец, поняли, в секрет успехов народа Белой страны. Этот секрет давно знали и поэтому не безосновательно боялись правители дальних стран. У этого секрета было имя — Искандер. Любая безликая и аморфная толпа становилась под его влиянием могучей силой. Народ был послушной водой в его руках. Стоило бы ему только захотеть, как громадным и грозным валом прокатилась бы по миру, поднятая им волна, смывающая всю нечисть, всю несправедливость и насилие. Но это было бы тоже насилием. Мир должен дозреть до своей чистоты. Вся грязь отвалится сама. Тогда возникнет тот новый мир, о котором всегда мечтали люди. Мир, основанный на началах добра и справедливости. Создать такой мир насилием невозможно.
Этот возглас толпы, вобравший в себя энергию тысяч, не мог остаться бесследным, он должен был оказать какое-то воздействие на окружающий мир. Столб энергии, отразившийся от поверхности земли, ударил в облака, и они сразу отяжелели, вобрали в себя всю небесную влагу и пролились дождем. Но стоя под потоками воды, люди все не расходились, и продолжали скандировать имя своего вождя. 
Искандер был сам очень взволнован своей неожиданной речью, а еще больше тем, как восприняли ее люди. Он впервые ощутил ту огромную силу, что таится в нем до поры до времени, и подумал, что распоряжаться ею следует экономней, в интересах всего народа, во имя достижения самых значительных целей. Иначе простая демонстрация этой силы вызовет только обременяющее поклонение.  

И вот наступил торжественный день открытия Белой вежи, башни Утренней росы. Народ выразил пожелание, чтобы это событие совпало с давно ожидаемым бракосочетанием Искандера и Геллы. Тогда, в свою очередь, Искандер предложил, чтобы в этот день, ставший первым официальным праздником и нерабочим днем,— Днем свадеб — состоялись бракосочетания всех, кто собирался совершить это в ближайшее время. 
Праздничная процессия, украшенная березовыми ветками, простыми цветами лугов и полей, поднималась к вершине Белой башни. Кто мог, несли своих избранниц на руках. Только с десяток мужчин во главе с Искандером донесли свою ношу до самой верхней смотровой площадки.

Так возник новый обряд массовых бракосочетаний. Традиция проносить невест на руках, хотя бы несколько последних этажей, тоже закрепилась. На вершине мудрые и долго прожившие в браке люди говорили молодым то самое важное, что они должны знать. Но главным был этот простор родной земли, что с каждым шагом вверх по серпантину дорожки, становился все шире и бескрайней. Башня Утренней росы дарила молодым людям, начинающим совместную жизнь, ощущение безграничной свободы и счастья, что не умещались даже в этих безбрежных горизонтах. Им оставалось только пронести — что и было самым трудным — ощущение этого счастья по всем дорогам жизни и передать в итоге своим детям.

За домашним скромным столом, собравшим только родственников и самых близких друзей дома, включая Грека и Луну, первое слово сказал дед Искандера, приближавшийся к столетнему юбилею, но все еще сохраняющий ясность ума и бодрость духа.
— Каждый живущий должен познать все счастье, дарованное человеческому роду. До сих пор мой доблестный — да-да, мой доблестный внук! — знал только счастье труда, преодоления, созидания. Наконец, в награду за его подвиги — да-да, подвиги! — ему даровано самое высшее счастье — счастье любви. Как замечали древние мудрецы, это именно та доля бессмертия, что отпущена смертному. Деяния наши, даже самые значительные, в конце концов, ветшают, заменяются новыми, более насущными и важными для нашей вечно текущей и меняющейся жизни. Только наши дети, рожденные нашей любовью, продолжают нас бесконечно в своих собственных детях. Так поднимем чаши этого манящего и волшебного напитка, приготовленного нашей многоуважаемой и многоведающей Луной, за то, чтобы мы, собравшиеся здесь, как можно скорее увидели свое новое продолжение! Свою новую, многогранную, многоцветную и никогда не надоедающую жизнь! Не знаю, как мои дети и внуки, но лично я хочу жить вечно — в их новых, молодых телах, сердцах и надеждах! 
Дед прослезился от собственной речи и долго смущенно промокал предательскую влагу, недостойную, как он полагал, мужчины. 
— Выпей, скорей, выпей мой напиток, адреналин сразу придет в норму,— шептала сидящая рядом с ним Луна, в свое время не равнодушная к веселому и разговорчивому парню.
— А вдруг это приворотное зелье? — шептала с другой стороны его еще моложавая и кокетливая бабка,— не пей. Слышишь, не пей, лучше медовухи глотни! Она на тебя всегда хорошо действует.
Дед немного подумал и выпил сначала приворотное зелье, а потом запил его медовухой.
Все рассмеялись.

Пожелания деда вскоре были выполнены. Одного за другим родила Гелла двух красивых и крепких мальчиков. Но ей хотелось еще и девочек. Видимо, в будущем и это желание будет осуществлено. Потому что желания Утренней росы — закон для ее солнца, для ее Саши, как по-домашнему просто зовет она теперь Искандера.
А дела в Белой стране шли своим обычным чередом, несмотря на зависть и злобу забугорного мира. Страна поднималась из болот, переселялась в новые деревни и города. Строила новые человеческие отношения, вызывая симпатии простых людей всего мира. Вероятно, именно поэтому недруги ничего не могли с ней поделать. А друзей у нее становилось все больше и больше. Они часто приезжали в эту удивительно красивую страну, чтобы полюбоваться ею с высоты птичьего полета. Но с высоты Белой вежи они могли любоваться и полетом аистов, и белых чаек, которые немного не дотягивали до этой высоты и оказывались ниже, чем люди на самой верхней площадке. И это было странное и удивительное чувство — как будто человек живет гораздо выше птиц. Не потому ли, как говорила старая Луна, что человек рожден для счастья, как птица для полета?

Часто с двумя резвыми уже малышами поднимается на башню и сам Искандер. Оглядывая своим орлиным взором родные просторы, спрашивает себя: а все ли я сделал, что смог? Нет, наверное, не все. Но все же в Белой стране все меньше людей, которые живут одним днем, короткой хмельной радостью. Молодые не боятся заводить семьи, рожать детей, трое — это уже обычная норма. Они знают, что сумеют их вырастить, что в любой беде государство придет на помощь. А те, дальние и давние недруги, тоже становятся разумнее и осторожнее в своих претензиях. Потому что терпение простых людей не бесконечно. Оно может неожиданно прорвать любую хитроумную и на вид самую прочную плотину и валом грозной воды унести всех, кто неразумно противится их простым и чистым желаниям. 

Перевод с курдского Валерия Липневича