Человек гуманистического содержания

Миниатюра

Дело заключалось в следующем: часовой, солдат Измайловского полка, по фамилии Постников, стоя на часах снаружи у нынешнего Иорданского подъезда, услыхал, что в полынье, которою против этого места покрылась Нева, заливается человек и отчаянно молит о помощи.
( Николай Лесков, рассказ «Человек на часах») 

Старший конторщик третьего должностного разряда (ныне таковых в просторечии называют «эффектными меньжирами») Иван Степанович Хрустиков был человеком, что говорится, гуманистических содержания  и направления. Поэтому чужие страдания воспринимал и болезненно, и чувствительно, и откровенно грустно, и участливо-нежно. Поэтому, когда однажды вечером, сидя на веранде и испивая уже пятую чашку чая, он услышал со стороны пруда громкие шлёпающие звуки и отчаянные крики, моментально насторожился, моментально возбудился и уже затем моментально огорчился. Ай-ай-ай, подумал Иван Степанович. Это очень подозрительные звуки. И доносятся они со стороны пруда. А что такое пруд? Это не просто водоём, а пучина вод! Место выраженной опасности, на котором никак не зевай! Пучиной безопасное место не назовут. Людей не обманешь, нет! Люди  правду видят и правду знают! Людям надо не просто доверять, но и верить! Да, именно верить!

Он отставил в сторону блюдце и прислушался. Шлёпанье и крики было затихли, у Ивана Степановича отлегло от сердца, и словно в наказание за его излишнюю доверчивость, тут же возобновились, причём даже в ещё более душераздирающем миноре. Вот оно что, подумал Иван Степанович, чувствуя, как сердце снова затрепетало в его благородной груди. Теперь нет никакого сомнения: там, на пруду, происходит драма. Да что драма – трагедия! Может даже,  там, в пучине вод и под шелест волн, гибнет человек! Может, он уже не в силах бороться с водной гладью и из последних сил взывает о помощи! Это же невыносимо! Это выше всяких душевных сил!

Иван Степанович отхлебнул из кружки и  прислушался в очередной раз. Теперь с пруда, помимо шлёпаний, раздавались то ли всхлипывания, то ли обессиленные стоны, то ли прощальные рыдания. И зачем люди купаются в такую пору, подумал Иван Степанович огорчённо и, одновременно, досадливо. В темноте запросто можно напороться на какой-нибудь нежелательный предмет. Корягу, например. О которую так же запросто можно поранить бок или глаз. Нет, в такую пору гораздо приятнее и безопаснее сидеть на такой вот, как у меня, веранде и думать о чём-нибудь возвышенном. Например, о судьбах людей, переживающих злой рок. Или душевные тягости. Или перипетии трудной, полной лишений и мук совести. А ведь встречаются судьбы сколь удивительно уникальные, столь и поистине трагические! Да!

Он потянулся  ложечкой к вазочке с вареньем, но волнение его было столь велико, что зачерпнув, не смог удержать ложечку в спокойном состоянии, и несколько тёмно-вишнёвого цвета капель упали на скатерть. При виде этих капель Иван Степанович, и без того расстроенный, расстроился ещё больше. Теперь до утра не усну, с горечью подумал он. Нервы, нервы… А ведь только прошлым летом ездил в Ессентуки… Да, людям со стол ранимой душевной организацией волноваться нельзя ни в коем случае! Да что там случае – решительно недопустимо! Другой плюёт на всё с высокой колокольни и дрыхнет себе так, что из пушки не разбудишь! Ему всё равно – страдания ли людские, волнения природы или общественные  катаклизмы! Для него самое главное и единственное - его собственное эго! А я так не могу. Всякая мелочь расстраивает столь оглушительно, что… Он не успел додумать это «что», потому что со стороны пруда раздался отчаянный, душераздирающий крик, потом всплеск, потом совершенно отчётливо проявившееся бульканье – и всё вдруг разом стихло.
    

- Что случилось, любимый? – услышал Иван Степанович встревоженный голос жены. – На тебе лица нет!
Иван Степанович глубоко вздохнул, поцеловал выплывшую из-за спины маленькую  ручку, ощутил губами её бархатную мягкость и этой мягкости умилился до того, что у него  защипало в ноздрях. Вот единственный человек, от которого для меня постоянно исходят флюиды счастья и благоденствия, растроганно подумал он. Единственное земное существо, которое меня ценит, уважает и любит. Иван Степанович  повернулся, уткнулся носом в мягкий и по-домашнему уютный женин бок, и хрустальная, прозрачно-трепетная слеза выкатилась из его мигом повлажневшего глаза…