Into_нация большой Одессы

Одесса – это Аркадия для всех, кто ищет мифическую страну счастья. Там ее корни. Одесса – гудок парохода, дымка над берегом с утра и серебристая поволока над ним вечером в штиль. Рай у моря, а в раю обязательно цветущие деревья, в этом городе весной – аромат акации, а летом ее украшают катальпы с цветами, похожими на ирисы.

Фильм Александра Бруньковского «Into_нация большой Одессы» фокусирует свое внимание не только на том, что одесская Аркадия – зеленое царство на берегу Черного моря. Он начинается с тишины и темноты, сквозь нее постепенно пробивается кадр: в кресле-качалке в полумраке девушка поёт о городе, обрамленном цветущими акациями и морем. Умиротворение от одного воспоминания, когда время и пространство сливаются на миг, счастливый миг элегического состояния. Ловишь себя на мысли, что точна такая же интонация была услышана в юности в стихотворении И. Бродского «Большая элегия Джону Дону»:

И берег меловой уснул над морем.
Весь остров спит, объятый сном одним.
И каждый сад закрыт тройным запором.
Спят клены, сосны, грабы, пихты, ель.

Человека возвышают звуки, несущие умиротворяющую интонацию этого города. Прибивающаяся к берегу волна, гудок корабля уходящего в плавание, мелодия, рожденная скрипкой, и речь одесситов, мягкая и выверенная до последней ноты. 
Если интонация, по словам Таисии Радионовой, – это «произнесенная мысль», то для меня этот фильм о том, как собственный жизненный опыт связывать с интонацией того места, где твои корни. Одесситы – самый яркий пример уникального сообщества, которое хранит дар слышать и видеть родной город на любом конце земли, передавать его своим детям, внукам. 

Спят крепко толпы книг.
Спят реки слов, покрыты льдом забвенья.
Спят речи все, со всею правдой в них.
Их цепи спят; чуть-чуть звенят их звенья. 

Одесситы, уехавшие в Европу, говорят об Одессе в фильме так, словно никогда не покидали. Она, как вспышка, при каждом напоминании о себе, будь это призраки одесского дворика в Вене, решеток и оконных рам в Париже.

Уснули арки, стены, окна, все.
Булыжники, торцы, решетки, клумбы.
Не вспыхнет свет, не скрипнет колесо...
Ограды, украшенья, цепи, тумбы.
Уснули двери, кольца, ручки, крюк,
замки, засовы, их ключи, запоры. 

С собой в дальние путешествия одесситы берут все, что связано с детством, в фильме мы словно собираем багаж отъезжающего из родного города, а также самое дорогое – атмосферу. Миссия почти невыполнима, поэтому они возвращаются в Одессу: кто-то, как ученый Анатолий Контуш, каждый год, или его сын Михаил, родившийся в Европе, но приехавший жить в Одессу.

Но чу! Ты слышишь – там, в холодной тьме,
там кто-то плачет, кто-то шепчет в страхе.
Там кто-то предоставлен всей зиме.
И плачет он. Там кто-то есть во мраке.
Так тонок голос. Тонок, впрямь игла.
А нити нет... И он так одиноко
плывет в снегу. Повсюду холод, мгла...
Сшивая ночь с рассветом...

В фильме, как из рога изобилия, россыпь знакомых фамилий людей искусства, они в разные годы уезжали из родного города, но интонация у них одна. История, рассказанная Иосифом Райхельгаузом об идее Петра Ефимовича Тодоровского – снять фильм о том, как на крыше оперного театра живут голуби, их много, они присутствуют на всех репетиция, и вот они в какой-то тональности курлычут, ждут премьеры, понимают музыкальную волну, завораживает точностью попадания в понимание того, что значит Оперный театр для Одессы. 
Черноморская Аркадия – это оркестр, которому интонирует морская волна, голоса Оперного театра и одесситов. Поэт Ольга Ильницкая, мудрая и открытая, как сам город, вносит в фильм иную интонацию сегодняшнего города, ее подхватывает писательница Ирина Ратушинская, – это неуверенность и тревога за будущее. 

Ведь если можно с кем-то жизнь делить,
то кто же с нами нашу смерть разделит?
Дыра в сей ткани. Всяк, кто хочет, рвет.
Со всех концов. Уйдет. Вернется снова.
Еще рывок!

Эпиграф к фильму из Платона («…узнай свои корни…») готовит нас к тому, что в конце ленты одесситы в Израиле сажают в роще «Одесса» оливковые деревья, город в прямом смысле слова пускает корни. 

Одни леса стоят стеной вокруг,
а только дождь в траве огромной пляшет.

Героини фильма музыкант Дора Шварцберг говорит, что люди, как ноты, должны соотноситься, для каждого в этом мире уготовано место. Гармония витает по городу, несмотря ни на что, она, как квадрокоптер парит над городом, недосягаемая, но существующая. 
Любовь режиссера Александра Бруньковского к литературе, к музыке, живописи, бережное отношение к искусству чувствуется в том музыкальном и текстовом узоре, который складывается в этом поэтическом кино.  Картины Александра с видами Одессы периодически появляются в фильме маячки-символы. 
Большая Одесса настолько велика, что у каждого зрителя во время просмотра выстраивается своя мозаичная картина города. В этом узоре, который режиссер складывал кадр за кадром: одни останавливают свой взгляд на старинной шарманке, другие – на Оперном театре в туманной дымке, есть те, кто вглядывается в морскую неповторимую черноморскую даль, и все это – Одесса, которая всегда с тобой. 

И колокольный звон совсем не слышен.
И он поймет, что все – вдали. К лесам
он лошадь повернет движеньем резким.
И тотчас вожжи, сани, ночь, он сам
и бедный конь – все станет сном библейским.

Текст «Большая элегия Джону Дону» Бродского во время просмотра в гармонии с одесской интонацией. Это стихотворение Бродского, прочитанное одесситом Иваном Романовым в фильме, в согласии с его внутренним миром. Как птицу, он выпускает эмоцию переживания, она в интонации, и благодаря которой создается атмосфера тоски по родине, по словам Марины Цветаевой, «давно разоблаченной заботы». Одесситы в фильме Александра Бруньковского – люди восприимчивые, чуткие к слову, и личные переживания они передают как высокую эмоцию.
И вместе с тем в этом фильме молчания больше, чем говорения, здесь доминирует созерцание мирового пространства, в котором одесситы как доноры прекрасного, и об этом стоит задуматься.

Того гляди и выглянет из туч
Звезда, что столько лет твой мир хранила.

Пока идет картина, понимаешь, что эту интонацию ты слышал: одинаковая ритмическая организация, следы сходства в контексте, который был интересен и поэту, и режиссеру, получилась большая элегия любимому городу. Сущность поэзии, по Бродскому, определяется природой языка. Звуковая перекличка «Большой элегии» и «Into_нации Большой Одессы» – это вектор размышлений о будущем черноморской Аркадии. 
Сон города (а в первом кадре Оперный театр вырисовывается из утреннего тумана) – еще одна метафора этого фильма, картины Александра Бруньковского с атлантами, с ковчегом и древом жизни на месте паруса и мачты, Потемкинской лестницей и Оперным театром, словно застывшие мгновения прекрасного, яркие и такие обнадеживающие. 

Изображение: кадр из фильма "Into_нация большой Одессы"  акварель Александра Бруньковского.