Литературные власовцы

Начать, уж не взыщите, придется с автоцитаты: «Как-то попалась мне на глаза красивая метафора: литературная критика охраняет ворота сданной крепости. Те бы слова да Богу в уши. Критики давным-давно чистят сапоги оккупантам за Zigaretten и Büchsenfleisch и весьма собою гордятся, sogar zum Kotzen». 
Писано это было года два назад. А недавно я наткнулся на подобные суждения у коллеги Морозова: «Критики оказались пятой колонной. В массе своей перебежали на ту сторону. Литературные власовцы».
Думаю, этот феномен заслуживает подробного разговора.

КОРОЛЕВСТВО КРИВЫХ ЗЕРКАЛ

Шкловскому приписывают фразу: «Советская критика научилась разбираться в сортах говна». То, что отцы не допели, мы допоем: постсоветская критика научилась лепить из означенного продукта конфетки. Более того, освоила их производство в промышленных масштабах.
Категорический императив современного критика: восклицать, восхищаться и высокопарных слов не опасаться. «Я поняла, что для меня самым важным является любовь. Умная, отрефлексированная, системная неприязнь – сложное чувство, оно мне плохо дается, а вот любить, восхищаться и очаровываться я умею хорошо», – призналась Галина Юзефович. Очень надеюсь, что это высокое чувство оплачено издателями – в противном случае место ему в учебнике сексопатологии.
В распоряжении литературного ОТК остался один штамп – «высший сорт». А прочее – от лукавого и вообще моветон. «Искренняя ругательная рецензия, как правило, выдает глупость ее автора», – объявил Валерий Иванченко. Ага. Точь-в-точь по Андерсену: кто не видит чудесную ткань, тот не на своем месте или непроходимо глуп.
Вообще-то, чудес особых здесь нет. Будь моя воля, я бы поставил памятник Дебору за его архиточную дефиницию: «la marchandise comme spectacle» – товар как спектакль. Если угодно, то вот еще одна, от Фромма: «Мы фактически “поглощаем” плод нашего воображения, утратив связь с реальным продуктом, потребляемым нами… У нас потребление представляет собой главным образом удовлетворение искусственно подогреваемой игры воображения, фантастическое представление».
Критик в такой ситуации играет на стороне издателя – формирует те самые фантастические представления о товаре. Назовите это как угодно – рекламой, пиаром, но только не критикой. «Я уже начинаю чувствовать себя эдаким “офеней”. А вот еще товар! А вот этого вы еще не читали, судари мои!» – неосторожно откровенничал Павел Басинский.
А правила торговли неизменны от Адама: не обманешь – не продашь. Надеюсь, помните еще «Тайный год» Гиголашвили? – автор, по моему разумению, заслуживал дисквалификации, публичного шельмования, батогов и пожизненной ссылки в рабкоры. Но прав оказался Василий Львович Пушкин: прямой талант везде защитников найдет. «Филолог Гиголашвили лучше чем кто бы то ни было чует нутряную природу языка и не боится с ней соприкасаться», – умилилась Татьяна Сохарева. Ну-ну, кто бы сомневался. И цитату в подтверждение: «Намедни Федьку-кухаря за таракана в каше тыкнул в лягву ножом до крови».
Если прозаик не отличает ляжку от лягушки, а рецензент восторженно пускает по этому поводу розовые сопли – это, воля ваша, уже не «Новое платье короля», а «Королевство кривых зеркал»…

СЛЕДИТЕ ЗА РУКАМИ

Цель у российских критиков одна – речь о ней уже шла. А средства, знамо, разные, и в выборе никто не стеснен. Поэтому критик чаще всего многолик, как бодхисаттва Авалокитешвара. Классифицировать коллег при такой вводной было бы наивно, а их методы – можно и должно. 
Копирайтинг. Реклама подчиняется принципу KISS: keep it simple, stupid – будь проще, дурак. В этом случае анализ текста подменяется броской, запоминающейся и никак не аргументированной фразой. Чаще прочих в копирайтинге упражнялся Лев Данилкин – по слову Сергея Белякова, генерировал не идеи, а слоганы. Каковых наштамповал не одну сотню: «стомиллионный блокбастер», «золотовалютные резервы русской литературы», «великий национальный роман», «завораживающая, чеканная проза» и прочая, прочая, прочая. Характеристики авторов… ну, это даже не рекламный буклет, а «Песнь Песней»: «У Левенталя слух зрелого поэта, легкие молотобойца и ум молодого математика; не остроумие, а ум именно, мудрость философа; это Мастер, настоящий». Без цитаты из Вадима Левенталя здесь явно не обойтись: «То, что он мог бы сказать – но что сказать боялся, потому что знал, что этот ответ не лучше других, – это что, в действительности, он просто забыл, почему» («Маша Регина») – все тут весомо и зримо: и изощренный поэтический слух, и несказанная мудрость философа. По счастью Данилкин нынче подвизается в документалистике, да свято место не бывает пусто. Есть у нас Галина Юзефович, столь же трепетно влюбленная во всех живых классиков: «Если есть на свете человек, имеющий основания претендовать на звание солнца русской словесности, то это Михаил Шишкин».  Да-а? Тот самый Шишкин, у которого змеи оставляют следы на воде?! Завидная у вас, Галина Леонидовна, фантазия…
Идеализация имиджа. Поясню суть термина – идеализация есть наделение товара свойствами, наиболее предпочтительными для целевой аудитории (при этом, говорят эксперты, желаемое выдается за действительное). Чаще всего критик прибегает к оккультной терминологии. Что вполне понятно: наша образованщина под Рерихами повита, под Чумаком взлелеяна и Кастанедой вскормлена. Еще раз вспомним Галину Юзефович: «Впервые после долгого перерыва Пелевин возвращается к нам в плаще колдуна, провидца и заклинателя реальности». Однако абсолютный чемпион по числу эзотерических титулов – Денис Осокин. Елена Черняева: «Это было нечто. Шаманство, колдовство, что-то еще». Анна Наринская: «Осокин чувствует магию, и – часто – он делает так, чтобы читатель почувствовал ее тоже». Денис Ларионов: «Магическое и повседневное присутствуют в прозе Осокина в равной мере». Нашу программу продолжает сеанс магии – и даже без последующего разоблачения, потому как оно здесь совершенно лишнее: «настоящий сиятельный господин писает только в раковину… писая в раковину сиятельный господин непременно ополаскивает себя под струей воды – и вытирает тщательно. ведь сиятельный господин в каждую секунду должен быть готов к тому что придется заложить в ротик какой-нибудь сиятельной даме… свиньи могут мочиться по-своему: хоть в унитаз – хоть в фортепиано» («сиятельства»). Коллеги, да откройте уже словарь литературоведческих терминов и убедитесь: за магистралом следует мадригал, и никакой магии. Ибо зельеведение, травология и прочая авада кедавра – это исключительно для Хогвартса. 

Аморфность высказываний. В этом случае анализ текста и его оценка подменяется ничего не значащими словесами: вот нечто, вот туманна даль, сквозь которую опять-таки маячит нечто. За подробностями прошу к Сергею Кара-Мурзе: «Манипуляторы фабрикуют и вбрасывают в общественное сознание огромный поток ложных понятий и слов-амеб, смысла которых установить невозможно». На этом поле удачно выступал Лев Данилкин: ««Текст-проект, с помощью которого пишущий-смотрящий пытается сам стать Словом». Не отставала от него Наталья Рубанова: «Плод любви Стиля и Метафизики». Однако абсолютный рекорд принадлежит Валерии Пустовой: «Игнорирование предельных основ рассуждения позволяет Прилепину не мучиться ни умом, ни совестью по поводу прокравшейся в его патетику победительной власти двойной логики. Релятивное отношение Прилепина к содержанию победительной правды приводит к нелепому сближению пафоса выкриков из трюма и окриков от руля»; «Мифологический мир проявляет юзера как человека, наполняет поток информации жизненными энергиями, раздвигает экран до мироздания. Это мир наших аватаров, щупающих ногами отзывчивую землю, это плотный мир, в котором еще не выедено пустот». Психоделически-трансглюкаторное отношение к победительной правде на фоне мифологических аватаров и постпубертатного адюльтера Стиля и Метафизики приводит к нелепому сближению читающего-смотрящего юзера с законченным дебилом – чего, собственно, наши герои и добивались, не мучась ни умом, ни совестью. Дело-то известное: на дурака не нужен нож, – ему с три короба наврешь и делай с ним, что хошь.
Читаете очередную рецензию на «Медузе» или «Афише»? Как говорил великий Арутюн Акопян, следите за руками.

FEEL THE DIFFERENCE

Просто для сравнения – несколько цитат из классиков.
Писарев: «Стихотворения г. Фета… продадут пудами для оклеивания комнат под обои и для завертывания сальных свечей, мещерского сыра и копченой рыбы».
Буренин: «Обращаясь от формы статейки г-на Мережковского к ее содержанию, следует вообще сказать, что это – претенциозная болтовня литературного подростка».
Чуковский: «”Море смеялось” – пóшло, как олеография».
Адамович: «Сейчас повсюду восхваляется Есенин, дряблый, вялый, приторный, слащавый стихотворец. Но ничего русской поэзии Есенин не дал. Нельзя же считать вкладом в нее “Исповедь хулигана” или смехотворного “Пугачева”… Это до крайности скудная поэзия, жалкая и беспомощная».
В старину живали деды веселей своих внучат…

МИМИКРИЯ

Случаются, и современники позволяют себе ляпнуть что-нибудь неполиткорректное. Но проследите за динамикой процесса: любая литературно-критическая анафема рано или поздно плавно перетекает в осанну.
Павел Басинский образца 1996 года: «Сам по себе Пелевин с грошовым изобретательским талантом, с натужными “придумками”… не стоит и ломаного яйца». Он же образца 2012-го: «Пелевинский путь в литературе все-таки уникален, как уникален всякий большой талант».
Басинскому для переоценки ценностей понадобилось 16 лет. Дмитрий Быков куда более мобилен. Июнь 2017 года: «Сальников неплохой поэт, роман его <«Петровы в гриппе и вокруг него» - А.К.> по крайней мере сделан на современном материале, в нем есть точность и ужасная тоска, но читать его неинтересно… В этой прозе ни одну женщину не хочешь, ни за одним мужчиной не следишь с интересом». Январь 2018-го: «Алексей Сальников – хороший екатеринбургский поэт, и роман его хороший… Герои тут есть, страшно обаятельные».
Дивны дела твои, Господи!

СИМВОЛ ВЕРЫ

Литературная критика – ремесло сугубо аморальное. Критик ради красного словца не пожалеет и отца, бьет лежачего и в доме повешенного говорит о веревке. Типаж не из приятных, согласен. Но литература без критики – автомобиль без тормозов, дорога без запрещающих знаков и цианистый калий с этикеткой от жвачки «Orbit». Что и наблюдаем.