«Поплачь, душа моя, поплачь…»

***

Шар Земной огромен, 
но ты первый, кто 
в этом божьем доме 
снял с меня пальто,
чай налил горячий, 
хладные согрел
руки. О, мой зрячий, 
мой земной удел!

Мой палач и лекарь, 
жизнь моя и смерть,
в лике человека 
быть тебе и впредь.
От какого пыла 
мне не ведо... Ве!
Ведомо – заныло 
сердце по траве,

по морю, по суше, 
по людской среде,
о земном, о муже, 
о земной беде
плачется бесслёзно, 
стынет в чашке чай.
За окном – морозно. 
Здравствуй! 
И... прощай!

***

Любимый мой, печаль теряет слух,
Уплыл наш час... Кладбищенские метры
Разъединили нас. Костёр потух. 
Мы в разных снах, но мы с тобой бессмертны.

Душа моя твою любовь хранит,
А долететь к тебе мой плач не в силах!
Закон небесный строг – могильных плит
Не счесть уже... А сколько голосила

Я – чтобы жил! со мной! и – без меня!
Чтоб счастлив был всегда любимый мною!
Увы, увы... Воздушная земля
В который раз разводит нас с тобою...

Эдем разграблен. Трещины зеркал
Рай ввергли в ад. Утех любовных ложе
Давно остыло. Новый век настал.
Но память день и ночь меня тревожит.

***

Век ушел, оставив дверь открытой. 
Сам того не зная, тает воск.
Как луна, привычною орбитой
Пролетают свечи и погост.

Тесен храм в своём величье ложном,
А до той церквушки за рекой
Добегу когда-нибудь, возможно,
Самой неожиданной строкой.

Но иссякли силы для замаха,
И сгорело тайное в огне...
Жизнь моя! Без паники и страха
Я в тебе тону? Иль ты – во мне?

***

Зимнее солнце в память ворвалось,
Сон рассекая снежным лучом...
Сколько ушедших, а сколько осталось
Дней и ночей, не умытых дождём
Чувств, без которых бренное тело
Самый нелепый по тяжести груз!
Если б душа моя вовсе не пела,
Знали бы губы бессмертия вкус? 

***

Поплачь, душа моя, поплачь, 
Как плачут маленькие дети – 
Ты не судья и не палач, 
И не за все дела на свете 
В ответе ты перед Собой, 
Пред Господом и пред Народом.
Поплачь, душа. И снова пой. 
О чём – неважно. С Новым Годом 
Поздравишь завтра ты себя, 
И будет ёлка серебриться. 
А ты, рыдая и любя 
Мир этот грешный, снова в Ниццу 
Вернёшься из России злой, 
Любимой, нищей и проклятой. 
Лазурный обретя покой, 
Забудешь пять гробов и мятый,
Осенний запах духоты, 
И кровь невинную у храма, 
И троицы святой следы, 
Ведущие не вкривь, а прямо. 
Спаситель твой и божья мать 
Глядят на мир из... Человека. 
Поплачь, душа моя, поплачь!
Самоубивица и – Лекарь.

***

Когда входишь в свой мир – добываешь не всходы, а зёрна.
Можешь сеять и жать, из муки печь хлеба и слова,
Урожай твой велик! Ты – соавтор, ты лепишь упорно
Океаны, моря, небеса, облака, острова...

Лепишь новые солнца, планеты взрывая без страха,
Лепишь новых земель и религий основы свои,
И растут этажи, воскресают мелодии Баха,
Сказки русского леса ликующий Штраус творит.

Золотые века, словно люди, сойдясь в хороводы,
Рукоплещут просторам, летящим стремглав за тобой...
Свет и Тьма, взявшись за руки, дети извечной свободы,
Держат мост над рекою с живою и мёртвой водой.

Мы стоим у окна. До распахнутых настежь вселенных
Вдох один. Только вдох до загадочной музыки звёзд...
Ты шагнул. Я шагну. Кто-то третий шагнёт из нетленных
И аккорды шагнут вслед за нами потоками слёз.

***

И снова распятая радость
(Тобою!), рыдая, скулит...
И вновь торжествует усталость,
И душит поэзию быт.
И вновь ни о чём разговоры
Свирепствуют в лютый мороз,
И снова постылые ссоры,
И снова в душе моей конц... 
Концлагерь! Овчарки, зверея,
Всё ближе и ближе... А ток,
Колючую проволку греет...
(Какой тебе с этого прок?)
Какого ты хочешь вниманья?
Какую прикажешь любовь
Дарить тебе, если касанье
(Твоё!) леденит мою кровь?
О, сколько ещё эту пытку
Терпеть мне, всевидящий Бог?
Да, я совершила ошибку.
Но я рассчиталась за вдох,
За выдох (с тобой!) рассчиталась,
За боль, за любимую плеть...
Довольно. Полжизни – не малость.
Не трогай меня, круговерть! 

***

Размыты границы меж «было» и «будет»,
Сценарий, как дуло, застыл у виска.
Реальности мира никто не остудит –
Превратности мига на вечных весах.

Безвременье цвета младого бессмертья,
Что «было», что «будет» – не всё ли равно?
Жестокость – родная сестра лихолетья,
В России она распахнула окно

Не всё ли равно – во спасение? в гибель?
Не всё ли равно? Страшен равенства знак!
Они у руля, или правит кто ими,
Не всё ли равно, дорогой мой Аршак?

Ты пишешь в Париже о жизни российской,
А кто-то в России французское пьёт
Вино из Ашана, коньяк или виски…
Тот – мёртв, но и этот навряд ли живёт.

Размыты границы, и детское племя
Стирает из прошлого памяти дым,
Но будущий голос грядущее семя
Вселяет в утробы – урок молодым.

Всё то же, всё те же… Обличья иные,
Но суть не меняет старик-сценарист.
И вновь – пустота... И бочонки пивные.
Пустые бочонки. И – пьяный солист... 

***

Мой удел хоронить нерождённых,
Целовать и крестить мертвецов,
Проклиная, любить прокажённых,
И прощать безнадежных слепцов.

Возвеличенной лжи подаянье
Не приму и в смертельной тоске.
Мой удел обретать расстоянье
От безумства, чей дом на песке,

До заоблачной тверди, плывущей
Выше слабостей духа и зла,
Чтоб сказать: – О, Господь всемогущий!
Я безропотно крест донесла.