Шесть налимов

Двое внуков мучили Вадима Ивановича, нестарого ещё деда, рыбалкой почти неделю, но то дожди шли, то ветер гнул деревья одну и вторую ночи подряд, и надеяться на клёв было пустым занятием. Терпение пяти и девятилетнего Данилы и Тимофея заканчивалось, и дед, наконец, предпринял шаги: с вечера они помогали ему копать червей, вместе уселись на террасе, готовили тесто. В глубокой миске он облил крутым кипятком батон белого хлеба, очищенный от корочек, дал остыть массе и крепкими, с надутыми венами, рукам стал мять белоснежную массу. Всё зависело от качества муки в выпечке, а ещё от опыта рыбака: чуть перелил воды или, наоборот, не долил, можешь заготовку выбрасывать, тесто не получится. У него всё сошлось как нельзя лучше: последний раз добавил на доску щепоть муки, попросил каждого из внуков в раскатанном тесте сделать пальцами углубления, залил в дырочки подсолнечного масла и, улыбаясь, сказал: 
– Ваш черёд, но не месите, а закатывайте тесто, иначе масло не впитается. 
Сопя и стараясь немножко обогнать друг друга, мальчишки начали заворачивать края лепёхи, дед не мешал, так, иногда быстрым движением поднимал её краешек, чтобы масло не убежало на стол, и снова смотрел на их руки, приговаривая: 
– Молодцы, хорошо у вас получается, рыбка будет довольна... 
Когда приличных размеров комок теста лежал посерёдке доски, мальчишки, наконец, посмотрели на свои руки: те по локоть были вымазаны маслом, сверкающим на солнце. Дед отправил внуков мыться, а сам посыпал колобок ещё одним слоем муки и стал бить его кулаком. Тесто вздыхало, потом будто отплёвывалось, масло на глазах исчезало с его поверхности. Заранее припасённые оранжевые пуговицы он вставил в нарисованные глаза, быстро слепил нос и уши, рот растянул в широкой улыбке. На макушку колобка нацепил треуголку из белого листа бумаги: задиристая мордочка получилась у этого почти живого существа. 
Внуки визжали от счастья, просили так и нести колобок на реку и уже там, у воды, они обещали разделить его не три части, одну часть деду, две другие – им. Вадим Иванович сказал: 
– Начнём удить с червячков... Может, нам и не придётся разламывать колобок, а, ребятки? В общем, глянем по клёву. Хотя донки я тоже припас, две-три стоило бы забросить с тестом на леща... Да и на подкорм оно вполне сгодится. 
Спать легли пораньше, по такому случаю все забрались на кровать вместе с бабушкой, Тамарой Николаевной, тоже пенсионеркой, но ещё работающей. Спальня для взрослых располагалась на первом этаже дома, из всех окон которого виднелись пароходы, медленно проплывающие по реке. Утром договорились встать с восходом солнца и доесть гречневую кашу с фрикадельками. Как только внуки уснули, Вадим Иванович пошёл к соседу через два дома, профессиональному рыбаку, попросил его об одолжении: 
– Петрович, знаю, ночью налимами промышляешь... Выручи, к утру подбрось мне пяток штук, покрупнее, иду с внуками на рыбалку. В обиде не останешься. 
– Нет проблем, сосед. Давай, буду проплывать у твого любимого мыска, втихаря оставлю кукан с живыми налимами... Ты уж сам реши, как пользовать его будешь, ха-ха-хии, – засмеялся Петрович, добродушный и отзывчивый человек с седыми, закрученными на концах усами, – только смотри, старший-то у тебя – шустрый, его не проведёшь... – и он опять буквально захохотал. 
– Что ты ржёшь? – спросил Вадим Иванович, – смешинка в рот попала? 
– Да, вспомнил Юрия Никулина с Папановым... Ты сам будешь на крючок рыбу-то цеплять? 
– За кого ты меня принимаешь, чёрт усатый! Схожу с удочкой на мысок, принесу рыбу на кукане, а там разбирайся: то ли сам поймал, то ли все вместе... Рыбацкий котёл – дело общее, значит, и рыба общая. Будет что бабке домой принести, на жарёху... 
– Надолго приехали-то? Щас ведь всё по Турциям ездят, заграницу им подавай! А здесь вон какая река пустует, некому на путину выйти, мать их за ногу... И мои, кажись, тоже, намылились, в Болгарию. Ладно, твои-то с высшим образованием да и ты – заслуженный пенсионер, можете и за границу съездить, с людьми поговорить, себя показать. А мои? Четыре класса да пятый коридор образования, мороженой рыбой на базаре торгуют... 
– Да ладно, Петрович, хаять своих-то, хорошие у тебя ребята, своё дело открыли, жаль, что торгуют привозной рыбой. Могли бы и с нашей реки брать... 
– Замучаешься местным чинам подати платить! Ни одна бригада у нас ноне не выдержала, все развалились... Одни браконьеры остались. 
– Тема – вечная, всё по принципу: дураки, дороги и чиновники... А у тебя и сын, и дочка – хорошие люди, семьи у них крепкие, общее дело ведут, рядом с тобой живут. Это главное, Петрович. А я вот опять год не увижу внуков... Ну, до утра и спасибо, тебе! 

*** 

Ели мальчишки вяло, спать хотелось ужасно, но солнце поднялось над ближайшим леском и напоминало о рыбалке. Да и с реки дважды рявкнула землечерпалка, видимо, разгоняла надоедливых соседей – рыбаков, обступивших размытую за ночь песчаную отмель. Бабушка проследила, чтобы каждый выпил по кружке тёплого молока с куском чёрного хлеба, кашу с фрикадельками и подливой заложила в банку с герметичной крышкой, поставила старшему внуку в рюкзак, сунув туда же ложки, термос со сладким чаем и нарезку белого хлеба, завёрнутого в салфетку. Резиновые сапоги и джинсы надели уже на террасе, припасённые удочки стояли здесь же. Дед вынес с кухни колобка, стоявшего ночь в холодильнике, лица детишек оживились: 
– Ну-с, друзья мои, в путь – дорогу, – сказал писклявым голосом Вадим Иванович, подражая колобку, – как говорят рыбаки: «Ни хвоста, ни чешуи...» – и засунул коробку с разукрашенным тестом в рюкзак к младшему внуку. 
– А почему ты так сказал, дедушка? – спросил младший внук, – ни хвоста... 
– Есть такая примета, но на реке расскажу, когда сядем пить чай... 
Первым по тропинке к реке шёл дед, нёс свою разъёмную шестиметровую удочку, в старинном брезентовом рюкзаке, с которым он ещё школьником ходил в походы, – «рыбацкое счастье»: лески, запасы крючков, поплавков, грузил и прочие принадлежности. Вторым следовал Данила, замыкал строй – Тима, закончивший весной второй класс. Они специально договорились с дедом так вести себя на реке, чтобы старший приглядывал за младшим, не докучая ему. Данила был жутко горд, ведь, колобок-то находится у него в рюкзачке. В руках у детей – по трёхзвенной удочке, настоящей, с катушкой и другими приспособлениями для ловли рыбы. 
Добрались до реки быстро, намывная песчаная коса пестрела рыбаками, в основном, видимо, по погоде, ловили сегодня родители с детьми. Дед ушёл к левому пока ещё почти свободному краю косы, где за мысочком должен был встретиться с Петровичем и забрать у него живую рыбу. Рядом, в затоне, поросшим плакучими ивами и густым орешником, расположился подростковый лагерь труда и отдыха, где за пару лет смогли построить кухню и столовую под навесом, футбольное поле, оборудовать площадку для утренних построений. Но сотня, не меньше, пацанов до сих пор жила в армейских палатках, примерно, по десять коек в каждой. Приглядывали за ними курсанты военного училища и офицер. Однако, слава о «трудовиках» ходила дурная: на взрослых рыбаков не нападали, а у детишек дачников могли запросто удочку отобрать, чтобы получить денежный выкуп... 
Вадим Иванович разложил пожитки на песке, чистом, зернистом, отливающем яркой желтизной, перевернул вверх дном два ведёрка, которые в дорогу привязывал к своему рюкзаку, закрепил металлические держатели для удочек. Тимофей категорически заявил, что со всем справится сам, только попросил деда надеть на крючок первого червяка: на удачу. С Данилой всё оказалось гораздо сложнее: удочка – великовата, катушка в его руках тут же дала «бороду», пришлось повозиться, чтобы избавиться от неё, червячка он выбирал сам, копаясь в большой банке, как у себя на огороде... Наконец, дед усадил внука на перевёрнутое голубое ведёрко, сделал заброс и тут же получил поклёвку: поплавок весь ушёл под воду. А малыш сидит, хоть бы что, глазом не моргнув. Дед крикнул: 
– Подсекай! У тебя клюёт! 
Внук так растерялся, что не смог ухватить конец удочки, уронил её с держателя, запнулся за перевёрнутое ведро и упал на живот. Рёв над песчаной косой раздался приличный, рыбаки, находившиеся по соседству, с улыбкой смотрели на происходящее. Дед спокойно сказал: 
– Я, наверное, ошибся, извини, Данила... Сейчас мы всё исправим: посадим нового червячка, сделаем заброс и дождёмся поклёвки. Ну, а если, кто и клевал, так это глупый и жадный ёрш, с палец длиной, а хулиганит, как щука. Хорошо, что крючок не утащил под корягу, пришлось бы менять на новый... 
– Дедушка, значит, ёрш мог клевать на мою удочку? Значит, мой червячок понравился ему? 
– Конечно, а кто бы сомневался. А сейчас мы это и проверим ещё раз, – с этими словами старый рыбак снова забросил леску, недалеко, метра на два от берега, усадил внука на ведёрко, поправил на его голове бейсболку. Прошла минута, пять пробежали, а дед и малыш напряжённо смотрели на разноцветный поплавок, медленно, не шелохнувшись, плывущий по течению, – терпение, главное качество рыбака... Помнишь мы говорили с тобой об этом? – малыш кивнул, сложил ручки на коленях и стал смотреть на чаек, разрезающих небо над широкой синей гладью реки, – ты следи, как только, так сразу... А я посмотрю, как у Тимки дела. 
Тот развернулся, как заправский рыбак: удочку забросил сам, держатель загнал в песок почти на половину размера, ему удобно и комфортно было работать с леской и катушкой. В пластмассовой коробочке из-под сметаны, которую ему специально припасла бабушка и в крышке которой он проделал отверстия, держал червяков. Хранил её у правого сапога, в неглубокой ямке с мокрым песком. «Всё продумал, – порадовался дед за внука, – всё на месте, функционально работает, не мешает процессу ловли... Ну, возраст, конечно, девять лет и пять – колоссальная разница в жизненном опыте». Спросил у Тимки: 
– Помощь нужна? 
– Даниле помогай, – съехидничал старший брат, – а как насчёт подкормки? 
– Если бы с лодки ловили, твой вопрос был бы актуален. А так – вот тебе макуха, так мальчишками мы звали варёную смесь из кукурузных початков, это не магазинное, я сам готовил, со всеми добавками... Раздели на кусочки и подбрасывай время от времени к поплавку. Ну, бай-бай, как вы сейчас говорите, я встаю между вами, минут двадцать прошу мне не мешать. Всё-таки я решил забросить донки, хотя, конечно, время мы упустили... 
Пока Вадим Иванович налаживал донки, пока делал забросы на 20-30 метров от берега в тихую спокойную воду, не переставал думать: «Как бы хорошо поселиться здесь насовсем, но тогда надо полностью заканчивать с лекциями в институте, уходить от всех контактов. Только с самыми близкими родственниками и друзьями встречаться, на юбилеях и торжествах. А сколько ещё их будет на нашем веку? Вот, уже и брата не стало, сестра, чуть старше меня, ушла, с десяток одноклассников растворились в небытии... И тем не менее, переселение на реку реальнее сделать мне, чем жене: она слон упрямый, считает, что лучше её в больнице никто не знает педиатрию. А с внуками ведёт себя по – спартански: закаливание, физнагрузки, витамины от природы...» 
Данила прибегал раза три, просил сменить червячков, что-то рассказывал про поклёвки, дед слушал в пол-уха, одновременно отлаживая грузила и колокольчики на донках. Когда всё было готово, он расстелил на песке коврик, снял сапоги, джинсы и толстовку, новые шорты оказались большими, но лёгкими, не стесняли движений. Тима подошёл один раз, придирчиво разглядывал тело деда, видимо, остался доволен, хотя Вадим Иванович и без него знал: мускулы становятся дряблыми, животик обвисает книзу, ноги разрисовали проступившие наружу вены – варикоз практически никого не щадит после семидесяти лет. Внук сказал: 
– У меня было несколько пескарей и ершей, но я их отпускаю... Мы же не будем ставить жерлицы? 
– Нет, сынок, – забывшись, что перед ним не сын, сказал дед, – не будем... Это мы сходим только вдвоём и только на щуку и окуня. 
– Вообще-то, папа у меня один, – после минутных раздумий всё же сказал внук, – и я не сын тебе, дедушка... 
Вадима Ивановича будто ударили по щеке, он кожей ощутил это хлёсткое прикосновение детской ладошки. «Всё верно сказал, а ты что хотел, если годами не видишь внуков? – успокаивал в себе обиду дед, – знай своё место в иерархической лестнице и не забывайся. Разнежился...» Ответил внуку коротко, без эмоций: 
– Я даже студентов иногда называю сынками. Что поделаешь, когда они по возрасту уже становятся твоими внуками... Замечание принято, извини. 
Тимка долго молчал, не уходил от деда, как будто смотрел на колокольчики на донках, но лицо его выражало крайнюю степень озабоченности, будто он что-то не то и не так сказал, вернее, сморозил, как это с ним иногда бывало в спорах о космосе, о любви, вообще, в разговорах «за жизнь». Мальчишка не выдержал: 
– Прости, дед, я что-то не то сказанул... Обидел тебя, но так говорила мама: папа – это папа, дедушка... При живых родителях я не могу быть никому сынком. В общем, прости... 
Со стороны затона раздались гиканье, свист, хлопки в ладони: из-за кустов буквально вырвалась группа подростков в трусах и тельняшках, в руках у некоторых белели будто специально надломленные черенки лопат. Ватага, человек в двадцать, неслась на стаю чаек, традиционно устраивающих здесь птичий базар для молодняка, небольших птиц с невзрачным грязно-серым оперением. Они первыми заволновались, рванули с места, но долго бежали, не решаясь взлететь. Их отступление прикрывали большие чайки, белые, с серыми фартуками на груди и размахом крыльев до метра. Они смело кружили над подростками, клевали их в головы и спины, отчаянно защищались. 
– Дедушка! – прокричал Тимка, – пацаны чаек убивают... 
Вадим Иванович видел, как одна, потом вторая, третья большая птица от ударов палок падает на землю, начинают кружить на месте, но поле боя не покидает. И всё побоище сопровождалось отборным матом подростков. Дед оставил рыбацкие снасти, распрямился во весь рост и пошёл в гущу дерущихся птиц и людей. Его примеру последовали ещё несколько мужчин, которые на расстоянии пятидесяти-ста метров от него ловили с детьми рыбу. И вдруг поняв, что их сосед оказался в гуще разъярённых подростков и они не успеют, если что-то случится, защитить его, бегом бросились вперёд. 
– Стоять! – закричал зычным, точно командирским голосом дед, – всем стоять! Птичий базар нельзя разорять! Тут молодняк растёт, – ударом в грудь он остановил первого попавшегося ему пацана, рослого, лысого, с глуповатым выражением лица. Тот заорал: 
– Вали отсюда, старик! Убью! – и замахнулся дубинкой, но ударил вяло, попал по левому плечу Вадима Ивановича. Второй удар, сильный, с размахом и оттяжкой, пришёлся на голову деда, увесистый черенок соскочил с макушки, видимо, надорвал ухо, по щеке и по шее обильно полилась кровь. Он зашатался, обхватил голову руками, и, наклонив туловище, не устоял на ногах, ткнулся лицом в песок. По его золотистым разводам, подкрашенным изумрудом водорослей, потекла алая кровь. Солнце припекало, стая речных мух с прорежёнными крыльями для полёта на одном месте, кружила над всё увеличивающимся в размере, но уже бурым пятном... 
– А-ааа-ааа, – зашёлся в крике Данила, – де-душ-кааа, не умирай, – он бежал с перекошенным от страха лицом, увязая в песке, приближался к телу лежащего ничком деда. Позади него остался Тимофей, так и не выпустивший из рук удилища, смертельно бледный, с плотно сжатыми губами. Он не мог сдвинуться с места, хотя возле него уже пронеслись первые рыбаки, кое-кто из них успел подхватить выброшенные на берег метровые коряги и крупные ветки плакучих ив, сломанные недавним ураганом. 
Ватага подростков остановилась в оцепенении, хотя лысый, войдя в раж, всё ещё орал: 
– Бей фраеров! Посшибаем бошки всем! За свободу будем биться! 
Но биться уже никто не хотел, многие побросали черенки лопат, стояли в нерешительности и не могли оторвать глаз от лужи крови на песке. Первый, подбежавший к лысому вожаку, рыбак, крепкий, почти двухметровый силач, так тряхнул его за плечи, что тот свалился, словно куль, попытался подняться, но не смог, встал на четвереньки и только мотал, как бык, головой. Из-за мыска показалась большая лодка – «дора», старая, но с сильным движком, ею управлял Петрович, на носу стояли двое курсантов и офицер. Им потребовались буквально минуты, чтобы дойти до места побоища птиц, пацанов и мужиков. Но за это время подбежавшие рыбаки крепко врезали нескольким подросткам, крича: 
– Запомните! Будем бить вас за каждую украденную удочку, за каждого обиженного пацана... Армейцы хреновы! Шваль блатная! Но мы поможем военным сделать из вас людей! 

*** 

– Как ты, Иваныч? – басил сосед Петрович, – напугал ты меня... Я ведь в условленном месте ждал тебя, не стал кукан оставлять, как чувствовал, что архаровцы рыбу своруют да вдобавок беду принесут... 
На коврике, прямо напротив удочек-донок, лежал Вадим Иванович, на ухо сосед привязал ему тампон, что хранится в аптечке первой помощи на «доре», как необходимый и неприкосновенный запас. Рядом с ним сидел в майке, джинсах и одном сапоге Данила, остальную одежду он растерял, когда бросился спасть дедушку. Он перестал плакать, как только понял, что дед жив и что даже отказался от «скорой помощи», которую по рации на «доре» предложили вызвать из посёлка. Тимофей собрал мёртвых чаек, в основном птенцов, в два рыбацких ведра, раздумывая, где и как он их захоронит. Он сидел на некотором расстоянии, ему было неудобно за случившееся, за ту растерянность, которую он проявил, оставив деда один на один с бедой. Вдруг он услышал хриплый голос Вадима Ивановича: 
– Хорошо, что Тима первым увидел, как они бьют птиц, поднял тревогу... Я уже потом рыбаков попросил помочь. А так бы мы не справились: старый да малые, досталось бы нам на орехи... 
– Со всей области собрали трудных подростков, – сказал Петрович, – а воспитатели – такие же пацаны – курсанты. В своё время ко мне в бригаду каждое лето направляли на перевоспитание, минимум, пятерых ребят. Так на путине «ухайдакивались», что не до шалостей было: спать падали с заходом солнца, а чуть свет – выходили с сетями. И так каждый день. Зато в конце сезона они зарабатывали не хуже взрослых рыбаков. А сейчас? Построение, строевая, сборка-разборка автомата... И каждый божий день – одно и тоже. От скуки з-з-дохнешь. 
– Надо студентов пединститута вывозить сюда, как на летнюю практику, – сказал Вадим Иванович, – спортсменов, яхтсменов и подводников. А река, как и земля, всех делом займёт. Вон сколько строить им ещё надо в лагере, непочатый край... 
– Дедушка! Вот что мне попалось на червяка... – тараторил Данила, сходивший к своей удочке, – только я не знаю, как это называется... – в правой руке он держал удочку, в левой – на леске болталась большая тёмно-зелёная ракушка. Дед сказал: 
– Да, это, к сожалению, не рыба. Но очень полезное на реке существо, ракушку ещё чистильщиком водоёма зовут. А мне давным-давно первым на крючок попался большущий рак. Это так сильно я задремал на рыбалке, что не слышал, как он клешнями зацепил моего червяка. Бабушка обрадуется такой красивой ракушке, только её надо нести в банке с водой... 
– Вот соседи, что хочу сказать: за спасение речных птиц вы все награждаетесь призом, – Петрович, которого на самом деле звали Пётр Петрович, достал из лодки большущее ведро с живыми налимами, крупными, тёмными, головастыми, – пусть они станут вашим первым семейным уловом. 
– Как мы донесём-то? – спросил дед, – ведро неподъёмное... 
– Всё продумано, – сказал Петрович, – всего шесть налимов, по два на брата. Ну, а дед может и три штуки прихватить. Они небольшие, до кило каждый... Вот вам три пакета, набивайте туда травы, лопухов и кладите рыбу. А в следующий раз я вас возьму на настоящую рыбалку, на целый день, пойдём на трёх «дорах», почти вся наша старая бригада собирается... 
Пока шли домой, договорились: рассказывать бабушке о драке не стоит, ухо дед поранил крючком, шишку на макушке набил на причале. Но главное – клёв был плохой, одна мелочь брала, вот, помогли рыбакам на разгрузке, за что и получили рыбин. А колобка Данила торжественно достал из рюкзака и поставил на обеденный стол, рядом с банкой, в которой ракушка вдруг раскрылась и стала перламутровой. 
Бабушка сделала вид, что поверила в эту фантастическую историю.