Большая и печальная русская душа. К 123-летию со дня рождения Сергея Есенина

Как дерево роняет тихо листья,
Так я роняю грустные слова.
Сергей Есенин, «Отговорила роща золотая».

На дворе уже осень, но блеклых красок в природе совсем немного, хотя жёлтые пряди уже вспыхивают на деревьях. Сентябрь в этом году по-летнему тёплый, и берёзы всё ещё приветливо шумят своим «берёзовым весёлым языком». Но вот под вечер небо насупилось, затянулось тучами, засеял мелкий нудный дождик. И сразу стало холодно и неуютно. Сыро! 

Но тепло ещё обязательно вернётся. На несколько дней. В наших краях это бывает в начале октября. Такой кратковременный возврат тепла называют бабьим летом. Видимо потому, что скоротечным когда-то считалось женское счастье. Эту пору года любили русские писатели и поэты. Она вызывала противоречивые чувства в душе Пушкина: «Унылая пора! Очей очарованье!..», вдохновляла Фёдора Тютчева: «Есть в осени первоначальной, короткая, но дивная пора...», заставляла грустить Сергея Есенина: «Отговорила роща золотая...». 

Сергей Есенин родился в короткие дни бабьего лета. Недолгая выпала ему жизнь, ярко разгорелась и быстро прогорела его судьба в русской сумятице первой четверти ХХ века. Как быстро прогорают последние октябрьские тёплые дни. Отговорил и пропел он свою жизнь, как его знаменитая берёзовая роща. Но не тихо и торжественно-грустно, словно умирающая в осеннюю пору природа. Поэтический дар крестьянского парня из русской глубинки покорил лучших российских поэтов. Александр Блок назвал Есенина поэтом-самородком, считал его стихи «свежими, чистыми, голосистыми». И по праву так говорил, лирика Сергея Есенина и сегодня неизъяснимо волнует и щемит душу. 

***

Двадцать первого сентября — Рождество Пресвятой Богородицы, большой православный праздник совпадает с Днём нашего города. В этот сентябрьский день 1943 года Красная армия освободила Чернигов от нацистов. В этом году День города вышел на славу. На реконструированной центральной аллее народ теснился возле музыкальных фонтанов. Плеск воды и весёлый говор, вспышки фотоаппаратов, классическая музыка, украинские народные и современные песни — всё перемешалось в радостном праздничном ритме. Дети ловили ладонями брызги, слишком ретивых одёргивали родители. На центральной площади выступали черниговские ВИА, а на завтра ожидали Верку Сердючку. Вот тогда уж точно на площади будет не протолкаться. 

С Юрой Кожевниковым гулял по городу. Хорошие он пишет стихи, зрелые, достойные самой высокой похвалы. И это не голословные слова, его напечатали в Москве в издательстве «У Никитских ворот» (2013). Издатели сами нашли его стихи в интернете и предложили издать. Быть представленным среди таких прославленных мастеров, как Евгений Евтушенко, Евгений Рейн, Александр Кушнер и Олег Хлебников (всего в сборнике 150 авторов из разных стран) — разве это не признание мастерства нашего черниговского поэта?

Поделился с ним, что в такой теплый осенний день мне всегда вспоминается Сергей Есенин, и прочитал строчку из стихотворения «Голубень». «С пустых лощин ползёт дугою тощей, сырой туман, курчаво свившись в мох, и вечер, свесившись над речкою, полощет водою белой пальцы синих ног». 

Как образно и ёмко! Представляю себе реку, курчавый туман в прибрежных лощинах, прохладная вода в сгустившихся сумерках кажется белой. И вечер, словно уставший путник, склонился и моет натруженные в долгом пути ноги, они вспухли, на них проступили крупные синие жилы. 

А Юра вспомнил нашего поэта Святослава Хрыкина. Тот ему рассказывал, что когда впервые прочитал стихи Сергея Есенина, они его так поразили, что он три дня пролежал с высокой температурой, пока не оправился от нервного потрясения. Случилось это в середине 50-х годов, когда томик Есенина уже можно было свободно взять в библиотеке. До этого его стихи считались антисоветчиной, считалось, что они вносят сумятицу в головы советских людей. Нужно было строить светлое будущее, а «пьяные» и «развратные» стихи упадочного поэта, по мысли идеологов советского образа жизни, не вписывались в коммунистическую мораль. 

Святослав Хрыкин — признанный черниговский бард, к сожалению, уже ушедший из жизни. Много времени отдавал он пропаганде творчества черниговских русскоязычных поэтов. В 2009 году выпустил антологию «Русская поэзия Чернигова (двадцатый век)». Открывают антологию стихи Игоря Юркова (1902-1929), поэта с необычайно развитым метафорическим мышлением. Благодаря неустанному 25-летнему труду Святослава Хрыкина, сборник стихотворений Игоря Юркова увидел свет в Санкт-Петербурге в издательстве «Пушкинский дом» при Российской академии наук (2012). Почти одновременно стихи Юркова издала в Москве Татьяна Исаева (она приезжала в Чернигов к Хрыкину), внучка репрессированного и расстрелянного в 1937 году писателя и литературного критика Александра Воронского. Поэзия Игоря Юркова стала откровением для многих. Теперь имя несправедливо забытого поэта широко известно в России, и в этом большая заслуга черниговца Святослава Хрыкина.

***

Сергея Есенина открыл я для себя в подростковом возрасте. И совсем не в школе, да его там тогда и не изучали. Отец у меня был военным, и жили мы в Дрездене, на окраине города, ещё совсем не восстановленного после войны. Помню улицу «Марина-аллее» и чёрную от копоти стену многоэтажного дома с пустыми проёмами окон. Это всё, что осталось от жилища после бомбёжки Дрездена в 1945 году американской авиацией. Таких развалин в городе было в то время много. 

Жили мы совсем не изолированно от немцев, немецкие огороды подступали почти вплотную к нашему дому. Мы часто играли в футбол с немецкими сверстниками. Я дружил с братьями Петером и Андреасом, а когда наша семья уехала из ГДР, даже переписывался с ними. Но сейчас разговор всё же не о них. 

Был у меня дружок Сашка Строганов, родом из Поволжья, если не изменяет память, из Сызрани. Жили мы в одном доме, учились в параллельных классах. Большой дружбы не водили, иногда крепко ссорились, но до серьёзной драки дело никогда не доходило. Вредный был парень, но общительный. Тринадцать лет, это возраст, который психологи называют пубертатным периодом. Когда организм подростков начинает быстро расти и появляются первые ощутимые различия в физиологии мальчиков и девочек. Когда проявляется первый нешуточный интерес к противоположному полу. 

У моего дружка этот интерес был явно выраженным. Сашка ухаживал за девочкой Леной из своего класса, родом была она из Москвы. Жила Лена со своей младшей сестрой Ирой (красивые были девчонки!) недалеко от нас в Русском квартале, так назывался окраинный район Дрездена совсем рядом с рекой Эльбой. Частенько после уроков мы с приятелем ходили  к ним в «гости». Нет, к себе домой девочки нас не звали, мы просто дурачились под их окнами, а они с улыбкой наблюдали за нами. И вот как-то после такой прогулки Сашка похвастался, что у его отца есть стихи запрещённого поэта, они в чемоданчике под замком, но он знает, где ключ. «Сейчас родителей дома нет, пошли ко мне, я тебе их покажу». Так я впервые услышал о Сергее Есенине, полистал небольшой зелёный томик его стихов. 

Первое стихотворение, показанное мне Сашкой из сборника, было «Девочка, не бойся, я не груб» (такой осталась у меня в памяти первая строчка). Прочитал его со смешанными чувствами. Как смело написано! Завораживающе смело! О таких вещах мне, 13-летнему пацану, и думать тогда совсем не думалось! Разве можно говорить об этом вслух да ещё так: «Дай раздеть — одежда не нужна...». Строчка эта меня оглушила, я почувствовал себя неловко. 

Мы дурачились с девчонками, а получается, что можно вести себя с ними вовсе иначе! Нехороший Сергей Есенин, недаром его запретили! Такие были мои первые мысли. Но что-то неизъяснимо тянуло к этому стихотворению, я переписал его на листок, спрятал подальше от глаз родителей и выучил наизусть. Это был мой первый стих, который я выучил на память по своему желанию. Это не стишки из школьного учебника, которые заставляла учить учительница.

Уже гораздо позже много читал Есенина, но его скандальные стихи уже не затягивали своей «изюминкой». Пришло понимание, что непростая судьба поэта наложила на его мировоззрение свой трагический отпечаток. Русый крестьянский парень из рязанской глубинки, мечтавший «по-мальчишески — в дым», не смог вписаться в бешеную круговерть городской жизни. Она разбила все его радужные мечты и надежды, он противился её сатанинскому ритму, но держался нестойко, и в запоях срывал свою неуверенность. Это подтачивало его физические и душевные силы, он становился груб и нестерпим. Его стихи «кабацкого цикла» полны боли и пессимизма, он пытался надеть на себя маску хулигана, и многие из современников поверили этому. 

Новую жизнь Есенин совсем не понимал, хотя хорохорился и бравировал, что «самый яростный попутчик» советской власти и за её идеалы «готов идти хоть до Ла-Манша». Но так он сказал только ради красного словца в своём «Письме к женщине», а сам чувствовал себя неуютно среди бурь и потрясений первых советских лет и признавался, что со своими мечтами и устремлениями не вписывается в новую жизнь. «Я человек не новый! Что скрывать? Остался в прошлом я одной ногою, стремясь догнать стальную рать, скольжу и падаю другою». 

И он буянил, ёрничал, скользил и падал, поднимался и продолжал писать. Высокое и чистое в его душе уживалось с ушатами словесной грязи. Он истово любил женщин, они отвечали ему взаимностью. Любил не изнеженно-красиво. Такие чувства хороши только в романтических стихах: «Девичий стан, шелками схваченный, в туманном движется окне». А у потонувшего в пьяном чаду поэта светлое чувство выродилось в похотливое «дай раздеть — одежда не нужна», «наша жизнь — простыня да кровать». Только в хмельном угаре могли родиться такие грубые строчки: «Пей со мною, паршивая сука. Пей со мной... В огород бы тебя, на чучело, пугать ворон. До печёнок меня измучила со всех сторон». 

Такая «шальная жизнь» плохо сказывалась на мыслях и чувствах, подтачивала психику. Многие стихи Есенина пронизаны предчувствием скорой смерти. «Я пришёл на эту землю, чтоб скорей её покинуть», «Как кладбище, усеян сад в берёз изглоданные кости». В 26 лет, когда, казалось бы, только жить и радоваться жизни, пишет щемящее «Не жалею, не зову, не плачу...» и благодарит судьбу, что дала ему счастье «процвесть и умереть». 

Маска хулигана и стервеца вовсе не шла ему, современникам он запомнился мягким и добрым. Андрей Белый вспоминал: «... меня поразила одна черта, которая потом проходила сквозь все воспоминания и все разговоры. Это — необычайная доброта, необычайная мягкость, необычайная чуткость и повышенная деликатность». Только такой человек мог написать «Письмо к матери» и так проникновенно, по-сыновьи, сказать: «Ты одна мне помощь и отрада, ты одна мне несказанный свет». Лучше-то и слов не подберёшь! Недаром они и сегодня волнуют многих.

И откуда только они взялись у простого крестьянского парня! Церковно-приходская школа и  историко-филологический факультет московского университет Шанявского вряд ли научили его мыслить метафорично. Этому никакие университеты не научат. Характер Сергея Есенина  формировала родная русская сторона. Поля, леса, луга и перелески, деревенская и лесная живность, речушки и озёра, «вздрогнувшее небо», которое «выводит облако из стойла под уздцы», оказали больше влияние на впечатлительную душу. Именно они были самыми лучшими учителями. 

И чуткая душа подростка, жадно впитавшая живительные соки родной земли, отзывалась чудесными лирическими стихами. Вся его лирика пронизана любовью к природе и животным. «Несказанное, нежное, синее, тих мой край после бурь, после гроз, и душа моя, поле безбрежное, дышит запахом мёда и роз». «Дай, Джим, на счастье лапу мне, такую лапу не видал я сроду. Давай с тобой полаем при луне на тихую, бесшумную погоду». «Для зверей приятель я хороший, каждый стих мой душу зверя лечит». 

А свою душу Сергей Есенин так и не смог вылечить. В ней уже с самых ранних пор сквозила грусть. Ещё подростком он понял, что мир устроен несправедливо. Задавленные тяжёлой жизнью, селяне думали только о куске хлеба. Не до жиру, быть бы живу. Таким трагическим мироощущением проникся юный поэт, что сказалось в его стихах самым непостижимым образом. «Выткался на озере алый свет зари...». Летний уходящий день, молодость, здоровье, чувственная любовь. Радостное настроение от встречи с любимой не портят стоны глухарей и плач иволги. Но звучат они тревожно, нарушают гармоничное единство природы и человека, диссонансом врываются в светлое чувство, подспудно зарождая в душе нотки грусти. И тогда вполне логична, понятна последняя строчка стихотворения: «Есть тоска веселая в алостях зари». 

Есенин сказал, что «вихрь нарядил мою судьбу в золототканое цветенье». И грустно думать, что судьба его оборвалась в молодом возрасте — в цветущие жизненные года. Но остались его стихи. И если «костёр рябины красной» действительно не может никого согреть, его лирика согревает. Будничными словами говорил он о своих тревогах и сомнениях, мучивших его легкоранимое, вечно мятущееся сердце. Он скрывал своё истинное лицо за маской скандалиста, а был человеком доброй души. Беззлобным и, пожалуй, беспомощным. Не мог противостоять жёсткому напору жизни, которую так любил. Разве не гимном нашему бытию звучат его слова: «Счастлив тем, что целовал я женщин, мял цветы, валялся на траве, и зверьё, как братьев наших меньших, никогда не бил по голове». 

Оставаться человеком при любых жизненных обстоятельствах, вот об этом, думается мне, лучшие стихи Сергея Есенина — человека с такой большой и такой неустроенной, печальной русской душой.

***

Скоро светлая осенняя пора закончится. Впереди грустная осень. Когда порывы стылого ветра срывают с облысевших деревьев и стремительно кружат в замысловатом танце редкую жухлую листву. Она накрывает землю неопрятным жёлтым одеялом. Листопад завершает тихую и неустанную подготовку природы к зиме. Недаром последний осенний месяц в украинском календаре называется листопадом. Всюду блеклые краски. Деревья чёрные и обнажённые, с растопыренными, как пальцы, корявыми ветвями. В такую пору зябко и неуютно на свежем воздухе! Тянет домой, к теплу. И я всегда вспоминаю есенинское: 

Тянусь к теплу, вдыхаю мягкость хлеба
И с хруптом мысленно кусаю огурцы,
За ровной гладью вздрогнувшее небо
Выводит облако из стойла под уздцы.

Лично мне эти строчки очень близки и понятны. Они трогают сердце, хочется любить жизнь.