Хочу увидеть твои глаза

Лето подходило к концу. Заканчивался месяц август. Порой налетали осенние ветры. В воздухе похолодало… Я вышел в отпуск. Пришло время осуществить мой давний замысел: еду в Хорезм!

… Вокзал для меня является каким-то особенным местом. Кажется, что пассажиров, сидящих в многолюдном зале, связывает какая-то невидимая нить с минутами ожидания. С прибытием состава на платформу, нахлынивает беспорядочная толпа, где все друг друга задевают, толкают, спотыкаются, бегут к поездам. Всем хочется поскорее добраться до места назначения. Опустевшие места занимают другие. Вообще-то, на вокзалах места никогда не бывают пустыми. Такова и жизнь человека: если не определишься с целями и не будешь двигаться к ней, то долго застрянешь на месте и будешь мешать другим. Но у вокзала есть преимущество перед жизнью: и принц, и нищий, и богатый, и бедный, все одинаково пассажиры! Они всего лишь ждут своего поезда. А в жизни… в жизни люди классифицируются. Зная, что однажды поезд жизни заберёт их, они забывают на вокзале приобрести билет человечности.
Но не буду отнимать у вас время своей болтовнёй. Вот и мой поезд прибыл. Он встал на первый путь, вплотную к платформе. 
То ли от жарких лучей полуденного солнца, то ли от толчка вызванного  ударами вагонов, в носу защекотало. Это был запах застоявшегося шинного масла, прилипшего к  рельсамв. 
Я подумал, что давно не был на вокзале. Точнее, шум-гам, присущий всем вокзалам, напомнил мне мои студенческие годы. Поезд «Ташкент -Андижан»…. По субботам проводы, по вторникам встречи. Э-эх, свидетелем скольких моих страданий и слёз был этот вокзал. Молодость. Романтика. Любовь!
Многолюдно. Большинство студентов, прошедших тестовые испытания, возвращаются домой. Проводнику, стоявшему у дверей вагона в ожидании окончания потока пассажиров, двое что-то объясняли. Разочарованные его безучастным видом, они стали его умолять.
- Вон, идите к плацкартному вагону! Нельзя, не могу брать лишних людей. 
Когда поезд тронулся, я запрыгнул на площадку вагона. 
- У вас же, оказывается, есть билет. Чего же вы до сих пор ждали? –отстранившись, проводник уступил мне дорогу. – У вас четвёртое купе.
Я сунул голову в полуоткрытую дверь, мои соседи по купе тут же обернулись на меня.
Я разглядел их в одно мгновение. Там сидели два прекрасных создания. У одного из них собранные в пучок  чёрные как смоль волосы. Большие светящиеся глаза луноликой девушки могли околдовать кого угодно. Рядом с ней не менее прекрасная голубоглазая красавица-златовласка. Дугообразные  брови украшали её  прекрасное лицо. Сидевший напротив двух чудес и чувствоваший себя неловко худощавый, горбоносый, с сильно угристым лицом подросток, подвинувшись к окну вагона, освободил мне место.   
- Братишка,  можете  встать? Мне нужно поставить багаж под сиденье. 
Юноша встал с места. Разместив сумки, я вытащил целлофановый пакет с едой и погрузился в сиденье.

Увидев полоски морщин, которые не мог скрыть мейкап на гладком лбу голубоглазой блондинки с распущенными до плеч волосами, я мысленно дал ей лет тридцать пять. Другая красавица сидела, уткнувшись красивыми глазами в окно вагона. Всем видом она будто не замечала нас и, как бы, говорила, что вот так и буду ехать до конца поездки. Юноша, скрестив руки на груди, облокотился на стенку сиденья и закрыл глаза.  
Голубоглазая женщина краем глаза взглянула на меня. Это было естественно. Гордые женщины, умеющие обуздать свои чувства и уверенные в своей красоте, обычно так и поступают. Но мы тоже не лыком шиты: на шее галстук, костюм-брюки. Грех жаловаться на свою внешность. Но, наверное, всё-таки неприлично сидеть молча, когда перед тобой сидят такие красавицы. Это не по-мужски. Как говорил один поэт: «пред неземной красотой её склоняли колени даже боги….». Тут гордость не поможет…
- Позвольте представиться, - сказал я по-русски и уверенно посмотрел на женщину. 
Девушка, всё время глядевшая в окно, слегка пожав плечами, усмехнулась и подмигнула женщине. А она в ответ улыбнулась.
- Да, конечно. Давайте, познакомимся?...
Женщина говорила настолько спокойно и неторопливо, что я почувствовал искренность в её голосе. Девушка продолжала смотреть с интересом. 
- Я - писатель. Еду в Ургенч, а точнее - в Каракалпакию. Друзья позвали. Буду путешествовать.
Женщина удивлённо закусила губу и, казалось вот-вот рассмеётся. Но глаза её  оставались серьёзными:  
- Вы писатель? А что, писатели не представляются по имени-отчеству? Ну, да, ладно, я сама представлюсь. Меня зовут Ирина. Ирина Николаевна! Это моя дочь – Мария. Мы живём в Москве. Тоже едем в Ургенч, а точнее в Хиву, путешествовать. 
Девушка была не разговорчивой, от скуки она снова повернулась к окну вагона. 
- Ваша дочь, наверное, студентка… Я угадал?  - спросил я нарочито.
- Да, я студентка. Вы очень правильно угадали. Может быть, вы ещё знаете на какую тему я пишу дипломную работу, – сказала девушка с иронией. Она оказалась остра на язык. С самого начала эта девушка не взлюбила меня. Кто знает, может быть, она была против того, чтобы я разговаривал с её матерью. 
Мы замолчали. Юноша, сидевший рядом как мумия и не подававший признаков жизни, вдруг оживился и протяжно просвистел, словно, говоря «как она его отделала». Он тоже молчал, будто считал столбы, мелькавшие за окном поезда.  
Женщина покачала головой. Видно было, что она засмутилась за резкое поведение  своей дочери. 
- Не обижайтесь. У Марии сегодня нет настроения. Мы хотели полететь в Ургенч на самолёте. Весь день искали билеты, но не нашли. Сказали мест нет. Оказывается, в Ургенч летает столько народу, большинство из них туристы. Мы плохо знаем Ташкент. Впервые в Узбекистане. Дочка наотрез отказалась ехать на поезде, - женщина с улыбкой взглянула на дочь. – Люди, говорит она, здесь плохие, и разве можно по два дня ездить на поезде. 
- А почему она думает, что люди здесь плохие? Это не так. Наш народ милосердный, покладистый, скромный и неприхотливый. У нас народ гостеприимный. Маша, вы плохо знаете узбеков, так? – я вопросительно посмотрел на девушку.
Маша нахмурила брови. Я увидел в её взгляде какой-то непонятный страх и панику. Я принял это за беспокойство, которое встречается у некоторых людей, когда они оказываются в незнакомых им местах. Ответ девушки был краток:
- Мама, мне много рассказывала об узбеках…
- А что мама говорила про нас? 

Девушка едва улыбнулась. Саркастически  поджав губы, она приподняла брови. Ей богу, эта ужимка так была ей к лицу. Она напомнила маленькую обиженную девочку. Поэтому я нисколько не обиделся на её насмешки. 
- Вы спросите об этом мою маму, а я лучше посплю. Я сегодня так устала, – девушка встав с места стала поправлять постель на верхней полке. С виду похожая на хорезмских танцовщиц, эта девушка с чёрными волосами и бровями, сверкающими глазами, сияющим лицом и стройной талией, с ловкостью взобралась наверх. 
Я толкнул локтем юношу, который всё ещё сидел с безучастным видом и не шевелился. Но я уверен, что он слушал наш разговор во все уши. Юноша обернулся на меня.
- Чего вам?  - ответил он на хорезмском диалекте.
- Как тебя зовут? 
- Адамбай.
- Ты из Хорезма? 
- Ховво («да» по- русски )
- Адамбай, ука (вежливое обращение к мужчине младше возрастом). Пожалуйста, завари чай. Видишь, к тебе на родину гости едут, а ты дремлешь…
Адамбай не полез за словом в карман:
- Ладно, чай так чай. Но, видимо, гости хотят кофе. Уважаемый, я вас узнал. Видел по телевизору. Вы писатель. Но гости вас не узнали. Вы не смущайтесь. Может, они узнают вас, когда вы появитесь в телевизоре в Москве…
Я еле сдерживал смех. Адамбай с переваливающейся неуклюжей походкой вышел из купе. Ирина слегка как бы поправила волосы своими длинными красивыми пальцами. Глотнув слюнки, я взглянул ей в глаза.  Я увидел в её бездонных голубых глазах глубокую печаль, способную затронуть душу. Не знаю, но мне так показалось. Женщина старалась казаться беспечной и беззаботной. Она улыбнулась: 
- Ну и что вы уставились, уважаемый писатель? Вы до сих пор не представились… Ладно, можете не говорить… Так лучше. Мне понравилось назвывать вас писателем. 
- Я рад, если вам понравилось. Значит, меня зовут писатель!
Мы оба засмеялись. Взяв рядом лежавший целлофановый пакет, я вынул оттуда лепёшку, кусок казы (колбаса из конины), колбасу и положил их на столик. 
- Может подкрепимся? Не знаю как вы, но я проголодался.
- Да, я тоже с утра ничего не ела. Кроме того, меня замучили  запреты
Маши. Но вы не обижайтесь, она хорошая девушка. 
- Ничего, бывает в молодости. Надо понимать молодых. Надо признавать молодость. У вас очень красивая дочь. Смотрите, чтобы её не сглазили. Но она на вас не похожа. Она такая же красивая как наши узбечки. Правда, вы ещё красивее, моложе и прекраснее. Вы обе два разных мира…

Я с беспокойством искоса посмотрел на женщину, подумал, что переборщил. Но нет, к счастью, на её лице я не увидел никаких изменений. Наоборот, выражаясь Тургеневским языком,  она, как женщина, избалованная похвалой, звонко рассмеялась.
- Ирина Николаевна, садитесь  поближе к скромному столу… У меня есть эта… Как его…Как вы смотрите на то, чтобы взять по пятьдесят граммов?
- Даже не знаю. Вы сами хотите пить?
Я был рад, что женщина чувствовала себя свободно. 
- Конечно. Она снимает усталость и в дороге помогает, - сказал я уверенно и, взяв из целлофанового пакета  водку «Каратау», поставил на стол. Женщина с интересом посмотрела.
- Это узбекская водка?
- Да, Нукусская водка. Отличная. Я всегда пью такую. В командировку  и в дорогу беру её с собой.
- Ну, ладно, давайте  попробуем узбекскую водку. 
Ирина, встав с места, стала шарить в кожаной сумке, которая лежала под сиденьем. Вытащила оттуда изящную стеклянную баночку и поставила на стол. 
- Это грибы на закуску, сама приготовила. Попробуйте. 
Я перевернул  пиалушки с хлопковым узором, лежавшие на столике, наполнил их до краёв водкой. Ирина открыла крышку красивой баночки. 
- Извините, вилок нет. Поэтому придётся брать грибы руками. 
Красивыми пальчиками вытащив грибочки, похожие на белые пуговицы, она положила несколько кусочков  на хлеб. 
- Ну, давайте, возьмём. Выпьем за ваше здоровье, - сказал я. 
Ирина улыбнулась. Мы оба на равных выпили залпом свои пиалушки и закусили грибами. 

В это время открылась дверь и вошёл Адамбай. В руках у него был медный чайник. Увидев на столе водку, он вытаращил  на нас глаза. 
- Поставь чайник. Садись, Адамбай, - сказал я. – Ирина Николаевна, знакомьтесь. Этого парня зовут Адамбай, - Ирина кивнула головой. Адамба й сел возле меня.
- Уважаемый,  вы прекрасный организатор, - сказал он.
- Да, очень прекрасный, - сказал я с иронией. – Адамбай, мы  не знаем как разрезать вот этот казы и колбасу?
- Эй, разве это проблема? Я сейчас попрошу у проводника ножик, - сказал он и встал с места. Ирина посмотрела вслед за парнем
Я снова наполнил пиалы.
- А куда он пошёл?
- Сейчас придёт. Давайте выпьем.
- За что? 
- За встречу. Вообще, не знаю, что сказать.
- Вы же писатель. Придумайте что-нибудь, - женщина задумчиво улыбнулась.
- Сердце человека океан. А под ним скрывается сколько тайн, а ещё больше желаний.
И если мечты в океане поднимают воны, то человек находит в себе силы жить. Он горит желанием жить. Давайте, выпьем за то, чтобы это пламя не погасло.
- Ах, как прекрасно сказано. То есть, вы хотите сказать,  выпьем за то, чтобы не погасло пламя любви….
- Может быть.

Я снова замолчал. Женщина глубоко  задумалась, уставившись на пиалу в моей руке.
- Да, пламя любви, пламя любви…Оно не гаснет, но сжигает человека дотла, – говорила тихо женщина словно про себя. Казалось, что все её душевные раны вырвались наружу и она не может найти сил их превозмочь. Она сильно замжмурила глаза и залпом опустошила пиалу. Вместо печали на её лице снова засияла улыбка. Я понял, что эта женщина с озаряющей улыбкой, способной разогнать тучи в небе, преодолевала удары судьбы силой воли. И этим качеством она отличалась от большинства хитрых и лисоподобных женщин. В её искренности не было фальши.  
В купе снова появился Адамбай. В руке у него был нож и две тарелки.
- Молодец, Адамбай! Идём, присаживайся к нам, братишка.
Адамбай, разрезав казы и колбасу кусочками, учтиво подвинул их к Ирине Николаевне. Женщина  благодарно кивнула головой.
- Что это? – спросила она, кивком указывая на казы.
- Это? Казы, – помялся Адамбай, не находя слов для объяснения. Затем, взглянув на меня, сказал:
- Уважаемый я не знаю русского языка, сами объясните.
- Казы - это конина! Она готовится специально из конины и покруче вашего сала, - сказал я, обращаясь к Ирине. – Ну-ка, Адамбай, давайте с Ириной апой еще по стопочке. Ты будешь пить? 
- Нет, уважаемый. Мне  нельзя… Не буду. 
- Да? Ну, ладно. Ирина Николаевна, Адамбай студент, он не пьёт. Давайте, не будем его заставлять. 
Я снова налил водки в пиалы. Ирина немного откусила от казы. Адамбай оказался не только человечным, но и ловким, а ещё сообразительным парнем.
- Уважаемый, мне надо поспать, если что разбудите, - сказал он и поднялся на верхнюю полку.
- Правильно, братишка, так и сделай. Ложись и спи спокойно.

Мы опустошили всю бутылку. Ирина ещё больше расцвела. Я чувствовал, что и у Ирины кружилась голова. Она подала мне закуску. Затем, глубоко вздохнув, встала с места и подсела ко мне. Она смотрела в мои глаза. Огонь её голубых глаз сжигал моё тело. У меня аж сердце защемило. Затем, положив голову мне на плечо, вся затряслась и заплакала. Почувствовав её дыхание, я потерял голову и замер.
- Знаешь, Писатель, я… я… мы, - у неё задрожали плечи…- Зачем мы едем в Хорезм?
Теперь она плакала навзрыд. Я не знал, как себя вести.
- Ты хороший человек, Писатель… Прости меня.
- Успокойся, Ирина…Дочь разбудишь. Адамбай проснётся. Успокойся!
Ирина замолчала. Тяжело вздыхая, она встала и пересела на своё место.
В этот момент что-то глухо застучало наверху. Оказалось, что девушка силой стучала кулаками по подушке. 
- Скажи, мама! Скажи, что мой отец узбек. Скажи, что ты уже двадцать лет рассказываешь мне сказки о каком-то узбеке. Расскажи о своей двадцатилетней несбывшейся мечте и моих страданиях! Этот человек найдёт тебе того узбека.  
Девушка с ненавистью закричала. Затем, отвернувшись, визгливо заплакала. От её воя Адамбай вскочил с места и спрыгнул вниз. У меня сердце оборвалось. Я был ошеломлён. Ничего не понимающий Адамбай с удивлением смотрел то на меня, то на Ирину, то на всхлипывающую Машу.
- Что за шум, что случилось? – сказал он на своём диалекте. 

Поезд остановился на очередной станции. Свет прожекторов снаружи осветил наше купе. 
- Ничего не случилось. Не беспокойся, братишка. Пожалуйста, возьми эти деньги  и сбегай за минералкой. 
- Не надо денег. Сейчас принесу.     
Ирина, сжав голову руками, сидела с опустошённым видом. Девушка замолчала. Адамбай принёс воду. Поезд тронулся.
- Ложись, ложись, братишка. Спасибо тебе большое! Какой ты хороший парень…
Я налил в пиалу воды и поднёс Ирине. Она подняла голову. Её протянутая рука дрожала. 
В окне вагона отражались тускло освещённое наше купе и мы с Ириной. За окном поезда в ночном мраке постепенно стали исчезать широкие просторы. Иногда мелькали освещённые столбы. Позади остались полные света и тепла дома и посёлки. Поезд летел в ночи преодолевая не только дорогу, но и время. Казалось, что он напевал свою извечную мелодию. 

После недолгого молчания Ирина подняла голову и тихо проговорила: 
- Писатель, воздуху не хватает. Давай, выйдем в тамбур.
Я поплёлся за ней по шатающемуся вагону. Её золотые распущенные по плечам растрёпанные волосы, стройная фигура, высокий стан, розовая юбка выше колен, полные и упругие бёдра, модные белые туфли, украшавшие её крепкие ноги… Всё-всё буквально успело очаровать меня. Крепкая, стройная, очаровательная Ирина настолько сильно отличалась от тех предприимчивых женщин, которые, рассказывая обо всех своих проблемах, входили в доверие, а затем обманным путём добившись своего, окончательно брали власть над тобой. Ирина была из тех, кто играет с азартом,  раскрывая все карты. Я подумал, что таких женщин можно встретить в романтических рассказах Холмирзаева. Поезд летел как стрела, прохладный ветер, врывавшийся из открытого окна тамбура, говорил о том, что лето закончилось. Я задрожал от холода. Женщина, прислонишись к дверям тамбура, уткнулась в ночную тьму.
- Дай закурить, - сказала она, не отрывая глаз от окна.
- Пожалуйста…
Ирина курила одну сигару за другой. В её глазах появились слёзы.
- Знаешь, время идёт, а у меня на сердце всё тяжелее. Стук колес поезда сжимает мне грудь. Может быть, я неправильно делаю, что еду к нему. А может, моё сердце не выдержит встречи с ним и остановится. Понимаешь, такое ощущение, будто не поезд двигается вперёд, а земля кружится вокруг него. Я даже не представляю, как я увижусь с ним, как подойду к нему. О, боже, ты хоть понимаешь меня, Писатель?!
Ирина начала всхлипывать. Я не знал, как её успокоить. Я чувствовал,  что скажи я что-нибудь лишнее в этот момент, и это слово перевернёт весь мир этой женщины с ног на голову. Но, что очень важно, я стал понимать эту женщину. Её чувства как треск полыхающего огня взбудоражили всё моё тело. В этот момент я думал о том, кто заставил страдать эту женщину, принёс столько боли в её жизнь. 
- Ты до сих пор его любишь?! 
- Уф… Может быть, я не знаю, что такое любовь…Но я столько лет храню его в своём сердце. Он превратился в частичку моей судьбы. Он где-то в глубине моей души. Он стал для меня воплощением памяти, прошлого, сегодняшнего и завтрашнего дня, воплощением продолжения моей жизни в лице моей дочери. Возможно, это и есть любовь… Я не собираюсь напоминать ему отцовский долг перед дочерью.
 - Кажется, я еду к нему, для того, чтобы хоть один раз его увидеть и понять, действительно ли он присутствует в моей жизни. Я хочу убедиться в этом.  
- Сколько лет ты его не видела?
- Двадцать. Ровно двадцать лет.
- Он пишет тебе?
- Какое там! Кто знает, может быть, он давно забыл меня.
- Извини, что я расспрашиваю тебя о личном… А как ты познакомилась с ним?  Ты всё время говоришь «он, он», у него есть имя? Где он живёт? Как ты собираешься его найти? Может, моя помощь нужна….
- Живёт в Хорезме, в Хиве. Зовут его Рома! Двадцать лет назад познакомилась с ним в Московском военном госпитале. Я работала  тогда заведующим хирургическим отделением. Когда его привезли, он еле дышал.   Пуля пробила ему грудь. Голень левой ноги и затылок ранило осколками.

Он лежал без чувств на носилках. Год он лечился в госпитале.  Рома был парнем крепким, сильным и энергичным. В гордом взгляде молодого человека исподлобья чувствовалась сильная воля, сумевшая пережить испытания судьбы.  Его пристальный взгляд невозможно было выдержать. Он был шатен. Широкий лоб, нос с горбинкой, густые усы очень были ему к лицу. Каждый раз, когда я приходила в их палату для осмотра, увидев этого богатыря, у меня ноги подкашивались. Несмотря на своё тяжелое состояние, увидев меня в палате, он старался улыбнуться, даже если сильная боль заставляла его бледнеть. Я не спала ночами и молилась Господу за жизнь этого парня, который находился на грани смерти. Но у него была крепкая воля. Он сумел выдержать немыслимые муки и подряд несколько хирургических операций. На его теле, можно сказать, не было живого места. 
Прошли месяцы, парень стал выздоравливать. Несмотря на то, что я была заведующим отделением, ночное дежурство я часто брала на себя и до утра сидела возле него. За год я очень привязалась  к нему. У парня никого не было кроме старой матери и двух сестёр. Он говорил, что его отец погиб в автокатастрофе. Кошмар, да? Единственный сын в семье, отца нет. Несмотря на это, его забрали на военную службу. Я во время своей работы заметила, что туда забирали больше всего тех ребят, у которых не было родителей. Не считались даже с тем, что сын в семье единственный. На службу отправляли сирот, а также детей бедняков и вдов. А сыновей богатых, обеспеченных людей, особенно, руководителей, эта доля обходила. 
- Ирина, я не понимаю. Что ты подразумеваешь под словом ТУДА?
- На Афганскую войну.
- А-а-а?
- Да, на афганскую войну. Рома тоже несмотря на то, что был единственным сыном в семье, молча уехал на службу в Афган.
- Значит, он там служил…
- Его там ранили. Оттуда раненых отправляли прямо в Москву, в госпиталь, где я служила. 
- Я тоже был в Афгане, - сказал я.
Ирина резко повернулась на меня. Ветер, врываясь в окно двери тамбура, развевал её волосы. Ирина на миг замолкла и уставилась на меня. Затем покачала головой. 
- Вот как… Значит, я не зря раскрываю тебе душу? 
- Кто знает…Ты говорила про Рому.
- Да, так… После выздоровления  Рома год жил в моём доме в пригороде Москвы. Я вышла за него замуж. У нас родилась дочь Маша. Рома стал работать прорабом в строительной бригаде.  Я понимала, что он тоскует по родине, дому. Ночами он не спал... Но он был благородный и никогда не думал меня обижать, а я не хотела, чтобы из-за меня страдали его старая мать и сёстры. Разве мы могли дальше жить так вместе? Наконец, Рома не выдержал, сказал, что соскучился по матери и сёстрам. Смотрю, у него губы дрожат, а на глазах слёзы: «Прости, меня. Я перед тобой в долгу…Ты сделала мне много добра.  Я люблю тебя, но что делать, у меня сердце разрывается, когда я думаю о матери и сёстрах»,- сказал он. Я боялась расплакаться перед ним и молча вышла на улицу. Вернулась, а он лежит на диване, свернувшись калачиком. Незаметно для него взяла из шкафа его документы, поехала в аэропорт и купила Роме билет на самолёт до Ташкента. Рома должен был лететь ночным рейсом. Взяв в руки дочь, я вышла его провожать. Прощаясь, он  расплакался.
Обнимая меня и дочь, он долго плакал. Сказал, что встретится со своими и через некоторое время обязательно вернётся. Но я внутренним чутьём чувствовала, что он обратно не приедет.
- Значит, он больше не показывался. Негодяй, - сказал я резко.
- Зачем ты так? Его ведь тоже надо понять. 
- Что бы там ни было, твой Рома поступил не по-мужски.
- Не хорошо, что ты о нём вдруг так отзываешься.
- А что ты хочешь услышать от меня?
- Не говори ничего… Я не хочу обсуждать Рому. Хочу сказать, что прошло столько лет. Со временем человек, живя среди забот и радостей, прозревает. Я нашла силы обуздать свои свои желания, но не смогла усыпить бунт, рождающийся в душе моей дочери.
- Твоя дочь…
- Да, дочь… Она была готова на всё, лишь бы увидеть отца хоть краешком глаза. Ещё учась в школе, она без конца расспрашивала меня  о Роме. Иногда я злилась на неё и говорила, что найти его будет нелегко, что  живёт он очень далеко, там, где люди злые и дикие.  Иногда она верила моим словам. Когда она иронично сказала «спросите у мамы, почему узбеки плохие», она намекала на это. Сейчас она учится в Московском государственном университете, на факультете истории. Я не могу противостоять её глубокому желанию увидеть отца. Оказывается, невозможно обманывать уже повзрослевшую дочь. Сейчас она стала очень капризная. Я боюсь за её здоровье. Когда она злится, то кричит: «Да, я дикая,  я дочь дикаря!». Как будто судьба со мной мало пошутила, теперь я должна мучиться от страданий дочери. А ведь она тоже дитя человека, у неё тоже есть душа, сердце, мечты. Она хочет увидеть своего отца. Она представляет его в своём воображении. Её тянет кровь, она хочет увидеть его.   

Ирина говорила словно сама с собой. Я почувствовал себя неловко, задымил сигаретой. Поезд летел в ночную тьму с душевным грузом этой женщины, намного тяжким, чем груз всего мира в целом. Да, поезда и самолёты носят с собой радости и беды людей. А это значит, что и на земле и на небе – везде, куда ни глянь, люди радуются и печалятся… Ну, а если б не было этих понятий, возможно, они были бы ни кем и ни чем.
-  Ирина...
- Что тебе? 
- Ты очень красивая.
- Да, ладно…Я женщина, перенёсшая удары судьбы. Несмотря на тучи, сгустившиеся в небе, научилась сиять как солнце. Я несчастная женщина, которая не показывает страдания на своём лице.
- Нет, ты воплощение настоящей любви. Кто бы он ни был, твой Рома, Рахмат ли, Рузмат ли, Рузыкул или Рузыбай,  он счастливый человек. Эх…
- А почему ты вздыхаешь?...
- Не знаю.
- Главное, чтобы ты правильно меня понял. Я, наверное, надоела тебе своими воспоминаниями.Ух, какой холодный ветер. По-моему, пойдёт дождь.
- У нас только в середине осени начинается сезон дождей. Так что ещё рановато.
- Всё равно холодно. Пойдём в купе. Пора уже спать. 
Я поплёлся за ней. Как только мы вошли в купе, её дочь что-то пробурчала. Оказывается, она не спала и снова ядовито съязвила матери.

… на Ургенчском вокзале меня встретили мои друзья – Реимбай ага («ага» -  у кочевых народов уважительное обращение к мужчине старше по возрасту) и Нурилла. Оба они мои самые лучшие друзья. Обычно про таких говорят, «друзья навеки». Реимбай ага у себя на родине известный предприниматель. Человек богатый, но очень скромный и немногословный. О том, насколько он обеспеченный мужчина, можно понять даже по его выражению лица, поведению или словам. Он один из тех богачей в Хорезме, которые не кичатся своим положением в обществе. А Нурилла, он из Берунийского района, расположенного слева от Ургенча, на другом берегу Амударьи. Возможно, вы знаете, что на территории Каракалпакстана есть понтонный мост, который объединяет Ургенч и Беруний - два берега реки Амударьи.   
Словом, я всегда восхищался открытым характером Нуриллы, который по праву гордился тем, что родился, вырос и живёт на родине великого мыслителя Абу Райхан Беруний, на берегу Аму, на территории древней долины Кият. Вечный балагур, весельчак и по-детски непосредственный  парень. Нурилла - руководитель районного отдела народного образования. Он человек, увидевший на своём веку многое, и взлёты, и падения. При надобности он умел сглаживать острые углы, а когда нужно услужиться перед руководством.  
Я обнялся с друзьями, познакомил их с Ириной Николаевной и её дочерью Машей. Мои друзья стояли раскрыв рты, перед красотой моих русских спутниц. Они значительно обменялись взглядами  друг с другом. 
- Ну, ты даёшь! Куда же мы их поведём? – сказал Нурилла и фыркнул. Затем подал им свою пухлую руку для знакомства, выражая своё почтение. Ирина усмехнулась. А у Маши, вчерашней беспечной Маши ни до кого не было дела. Она казалась такой безучастной ко всему вокруг, будто ей надоела эта жизнь, была занята только собой. Маша на вокзале абслютно изменилась, она с волнением озиралась вокруг. Она с надеждой смотрела своими сверкающими глазами то на Реимбай ага, то на Нуриллу, будто гадая, кто из них её отец. Она не могла скрыть своего волнения.   
Затем мы сели на алый роскошный «Опел» и направились в престижный отель города. Ага был за рулём, Нурилла на переднем сиденье, на заднем мы - я, Ирина, Маша. Пока мы добирались до гостинцы, Нурилла знакомил гостей с Ургенчем. Они с неподдельным интересом слушали его рассказы и не скрывали своё волнение. 
Гостей мы разместили в гостинице «Джайхун», в номер-люкс. Прощаясь, Маша наконец-то озарилась, она очень красиво улыбнулась:
- Не обижайтесь, Вы хороший человек. Простите меня, - сказала она. Мне стало не по себе. Ирина, прислонившись к косяку двери, проговорила:
- Писатель, что скажешь, я найду его? – спросила она тихо. Я пожал её ладонь и посмотрел ей в глаза. Наши взгляды встретились.
- Обязательно найдёшь, ты прекрасно знаешь, как его найти. Спросишь о нём в областном военном комиссариате. Скажешь, что в те-то годы он служил в Афгане и всё, - успокоил я её.
- Знаю, так и сделаю, - сказала она.
- Звони, если будет нужна моя помощь… - Оставив номер своего телефона Ирине, я вышел из номера. Нурилла, следовавший за мной, сказал: 
- Как мы могли оставить такую красивую женщину, и её ангельски прекрасную дочь, - пробурчал он. 
- Иди быстрей. Хватит болтать. Куда поедем отдыхать на реку или  озеро Акчакуль? -  резко сменил я тему разговора.
- Сегодня будем отдыхать у меня, а завтра после обеда поедем на озеро Акчакуль. Там всё уже готово и лодка есть. Реимбай ага даже приготовил охотничье ружьё. Если хочешь будем рыбачить, а если нет, то стрелять в уток,  тетеревов и зайцев.
На улице, на обочине дороги стоял Реимбай ага.
- А что так быстро вернулись? – спросил он значительно улыбаясь.
- Эй, вот этот помешал. Есть же пословица «и сам не ест, и другому не даст», - пожав плечами,  Нурилла хихикнул про себя.

Через понтонный мост мы перебрались на другой берег - в Беруний. По дороге я рассказал им историю Ирины. Оба замолчали. Нурилла у себя в доме накрыл нам стол…Назавтра, после обеда поехали на озеро Акчакуль. Ах, какая прелесть эти просторы. Пустыня, сливающаяся на горизонте с небом. Бесконечные кустарники, саксаулы, верблюжьи колючки. По пыльным дорогам, срезая пустыню, летел «Уазик», поднимая за собой клубы пыли. Я подумал, что же мы будем делать посреди пустыни. Через четверть часа мы повернули налево. И тут мы встретили… О, чудо! Посреди холмистых песков, на солнце переливалось и блестело как алмаз чистое озеро. По его берегам густые заросли высокого камыша. На берегу соорудили шалаш. Разведён огонь, над ним котел кипит. Сразу в нос ударило ароматом свежего вкусного жаренного мяса. Над очагом возятся трое мужчин. Кто-то бросает дрова под котёл, кто-то помешивает шумовкой казан, полный мяса, а кто-то чуть поодаль заваривает чай в чайнике. «Уазик» остановился. Хозяева уставились на нас. Тот, что с шумовкой, сразу подбежал к нам и с уважением протянул руку сначала Нурилле,  затем мне  и Реимбай аге. 
- Пожалуйте к дастархану, гости. Вы приехали вовремя. Ну-ка, Нурилла ага, ведите своих гостей в шалаш.

В шалаше был накрыт дастархан. Сначала покатились бутылки «Каратау», следом занесли фрукты и минеральную воду. На большом деревянном блюдце подали куурдак (жаренное мясо с добавлением туда лука и специй, а иногда и картошки). Я впервые пробовал мясо тетерева. Оказывается, оно хорошо в качестве закуски. Видимо, всех нас замучила жажда, что мы три брата-богатыря под оживлённую беседу опустошили две бутылки «Каратау». Голова закружилась. А какой пейзаж нас окружал! О, боже! Это надо было видеть своими глазами. Пустыня. Из-под песков пробиваются верблюжьи колючки, саксаулы и кустарники… И всё это таинство дикой природы украшало чистейшее изумрудное озеро, откуда веяло прохладным ветерком. Шумел камыш, надутая лодка на берегу покачивалась на поверхности воды, по воздуху летали песчинки. Там, наверху холмов, ветер поднимал песок. Если наблюдать за закатом, то можно было увидеть, как облака в лучах уходящего солнца блестели как золото. А если долго смотреть на них, то можн подумать, что небосклон горит красным пламенем, а с неба на степь падают искры огня. Розовый вечер отражался и на глади озера и будто всё вокруг становилось красным.
С весёлым настроением мы сели в лодку. Лёгкий ветер отдалил нас от берега. На поверхности воды стали появляться мелкие волны. Камыши, по пояс находившиеся в воде, постепенно редели и уходили под воду. Как только мы вышли на большое озеро, которое мы увидели ещё с далёких холмов, посреди зарослей камыша, раздался выстрел. Нурилла, приложив указательный палец к губам, жестом дал понять, что надо молчать. С ловкостью зарядив  двустволку, он нацелился в ту сторону. В какое-то мгновенье показалось что-то чёрное, которое затем полетело в камыши. Нурилла нажал на курок и всё вокруг загрохотало. Большая стая уток с шумом вылетела из зарослей камыша. В воздухе запахло порохом. В камышах что-то барахталось в воде, а потом замолчало. Реимбай ага поспешно стал грести вёслами в ту сторону. Вода покраснела от крови. Видимо, пуля была рассыпная, потому что на поверхности воды в крови плавали три утки, одна из них была еще живая. Одна из них, раскрыв крылья, барахталась и пыталась взлететь. А ещё она рвалась внутрь зарослей камыша, вероятно, чтобы спрятаться. У меня сердце сжалось. От веселья не осталось и следа. Нурилла как ни в чём не бывало, наклонившись, достал застреленных уток и бросил их в лодку. Чтобы не смотреть на них, я отвернулся, а мешочек с пулями как бы невзначай бросил в воду. Нурилла удивлённо уставился на меня, потом недовольно пробурчал:
- Ты что сделал? Ты в своём уме? Эх, столько пуль пропало зря…   
- Хватит. Не будешь стрелять. Не будешь охотиться.
- Мы ведь для тебя старались. Эй, какой ты человек интересный …В этом ведь и вся прелесть охоты на озере.
- Пожалуйста, друг, помолчи. Если будешь много говорить, тогда и ружья лишишься.

Мы вернулись на розовый берег. В очаге потрескивал огонь. Трое мужчин снова возились у котла. Красоту наступления ночи на лоне природы невозможно описать словами, особенно, на берегу озера,  в пустыне, в кругу настоящих друзей…
Как только я ступил на берег, у меня зазвонил мобильник. Женским голосом кто-то говорил: 
- Здравствуй, Писатель. Это я, Ирина…
Она всхлипывала в трубку. У меня сердце защемило.
- Что случилось? Ты нашла его? Почему плачешь?..
- Какое там! Нет. Его нет с списках ни в военном комиссариате, ни  в области. Весь день мы отправляли запросы во все районы. Не нашли. 
Ирина не могла остановить свой плач. 
- Такого быть не может, чтобы человек взял и пропал просто так? 
- Так ведь, говорят же, что нет его. Что теперь делать? Помоги, Писатель.
- Что надо делать? Где ты сейчас?
- В гостинице. Очень устала. Голова кругом, не знаю, что делать.  И Маша замучила своими терзаниями. А ты где? – Ирина говорила с трудом.
- На озере. Охочусь.
- Значит, не сможешь приехать… Мне скучно.
Ирина тяжело вздохнула. В её голосе чувствовалась какая-то боль, грусть и печальная мольба одновременно. Я понял, почему она в данный момент хочет встретиться со мной, почувствовал её глубокую тоску и одиночество на чужбине. 
- Хочешь, я отправлю за тобой машину. Вместе будем любоваться вечерним озером. 
- Я бы с удовольствием поехала, но Маша не согласится. Она обиженно лежит в постели и не встаёт. Её нытьё замучило меня. О, боже! Писатель, скажи, что делать!.. Если можешь, приезжай сам. Вместе поужинаем…
- Ладно, поеду, - сказал я катерогически. В этот момент сердце моё  готово было выпрыгнуть из груди. А ведь я мечтал о том, чтобы оказаться рядом с Ириной. 

Теперь меня не могли удержать ни просторная степь, ни бескрайнее озеро. Наступила ночь. В воздухе запахло жаренной рыбой. Мы лежали подбоченившись в шалаше.  Один из ребят наполнил керосинкой стеклянную лампу, затем зажёг фитиль. В шалаше стало светло. Свет тускло освещал наш богатый дастархан. Нурилла открыл бутылку «Каратау». Наполнив до краёв три пиалы, выбросил пустую бутылку в сторону. Мы залпом выпили и перевернули свои пиалы. 
- Значит, ты должен ехать, так? – спросил учтиво  Нурилла.
 - Да, это так. Да, пойми же ты, наконец, она ждёт меня. 
- А как ты собираешься ехать. Я ведь тоже выпил… Не порть, пожалуйста, такой отдых, - сказал недовольным тоном Реимбай ага…
-  Я обещал. Подбросьте  меня только до большой дороги.
- Ты не вернёшься? Ты что хочешь остаться там? – Нурилла не скрывал своего удивления.
- Этого я не знаю.
- Ладно, придумаем что-нибудь. Вот и рыба уже готова, - Нурилла указал на очаг. На большом блюдце принесли жаренную рыбу. Нурилла крикнул на одного из ребят, стоявших возле очага: 
- Эй, Контуж, что ты возишься! Где украшение дастархана? Принеси ещё бутылку! Сначала водка, а сверху рыба. Давай быстрей! Почему тебя не слышно. Пошевеливайся! Гость торопится. 
Один из ребят принёс ещё бутылку «Каратау» и положил её на дастархан.
 - Ну-ка, Контуж, открой её! И себе налей полную. Давай, не морочь голову, хорошенько налей себе. Не думай о нас… Ну- ка..
- Уважаемый, я не пью, - сказал парень  твёрдо.

Стройный, широкоплечий, длиннорукий парень, который сидел  сгорбившись, улыбнулся. В нём было что-то привлекательное. Слабый свет  керосиновой лампы освещал его широкое, плоское лицо, скулы на щёках, нос с горбинкой, густые усы, которые ему очень шли, огромные пронзительные глаза, густые брови, его среьёзный вид.  
- Контуж, есть дело для тебя. С гостем съездишь в Ургенч. У тебя права с собой? На «Опел»е  Реимбай аги. Готовься. 
Парень, приложив руку к груди, поклонился, но не издал ни звука. Затем взглянул на меня, словно прося  разрешения удалиться, и  исподлобья посмотрел на Нуриллу. 
 - Контуж, сейчас поедете. Завари на дорогу горького зелёного чая.  
Реимбай ага протянул ему ключ от машины. Контуж, встав с места, шатающейся походкой пошёл к очагу.
- Как его зовут? Вы зовёте его Контуж? - спросил я Нуриллу.
- Не знаю как звать его. Все зовут его Контуж. Он сторож на озере. А ещё охотник, каких стоит поискать. Одним выстрелом попадает в летящую птицу. Да, он и сам привык к прозвищу «Контуж».
- А с головой у него всё в порядке…
- Не бойся. Даже если он контуженный, он отлично водит машину. В вождении машины  с ним никто не сравнится.
- Ты хорошо его знаешь?
- Честно сказать, не знаю, откуда он взялся в этих местах. Летом он на озере, а зимой живёт у людей, выполняет всякую работу по дому. У него нет постоянного места жительства, но он очень умный, не пьёт, не курит.
- А что, у него нет родственников?
- По-моему, нет. Он одинокий. Хватит о нём. Давай, угощайся. Сейчас Контуж на «Уазик»е отвезёт вас обоих ко мне. Оттуда пересядешь на «Опел» и поедешь в Ургенч. Не смей там заночевать. Возвращайся, даже если будет поздно. Мы с Реимбай  ага будем ждать тебя дома. 
- Давай, лучше вместе поедем…
- Куда?
- К тебе, а потом в Ургенч.
- Ты сдурел. Оставить такое удовольствие… Мы сами доберёмся до дома. К тому времени ты вернёшься из Ургенча. Прямиком домой езжай. Заночуем у меня. Ты вернёшься или… - Нурилла снова захихикал.
- Ладно, не мелочись. Зови Контужа… Всё, не наливай мне, я больше не буду пить, – я встал с места. Водитель завёл машину. Мы с Контужем сели в машину. 
«Уазик» с полотняной крышей вышел в путь. Я смотрел назад через заднее окошко машины. Развевающийся костёр, шалаш, всё постепенно отдалялось.
Подъехав к дому Нуриллы, «Уазик» оставил нас и поехал обратно. Мы пересели в «Опел» и поехали в Ургенч. Прав был Нурилла, Контуж вёл машину профессионально, с особой ловкостью. Он будто чувствовал, что творилось у меня на душе. Как только мы въехали в Ургенч, всё время молчавший и хмурый  Контуж, наконец, заговорил.
- Куда едем, ага? 
- В гостиницу «Джайхун».  
Мы остановились у роскошной гостиницы, расположенной в самом центре Ургенча, который в ночи сверкал всеми красками радуги. Я сильно волновался. Как бы я ни старался казаться нарочито безразличным, у меня это не получалось. Я боялся выйти из машины. Если б в ту минуту Контуж предложил возвращаться обратно, я б, наверное, молча согласился. Я и сам не знаю, почему оказался  в таком положении.
- Ага, что дальше делать? 
- Что делать? Идём, зайдём в гостиницу, - еле выговорил я.
У меня ноги подкашивались. Чтобы продлить время, я заглянул в магазин возле гостиницы. 
- Что-нибудь возьмём, ага?
- Конечно, конечно, возьмём. Не могу же я пойти туда с пустыми руками…
«Что-нибудь», как выразился Контуж, уместилось в два целлофановых пакета.
 - Ага, дайте мне, я сам понесу.
- Как  знаешь.

Мы вошли внутрь. Пройдя через фойе из мрамора и стекла, мы поднялись на лифте на четвёртый этаж. Я шёл по длинному коридору. Позади меня Контуж. Он прижимал к груди два пакета. Был беспечен. Казалось, ему было всё равно, даже если сейчас земля разверзнется. Но почему он так громко шагает. 
Наконец, мы добрались до двери номера. Мы оба на миг замолкли. Контуж ухмылялся. Я постучался. Изнутри послышались шаги и на пороге появилась  Маша.  
- Заходитие, вас мама ждёт, - она с интересом посмотрела на моего приятеля.
В прихожей два одинаковых дивана, мягкий стул, створка окна открыта, а рядом празднично и со вкусом накрытый стол. У меня мелькнула мысль, что Ирина и в самом деле меня ждала. А Контуж, не снимая пыльную искривлённую обувь с прилипшей к подошве глиной, с грохотом прошёл в середину комнаты и остановился. 
 - Мама сейчас выйдет. Идёмте к столу, - Маша ласково улыбалась нам, словно, мы были давние друзья. 
Из другой комнаты вышла Ирина, одетая в бархатный халат. Золотые волосы ниспадали лёгкими локонами на её плечи, голубые глаза сверкали. А на гладком лице сияла улыбка. 
- Дядя-писатель, сегодня день рождения моей мамы. Прекрасный день застал нас во время путешествия, — от вчерашней резкости, мрачности и упёртости  Маши не осталось и следа.
Я взглянул на Ирину. Остановившись на месте, она отшатнулась назад. В этот момент  пакеты  выскользнули из рук Контужа и с дробным стуком упали на пол. Слышно было, как бутылки внутри разбились вдребезги. Всё это произошло в одно мгновенье. Я стоял ошеломлённый. Маша, прислонившись к стене, тупо смотрела то на мать, то на меня, то на Контужа. Контуж застонал, побледнел, у него задрожали губы. Он пытался что-то сказать, но не смог. Я не понимал, что происходит. Контуж упал на колени и неуклюже ухватился обеими руками за голову. Ирина стояла словно помешанная, лицо побледнело, какое-то время она смотрела на Контужа, затем тихим охрипшим голосом спросила: 
- Рома, это ты?  Это ты, Рома?!

… затем она горько расплакалась навзрыд. 

Перевод с узбекского Лиры Пиржановой.