Мечта японского хана

Не мною первым будет замечено, что жизнь любит подбрасывать различные парадоксы. Похоже, тот, кто незримо управляет этой жизнью, большой шутник и затейник. Нынешняя действительность наша особенно наглядно подтверждает это. Хотя, правду сказать, и в прошлые времена хватало парадоксальных явлений в самых неожиданных сферах и любого масштаба – от вселенского до местечкового. 
Скажем, многие красноярцы старших поколений наверняка помнят, что в позднесоветские годы популярной была у нас шуточная загадка о местных достопримечательностях. Очередной остряк предлагал собеседникам назвать три главные из них и, видя их ожидаемое замешательство, сам спешил с ответом: «Начальник краевой милиции генерал Грабежов, начальник городского хозяйства Грязнов, а проспект Свободный начинается от тюрьмы»… 

Такая триада, пусть и с некоторой начинкой «критиканства», внешне действительно выглядела забавно, и все охотно смеялись. Особенно, если записной юморист добавлял от себя, что, к примеру, Водоканалом рулил некто… Срулевич. Парадоксы эти были очевидными и, как говорится, налицо. Но бывает и так, что в словах или деяниях они проявляются через многие дни и годы. И я могу рассказать вам об одном из них, который обнаружил себя только спустя полвека. В моих глазах, по крайней мере. 
Приблизительно в ту же пору, когда по городу и краю гуляла байка про главного милиционера Грабежова и коммунальщика Грязнова, я работал на краевом радио. Был редактором сельскохозяйственных передач. А рядом, в редакции пропаганды, в подобной роли трудился Владислав Брюханов. Для меня – просто Владька, бывший однокашник, приятель со студенческих времён. Владька был инвалидом, ходил, шибко припадая на одну ногу, но при этом отличался весёлым нравом, умел ценить остроумные шутки и розыгрыши.

И вот однажды он распахнул дверь в мой кабинет, с подпрыжкой шагнул ко мне и, характерным жестом запустив левую пятерню в свой русый хохол, а в правой руке держа раскрытую школьную тетрадку, начал с нарочитым пафосом читать некое безразмерное стихотворение. А точнее сказать, целую поэму, посвящённую славному граду Заозёрному и одноимённой станции на Транссибе. Поэму одическую, историческую, но, как я вскоре понял, к сожалению, довольно-таки нелепую и по стилю, и по содержанию, явно любительскую, если не сказать прямее. 
Выяснилось, что её прислал в адрес краевого радиокомитета житель Заозёрного почтенных лет, имени которого я уже не припомню, с просьбой прочитать в эфире, притом – непременно «голосом Леонида Колесникова», популярного в те времена диктора. Естественно, из отдела писем поэму направили в редакцию литературных передач, однако там ушлые редакторши, с первых строк уловив политический дух творения, поспешили переадресовать его в редакцию пропаганды, то есть моему соседу Владиславу. Тот, не мешкая, написал на неё соответствующий отзыв с заключением. Но прежде чем отправить по прямому назначению «в архив», решил огласить коллегам. И мне довелось стать одним из первых слушателей. Поэма вскоре разнеслась по всему радиодому. Над нею добродушно посмеивались и потом ещё долго цитировали наиболее курьёзные строки и фразы. Немало их помнил и я. Но теперь, за давностью лет, уже подзабыл, как, впрочем, и содержание всей вдохновенной поэмы. Собственно, могу воспроизвести навскидку лишь одну начальную строфу, застрявшую на годы в моей памяти. Может быть, в силу её особой колоритности, бросающей отсвет на весь последующий текст. Она звучала так:

Давно мечтал японский хан,
Чтоб захватить им Заозёрну,
Но просчитался вражский пан –
Смотрели в трубку мы подзорну…

Понятно, что уже с запева при оглашенных шедеврах вроде «японского хана» или «вражского пана» на лицах слушателей появлялись улыбки, однако вскоре у иных они сменялись выражением недоумения, а то и откровенного ступора. Другие же начинали прыскать смехом, переходящим в хохот, как бывает при неожиданно прозвучавшем парадоксе, оксюмороне и вообще удачном приколе, говоря нынешним языком. Сколь ни тёмен был смысл неуклюжих словесных конструкций, он невольно рождал вопрос: с какого такого перепугу этому хану-пану из далёкой страны Восходящего Солнца вдруг взбрело на ум захватить именно нашенскую «Заозёрну», некорыстный городишко, затерянный в необъятных просторах континентальной Сибири? И как того хана-пана, с его коварными планами, смогли высмотреть «в трубку подзорну» бдительные заозёрновцы? Где Япония и где Заозёрная?
Но в том-то и дело, что никакого прикола не было и в помине. Автор писал всё это, что называется, на полном серьёзе. Более того, как показали последующие времена, он (вполне возможный свидетель, а то и участник изображаемых событий) был недалёк от истины и имел достаточные основания для такого зачина своего исторического сказания. Ну, допустим, направленная на Японию «трубка подзорна» – это скорее лишь риторическая фигура и поэтическое преувеличение, а вот что касается остального…

Представьте себе: когда я уже почти начисто забыл о всяких мечтах «японского хана» и доморощенном певце Заозёрного, мне вдруг в 2000-м году (в канун нового тысячелетия!) пришла по почте нежданная бандероль из этого самого городка на Транссибе. И прислал её не кто-нибудь, а городской голова Александр Кулёв, мой старый приятель. Вскрыв пакет, я обнаружил в нём небольшую книжицу с довольно выразительной обложкой и стилизованным под иероглифы заглавием «Три года в сибирском плену». Она принадлежала перу некоего Ёсиды Юкио, сержанта японской армии, бывшего военнопленного. А предисловие к ней написал сам Александр Ануфриевич, заозёрновский мэр. Он же организовал издание книги, пройдя с шапкой по кругу среди местных бизнесменов, руководителей разных предприятий и учреждений – от главы соседнего Зеленогорска Валентина Казаченко до главного редактора «Красноярского рабочего» Владимира Павловского. По мнению заказчиков издания, книга отличалась правдивостью, давала возможность нашим людям взглянуть на себя глазами японцев и как бы со стороны оценить свои достоинства и недостатки. Ну, и конечно, представляла немалый исторический интерес. 
В самом деле, многие ли знали и помнили, что, оказывается, после войны возле Заозёрного, в посёлке Урал, в тогдашнем лагере № 6, содержались (вот тебе и «где Япония?»; мир тесен) 1400 японских военнопленных. Они три года работали в здешних угольных шахтах и на лесном складе. Разумеется, пребывание в плену – не у тёщи на блинах. И японским воякам приходилось порою не сладко. Особенно в первую зиму: теснота в деревянных бараках, тяжёлый и непривычный труд, урезанное питание из-за хронического невыполнения норм выработки, сибирские холода, простуды, болезни, свежие могилы в чужой земле… Однако японцы работали рядом с русскими, в том числе с вольнонаёмными, по сути, в одинаковых условиях. И вскоре поняли, что их спасение лишь в добросовестном труде. Ибо он основа благополучия в советской стране, жившей по заветам, унаследованным от православия: нетрудящийся да не ест, и каждому – по труду.

Японские пленники, набравшись у соседей опыта в работе, утрясают нормы, организуются, одну из шахт даже берут полностью «на себя», под свою ответственность и включаются в… стахановское движение. Труд их становится более производительным, соответственно улучшается питание, содержание, появляются даже свободные деньги, на которые можно прикупить дополнительные продукты, одежду и прочее. Растёт на глазах доверие местных рабочих и начальников, да и жителей Заозёрного, где японцы всё чаще появляются то в банях, то на базаре.
И со временем сбываются, становятся явью, казалось бы, фантастические слова из поэмы самодеятельного пиита о мечте «японского хана» «захватить Заозёрну». Только «захват» этот оказался не военным, а сугубо мирным деянием, был достигнут не силой оружия, а искусным владением орудиями труда – киркой, лопатой, отбойным молотком, пилой, топором –. и предстал в чисто моральном обличии. Вот как об этом написал сержант японской армии Ёсида Юкио, вначале почти единственный военнопленный, владевший русский языком:
«Теперь на Доске почёта всё чаще стали появляться номера японских бригад и фамилии японских начальников. Честное слово, хотя мы втайне и рассчитывали на похвалы со стороны русского начальства, но такого почёта ожидать даже не мечтали. На улицах Заозёрной и в посёлке Ирша японских шахтёров стали приветствовать с улыбкой и радостью. Наш авторитет среди русских горняков заметно вырос. Раньше на нас зачастую смотрели с усмешкой и даже презрительно, нередко понукали и даже оскорбляли. Теперь картина резко изменилась…Как-то незаметно мы взяли власть под землёй. Права японских бригадиров стали расти благодаря прекрасному труду японских рабочих. Мы поняли, что в СССР производственный успех является мерой достоинства человека, поэтому русские восхищались японскими шахтёрами, которые в тяжёлых и опасных условиях работы под землёй умудрялись постоянно выполнять норму более чем на 120 процентов».

Что Ёсида несколько приукрашивает доблести своих соотечественников, надеюсь, для читателей понятно. Этот «обыкновенный сержант стрелкового батальона», как он скромно представляет себя в предисловии, вообще не так-то прост, на мой взгляд. Не зря перед войной побывал в «учебном отряде иностранного языка», читай – русского. Притом – в китайском городе Харбине, оккупированном японцами и позднее освобожденном русскими, советскими бойцами. И едва ли по неосведомлённости в том же предисловии он, словно бы походя, роняет, что-де для них «война с Россией началась 9 августа 1945 года из-за внезапного нарушения границы советской армией». Но ни слова не говорит о том, что Япония входила в гитлеровскую коалицию и держала «на взводе» миллионную Квантунскую армию у наших границ, оттягивая на Восток часть наших сил во время тяжелейших сражений на западном фронте. Уже за этим умолчанием угадывается опытный пропагандист, так или иначе связанный со спецслужбами. 
И, уж конечно, не только из благородных чувств боевого товарищества 
и человеческого долга тот же «обыкновенный сержант» с группой бывших военнопленных прибыл в Заозерный в 1995 году (через полвека после войны!), чтобы забрать на родину прах своих земляков, «умерших на чужбине». Думается, этим жестом излишне доверчиво восхищаются организаторы издания книги, глава Заозерного Александр Кулёв и её редактор Виктор Решетень, собкор «Красноярского рабочего», в очередной раз являя наше русское простодушие и «всемирную отзывчивость», по Достоевскому. В том визите и дальнейшем трёхлетнем гробокопательстве, наверное, не обошлось и без политики. Логично предположить, что в годы, когда нашу страну сотрясала новая смута и она, по сути, лежала в руинах, это мог быть скрытый зондаж на предмет выяснения обстановки во глубине России и возможности поживиться за счёт её земель. Пусть не «захватить им Заозёрну», но вернуть «северные территории», якобы «спорные». К этой мысли склоняет и слишком кстати явленная Ёсидой рукопись почти ностальгических воспоминаний о пребывании «в сибирском плену», выглядевшая этаким роялем в кустах. 

Сегодня, на двадцатом году её появления, когда с новой напористостью возобновились (от «друга Рю» до «партнёра Абэ») японские танцы вокруг «спорных» территорий Сахалина и островов Курильской гряды, это особенно бросается в глаза. Разве не чуем мы с вами, чем на деле пахнет идея их будто бы «совместного освоения»? И не такой уж смешной представляется домотканая поэма седого певца «Заозёрны». Народу нашему нынче нужна сугубая бдительность, вроде той, бывшей в суровые сталинские времена, которую стихийный стихотворец выразил пусть неуклюжими, но, по сути, верными и даже пророческими строками. Через годы он призывал нас смотреть в оба, чтобы вновь «просчитался вражский пан» в своих корыстных помыслах и намерениях. 
Выходит, не все парадоксы так уж и парадоксальны, если хорошенько подумать.