Кто сказал, что любви не бывает?

Из Пензы возвращался поездом. В купе, кроме меня, находились гражданин среднего возраста и ярко раскрашенная девица с губками в форме амурного сердечка. После нескольких дежурных фраз разговор с попутчиками не завязался. Мужчина извлёк из пакета толстый журнал и погрузился в чтение, девушка играла в телефончике. За окном мелькали бесконечные лесопосадки, столбики. Июльский день катился к вечеру. Ехать предстояло долго и скучно.
Тук-тук! Дверь купе распахнулась. 
– Пассажиры, чай будем? – спросила пожилая миловидная проводница. Конечно, будем! 
Давно не ездил в поездах. Приятно был удивлён изменениями. Понравилось всё: наличие кондиционера, интерьер вагона нового образца, чистота, уют, доброжелательность проводниц. Но хорошо, однако, что не всё меняется. Умилился, как доброму знакомому, гранёному ушастому «мухинскому» стакану в мельхиоровом подстаканнике со штампованными цветами, оттопыренной выгнутой ручкой. Да и вкус терпкого тёмного напитка из залитого кипятком пакетика оказался точь-в-точь таким, как помнился со времён командировочной молодости… 
Проводница собрала деньги, отсчитала сдачу, унесла стаканы. Неожиданно вернулась с целлофановым пакетом, присела на мою скамью. 
– Слушай, оцени, как мужчина. Дочке вот кофточку купила. Нравится?
 Скользнул глазами по шерстяному белому изделию и улыбнулся:
– Мать, ну ты нашла, кого спросить. Да ты её наизнанку выверни – не замечу.
– Вот, и не знаю, с кем посоветоваться… Ну, теперь уже купила. Захочет – наденет, не захочет – нет… А у тебя есть дети?
– Двое. Сын женат, дочка замужем. Я дедушка уже, внучка растёт.
– Счастливый. А моя Лена замуж так и не вышла. Знаешь, какая у меня дочка? Умница, красавица. Добрая очень…
Она окинула взглядом других пассажиров. Мужчина и девушка к нашей беседе интереса не проявляли, и проводницу это, видимо, устраивало. Разговоры в дороге с незнакомыми людьми ни к чему не обязывают, а ей, наверно, очень хотелось поговорить. Да и поделиться тем, что на душе накопилось, иногда с посторонним человеком проще, чем со своими. 
– Дочка у нас с мужем одна. Растили мы её, как принцессу. Я проводницей на дальних маршрутах с молодости, зарабатывала всегда хорошо. А муж – на компрессорной, в Газпроме. Даже в лихие девяностые у нас денежки водились. Одевала я Леночку, как куколку. Игрушек каких только не было у неё, украшений всяких хватало. И она нас только радовала. В садике всегда её хвалили, в школе была круглой отличницей. Послушной росла, тихой лет до пятнадцати. А потом как подменили.

Да, с десятого класса всё и началось. Влюбилась она в парня одного непутёвого. Пришёл в их класс новый ученик. Его семья – из Казахстана к нам в Нижний переехала. Не беженцы официально, но вроде того. В общем, нищета. Пять человек детей в семье, а этот Антон – старший ребёнок. Папу его я видела пару раз, он мне очень не понравился. Замызганный какой-то, замотанный – вечно на трёх работах, да на шабашках. Ясно: столько едоков прокормить – дело непростое. Ни выходных, ни проходных. Да ещё и поддающий, что не удивительно: от такой жизни любой запьёт. Мать – тоже женщина малопривлекательная, вечно усталая, недоспавшая. Она не работала нигде, домохозяйка. 
А Антон – он для младших братьев и сестёр был и за няню, и за воспитателя, и за добытчика. Вагоны ходил разгружать после школы, чтоб в семью копейку принести. Жилистый такой, широкоплечий, он в свои пятнадцать выглядел лет на тридцать. Ещё и хулиган, как оказалось. Не знаю, что Леночка в нём нашла.
Стала дочка по вечерам из дому уходить часто. То в кино, то к подружкам вроде. В общем, поняла, что встречается Лена с парнем, а вскоре и узнала, с кем. Пыталась с дочерью потолковать, объяснить, что не того человека хотела бы рядом с ней видеть. Но она как будто перестала понимать мои слова. Я с ней разговариваю, а она молчит. И вдруг ни с того, ни с сего скажет:
– Мам, а знаешь, как по-казахски называется созвездие Большой Медведицы? Жети алтыны – семь золотых самородков. Или Жети каракши...
– Лен, ты о чём говоришь?..
Улыбается. 

Как-то перед Новым Годом вызывают меня на родительское собрание. Первый раз мне так стыдно было перед другими мамами, когда классная руководительница, Роза Александровна, начала про Лену мою рассказывать. По учёбе претензий не было. Антон этот тоже отличник, оказалось. Узнала я, что моя дочь за одной партой с ним сидит, по школе они ходят только парой. Да это бы ладно. Раз их класс контрольную по химии завалил, и после уроков устроила учительница ребятам дополнительное занятие. Антон начал выступать: почему тех, кто пятёрки получил, оставляют вместе со всеми? Поспорили. Учительница толкует ему про коллективную ответственность, он ей – про справедливость. Остались при своих мнениях. Дала химичка классу задание – и вышла буквально на минутку. Зная наших хулиганов, на всякий случай закрыла дверь в кабинет на ключ. Антон подошёл к окну, открыл его и выпрыгнул в сугроб. С третьего этажа! И моя дурочка за ним. Они в школу зашли, в гардеробе оделись – и убежали.
В этот раз дочке от меня попало здорово. Но дружить они с Антоном не перестали. И на выпускном танцевали. Оба окончили школу с золотыми медалями. Лена готовилась в медицинский институт. А Антон сразу ушёл на завод ЖБИ работать, собирался на заочное в строительный поступать. Ну, понятно, что не было у него возможности на дневном учиться. Я спрашивала: «Лен, его в армию ведь заберут?» Она говорит: «Ну да». «Ещё скажи, что ты его со службы ждать будешь!» «Конечно, буду!»
Поступила Лена в медицинский, Антон в строительный. Встречаться они так и продолжали почти каждый день. Осень пролетела, зима пробежала. По весне дело было, Великий пост оканчивался. В Великую Субботу готовилась я к Пасхе. Куличи пекла, котлет наделала, всяких вкусностей. Лена вернулась из института. Разделась, на кухню зашла. Постояла немного и вдруг говорит: «Мам, а меня завтра сватать придут». Села я за стол, лицо руками закрыла и заплакала… У всех завтра праздник, а у меня – горе.

Пришли Антон с матерью к обеду. Ни сватов, ни сватовства как такового не было. Не по-людски как-то. Отец жениха тоже не пришёл, в смену, говорят, работал. Посидели мы за столом, перекусили, чай попили. И говорит Антонова мать: «Вы уж извините, не знаю я, как сватовство надо проводить, что говорить. Вот, наши ребята дружат, любят друг друга. Просим выдать Лену замуж за нашего Антона». Говорю: «Это, конечно, как ребята решили – так и будет. Мы вот дочке квартиру взяли, жить им будет где. И свадьбу справим, и деньгами поможем. А вы, сваха, как с мужем собираетесь молодым помогать?» Она говорит: «Да какая с нас помощь? Сама знаешь, как мы живём…» Не знаю, что нашло на меня. Накипело, наверно, на сердце много всего. Встала я руки в боки, да высказала всё, что думаю об их семейке. Для того я дочку растила, одевала, наряжала, чтобы за нищеброда выдавать. Мы будем помогать, а вы на шее сидеть у молодых?» Лена кричит: «Мамочка, перестань! Опомнись!» Антон встал, говорит: «Мама, всё ясно, пошли домой. Всего доброго вам…» И ушли они. У Лены истерика, заперлась в своей комнате.
Больше Антон и Лена не встречались. Дочь по вечерам сидела дома, никуда не ходила. Отношения у нас с ней разладились совершенно. В мае Антона забрали в армию, на проводах Лена не была. Попал парень в Бурятию. Лена как-то вроде стала немного в себя приходить, иногда мы уже могли переброситься парой фраз. Однажды приходит ей СМС: «Лена, я в Москве в госпитале. Хочешь застать живым – приезжай. Антон» Лена побежала к его матери. Та собирается в Москву, а Лене сказала: «Дочка, я сама сначала съезжу, узнаю, что и как. А ты потом съездишь.» Только не было никакого потом. Часть Антона была где-то на тушении лесного пожара, и попал он под бронетранспортёр, раздавило его. До Москвы довезли самолетом, но спасти не смогли. 
Как Лена кричала, когда узнала! Голос у неё пропал совсем. В областной больнице лежала, врач мне сказал: «Это, матушка, у неё не нервное – разрыв голосовых связок. Может навсегда остаться немой, оперировать нужно. У нас таких нет хирургов, только в Москве. Жалко мне твою дочку. Дам я тебе адрес однокурсника моего, Бориса Абрамовича, в Бауманской. Если он не возьмётся – никто не возьмётся. Повезла я дочку в столицу. Взялся Борис Абрамович. Два раза оперировал, один раз под общим наркозом, один под местным обезболиванием. Домой мы уезжали, Лена ещё не говорила. Где-то через месяц по возвращении стою я раз у окна, смотрю на детей, которые играют во дворе, и плачу. А дочка подошла сзади, погладила меня по голове и тихо-тихо шепчет: «Мамочка…» Понемногу вернулся голос, только ниже стал.
Институт Лена окончила, работает педиатром. Но личной жизни у неё уже не было. Много лет прошло, как Антона нет, а она всё одна. Ни в кино, ни в театр не ходит, в церковь только на каждую службу. Бывает, скажешь ей: «Лен, ну что ты всё в храм да из храма, как монашка? На дискотеку взяла бы сходила». Она говорит: «Мам, какая дискотека! Мне давно за тридцать, там таким старухам делать нечего».

***

Хотелось мне что-то сказать женщине утешительное, но не знал, что. Пошутил: «Эх, мамка, кто знает, что будет завтра. Может, вот привезёшь ты своей Лене кофточку, выйдет она на улицу такая нарядная, красивая, встретит её парень хороший…» И собеседница улыбнулась сквозь слёзы.
Вот и мой посёлок. Вышел я на перрон, подошёл к вокзалу, оглянулся. Стоящая в дверном проеме вагона проводница помахала мне на прощание, как старому знакомому.