Трубач

Вчера видел рабочего. Третий или четвёртый раз в жизни…
Нет, я не о тех, которые по профессии или трудовой книжке. Я не с луны свалился, не из рафинированных элитных, знаю запах заводов и строек. Например, карту БАМа видели?
Трасса проходит, где прежде сопки вековали, знаете? Так это я сопки убирал – где мешали; взрывник был, любил дело. Километра полтора там – моё, часть – с «ломиков». «Ломики» – знаете? На таёжной сопке в мороз человек пятнадцать пробивают цепочку лунок, чтобы сделать первый взрыв, потом затянуть бульдозер и буровую установку. После каждого взрыва трасса будет шириться и оседать, опускаться к реке Гилюй… Но пока вокруг нетронутая тайга, под толщей снега окаменевший мох, под ним твердь – стальной лом искрит. Если лунка в ладонь глубиной выйдет – и ладно. Темнеет быстро, народ гурьбой у костра, я сыплю из красных вощёных патронов в огонь жёлтый порошок – аммонит, кто-то подливает в пламя солярку – промороженная лиственница не горит, а сушняком не запаслись. Запах убийственный. Лица чумазы, зубы белы. А кто-то в черноте за костром лупит ломом в скалу, поглубже хочет свою лунку сделать.
В мехбате Валера служил. Душу открыл: «Ничего лучше нет, чем экскаватором управлять! Понимаешь, когда вгрызаюсь, захватываю, поднимаю ковшом взорванный грунт, сбрасываю в самосвал, я чувствую себя мужчиной! Ничего лучшего в жизни нет!..» Вдохновение на лице – какого на лицах поэтов и спортсменов не всяк видел. Этим и запомнился.
На химзаводе работал. Самое приятное дело! Пятый разряд, между прочим! Там девушка была. Мы с ней в августе ночные смены любили. Бешеный запах яблок и сена перебивал кислотный запах вискозы. Из стога мы на звёзды смотрели. У неё соломинка в зубах, она передразнивает, пыхая соломинкой, словно б сигаретку курит, хохочет. А звёзды в чертогах своих как в сокровищнице Аладдина. 

Потом на оборонном заводе работал, вакуумщиком. Напыления делал – зеркала и линзы для вертолётных прицелов. Секрет ужасный! Белые халаты, военспец в ОТК, вредная рыжая. Шабашками в ту пору все увлекались – компенсировали недоработку Госплана. А я сторонился. В моде были очки-капли, в механическом лепили оправы, в оптическом – стёкла. Потом и я подключился, напылял. Вверху гуще солнцезащита, внизу бледней, круто. На участке из-за выгодных деталей спор шёл, кому делать. Я не спорил, сидел в подсобке на тумбочке, книжки читал потоком: Толстой, Достоевский, ну и валом текучку: «Новый мир», «Наш современник», «Знамя»... В подсобку мужики заходили, спирт пили. Спирта в цеху много было… 
На стройках мастером после третьего курса работал. В Москве. Знаете, детскую больницу в Очаково? А СИЗО для малолетних на Алтуфьевском? Ещё были объекты в Солнцево, Тропарёво, на Мосфильмовской, в Капотне... Нулевые циклы. 

1980-е годы были длинными. Именно, именно! Был у меня как-то начальником прораб Аким Акимыч, худой, длинный, на лице мысль углублённая. Забросили меня к нему на один день, он печурку с утра затопил и – в сосновый лесок, который тут же, на бугорке. Притащил мухоморчики в кулаке – как цветочки нёс, тонкими слоями насёк – и на голую сталь печки. Под эти грибочки, нахваливая их, выдул флакон тройного, оживился и стал меня рассматривать… С Аким Акимычем потом нехорошо вышло. На том самом объекте в котловане двух рабочих грунтом завалило. Он прыгнул за рычаги экскаватора, стал откапывать, голову одному снёс.
Внутри 80-х бывала такая прослойка времени, что мужики, собравшись в бытовку к 8 утра, на объект выходили, по стакану опрокинув. Были времена мягче, когда ставился вопрос: как обедаем? Это о том – с вином, водкой или по бедному – с пивом? Потом строго стало, водку отпускать придумали с 14:00. Но не пьянкой единой Москва строилась, а и добротным трудом до пота. Было и героическое. 

В одной бригаде у меня был матёрый бригадир Валька. Прокладывая в новостройках канализационную линию через пустырь, пожалел он берёзу красивую, обогнул её, поставив лишний колодец. Приехал я на участок – на трассе колодец не по проекту! Почему?!! Валька отмахивается, бурчит что-то. Ну и ладно, дело-то сделано. Как раз на дом воду пустили, пошёл первый сброс. Открыли в колодце крышку – тьфу! задумчиво кондом плывёт: дом ожил!.. Был у Вальки в бригаде дядька суровый – Емельянов. Крепко за сорок, взрослый. Я-то студент, мне эта стройка была нужна – как дворовому коту надбавка к пенсии… Нет, то, что от меня требовалось – исполнял исправно, ну, почти всё. Отметки по нивелиру выставлял, в чертежах разбирался, наряды закрывал (ох, и приписывали тогда! чтоб зарплата в бригаде выходила за двести), трубоукладчик или кран заказывал, бетон по графику. Но сердце иного просило.

В Очакове скажешь, мол, в управление пошёл, в управление позвонишь: в Солнцево поехал. А сам, как в том анекдоте, в библиотеку, где во дворике памятник Гоголю. Манило ещё с книжкой поваляться, выставки интересны были, ну и с другом вина попить, стихи почитать… Да, был в бригаде Емельянов. Он и не выпивал так чтоб сказать, что выпивал. На молодых инженеров с усмешкой посматривал – точно как на пустое место. И это не худшее, что он умел. На главного инженера Колю-Ваню – с презрением: тот воровал и дачу себе строил, пока не посадили. Если перекур, Емельянов не курил, а брался за что-то особое, ему ненужное – стыки труб проверял, что-то подкапывал, подравнивал. А ладони у него были – как две мои. Лопаты! И лицо такое… Ладно, про лицо не буду, нормальное лицо, сильное. Когда Емельянов на моём участке – можно было не беспокоиться: Валькина бригада не накосячит, если и сам Валька в дым (хотя слово «накосячить» – ещё не родилось, но косячили; случалось). Как-то и я раз ужасно… На Капотне жилой комплекс строили. Дождь лупил, мы с моим электриком в шахматы в бытовке резались. А надо было присматривать за бульдозером, тот во дворах клыками землю под траншею рыл. Ему что дождь, что не дождь. Отклонился от установленных вешек, рванул разом пять кабелей! Просто взрыв произошёл – такое замыкание. Под ливнем. Сам живой – спасибо. Район без света. Скандалище всемосковского уровня… Был бы Емельянов, он бы уследил. Его руки, работающие 24 часа в сутки, производили золотой продукт. Подобного уникума пытались изобразить в «Москве слезам не верит». Но кино не про работу – про Золушку в активном возрасте и состарившегося принца. Ну, может, кто в книжках где и изобразил такого. Не уверен… 
Так что я рабочих видел-перевидел. Как говорится, не дай Бог каждому!

И вот по прошествии вороха лет, после того как пути наши с Емельяновым разошлись, а в мире всё обрушилось и не в состоянии перегруппироваться, возникла у меня в квартире проблема. Работяжка, который унитаз и внутреннюю разводку труб менял, накосячил: чугунный раструб, входящий в канализационный стояк, лопнул. Увидел он, что натворил, ужаснулся – и в крик: «Не возьмусь, ни за шо! И грошей не надо. Перекрытие пробивать, вырезать трубу – не умею! Не сделаю!» Убежал. Внизу у соседей суперремонт, всё в изумрудном кафеле, ещё ниже – старик и лежачая старуха. На их головы вот-вот брызнет с потолка! 
И присоветовали мне сантехника, фамилия – Трубач. Говорят, сделает, что угодно. Даже если невозможно. Как раз мой случай. И вот появляется. Улыбается, крупные морщины, чуть снисходителен, ему б костюмчик – в правительстве место. Красные прожилки на щеках, верно давление помучивает. Комплекция – моя, средняя. Но лапы – каждая как две мои. Каждый палец как… короче и длиннее моих и раза в два толще! Как у Емельянова! Ладно, думаю, посмотрим, как ты умеешь ими шедевры в пространстве вытачивать. Трубач ухмыльнулся на мою озабоченность, сделаем, говорит, полтора часа работы. Приволок трубу пластиковую, в тяжёлых сумках инструмент, жало перфоратора торчит на полметра. Изваял шедевр, не привлекая к процессу соседку снизу. Так, говорят, хирурги-виртуозы операцию делают на сердце – через артерию… Жена на радостях давай его кормить паровыми котлетами с картошечкой. Так что повезло мне ещё раз в жизни рабочего увидеть. В Сочельник дело было.