«Развитие капитализма в России»: к 120-летию выхода в свет фундаментальной работы Ленина
«Развитие капитализма в России»: к 120-летию выхода в свет фундаментальной работы Ленина
5 апреля 1899 года в петербургском издательстве вышла книга будущего первого лидера СССР. В ней еще достаточно молодой политик, по сути, обосновал историко-экономические основы своей деятельности революционера-марксиста. В очень большой степени этот труд определил направление развитие СССР на все годы его существования…
К моменту выхода книги в свет Ленину было уже 29 лет. По современным меркам – почти юноша, по тогдашним – мужчина в расцвете сил. Собственно, за плечами Владимира Ильича тогда была уже и революционная деятельность в Петербургском «Союзе борьбы за освобождение рабочего класса» – и трёхлетняя ссылка в сибирское село Шушенское, где, собственно, и была написана знаменитая работа.
Даже формально она вполне подходит по большинству критериев, предъявляемых к докторской диссертации – более, чем солидный список использованной литературы, в том числе научных монографий, в 500 источников, весьма немалый объем. Для выпускника Казанского университета, к тому же – юридического факультета (экзамены за курс которого были сданы «экстерном», то есть, после самостоятельного обучения дома) – очень серьезный «задел». Тем более, что книга была посвящена не юридическим – а историко-философским и экономическим вопросам.
Для чего она вообще писалась? Да просто Ленин, еще в 17 лет, после казни брата за участие в подготовке покушения на императора, твердо решил, что «пойдет другим путем». То есть – не опорой на террор, как его старший брат Александр и многие другие «народники», а через подготовку полноценной революции. Но для осуществления этой идеи на практике нужно было иметь соответствующую теорию – тот самый «другой путь», чтобы не «тыкаться вслепую в глухую стену», как это практически всегда получалось у предшественников «большевиков».
***
Действительно, ведь недостатка в «революционных деятелях» (или хотя бы просто «бунтарях») на Руси не было во все времена. Просто, выступая против однозначной несправедливости существующей власти и наличных порядков в стране, они не имели четкого видения – что надо делать в случае гипотетической победы? Известны, например, злорадные «колкости» либеральных писак, в виде «вырванной с мясом» цитаты из гимна «Интернационал»:
Весь мир насилья мы разрушим,
до основанья – а затем…
В оригинале гимна ведь дальше поется «мы наш, мы новый мир построим, кто был ничем – тот станет всем!» Однако критики марксизма упорно делают вид, что основной его задачей было якобы лишь «разрушение старого мира» – без малейшего понимания, как потом строить жизнь общества дальше.
Так вот, в большой мере подобные упреки вполне справедливы как раз по адресу предшественников марксизма. И участников «крестьянских войн», образца восстания Пугачева, веривших, что все их беды, как по мановению волшебной палочки, прекратятся в случае, если в России на месте «плохого царя» (точнее – императрицы) сядет «добрый царь». Хотя, даже в таком, весьма маловероятном случае, речь могла идти разве что о «замене элит» – но ничуть не об изменении наличного феодально-крепостнического строя со всеми его сомнительными «прелестями».
Революционеры-«народники» 60-80-х годов 19 века (к поздней «генерации» которых относился и Александр Ульянов) тоже поначалу «ходили в народ» для революционной агитации – в ходе которой «призывали Русь к топору». То бишь – восстанию против царизма. Крестьяне в лучшем случае их скептически выслушивали. В худшем – «сдавали» властям.
Именно поэтому эти революционеры, больше от отчаяния, и перешли к тактике индивидуального террора. Чем нанесли лишь непоправимый вред начавшемуся в правление Александра Второго либерально-демократическим реформам.
Собственно, когда царя таки удалось подорвать брошенной бомбой – у него на столе лежала уже почти подписанная Конституция. А с воцарением его сына, Александра Третьего, начался резкий «откат» к консерватизму. Так что весь этот «бомбизм» в плане настоящей революционной деятельности больше напоминал хоть и циничную, но увы, реально описывающую ситуацию фразу: «Напугали ежа (то есть – царизм) голым задом».
Но, опять же, удайся каким то чудом «народникам» придти к власти – что они смогли бы реально предпринять для коренного изменения положения населения в лучшую сторону? Просто раздать конфискованные земли помещиков крестьянам?
Чтобы они и дальше лишь «царапали» их своими примитивными, из-за недостатка средств на покупку современной сельхозтехники, орудиями? Постепенно разоряясь – и переходя в разряд бесправных «батраков» при кучке сельских «куркулей»-мироедов, а также набирающих силу «латифундиях»?
***
Впрочем, даже такое расслоение крестьянства до поры до времени «консервировалось» общинной формой его организации. Собственно, земля то принадлежала именно «общине», «миру», как тогда говорили – и конкретные вопросы ее разделения на наделы для отдельных семей тоже решались коллегиально.
Продавать и закладывать такие «активы» отдельным семьям тоже запрещалось. Это была своеобразная «страховка» от неудовлетворительных умений для «ведения бизнеса» - а также «кидалова» со стороны ушлых мошенников.
К сожалению, хотя такая форма организации сельского хозяйства и поддерживала определенную стабильность, не давая массе крестьянства переходить в разряд откровенной безземельной «голытьбы» – но и не способствовала повышению его уровня жизни. На рубеже 20-го века крестьян было около 100 миллионов – подавляющее большинство населения страны.
А ведь бедняки, живущие больше «натуральным хозяйством», то есть, не могущие покупать промышленные товары – это еще и задержка промышленного развития. Для кого выпускать продукцию российским заводам и фабрикам – если отсутствует заметный внутренний «рынок сбыта»? К тому же сами селяне вынуждены обрабатывать землю «прадедовскими» методами – с такой же «прадедовской», очень низкой урожайностью.
В общем, получался «замкнутый круг». Особенно, с учетом того, что к моменту написания ленинской работы «общинное» земледелие обнимало добрых 90% российских сельхозугодий. И лишь оставшиеся 10% находились в сфере «капиталистического производства» – то есть, с ориентацией не на собственное употребление, а на продажу, с применением прогрессивных агротехнологий. Ну и с использованием наемного труда, конечно, тоже.
***
А главный вывод, который делал Ленин в книге «Развитие капитализма в России» заключался в том, что такое положение – ненадолго. Скоро капитализм придет и в село – начнется расслоение крестьянства на «батраков» (тех же сельских «пролетариев») и нанимающих их богатых землевладельцев – а община распадется.
Почему этот гипотетический прогноз вызывал у марксиста Ленина такой интерес? Да просто потому, что марксисты не без основания считали именно пролетариат «которому нечего терять, кроме своих цепей – а приобрести он может весь мир» единственным по настоящему революционным классом. Способным устроить не просто очередной бунт для очередной смены эксплуататорских элит – а настоящее революционные изменения в сфере владения средствами производства, их обобществление.
Понятно, что пока число рабочих на всех российских предприятиях исчислялось несколькими миллионами человек – надеяться на широкую поддержку таких революционных идей российским социал-демократам было затруднительно. Ну явно это недостаточная «социальная база» – при многократно превышающей доле консервативного патриархального крестьянства. А вот при приходе в деревню капиталистических порядков положение должно измениться – и появится надежда на победу в России пролетарской революции.
***
Можно заметить, что данный вывод, был, мягко говоря, не бесспорен. К чести Ленина, можно с полным основанием заметить, что по данному пункту ошибался не только он – но и многие другие, однозначно признанные и авторитетные политики и государственные деятели Российской империи.
Речь идет о так называемой «столыпинской аграрной реформе» начала 20-го века, названной так по имени ее идейного вдохновителя, российского премьера Петра Аркадьевича Столыпина. В ходе ее крестьянам как раз и разрешили выходить из общины, требовать у нее в полное владение свой участок земли, распоряжаясь им по своему усмотрению – вплоть до продажи. Стимулировалась и миграция – заселение необжитых земель Сибири, с неплохими «подъемными» для переселенцев.
Не стоит думать, конечно, что этот царский чиновник проникся солидарностью с большевиками, в целом приветствовавшими усиление в России в целом и российской деревне капиталистических порядков – как создающих условия для организации пролетарской революции. На самом деле, Петр Аркадьевич и его соратники с одной стороны, разуверились в «благонадежности» патриархально-общинного крестьянства – после весьма массовых бунтов в ходе «первой русской революции» 1905-1907 годов.
С другой – они решили создать для власти более надежную опору – в лице «крепких хозяев», все тех же «кулаков». Что в большой степени, кстати, удалось – именно «кулаки» сопротивлялись Советской власти, порой в виде заметных вооруженных выступлений (например – «Антоновский мятеж» на Тамбовщине) даже тогда, когда Белая Армия, интервенты, белоказаки уже давно были вышиблены за кордон.
Хотя, конечно, не стоит обвинять Столыпина в каком-то лишь излишне-прагматичном цинизме. Он своими реформами действительно хотел улучшить жизнь российского крестьянства, в частности – наделением его достаточным для достатка количеством тех же «сибирских» земель. А с сытого и довольного селянина – какой же революционер?
Вот только не получились в достаточной мере у Петра Аркадьевича его начинания. И причина тут – не только в убийстве этого, без сомнения, талантливого государственного деятеля, в Киевской Опере 5 сентября 1911 года.
Просто сами крестьяне весьма неохотно выходили из общины. За все годы реформы этим предложением воспользовалась от силы десятая их часть. Да и эти люди, переехав в Сибирь на новые земли, часто организовывали на новом месте уже свои, новые общины. С чем Столыпин, скрепя сердце, в конце концов, вынужден был согласиться – поскольку без этой формы организации дела у переселенцев шли много хуже.
Так что не получилось в крестьянской России такого развития капитализма, которое предполагал в своей книге Ленин – и которое пыталось добиться в ходе «столыпинской реформы» царское правительство.
***
В связи с этим может возникнуть вопрос – а чего ж Ленин в октябре 1917 вдруг решился на организацию пролетарской революции? Ведь, получается, не было у его соратников-большевиков достаточной «социальной базы» в лице не только все еще относительно малочисленных рабочих – но и «сельских пролетариев»? Неужто все дело было только в жажде власти – любой ценой?
Да не жаждали большевики этой самой власти. И, вообще, практически никто в осенью 1917 года ее не жаждал. Недаром в то время один из буржуазных политиков на полном серьезе заявлял, что «не видит такой партии, которая рискнула бы взять на себя власть и ответственность в сложившейся ситуации». На что Ленин ответил: «есть такая партия!».
Действительно, еще в феврале этого года, когда либералы из Госдумы добились отречения царя, большевики о взятии власти в стране и не думали. Но потом, благодаря «титаническим усилиям» всех этих Милюковых, Гучковых, Маклаковых, Терещенков, Керенских всего за полгода их пребывания у власти положение в России стало просто «аховым». По сути, еще немного – и от великой страны просто ничего не осталось бы, она буквально «расползалась по швам», на фоне кризиса во всех сферах общественной жизни.
Так что не Ленин с соратниками «устроил революционную ситуацию» в стране – ее своим «головотяпством со взломом» (как сказали бы великие сатирики Ильф и Петров) обеспечили именно господа либерал-рыночники и записные «демократы». А когда благодаря им власть в России стала «валяться по ногами» – ее и вынуждены были взять коммунисты.
***
Да, с наличным крестьянством их сотрудничество складывалось благополучно далеко не всегда. Но, к чести Ленина, «закоснелым догматиком» он не был – и правильно оценивая реальную ситуацию, умел вовремя вносить нужные коррективы и в революционную теорию – и в революционную практику.
Скажем, в 1920 году «опьяненные» успехами в Гражданской войне однопартийцы всерьез призывали «довести обобществление сельского хозяйства» до конца, тотальной «коммунизации». И тогда именно глава Совета Народных Комиссаров, используя свой колоссальный авторитет в партии, угрожая в противном случае отставкой, буквально «продавил» и введение в стране НЭПа (фактически – частичный возврат к капитализму), и замену продразверстки продналогом в селе. То есть, опять же, формальный «откат» от «коммунизации» в пользу рыночных отношений.
Но, понятно, что такой «маневр» был только маневром – а не коренным изменением стратегической политики Советской власти. Потому что даже крестьянин-«единоличник», обрабатывающий свой надел пока что лишь с семьей, без привлечения батраков – все равно сохраняет психологию «мелкого буржуа». И не прочь, при первой возможности, стать «кулаком»-эксплуататором - чтобы максимально разбогатеть.
А социалистический способ производства, все же, предполагает опору не на эгоистические желания отдельных членов «грести все под себя» – но на их стремление полезным трудом увеличивать благо всего общества. Пусть, в результате, и закономерно улучшая жизнь и себя лично – и своей семьи.
Так что большевикам в 20-е годы еще пришлось изрядно поработать над «решением крестьянского вопроса». В том числе используя для этого – не все, конечно, но, как минимум, отдельные элементы и методологические подходы Ленина, изложенные в работе «Развитие капитализма в России». Но это уже тема для отдельного разговора…