Два рассказа

Сэндвич для поэтов

Буйная осень Люксембургского парка, перещеголяв своими красками отцветающие, бледноватые и пыльные, но всё ещё ароматные розарии, подмешала к их запаху нотки прелой листвы и раннего утреннего морозца. Пожелтевшие листья клёна живописно кружились в воздухе, падая на одинокие столики кафе и изящные скамейки. Дождливая свежесть серого камня королевского дворца словно шептала о вечности своей незабвенной красоты. 
Казалось, Виктор и Вильям, уютно усевшиеся на креслице у фонтана, как и все остальные посетители Люксембургского сада, решили немного погреться на солнце, отдохнуть, вдыхая аромат свежего парижского утра, а потом прогуляться по роскошному саду, который в утренние часы просто великолепен. На самом же деле Виктор и Вильям просто безумно устали от ходьбы и голода, и поэтому им было не до прогулок, ведь со вчерашнего дня они ничего не ели. Здесь можно было перекусить в роскошном летнем кафе с ажурными коваными столиками, утопающими в кленовых звёздах. Каждое утро тут пекли восхитительные круассаны, похожие на пышные мягкие облака, и багеты, буквально тающие во рту. Однако в этом парке только благоухающий воздух был бесплатным. А у Виктора и Вильяма карманы были пусты. 
Вильям не был Шекспиром, а фамилия Виктора была вовсе не Гюго, чтобы из уважения к ним не требовали денег. У них не было ничего общего с великими гениями, но оба наизусть знали сонеты Шекспира. Иногда они декламировали их друг другу, проверяя память.
Порой друзья уходили в иллюзорную реальность. Виктору казалось, что он автор знаменитого романа «Собор Парижской Богоматери», а Вильям видел в себе Шекспира. В знак признания они пожимали друг другу руки, давали дельные советы. 
А если бы и в самом деле Шекспир и Гюго жили в современную эпоху, какова была бы их участь? Интересно, они бы так же, как эти два глупца, нищенствовали?!

Вильям был уроженцем одного из городов Флориды – Порта Шарлотты. Как и Виктору, ему было около шестидесяти лет. Долго рассказывать, как он попал во Францию. Он не любил говорить на эту тему. Он был дантистом. Кажется, однажды, когда он удалял зуб одной высокопоставленной особе, по неосторожности или преднамеренно он подхватил неизлечимую болезнь. Чтобы не заразить своих родных, он навсегда покинул свой дом. Виктор же, наоборот, с большим удовольствием рассказывал о своей красивой прошлой жизни. Но в какой-то момент, когда он осознавал ужас своего нынешнего положения, он мгновенно замолкал. 
Жена Виктора скончалась десять лет тому назад. Он жил вместе с сыном. Однажды сын дал ему пощёчину, и Виктор сгоряча выпалил: «У меня больше нет сына!» С тех пор он ушёл из дома, куда больше не возвратился. То, что его взрослый сын, которого он вырастил и воспитал, смотрел до глубокой ночи порнографические сайты в Интернете, а по телевизору странные передачи с помощью параболической антенны, для отца, придававшего огромное значение национальным обычаям и следовавшего традициям, становилось невыносимым. В осквернённый таким образом дом Виктор не мог больше вернуться. Оставив всё нажитое за долгие годы вместе с женой, занимавшей высокий пост: трёхкомнатную квартиру в центре города, дорогую автомашину, а самое главное, очень ценную коллекцию книг, – он предпочёл скитаться по свету.

Вытянув ноги и картинно сложив на груди руки, друзья откинулись на спинки кресел. И теперь они, закрыв глаза, повернулись лицом к небесам и закрыли усталые веки, словно прося в безмолвной молитве у Господа кусок мяса или хлеба, который стал бы для них счастьем. Им казалось, что Господь не слышит их нехитрых молитв. 
В парке неподалёку от кафе располагались теннисные корты. На них носилась молодая пара, которая, не так давно соединив свои судьбы, была занята забавной игрой, с азартом стремясь к победе над супругом любой ценой. Их пятилетний толстенький сын с кудрявыми волосами и сэндвичем в руках гулял с бабушкой в парке. Его маленькое личико лоснилось, словно булочка в сэндвиче. Казалось, что крохотные глазки и носик утонули в мясистых и румяных щеках. 
Проходя мимо фонтана, малыш вдруг споткнулся и упал. Звонкий рёв навзрыд звучной сиреной огласил окрестные красоты. С соседнего клёна сорвалась испуганная стая грачей и, подняв возмущённый гвалт, закружилась в воздухе. Виктор и Вильям открыли глаза. Но голод не позволил им перебороть себя и подняться, чтобы помочь ребёнку встать. Уставившись на ароматный сэндвич в руках карапуза, они молча таращились на него во все глаза. 
На «вой сирены» отреагировали и играющие родители. Мать, обернувшись на крик, пропустила удар, и под громкие торжествующие вопли отца, мяч, подпрыгивая на ходу, покатился в угол корта. Бабушка помчалась на звук мгновенно и с такой скоростью, словно его издавал не её откормленный сородич, а пожарная машина, приехавшая тушить горящий жилой квартал. 

Когда бабушка поднимала ребёнка, два больших куска мяса из сэндвича Патрика упали на едва тронутую желтизной траву. Бабушка, стряхнув с одежды мальчугана налипший мусор, повела ребёнка к родителям. Виктор и Вильям проводили жадными взглядами удаляющийся сэндвич, затем огляделись вокруг и переглянулись.
Отбивные на траве манили их, как в дешёвой рекламе: «Заберите нас с травы, придавите своими зубами, овладейте нами! Сегодня, вырвавшись из ада кипящего масла на огромной сковороде, мы нашли успокоение, попав в объятия тёплого хлеба, укрытого листом чуть влажного хрустящего салата. Но это лишь временное облегчение, ведь так варварски нас лишили уютного местечка, выбросив на мокрую осеннюю траву, словно это достойный финал наших мучений! Спасите же нас, смойте обильной слюной пятно пренебрежения и позора с наших подрумяненных бочков!». 
Виктор и Вильям прекрасно понимали друг друга без слов. В мире иллюзий, где они вдвоём спасались от голода, витиеватые словесные баталии давно уже приучили друзей понимать друг друга с полувзгляда. Вильям, бросая на друга сердитый взгляд, казалось, хотел сказать: «Извольте, сударь?» А Виктор, едва заметно пожав плечами, будто ответил: «Как можно, дорогой друг? Не смею прикоснуться к нему прежде вас, жившего и творившего раньше меня на пару веков!». «Ах, оставьте, Виктор, давать дорогу молодежи – наш священный долг!» – благосклонно и едва заметно кивнул старший. «Извольте, милостивый государь, рассудить со всем вниманием, каково будет поднять Виктору Гюго с земли что-то перед таким количеством соотечественников, не уронив своего достоинства?» – лёгкая тень брезгливости пробежала по лицу младшего. «Где слабеет дружба, там усиливается церемонная вежливость! Теперь я понимаю, за что меня причислили к гениям! Прошли столетия, а как свежа эта мысль! Быть может, станем титулами и знатностью мериться? Извольте…»
Увлекшись беседой, писатели не заметили, что в реальном мире с восточной стороны парка приближался шоколадный с золотистыми подпалинами бульдог. Поравнявшись с друзьями, он покрутился вокруг Виктора и Вильяма, что-то исследуя своей слюнявой мордой. Затем кусок мяса быстро исчез в его цепких челюстях, а тягучая слюна повисла из угла захлопнувшейся пасти. Через долю секунды пасть снова распахнулась, и, щёлкнув, подняла с травы второй кусок. Недолго подержав его во рту, пёс шумно глотнул, а затем, высунув широкий язык, стал ехидно поглядывать на этих двоих, словно на одураченных шулером простофиль. 

Спокойной ночи, малыши

Просторный зал гостиницы «Метрополь» был залит светом многочисленных ламп, бра, люстр и всего, что только может светиться. На сцене ресторана маленький оркестр заглушал скучные разговоры гостей, исполняя разнообразные вариации лёгкой классической музыки. Группки гостей, разбросанные по роскошному залу, издали напоминали буфетную зону шведского стола, между столиками которой курсировали многочисленные гости. Чиновники планировали, как и где можно украсть или дороже продать что-то. Бизнесмены перемывали друг другу косточки, а горячие женщины прогуливались в поиске новых жертв. 
Не говорили здесь только музыканты, занятые важным делом, да маленький Феликс – виновник торжества, по случаю которого был созван весь столичный бомонд. Но не только молчание отличало Феликса от гудящей толпы высокопоставленных гостей. У него единственного в этом зале было дурное настроение. В силу возраста (ему сегодня только исполнилось 7 лет) официанты с подносами шампанского в хрустальных бокалах обходили его стороной. Было уже пять минут девятого. Каждый вечер в это время, накупанный в душистой ванне с таким количеством игрушек, что невозможно было рассмотреть даже собственных ног, укутанный в мягкое махровое полотенце, Феликс смотрел «Спокойной ночи, малыши». До сих пор он не пропустил ни одной передачи со своим любимым Хрюшей – нежно-Розовым поросёнком со взбалмошным характером. 
В передаче было несколько героев: обидчивый зайка Степашка, добрый, но глуповатый и слишком доверчивый пёс Филя, болтливая сорока Каркуша, странная тряпочная девочка Гуля – единственный игрушечный человек в передаче. Были и славные ведущие: тётя Валя, тётя Лина, дядя Юра, дядя Володя. И всё же именно Хрюша был любимым героем Феликса. Он был весёлым, немного нахальным, в меру смешливым и капризным. Иногда Феликс перед зеркалом, нажав на кончик своего носа и имитируя голос Хрюши, смешил своих родителей. 
В роскошном гостиничном зале он лишился возможности посмотреть любимую передачу. Феликс переживал, что не увидится с экранным другом. Он боялся, что строптивый поросёнок обидится на него за предательство и перестанет приходить по вечерам, чтобы вместе посмотреть мультфильм. 
Гости ещё только собирались, поэтому уходить имениннику было никак нельзя, ведь каждый лично хотел вручить ему свой подарок. 

Наконец все приглашенные гости стали занимать места в ресторане. Не было только дяди Мойши, который жил в Израиле. Как только все расселись, в ресторан вошли двое с деревянным ящиком в руках и в сопровождении охраны. Прошагав через весь зал, они оказались рядом с Феликсом, сидящим за отдельным столом перед оркестром на небольшом подиуме, как на троне, вокруг которого были расположены столы для подарков. Тот, что повыше, расчистил место на ближайшем к Феликсу столе и водрузил на него квадратный деревянный ящик, а потом попросил Феликса подписать какие-то документы.
К столу мгновенно подбежал отец Феликса Роман Францевич и выхватил бумаги из рук курьера. Пробежав их глазами, он расплылся в улыбке и подал сыну ручку и бумаги, показав, где ему надо написать печатными буквами своё имя. Получив бумаги обратно, курьеры положили на стол огромный конверт и, печатая шаг, удалились.
Этот конверт очень заинтересовал Романа Францевича. Все собрались вокруг него. Он стал громко читать письмо:
«Дорогой мой племянник, Феликс! Извини, что не смог приехать на твой день рождения, потому что завтра я вылетаю в Нью-Йорк. Но надеюсь, что мой подарок вовремя будет доставлен тебе. Желаю тебе долгой жизни, крепкого здоровья. Мне кажется, он придётся тебе по душе. Любящий тебя дядя Мойша». 
Дядю Мойшу Феликс очень любил. Когда отец начал читать письмо, Феликс стал блуждать глазами, разглядывая причудливую лепнину на стенах ресторана, и случайно наткнулся взглядом на такую знакомую и хитрющую улыбку родственника, наблюдающего с балкончика позади оркестра за происходящим. Когда папа стал читать про подарок, дядя Мойша подмигнул племяннику и взглядом указал на коробку.
С помощью каких-то инструментов ящик вскрыли. Все смотрели друг на друга с удивлением и думали о том, что может потребовать такой необычной упаковки? Тайный страх, что странный подарок превзойдёт их собственный, заставил взрослых, как завороженных, следить за движениями Романа Францевича. Толстая жена одного из чиновников подошла совсем близко, словно хотела помешать ему.

Тем не менее, ящик был вскрыт. Оттуда отец аккуратно достал визжащий розовый комок. Это был маленький поросенок. На лице у Феликса засияла улыбка, и он обнял поросёнка, радостно завизжав: «УРРРААА!». Когда Феликс поднял глаза, чтобы крикнуть «спасибо» любимому дядюшке, того уже не было на балконе. Но розовый комочек в руках извивался и визжал, поэтому Феликс принялся прижимать его к груди, целовать в пятачок и макушку и гладить. Он казался очень счастливым. Гости засмеялись. Поросёнок выпрыгнул из рук Феликса и помчался по залу ресторана. Сначала он рванул к оркестру. Блуждая среди ног музыкантов и ножек стульев, он презабавно хрюкал, а когда рядом с ним заиграла труба, метнулся вбок, нажав на педаль ударной установки, заставил звучать огромный барабан вопреки задумке композитора. Затем поросёнок подбежал к шведскому столу и, потянув длинную белую скатерть, стащил её на пол, а вместе с ней с грохотом посыпались со стола многочисленные блюда, хрусталь, фрукты и закуски. 
Кое-как Хрюшу поймали и отнесли в машину Романа Францевича. Феликс не пожелал остаться в зале, и весь вечер он провёл с поросёнком в машине на заднем сиденье. Он так и уснул, обнимая нового друга. Это был для Феликса самый дорогой подарок. 

Роман Францевич, садясь под утро в машину, выговаривал супруге: «Твой брат прекрасно знает, что в Израиле недоброжелательно относятся к свиньям. Поэтому он прислал её нам? Он всегда дарит только то, что самому не нужно!». Жена возмущённо проворчала: «Не понимаю, где он нашёл поросёнка?». 
У Феликса было прекрасное настроение, хотя подарок и не понравился отцу с матерью. Самое главное, единственный из всех, заваливших восемь столов подарок пришёлся ему по душе. Мальчик до вечера не хотел расставаться с новым другом. И родителям пришлось выкроить для Хрюши местечко в элитном посёлке, где у них был земельный участок в двадцать гектаров с двухэтажным особняком. 

Прошёл год. Хрюша рос, округлялся, толстел, а уже через полгода весил вдвое больше своего семилетнего хозяина. Он очень привязался к Феликсу. Как только Феликс его звал, Хрюша тут же прибегал к нему. Феликс отдавал водителю Романа Францевича все свои деньги и просил привезти ему лучшего корма. Хрюшу раз в неделю мыли со щёткой, а Феликс лично вычёсывал его щетинки. Однако отец Феликса смотрел на большую свинью другими глазами. Недавно он увидел документальный фильм про первобытных людей. Они охотились на кабана, а потом, пожарив его на костре, с аппетитом уплетали жирные куски золотистого мяса. В этот момент за окном раздался хрюкающий звук, и Романа Францевича пронзила страшная мысль. Чуть позже первобытные люди стали забрасывать друг друга камнями за кусок мяса. Им казалось, кому-то достался слишком большой кусок. Роман Францевич был голоден, а Хрюша, разыгравшись с Феликсом, то хрюкал, то визжал и никак не давал Роману Францевичу отделаться от навязчивой идеи.
Однажды Роман Францевич вызвал Феликса к себе в кабинет. Он сказал, что с началом учебного года за свиньёй некому будет ухаживать, и предложил её зарезать. Феликс наотрез отказался и выбежал из комнаты.
Прошёл месяц, и отец Феликса, спрятав Хрюшу в отдалённом сарае, сообщил, что свинья потерялась. В тот день Феликс плакал целый день. По требованию матери Хрюша к вечеру нашёлся, а мама стала во время каждой ссоры называть отца извергом. Что значит это слово, Феликс не знал, но был уверен, что оно очень злое, потому что отец в ответ всегда разражался проклятиями и громко хлопал дверью.

Роман Францевич потерял покой. Однажды он отправился на свиную ферму, но свиньи, выращенные там, были не такими круглыми, не такими чистенькими и розовобокими, как питомец сына. К тому же они отвратительно воняли и скорее вызывали отвращение, чем аппетит. Для Романа Францевича Хрюша стал невыносимым испытанием, он думал только о том, что его мясо должно было быть очень вкусным. Даже во сне Роману Францевичу мерещился удивительный запах, который распространяет восхитительный ломоть свинины на его тарелке. Это было невыносимо.
На календаре было десятое февраля. Картинка с изображением поросёнка невинными глазами смотрела вслед Феликсу, отправляющемуся в школу. Этот день считался датой рождения Хрюши, и в календаре на листочке с надписью «десятое февраля» была изображена свинья. Как только Феликс отправился в школу, отец развёл во дворе костёр и собрался отметить этот день рождения по-своему. 
Вечером мать забрала Феликса из школы, и они на машине направились домой. Подъезжая, мать отметила аппетитный запах и решила, что соседи снова пробуют какой-то новый способ копчения. Но чем ближе приближались они к дому, тем сильнее становился запах. 
Во дворе у костра отец дожаривал куски мяса. Он, видимо, крепко выпил, потому что вокруг валялись пустые бутылки из-под арманьяка и перевёрнутый таз, в котором, видимо, отец держал сырое мясо, и ручейки крови, растекаясь, впитывались в землю, оставляя едва заметный след на комьях травы. Мясо, наколотое на металлические прутья, пригорало и сильно чадило.

Войдя в комнату, Феликс бросил сумку с книгами в угол и полез под кровать за лакомством для Хрюши, которое должно было стать ему именинным подарком. Достав букет из сахарной свёклы, моркови, лука и нескольких картофелин на ботве, он собирался бежать к товарищу с поздравлениями, но взгляд его остановился на странной детали за окном. Отдёрнув занавеску, Феликс увидел жуткую картину на заднем дворе. Огромное полено, на котором отец обычно рубил дрова, и топор, торчащий из него, были все в крови. А чуть поодаль валялась свиная голова. Душераздирающий крик огласил дом, и в глазах Феликса потемнело. В ту ночь Феликс не мог заснуть. Теряя сознание, он ударился об угол кровати. Ушиб сильно болел, голову ломило. Но не это причиняло ему невыносимую боль. Он смотрел на свои фотографии с Хрюшей, и из глаз его текли потоки горючих слёз. Сколько мать ни старалась успокоить его, ничего не вышло. Феликс уснул только к утру. 
Утром мальчик отправился в школу полусонным, со вспухшими и покрасневшими от слёз глазами.
На уроке учитель рассказала о приближающемся празднике. К нему она приурочила сочинение, посвящённое главе семьи – отцу. Ребята радостно заскрипели ручками. Каждому хотелось рассказать о своём самом лучшем на свете папочке.

Феликс уронил голову на руки, и слёзки тихо застучали по паркету. Через двадцать минут учительница напомнила, что скоро звонок. Феликс поднял голову и красивым, ровным почерком старательно вывел: «Мой отец – убийца и фашист. Он бессовестно испачкал руки в крови и стал настоящим преступником. Как же можно живому существу отрезать голову? Это может совершить только бесчеловечный хищник. Он настоящий фашист и является представителем из рода Гитлера. Советую, чтобы данный был рассмотрен». Он закрыл тетрадь и, не дожидаясь звонка, вышел прочь.