Димка

Димке повезло с самого утра. Огромный город уже давно проснулся. Загудел моторами, зазвенел трамвайными трелями. Люди, как муравьи, озабоченно спешили на работу, и никому не было дела до маленького, чумазого, не выспавшегося оборвыша. В этой людской толпе и сутолоке, недалеко от стоянки маршрутного такси Димка заметил брошенный кем-то чебурек, даже два чебурека. Один из них был едва надкушен. Димка воробышком налетел на добычу, ухватил и мигом скрылся за ближайшим киоском. Чебуреки были ещё тёплые. Сок стекал по грязным рукам мальчугана, и он с жадностью поглощал добычу. Недаром бабушка его учила молиться и просить у Бога помощи.
Димке было неполные шесть лет. Мелкий, белобрысый, курносый, голубоглазый, с давно нечёсаными волосами, он был похож на взлохмаченного Винтика-Шпунтика.
Бабушку он помнил хорошо. Она жила на забытом хуторе, откуда он, добравшись до железной дороги, и приехал на электричке в этот большой город, после того как бабушка умерла.
Едва ему исполнилось три года, бабушка забрала его от матери-алкоголички из городка, в котором либо спивались, либо заколачивали окна-двери и уезжали искать лучшей доли. Родная мама, похоже, так и не заметила, что у неё забрали сына. Может, и жива она ещё, кто знает… Димка почти не вспоминал её, нехорошие то были воспоминания. 

Запах чебуреков напомнил ему старый заброшенный сад, высокую деревянную скамейку, простой, грубо сколоченный стол и тёмно-синюю, надбитую эмалированную миску полную пирожков с абрикосовым вареньем, которые пекла для него бабушка.
Она учила его читать на ночь «Отче наш». А после укрывала под самый подбородок, целовала в лоб и, перекрестив, тушила свет. Ещё долго можно было видеть полоску света в дверном проёме и слышать, как бабушка что-то шептала перед образами. 
Теперь, оставшись совсем один, Димка в случае какой-либо угрозы или беды весь собирался и, сцепивши ручки, подымал голову к небу и быстренько-быстренько нашёптывал слова молитвы.
В городе он болтался почти полгода. Перезимовать удалось в канале теплотрассы, на пустыре за территорией завода. Места там было мало, но маленькому Димке вполне хватало. А сейчас, весной, он всё реже и реже возвращался туда, ночуя, где придётся.
Он почти ни с кем не общался, вернее сказать, не шёл на контакт. Этот огромный мир был в лучшем случае безразличен по отношению к нему. Так и бродяжничал он по городу в поисках пищи. Милостыню никогда не просил, только если сами люди что-то давали ему, он брал, но тут же старался уйти в укромное место.

Часто ему снился один и тот же сон. Он в саду, слышит голос бабушки. 
– Димка! – зовёт она его. – Ты где пострел?
Голос приближается, и он видит силуэт и бабушкины руки, вот они совсем рядом, касаются его головы, пахнут молоком и хлебом. Такие мягкие и тёплые.
– Иди снидать, – так же мягко говорит бабушка, – я там пирожков напекла, небось, голодный.
Сон всегда обрывался на этом месте.
– Эй! – прокричали вороны в саду. 
Силуэт бабушки растаял. Совсем не бабушкины руки тормошили его за плечо.
Димка приоткрыл глаза. Сквозь пелену света, он увидел чёрные очертания, кто-то склонился к нему. Он рванулся бежать, но чья-то цепкая рука крепко держала его за плечо.
– У меня нет ничего, – попытался извернуться Димка.
– Да ладно тебе, мне от тебя ничего не надо, могу сам тебя угостить от пуза.
Перед ним стоял мальчишка лет тринадцати. Высокий, худой и жилистый. Рыжие волосы его были гладко на пробор зачёсаны. Непонятного цвета, как-то странно смотрящие в разные стороны глаза внимательно изучали Димку.
– Давно ты тут?
– С осени, – ответил Димка.
– Надо же, перезимовал, – удивился долговязый. – Не боись, не укушу.
Отпустив Димку, он вытащил из кармана «Сникерс».
– На, ешь, – протянул он ему сладость.
– Я не хочу, – отмахнулся Димка.
– Да ешь! Небось, голодный.
 Димка взял, но есть не стал.
– Ладно, жуй. Я пошёл, может, свидимся ещё.
Новый знакомый, не торопясь, удалился, а Димка со «Сникерсом» в руке остался снова один. Он припрятал шоколадку подальше в карман куртки, которая была ему на несколько размеров велика, и решил, что сегодня можно отправиться в своё убежище и отоспаться, как следует.

С той встречи Димкина жизнь никак не изменилась, он так и бродяжничал по городу в поисках пищи, благо весеннее солнце днём уже согревало его худенькое тельце. Но примерно через две недели, когда дневное светило уже вовсю заглядывало в окна и отражалось в зеркальных витринах, играя солнечными зайчиками, он снова встретил долговязого незнакомца. Тот подошёл к нему, когда Димка рассматривал выставленные в спортивном магазине велосипеды.
– Эй, шкет! – позвал он Димку.
Димка увидел отражение долговязого в витрине, медленно повернулся, приготовившись бежать при первой возможности.
– Не боись, иди, чего покажу.
Димка не шелохнулся.
Долговязый вразвалочку подошёл к нему и протянул сжатую в кулак руку, потом медленно разжал кулак. На ладони лежал, переливаясь на солнце, майский жук.
Димкина рука сама потянулась к жуку, но он тут же поспешно отдёрнул её. Подняв голову, посмотрел на Рыжего. В этот раз он не был столь тщательно причёсан.
– Бери, не бойся, – криво усмехнувшись, промолвил долговязый.
– А на что он мне, – отодвигаясь, отказался Димка.
– Жрать хочешь? Пошли, угощу. 
Рыжий засунул жука в карман Димкиной куртки, развернул мальца и, слегка подтолкнув, направил в сторону рынка. 
Они зашли в закусочную, где Рыжего, видно, знали, поскольку ничуть не удивились приходу весьма необычных посетителей. Здоровенная тётка с огромной копной белых, вытравленных волос, молча их обслужила. 
Запах разогретых котлет с картофельным пюре, уже почти забытый, приятно щекотал ноздри. А тут ещё и салат из нежно-зелёной капусты. Довершал всё стакан оранжевого апельсинового сока. Димка не сдержался и набросился на еду. За всё время, что он ел, не было сказано ни одного слова. Рыжий только поглядывал на громко уплетающего котлеты Димку и не спеша пил сок.
– Ну что, пацан, наелся?
Димка с ещё полным ртом пододвинул поближе стакан сока и лишь только тогда кивнул головой.
«И чего ему от меня надо», – пытался сообразить Димка.

Они вышли из закусочной. Ветер трепал полотнища на флагштоках. Откуда-то из-за города надвигалась чёрная туча, за сотни метров поднимая клубы пыли и гоняя рыночный мусор.
– Тебя как звать-то? – спросил долговязый.
– Димка, – ответил мальчуган, нащупав копошащегося жука в кармане.
– Вот и ладно. А ночуешь где? Хочешь, айда со мной? У нас там сухо, лафа.
– Неа, замотал головой Димка.
– Не бойся, тебя никто не тронет, – положил руку ему на плечо долговязый.
– А тебя как?
Жук в кармане упорно пытался выбраться наружу.
– Меня?..
Рыжий опять посмотрел на Димку странным взглядом, вроде на него и вроде мимо, куда-то в сторону.
– Зовут Зовуткой. Можешь называть меня Ильёй. Ну что, пошли, а то вон гроза сейчас всё накроет, вымокнем насквозь.

Приятная тяжесть в желудке и издалёка надвигающаяся гроза не давали быстро соображать. В голове у Димки вдруг проскочли начальные слова молитвы: «Отче наш. Иже еси на небеси. Да святится имя твое. Да придет царствие твое...» 
Резко потемнело, ветер ударил в лицо, и тёмно-синее небо расколола сверкающая как клинок молния. И тут же небывалый раскат грома всё заглушил.
Мальчишки кинулись бежать к ближайшей подворотне. Майский ливень, резкий и внезапный, припустил за ними, мокрыми плетями настёгивая по спинам.
Димка стал жить в большом доме, за высоченной оградой, но не в самом доме, а в пристройке рядом с ним, где были все удобства. В комнате, в которой он жил, кроме него и Ильи никого не было. Илья приходил по вечерам, а спать они ложились на кровати. Кругом было чисто и убрано. Димку отмыли, переодели и вполне прилично кормили. Кроме пожилой женщины небольшого роста, которая и убирала, и приносила еду, Димка никогда никого не видел. Только по лаю двух огромных кавказских овчарок можно было догадаться, что кто-то приезжал в большой дом. Но он почти не выходил во двор, а окна комнаты смотрели в противоположную сторону двора. 

Ему говорили, что его отдадут в семью иностранцев, которые не могут иметь детей. Димка отвечал, что не хочет, и просил, чтобы его отпустили. Ему сказали, что если он не понравится иностранцам, то может или остаться жить в этом доме, или уйти на улицу. 
На третий день приехала машина, и Димка вскоре увидел, что в комнату вошёл среднего роста, полный человек. В руках у него был саквояж. Вошедший пригладил редкие тёмные волосы, поправил очки и внимательно посмотрел на Димку.
– Ну-с, молодой человек, давайте мы вас посмотрим.
Он переоделся в белый халат, достал кучу разных сверкающих инструментов и попросил Димку снять пижаму. Нашёптывая слова молитвы, Димка покорился. Человек в белом долго выслушивал, выстукивал его холодным молоточком, заставлял смотреть в разные стороны, а после уколол в палец, взяв пробу крови. Потом быстро собрался, и охранники проводили его во двор.

В эту ночь Димке снова приснилась бабушка. Она шла со стороны дома и раздвигала ветки, усыпанные майским белым цветом. Она искала Димку, но почему-то никак не могла найти, хотя он был совсем рядом, только ничего не мог сказать, лишь губы беззвучно шептали: «Бабушка я здесь».
День прошёл на удивление тихо. Никто его не тревожил, но чувство беспокойства не покидало Димку. Он прекрасно понимал, что ему отсюда не сбежать и, забившись воробышком в угол, нашёптывал слова молитвы. 
Вечером появился Илья, он предложил ему поесть вместе с ним, но Димка только и смог, что выпить стакан томатного сока.

И снова сад, только в этот раз налетевший ветер срывает соцветия, и они белым снегом кружат и ложатся на землю. Бабушки не видно, только слышен её голос: «Димка, пострел, ты где запропастился?» 
Сладкий аромат цветов дурманит голову, он хочет найти бабушку, в какой-то миг ветка больно уколола его в руку, и сад стал уплывать всё дальше и дальше. Голубое небо, куда ни глянь, и где-то в самом низу маленький домик с белым садом, и стол с тёмно-синей миской полной пирожков с абрикосовым вареньем.

Самолёт Бельгийской Авиакомпании Вrussels Airlines быстро набирал высоту. В небольшом контейнере, который держал в руках пассажир в чёрном, маленькое Димкино сердечко уходило за облака.