Ополченец

Ему на вид под пятьдесят. Лицо добродушное, а вот глаза чуть зеленоватые, какие-то грустные, словно в них поселилась тревога, и он не может её унять. Правая рука на перевязи.
– Вишь, река буянит… с характером, – сказал он мне, глядя на Дон, который сегодня был уж слишком неспокойный.
– Низовика, ветер гонит волну от Азовского, – объяснил я ему.
– Да знаю, – отмахнулся он. – Раньше, я часто здесь бывал. Друзья-афганцы из казачьего племени живут здесь на Дону. Я не к тому. У нас тоже реки резвые. Чуть зазеваешься, и проглотит тебя, не успеешь опомниться. А вода холоднющая. На дворе жарища, а она, зараза, прости меня господи, достанет тебя до костей.
– У вас, это где? 
– На Урале. В Пермской области. Бывал там?
– Приходилось.
Так мы и познакомились. Оказалось, что Харитон – редкое по нынешним временам имя – поджидал в Ростовском речном порту своего земляка из Таганрога.
– А с рукой что? – спросил я.
– Это там, – мрачно кивнул он, оглядываясь назад. – Под Луганском, миной шарахнуло, да мимо. То и обидно. Отбросило меня взрывной волной метров на пятьдесят от наших. На руку и упал. Думал, сломал. Боль такая… Я уж давно такой не испытывал. А мне ж стрелять надо. Я ж не левша, чай.
– Вроде не по возрасту воевать, – заметил я. 
Ополченец скорчил гримасу:
– Там же наши ребята бьются. А я дома буду отсиживаться. Не по-русски это. И, как назло, под мину попал. Пришлось с беженцами в Ростов добираться, чтоб подлечиться. Где ж мой кореш? – обеспокоено, оглядываясь по сторонам, нахмурился он. – Должен был уже появиться.
– А ты что же, из ополчения? – спросил я его.
– А по мне не видно? По одёжке камуфляжной хотя бы?
– Да у нас многие сейчас так ходят. Особенно, если собрались на рыбалку с ночёвкой, – пожал я плечами.
– А ты сам-то кем будешь? Больно любопытный. И что в порту делаешь? – он подозрительно глянул на меня. – Я сразу приметил.
– Не из нацгвардии, это точно,– рассмеялся я, не обидевшись на случайного знакомого. – Вообще-то журналист. А в Ростове работал когда-то. Вот с пацанами в те времена и приходили сюда пивца попить да рекой полюбоваться.
– Да, Дон, это река… – подобрев голосом, задумчиво глядя на волны, набегающие на бетонные плиты, согласился ополченец. – Только и у нас на Урале реки что надо. С характером. Взять хотя бы нашу Сылву. А места какие! Глаз не оторвёшь! Что на Каме, что на горных речушках. 

Я промолчал, вспомнив ту речушку, на которой мне как-то довелось порыбачить. Вроде бы сейчас и не к месту об этом говорить, но мне так захотелось расспросить моего знакомого о посёлке Чикали, где однажды я познакомился с паромщиком, который перевозил меня на ту сторону реки и рассказывал, как он воевал. По-моему, в тех же местах, где сражался сейчас Харитон. Дивные места на Урале действительно. Рядом лес, а на берегу, где мы тогда в палатке спасались от мошкары, росли густые кустарники.
– Места там очень красивые, – чтобы прервать молчание, сказал я ему. – Просто вспомнил маленький посёлочек, в котором некогда бывал. Чикали. И паромщика, что возил меня много лет назад к Ермакову камню.
Харитон просиял, радостно улыбнулся мне.
– Паромщика дедом Матвеем звали? Наверное, уже помер. Я тогда ещё пацаном был. Сказывали, что он в Кунгур уехал, вроде бы к дочке.
– Да, дедом Матвеем, – вздохнув, подтвердил я, вспоминая то безмятежное время, когда мы с друзьями делали вылазки на природу. Тогда у нас была ещё великая держава, и никто не смел посягать на нашу страну.
– А что побудило тебя отправиться на войну? – спросил я у Харитона. – Сообщения СМИ и трагические картинки по телеку с погибающими мирными жителями?
– Не только, – мрачно изрёк ополченец. – В наш посёлок приехала к родственникам семья беженцев. Послушал я их рассказы, поглядел на испуганные личики их деток и решил: всё, еду! Связался с друзьями-афганцами. Вместе и подались сюда. А здесь на Дону наших пацанов тоже много. В Афгане повоевали, теперь вот Донбасс надо спасать.
– А что, без тебя не обойдутся?
– Во-во, и сын мой Василий так рассуждает. Говорит, что мол, не навоевался, батяня? Тебе ж землю пахать надо, а ты на войну… Обормот. Сам-то на земле трудиться не хочет. Поехал в Кунгур, это недалеко от нас. А там только и ждали. Теперь главная работа – торговля. С его-то крестьянскими лапищами…
Мы как-то незаметно перешли на ты.
– Нет что-то, ядрёна вошь, моего кореша, хоть ты убейся. Из Таганрога должен подъехать. Верней подплыть. Нет, вот, ты мне скажи, раз журналюга, как это могло случиться, что свои в своих стреляют? Убивают? В Афгане, конечно, тоже всякое бывало. Но чтобы по мирным людям из пушек, – он оглянулся по сторонам, хотел, видно, выругаться, но сдержался. Только зубами заскрипел. – Там, под Луганском и в Донбассе наших братанов тоже хватает. Нас, афганцев, по земле русской раскидало. И на Украине, в том же Славянске… Я поначалу там, в боях участвовал. А потом на подмогу отправили в Луганск. А сейчас прохлаждаюсь из-за руки, слава Богу, что не сломана. С недельку побуду тут и снова на войну отправлюсь. Этих, зараза, бандеровцев уму-разуму учить, – и выругался.

Вечерело. Кто-то на той стороне реки палил из ракетницы. Небо украсило разноцветными полосами.
– Ишь, резвятся, – пробурчал ополченец,– лучше б в добровольцы записались. Там боевыми палили бы.
– Но ведь и твой Василий не очень-то одобряет своего папашу-вояку, – пытался я раззадорить Харитона.
– Ты это брось,– нахмурился ополченец. – Я Афган прошёл, и медали имеются. И потом. Может, ещё и прибудет. Это языком он мастак потрепаться. А когда по ящику увидел, как ребёнок погиб, вскочил, бледный такой стал. Выбежал из хаты. Не-е, наш казачий род никогда не хоронился. Ежели что, и он, и его братья двоюродные, да и многие хуторские за ружья возьмутся. Благо, все охотники.
– Слушай, – спросил я его, – а тебе не страшно? – Ладно, руку вывихнул, а вдруг убьют?
 – Вдруг не вдруг, значит такая судьба выпала, – жёстко глянул на меня ополченец. – Русские мы, понимаешь, русские. Ты сам-то, каких кровей?
– Да русский, – усмехнулся я. – И в ваших краях в своё время поработал. И в Кунгуре бывал. И в Соликамске.
В это время сзади раздался громкий бас.
– Чертяка! А я тебя на той стороне здания ищу! А ты туточки прохлаждаешься.
Я оглянулся. Перед нами высился здоровенный мужичина.
– Здоров, Захар! – радостно зарокотал мой знакомый. Они обнялись. – А мы тут с этим товарищем поболтали маленько.
– А я ведь не рекой прибыл, – Захар слегка мне кивнул, – на тачке с твоим Васькой. Нашёл он меня, говорит, поехали батяню искать.
Харитон победно глянул на меня и сказал на прощанье:
– Ты, братан, приезжай к нам на Донбасс. Правда, вижу, тебе не по возрасту, а всё равно приезжай. Увидишь, как русские за русских погибают.
И мужики ушли. А я смотрел им вслед и только об одном жалел, что мне уже не по возрасту…

***

И вновь мы встретились. На этот раз в Краснодаре. И не где-нибудь, а возле памятника Жукову. Это было символично, поскольку истинные патриоты считают его великим полководцем, как бы ни лили грязь на него некоторые федеральные средства информации с либеральным душком..
– А, старый знакомый, сказал он мне, протягивая руку, – меня отправили ребята к вам за припасами. Кубанцы на Донбасс много чего отправляют. Вот мы и приехали, чтобы доставить груз в целости и сохранности. А меня потянуло к маршалу. Он ведь когда отбывал наказание от прохвоста Хруща, не замыкался в себе, хотя любителей по злословью хватало и тогда…
– А тебе что же Никита не по душе? Его вон как нахваливали в своё время. Я в ту пору как раз на Урале и работал. А потом…
– Нет, мы его никогда не почитали, – нахмурился Харитон, – подленький, скажу тебе, был человек. Хотя и у власти. Он и Крым у России украл… А ты всё пишешь?
– Пишу. Вот про тебя рассказ сочинил. Не сочинил, конечно, а правду о тебе поведал своим читателям.
– Спасибо, конечно, – зарокотал он своим громким голосом. – Но не про меня надо. Я что? Служу теперь в донецкой армии. Вроде уже и не ополченец, а солдат регулярных войск нашей непризнанной республики. Вот и Россия тоже не признала пока республику нашу. Помогает, конечно. Идут гуманитарные грузы. Спасают от голода и холода. Детишкам вот подарков наслали. А нам бы большего хотелось. Ведь мы все там русские. И гибнут русские парни.
– Постой-постой, – перебил я его речь, – ты теперь о России говоришь как о соседней державе. Что, теперь прочно на Донбассе поселился? А как же родной Урал?
– А что Урал? Он никуда от меня не денется. Там моя родина. С ним связана моя судьба. Но я, такие как я, очень нужны сейчас здесь. Эти гады, укры, – он оглянулся по сторонам и, увидев гуляющих женщин с маленькими детьми, не стал сквернословить, только губы сомкнул, чтобы сдержаться, – никак не угомонятся, стреляют по нам. Да не по ополченцам, или как мы теперь зовёмся, по регулярной армии. Мы ведь и ответить можем, подавляем их огневые точки. Правда, в отличие от них, из стрелкового оружия. А они палят по мирным жителям и из такого оружия, разного вида гранатомётов и прочего. И гибнут в основном старики, дети, женщины. Скот, у кого он ещё сохранился. Горят жилища. Люди прячутся в подвалах. Эти бандеровские выродки, сволота, хуже германских фашистов. Вот Моторолу недавно убили, подло так. Слыхал, наверное? 
– Не только слыхал, оплакивали мы его тут с ребятами, – вздохнул я, – тут многие из казаков знали его. Некоторые даже воевали вместе с ним. Рассказывали, геройский парень был.
– Да, был, – присаживаясь на садовую скамейку, горько заметил Харитон. И другие ребята гибнут. Войну афганскую прошли, а тут, – он помрачнел. – Я недавно из огня девчушку вынес. С изуродованной ручонкой. Понимаешь, паря? А у Моторолы двое ребятишек сиротами стали. Помнится, говорили, когда всё это начиналось, поможем-поможем. Русские своих не бросают... Ладно, пойду, прощевай. Может, чего лишнего наговорил… Душа, понимаешь, не выдерживает... Пора бы уже признать наши республики, – ополченец горько усмехнулся. – Не поминай лихом, мабуть ещё как-нибудь встретимся. Пойду я. Ребята меня, наверное, уже потеряли. 
И он пошёл из сквера, не оглядываясь.

Эта новая встреча произошла несколько лет назад, оставив в моей душе горькие воспоминания. Его наши либералы наверняка обвинили бы в экстремизме. Ишь, чего захотел, чтоб республики признали?.. Не одобряют, хотя в народе давно говорят, хватит по-холопски глядеть на Запад. Просто представить невозможно, что было бы, будь жив сейчас Сталин.
– Что было бы, – крякнул старый генерал, ему за девяносто, Берлин брал. – Их, этих либеральчиков – не было бы. Это ж надо, говорим, что русских защищаем, а сами… Ладно, хоть жратву везём. Да детям игрушки. Да ну тебя к чёрту, разбередил ты мою душу. Жаль, не те годы. Я бы тоже на Донбасс помчался… Иди уж. 
Не береди душу? А как с ней быть, ежели в висках ломит оттого, что всё только пальчиком машем. А эти бандеровцы не унимаются. А тут ещё одна беда случилась. Домой пришёл, включил «ящик» и слышу горестное сообщение: убили Александра Захарченко. Подло, как и всех его сподвижников. У меня и ноги подкосились. Убили главу Донецкой республики. Воина-солдата, бывшего шахтёра, ставшего руководителем, правда, не признанного государства.
Эх Донбасс, Донбасс! Сколько же ты ещё будешь терпеть, ждать помощи?..

Художник: Леонид Кипарисов