«Мы пол-Европы по-пластунски пропахали…»

Эссе

24 июня, в день исторического Парада победителей 1945 года, на Красной площади в Москве пройдёт военный Парад в честь 75-летия бессмертного Подвига.

Клятва

Собор Казанской иконы Божией Матери на Невском проспекте в Ленинграде был закрыт перед войной. Уже в 1938 году, к 125-летию со дня кончины погребённого в соборе фельдмаршала М.И. Кутузова, могилу полководца вновь украсили привезёнными из московского Исторического музея трофейными французскими знамёнами и ключами от городов и крепостей, взятых в ходе заграничного похода русской армии в 1813 году.
В первые месяцы после начала Великой Отечественной – в июле-августе – антицерковную экспозицию занимавшего Казанский собор Музея истории религии закрыли. 
К осени 1941 года в здании собора устроили выставку «Героическое прошлое русского народа». С 1942 года здесь развернули выставку «Отечественная война 1812 года», которую активно посещали делегации с фронта.
На площади перед Казанским собором у памятников полководцам Отечественной войны 1812 года М.И. Кутузову и М.Б. Барклаю де Толли давали клятву уходившие на защиту Ленинграда воины и ополченцы. Для этой цели памятники, в виде исключения, не закрывали мешками с песком. Одновременно воины посещали расположенную в соборе могилу фельдмаршала М.И. Кутузова и возлагали на неё цветы. 

Осколок из блокадного Ленинграда

Митрополит Ленинградский Алексий (Симанский), будущий Патриарх Алексий I, разделил с ленинградцами все тяготы блокадного времени. 
По его инициативе уже с 23 июня 1941 года начался сбор пожертвований от верующих в Фонд обороны страны. И участие ленинградских верующих в годы блокады в сборе этих средств было весьма активным. Хотя конкретная благотворительная деятельность была всё ещё запрещена, приходы получили возможность перечислять деньги в общие фонды.
«Митрополит Алексий проявил героическую бодрость духа и огромное самообладание, – рассказывал очевидец. – Он постоянно совершал богослужения, ободрял и утешал верующих. Несмотря на голод и бомбёжки, обессиленные люди с опухшими лицами, едва держась на ногах, ежедневно наполняли храм, где служил архипастырь, и во множестве приобщались у него святых Христовых Таин. В дни блокады владыка Алексий служил Божественную литургию один, без диакона, сам читал помянники. Каждый вечер он служил молебен Святителю Николаю, затем обходил крестным ходом Николо-Богоявленский собор с иконой Святителя Николая, моля его, чтобы он сохранил храм и город от разрушения».
Жил митрополит в Николо-Богоявленском соборе сначала на хорах, а потом, когда владыка ослабел и не мог подниматься так высоко, ему оборудовали комнатку в алтарной части. 
«Очень многим владыка из личных средств оказывал материальную помощь... лишая себя, по-христиански делился пищей, – вспоминал благочинный церквей Ленинградской области, настоятель Никольской церкви Георгиевского (ныне Большеохтинского) кладбища Ленинграда протоиерей Николай Ломакин. – Желая молитвенно утешить и духовно ободрить пасомых, он нередко сам отпевал усопших от истощения мирян…, и обставлял эти погребения особенно торжественно». 
Однажды прямо в келью митрополита Алексия попал осколок. И он хранил этот осколок у себя на рабочем столе до конца своих дней, даже когда переехал в Москву после избрания его Патриархом. 
О «несвятых святых» города-героя Влыдыка Алексий говорил, выступая 8 сентября 1943 года с докладом на Соборе епископов Русской Православной Церкви, на котором Патриархом был избран Патриарший Местоблюститель митрополит Сергий (Страгородский): 
«Мы можем отмечать повсюду, а живущие в местах, близких к военным действиям, как, например, в Ленинграде, в особенности, – как усилилась молитва, как умножились жертвы народа через храмы Божии, как возвысился, этот подвиг молитвенный и жертвенный. Тени смерти носятся в воздухе в этом героическом городе-фронте, вести о жертвах войны приходят ежедневно, самые жертвы этой войны часто, постоянно у нас перед глазами». 
Владыку Алексия вместе с 12 другими священнослужителями блокадного Ленинграда впервые наградили советскими наградами – медалями «За оборону Ленинграда». 

Ладанка матери

24 июня 1941 года после третьего курса филологического факультета Ленинградского университета будущий классик «деревенской прозы» Фёдор Абрамов ушёл добровольцем в народное ополчение. Служил пулемётчиком 377-го артиллерийско-пулемётного батальона, в сентябре 1941 года был ранен в руку, после короткого лечения вновь вернулся на передовую. В ноябре 1941 года был тяжело ранен (пулей перебиты обе ноги), лишь по случайности обнаружен бойцом похоронной команды, собиравшей убитых. 
Провёл блокадную зиму 1941-1942 года в ленинградском госпитале, в апреле 1942 года был эвакуирован по льду Ладожского озера одной из последних машин. 
После долечивания в госпиталях весной 1942 года Абрамов возвращается на родное Пинежье, где ему открылась ещё одна народная трагедия: 
«…бабья, подростковая и стариковская война в тылу», где голодные, разутые дети, бабы и старики взвалили на себя всю мужскую работу – в поле, в лесу, на сплаве. Эти впечатления легли много лет спустя в основу тетралогии «Братья и сестры» («Пряслины»). В 1975 году эта эпопея была удостоена Государственной премии СССР.
Из статьи Фёдора Абрамова «Самый надёжный судья – совесть»: 
«Когда у нас говорят, пишут, что второй фронт в эту войну был открыт в 44-м году, – это неверно. Второй фронт был открыт русской бабой ещё в 1941 году, когда она взвалила на себя всю мужскую работу, когда на неё оперлись всей своей мощью».
«Я из числа счастливейших, – говорил Фёдор Александрович, вспоминая войну. – Ушёл на фронт добровольцем с третьего курса Ленинградского университета, в сентябре – декабре сорок первого был дважды ранен (второй раз в ноги – тяжело), в феврале сорок второго вывезен через Ладогу в тыл. На всю жизнь запало, что «крупно повезло»».
Как знать, может быть, будущего писателя спасла и сохранила ладанка, данная матерью Фёдору, когда он уходил на фронт?! 
Как знать, может быть его спасло предстательство перед Господом святых земляков – праведных Артемия Веркольского и Иоанна Кронштадтского?!

Благодарственный молебен

Во время Второй мировой войны Иван Сергеевич Шмелёв, почётный гражданин Парижа, не покинул город.
Однажды почти в самом конце войны фашисты бомбили французскую столицу. Недалеко от дома Ивана Сергеевича упали сразу четыре бомбы, превратив два здания напротив в руины. 
Обычно Иван Сергеевич вставал рано, но в то утро из-за недомогания залежался в постели. Это и спасло ему жизнь.
Он вспомнил приснившийся ночью сон. Сын Серёжа, погибший в Крыму, обнимал его и говорил:
– Не бойся, папочка, я с тобой побуду…
Проснулся Шмелёв от адского грохота: ещё одна бомба упала на его дом, разрушила часть квартиры. Стекла в окнах были разбиты вдребезги. Острые осколки изрешетили насквозь спинку рабочего кресла Шмелёва. Хлопали пустые рамы, ветер гулял из угла в угол. 
Вдруг маленький листок бумаги влетел в обезображенную комнату и, слегка покружив над письменным столом, опустился прямо под ноги Ивану Сергеевичу. 
Он поднял картинку. Это была репродукция «Богоматерь с Иисусом» итальянского художника Балдовинетти. 
Как залетела она сюда? Видимо, Царице Небесной было угодно сохранить жизнь больному и одинокому русскому писателю-эмигранту. 
На следующий день на Сергиевском подворье Шмелёв попросил отслужить благодарственный молебен.

Пасха 1945 года

Светлое Христово Воскресение в 1945 году совпало с днём памяти Великомученика Георгия Победоносца 6 мая. Ведь Святая Пасха Христова – праздник Исхода, праздник Освобождения и Победы. 
А святой воин Георгий был прославлен Церковью именно как «пленных свободитель и нищих защититель, немощствующих врач, царей поборниче». 
Радостно, что фактически в день Светлого Христова Воскресения – день победы жизни над смертью! – завершилась Великая Отечественная война. Дарованная нам Победа – поистине Божье чудо!
«Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ, и сущим во гробех живот даровав!», – ликовали во всех уголках нашей страны православные верующие. Люди, знакомые и незнакомые, христосовались, обнимались, плакали. 
9 мая 1945 года, в Светлую среду, в день памяти Всех святых, на Синайской горе подвизавшихся, когда (опять-таки символично полководцем по имени Георгий, маршалом Жуковым!) был подписан акт о безоговорочной капитуляции фашистской Германии, во всех церквах Советского Союза зачитывалось послание Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Алексия I: 
«Слава и благодарение Богу!.. Пробил последний час фашистской Германии. Бог посрамил дерзкие мечты злодеев и разбойников, и мы видим их теперь несущими грозное возмездие за свои злодеяния. Мы уверенно и терпеливо ждали этого радостного дня Господня... и Православная Русь после беспримерных бранных подвигов, после неимоверного напряжения всех сил народа... ныне предстоит Господу в молитве, благодарно взывая к самому источнику побед и мира за Его небесную помощь в годину брани...
 Много ещё предстоит нам трудного дела; но мы теперь можем дышать свободно и радостно приняться за труд – тяжкий, но созидательный...
 Святую же Церковь нашу в лице ее архипастырей, пастырей и верных чад призываю с таким же усердием и с такой же пламенной верой молиться о мирном преуспеянии нашей страны...».
… Парад Победы на Красной площади в Москве был назначен на 24 июня 1945 года – День Святой Троицы. 
И этот исторический Парад в ознаменование победы СССР над Германией в Великой Отечественной войне будет принимать маршал Георгий Жуков, восседая на коне всемирно известной породы – белом ахалтекинце.

Маршал Победы

Тысячелетнее противоборство добра и зла, войны и мира, света и тьмы продолжается. Сегодня вновь встаёт вопрос, как сохранить Россию. И снова вспоминаются славные имена, великие деяния и ратные подвиги прошлого.
На излёте века XX, к 50-летию Великой Победы и 100-летию маршала Жукова, в Москве почтили память сразу двух Георгиев – воинов небесного и земного.
На Поклонной горе вознёсся белокаменный храм в честь Великомученика и Победоносца Георгия, построенный на пожертвования ветеранов-фронтовиков.
А на Манежной площади установлен один из самых известных памятников маршалу Жукову – конная статуя.
Памятник Жукову сначала планировалось установить на Красной площади перед Историческим музеем. Но чиновники от культуры категорически воспротивились этому: Красная площадь-де находится под охраной ЮНЕСКО как памятник истории и культуры мирового значения и её облик не подлежит «изменениям и дополнениям».
Скульптуру установили на Манежной площади, с которой, выходит, «ноу проблем». Этот монумент напоминает нам теперь и о его почившем авторе – великом русском скульпторе Вячеславе Михайловиче Клыкове.
Легендарный маршал явлен на пьедестале в зените славы и величия, принимающим парад Победы 24 июня 1945 года. Бронзовый Георгий Жуков вызывает прямые ассоциации со святым Великомучеником и Победоносцем Георгием, изображение которого помещено в основании монумента.
«Мне хотелось передать образ полководца, который, как бы натянув поводья, принёс победу, попирая фашистские штандарты, к стенам древнего Кремля, – сказал в одном из интервью Вячеслав Клыков. – На параде в 1945-м у Жукова был конь, отличавшийся бесподобным изяществом, лёгкостью. Эту лёгкость мне и хотелось передать, показать мерный ритм парада Победы: конь шагает и попирает фашистские регалии…».
Хорошо помню, как тогда же, в 1990-е, рядом с памятником Жукову развёрзся огромный котлован. «Новорусский» и иже с ним бизнес, наживший неправедные средства на приватизации государственной собственности и других афёрах, «отмывая» эти средства, хищно вгрызался в исторические недра Москвы.
После канувших в Лету пресловутых «строек коммунизма» шла «стройка дикого капитализма» – первого подземного торгового центра для новой «элиты». Центра поистине сатанинского, где на страстях людей к «модным шмоткам», азартным играм «навариваются» теперь, когда он уже построен, новые и новые деньги.
Маршал казался стоящим на краю бездны…
Безнравственность «великой» стройки на Манежной площади, в самом центре Москвы, была в том, что в те годы людям месяцами не выплачивали зарплаты, начинались трагические события в Чечне. 
А вскоре Россию в новой необъявленной войне стала заливать и кровь безвинных жертв многочисленных терактов в Москве и регионах. Были такие злоумышления и в построенном торговом комплексе на Манежной площади, и рядом с гостиницей «Националь».
Вновь и вновь мысленно вижу через минувшие годы тот трагический образ полководца, каким Жуков предстал мне в 1990-е: русский Победоносец Георгий удерживает Россию на краю бездны.
Бронзовый всадник бросал вызов новому времени. Монумент словно отвернулся от Красной площади, где в 1945 году был триумф русского духа, где у кремлевской стены в 1974 году похоронили прах опального полководца, хотя сам он просил похоронить его по православному обряду, в землю, ни в коем случае не сжигать. 
Но, по словам дочери полководца Марии Георгиевны, «тогдашние наши правители, несмотря на то, что семья обращалась с просьбой уважить последнюю волю отца, тем не менее, сожгли его. Я думаю, это лишний раз доказывает, насколько отца не любили именно те люди, которые были враждебны русскому духу, враждебны Православию».
В своей земной жизни Георгий Константинович старался сам принимать решения. И теперь, бронзовый, словно разгневанный теми шумными шоу, которые проходят на главной площади страны, рядом с «кремлёвским погостом», покинул это святое место. 
А может быть, это и символично, что маршал Победы придержал своего коня в двух шагах от Красной площади, на которой во все века решалась судьба державы?!
Тогда, в 1990-е, замерев в минуте молчания возле памятника Жукову, я подумал: он по-прежнему с нами, помогает удерживать Россию от новых падений и бед. Как и другие легендарные русские полководцы, которые спасали и, верю, продолжают спасать наше Отечество, Жуков по-прежнему в пути, он готов вновь постоять за Россию.
…Сегодня, увы, находятся политики, историки и публицисты, которые оскорбляют святую память народную об этом великом человеке. Все эти злопыхатели или вообще умалчивают о роли маршала Жукова в Победе над Гитлером, или, принижая полководческий гений Георгия Константиновича, ссылаются на его «кровожадность», «нелюбовь и пренебрежение к русскому солдату»: мол, побеждал, заливая поля сражений реками крови.
Бог им судья! Маршал-христианин, верю, давно уже предстоит перед Господом и молится за нас, грешных. Он молится за всех: и тех, кто чтит его память, и тех, кто пытается её осквернить и, как знать, может, своим либерализмом благоприятствует пролитию крови в развязанной антинародной войне, войне без линии фронта.
По Промыслу Божиему, благодаря наследникам маршала Жукова, которые есть и будут в наших Вооруженных Силах и в нашем обществе, Россия выжила.
Близится ли час новой долгожданной Победы над очередным смутным временем? 
И сколько ещё будет обманчивых затиший между «боями местного значения», пока забрезжит на горизонте заря триумфа над драконом, который на сей раз по-воровски – тихо и незаметно! – вполз в наш дом, в нашу Россию?!
Бог весть! Ясно лишь, что цена этой Победы многократно превышает те «огромные жертвы», которые приписывают русскому Победоносцу Георгию.
А пока наше Отечество мужественно продолжает противостоять силам зла, лютой нелюбви к великому православному этносу, столь много делающему для обогащения (и в прямом, и в переносном смысле) мировой цивилизации.
Путь к духовному возрождению России и на этой основе – к возвращению её несколько девальвировавшегося статуса великой державы, увы, по-прежнему тернист, многотруден. И всё же вновь и вновь повторяю слова святителя Иоанна Златоуста: «Слава Богу за всё!»

«Я так давно не видел маму...» 

Киноактер, поэт, музыкант, драматург Михаил Ножкин – зрители знают и любят его знаменитого Бекаса из «Ошибки резидента», Рощина из «Хождения по мукам», героя-фронтовика из киноэпопеи «Освобождение» – артист поистине народный, удостоенный за годы преданного служения литературе и искусству самых высоких и почётных наград: народный артист России, лауреат Государственной премии России, орденов «Знак почёта» и Русской Православной Церкви преподобного Сергия Радонежского и преподобного Серафима Саровского. И список этот далеко не полный.
Не один десяток лет его песни и стихи звучат с экрана и со сцены, в эфире и на наших домашних праздниках. Их пела и поёт вся страна. Причём многие не всегда знают, что автор этих песен – Михаил Ножкин.
«Наверное, это высшее мерило творчества, если люди поют твои песни, – считает Михаил Иванович, – если мысли, которые вложены тобой в песни и стихи, нужны кому-то ещё. Значит, не для себя, не в стол работаешь, а твоё мировоззрение, твои убеждения и жизненная позиция разделяются другими людьми».
Он – из поколения детей войны, которое было воспитано «в жесткой необходимости быть взрослыми».
«У нас была взрослая система оценок действительности, – рассказывает Михаил Иванович. – Шла война, потом было нелёгкое послевоенное время. И дети моего поколения всё умели делать: за мукой стояли в очередях, за керосином, дрова там, печки... Брат на работе, отец на фронте, мать в две смены...».
Послевоенные годы Михаил Иванович вспоминает часто:
«Женщинам особенно доставалось (мужиков не хватало). Домашнюю работу начинали с четырёх утра. Потом шли в колхоз, целый день работали, не разгибаясь. Вечером устанут, с ног валятся. Упасть бы и уснуть до утра. Нет! На берегу реки росли огромные вязы.... И вот доносятся голоса. Гармонист один на три деревни. К нам повернул! Если и не к нам, – тащи патефон, гитару. И все подтягиваются. Запомнил на всю жизнь: песни, танцы, юмор, смех.
Какая-то потрясающая жизнь! Люди должны были вповалку лежать от усталости, а тут вдруг второе дыхание, такая радость жизни под звёздами. Многоголосье – в природе народа, позже я это понял. Где-то в испанских академиях учат этому годами, а тут – сразу на три голоса.
И секреты не только в пении. Человек учится слышать других, жить среди других, быть с ними в гармонии. Мы, конечно, мальчишки, по огородам в это время: у кого-то огурцы поспели, вишня... Но песня нашему человеку всегда была необходима. Он с ней и отдыхал, и очищался, и на что-то настраивался».
Именно тогда у московского паренька Миши возникла подсознательная тяга к сцене. Он выступал и в госпитале для раненых, и в школьной, а затем студенческой самодеятельности.
«Много лет был во Дворце культуры имени Лихачева, – вспоминает Михаил Иванович, – а тогда это был самый большой в стране и самый знаменитый Дворец культуры. Из этой самодеятельности вышли Вася Лановой, Василий Семёнович, Вера Васильева, я там тоже был много лет, но я был там в «малых формах». А что такое малая форма? Это и есть эстрада. Мы играли сцены из больших спектаклей, из оперетт, из каких-то мюзиклов, тогда они по-другому назывались – музыкальные комедии…». 
Но творчество творчеством, а нужно было восстанавливать страну после войны. Поэтому Михаил Ножкин избрал самую нужную в то время профессию – окончил Строительный техникум Моссовета. Он строил в Москве Черёмушки, работал мастером, прорабом.
«Получился бы артист и поэт из меня – хорошо, – размышляет Михаил Иванович, – не получился бы – ну и Бог с ним, я бы тогда для души играл, но у меня всё равно всегда была бы возможность честным трудом своим заработать кусок хлеба».
Когда снимали фильм «Освобождение», Михаил Иванович вспомнил, как во время войны жил во дворе Яузской больницы, одной из старейших в Москве. Всю войну там располагался госпиталь, он выступал перед ранеными.
«Меня ставили на табуретку, – рассказывает Михаил Иванович, – я читал стихи, пел народные песни, частушки, плясал. Помню, как чья-то рука вдруг протягивала мне кусочек сахара или хлеба. И помню прекрасно эту огромную востребованность песни. И двор наш пел, и семья пела, и страна пела. И люди говорили о чём угодно, только не о войне, хорошие, светлые люди. Как-то так получилось, просто вспомнил вот этих ребят в госпитале, и написал:

Мы так давно, мы так давно не отдыхали,
Нам было просто не до отдыха с тобой,
Мы пол-Европы по-пластунски пропахали,
И завтра, завтра, наконец, последний бой.
Ещё немного, ещё чуть-чуть,
Последний бой, он трудный самый.
А я в Россию, домой хочу,
Я так давно не видел маму...».

Песня Михаила Ножкина «Последний бой», которая звучит в фильме «Освобождение», сразу получила необыкновенное признание, популярность в народе. Звучит она и сегодня. Будет звучать, Бог даст, и завтра.