Ради нескольких строчек в газете. Записки фронтового корреспондента

СЛОВО ОБ ОТЦЕ

Я прочитал рукопись моего отца Дольникова Василия Григорьевича уже после его ухода из земной жизни. Родился он 22 апреля 1915 года в деревне Видуйцы Костюковичского района Могилёвской области. Отец описывает скупую жизнь простого деревенского мальчика, потом студента в Могилёве, сельского учителя, фронтового корреспондента, прошедшего по тернистым, непростым военным дорогам с 1939 до 1945 года. Войну он закончил в Германии. Некоторое время после окончания ее продолжал еще службу в рядах Советской Армии. Уволившись в запас в звании подполковника, работал начальником типографии издательства газеты Белорусского военного округа «Во славу Родины».
Эти записки отца – не художественное произведение, а человеческий документ с сотнями фамилий, названий, – то есть, память о прошедших годах, которую мы обязаны сохранить ради будущих поколений. Особенно это актуально сегодня, когда кто-то хочет исказить реальную действительность, переписать историю и тем самым обесценить подвиг нашего народа в Великой Победе над фашизмом. В этом, как я считаю, – главная цель и актуальность воспоминаний моего отца.
Буду счастлив, если воспоминания моего отца заинтересуют читателей, лягут им на душу. 

Александр Дольников,
театральный режиссёр

ПОСЛЕДНИЕ МИРНЫЕ ДНИ

Весной 1941 года снова дивизия отправилась во Владимирский лагерь Струго-Красненского района (платформа Владимирская). Лагерь занимал огромную территорию. Разрыв между полками – 500-700 метров. Самый дальний – мотострелковый, в котором служил мой родной брат Иван в воинском звании замполитрука. Поэтому сюда я ходил очень часто. Ближе располагались 1-й и 2-й танковые полки. Между ними находился мой 1-й ГАП.
Всё основное время я проводил среди солдат. Моим попутчиком всегда был фотограф сержант Яшин. Большинство моих репортажей и других материалов в газету сопровождались фотоснимками. А потом я и сам научился делать фотографии. В редакции появился ещё один ФЭД, и мне его вручили для служебного пользования. 
Обычный лагерный день 17 июня. Мы с Яшиным ушли в дальний полк и там задержались. При возвращении увидели, что в танковых полках снимают и свёртывают палатки. «Произошло что-то важное», – подумали мы и зашагали быстрее в редакцию. И тут узнали, что в лагерь прилетел начальник штаба Ленинградского военного округа и дал распоряжение срочно передислоцироваться на зимние квартиры. И мы стали укладывать всё имущество и готовить технику к маршу. 
Вечером все полки дивизии разными маршрутами и в разное время двинулись в Псков. Редакция – в колонне управления дивизии.
К этому времени на железнодорожной станции уже стояли составы для погрузки. Первый танковый полк в ту же ночь стал грузиться в эшелон. Все работники политотдела дивизии были в частях. С ними я был в первом, а потом во втором танковом полку. 
Штаб дивизии, а с ним и редакция газеты с типографией, погрузились в эшелон 19 июня. Всё держалось в секрете, и только при движении эшелона по названиям станций мы определяли, что двигаемся на север. 
Никто из нас не мог даже предположить, что это были последние мирные дни.

ВОЙНА

Проснулся я, когда солнце уже было высоко. Вообще спал плохо, одолевали какие-то мрачные мысли даже во сне. 
«Зачем спешим на север, а не на запад, – каждому ведь ясно, что от войны не убежать и начнётся она именно на западе, а не в болотах Карелии», – думал я. Танковой дивизии там не развернуться…
С такими нерадостным настроением встретил я утро 22 июня 1941 года. Только когда проезжали мимо Волховской ГЭС, мрачные мысли рассеялись. С волнением наблюдал за работой мощных турбин гидроэлектростанции.
Подъезжая к Лодейному Полю, я включил радиоприёмник. Это вошло у меня в привычку – в 12 часов слушать последние известия. И вдруг – речь Молотова. Война…
И не дослушав до конца, я бегу по эшелону в классный вагон, где размещался штаб дивизии.
– Срочно к генералу! С чрезвычайно важным сообщением, – сказал часовому, который пытался задержать меня.
Совсем запыхавшись, ворвался в генеральское купе.
– Война, товарищ генерал. Гитлеровская Германия сегодня ночью начала военные действия против СССР. Сейчас по радио заявил об этом Молотов, – с трудом проговорил я.
Все присутствующие: комдив, комиссар дивизии, начальник штаба - меня хорошо знали и моё сообщение восприняли всерьёз. По эшелону забегали не только дежурные…
Сразу исчезло мирное настроение. Все, кому положено, получали оружие и боеприпасы. А я снова возвратился к своему радиоприёмнику и стал записывать наиболее важную информацию, чтобы передать её в политотдел дивизии.
А поезд набирал скорость. Вокруг всё выглядело мирно. Воскресный день, люди отдыхают. Даже Петрозаводск, куда мы вскоре прибыли и где уже побывал вражеский самолёт, не имел никаких следов военного времени. Никакой паники. Молодые гуляют в парке, играет оркестр. А ведь рано утром здесь объявлялась воздушная тревога. Гитлеровскому бомбардировщику так и не удалось сбросить бомбы на город.
По радио идут сообщения со всех концов страны о массовых митингах, о налётах вражеских самолётов и бомбардировщиках городов Киев, Минск, Житомир, Выборг и других.
Во второй половине дня всё больше людей, особенно молодых, выходит к железной дороге с букетами цветов. Цветы летят на все платформы эшелона. Много их упало и на нашу платформу. В одном записка учащихся ФЗУ № 16: «Желаем успехов в борьбе с врагами Родины».
23 июня в оперативной сводке о действиях Красной Армии за 22 июня говорилось, что наступление гитлеровцев отбито. Сбито 68 самолётов противника.
Главное, что меня тронуло в этот день, это выступление Черчилля. «Неужели он желает столько добра нашему народу?» – думал я. 
24 июня. День начался как-то необычно. Вечера и ночи как бы не было – никакой темноты. Вокруг леса, леса, леса, многочисленные озёра и огромные груды камней. Справа виднеется Беломорский балтийский канал. В одном месте промелькнул небольшой пароход.

ЗА ПОЛЯРНЫМ КРУГОМ

Проехали станцию Кемь. Это уже за полярным кругом. Здесь пустили слух, что фашисты сбросили парашютный десант на участке Кемь – Кандалакша. Мы во всеоружии. Каждый готов немедленно вступить в бой. 
Вот и станция Ручьи. Наш эшелон сворачивает налево, и мы движемся по новой ветке в сторону Финляндии. Она была построена после финской войны заключёнными. Дорога пересекает ряд небольших гранитных гор. На их вершинах кое-где виден снег. 
На третьей станции поезд остановился. Конец нашего пути. Это – Алакуртти. Время 22 часа. Быстро разгружаемся и – в лес. Редакция и типография на трёх автомобилях – два специальных автобуса (наборный и печатный цеха) и грузовая полуторка под брезентовым тентом с бумагой – для газеты – и другими материалами прибыли к месту сосредоточения раньше других.
Хотя деревья высокие, но в большинстве своём это сосны, поэтому маскируемся тщательно. Только закончили, и вдруг с воздуха раздаётся гул мотора. Зенитчики немедленно открывают огонь. Трассирующие пули окружают вражеский самолёт, но ему удаётся удрать. 
В нашем пока плохо организованном лагере поднялся шум. Многие без всякой команды открыли огонь по самолёту из личного оружия. Стоявший недалеко от меня под деревом младший политрук Тарасов даже из нагана начал стрелять, чем вызвал смех, ибо самолёт был похож на небесную птицу.
Так впервые в своей жизни я увидел вражеский самолёт.
После двенадцати ночи стали готовить к выпуску первый фронтовой номер газеты «Большевик». Никакого освещения не потребовалось – всё видно было как днём.
25 июня. 2.00. Установив небольшой фанерный щиток над колёсами автомашины (сооружение стало напоминать маленький столик), я стал писать. К 6 часам все материалы были готовы и сданы в номер, а я переключился на радиоприёмник. Он был установлен под огромной сосной. Москва почти не слышна. Приём веду через Архангельск. В первую очередь принимаю оперативную сводку Генерального штаба РККА.
В нашем направлении – в районе Куолоярви – германские войска пытались перейти границу, но были успешно отбиты нашими частями. Есть пленные.
В те первые дни войны мы не получали никаких газет, полевая почта не была установлена, и моя радиостанция была единственным источником связи со страной и миром. Ко мне беспрерывно шли офицеры, сержанты и солдаты и спрашивали о новостях. Я терпеливо всем объяснял, хотя мне это мешало работать над газетой. 
Днём часто появлялись вражеские самолёты, но никакого ущерба нам не наносили. Один раз только бомбардировщик сбросил в реку бомбы, и там полно плавало мёртвой рыбы.
К вечеру газету отпечатали, но в части отправили только утром. В свой артполк, где я служил ранее, газету понёс сам. С радостью встретился со своими друзьями. Там большой политический подъём. Бойцы массами подают заявления о приёме в партию и комсомол. В моей бывшей третьей батарее 16 человек подали заявления. Политрук Липунов мне показал их. «Хочу в бой идти коммунистом» – говорилось в каждом из них.
Не мог не зайти и в мотострелковый полк дивизии, где служил мой родной брат Иван. С ним не виделся больше недели, потому и соскучился. Встреча с ним всегда была радостной. Теперь он был уже политруком роты, хотя и в звании замполитрука.
27 июня ровно в 6.00 включил радиоприёмник и принял сводку Главного командования Красной Армии. Мало радостного было в ней. А на нашем участке фронта был успех. Сбито сразу два вражеских самолёта. Интерес вызвало и то, что в воздушном бою на 10 гитлеровских было только 6 наших истребителей. 
К нам в редакцию в этот день пришёл комиссар дивизии – бригадный комиссар (один ромб на петлицах) Кулик Кирилл Панкратьевич, уважаемый нами всеми. По своей манере разговаривать с людьми и всеми своими поступками он напоминал Фурманова – комиссара Чапаевской дивизии в гражданскую войну. Комиссар дал высокую оценку вышедшему номеру газеты и поставил конкретные задачи в связи с предполагаемой передислокацией.
На следующий день шла обычная боевая жизнь. Воздушных тревог почти не было. Вражеских стервятников так проучили наши лётчики, что сегодня они не появлялись.
Работаем мы уже вчетвером. Приехали из войск редактор, старший политрук Буйлов и младший политрук Манин. До этого мы всю работу по выпуску вели вдвоём с Николаем Подымалкиным – секретарём редакции.
29 июня начались военные действия по всему фронту с Финляндией, а не только в районе Куолоярви, где находились мы. У нас за этот день уничтожено до батальона пехоты противника, убито до 50 гитлеровцев и финнов. Советская авиация успешно бомбила передний край противника.
Жарко, но при рытье окопа уже через полметра оказалась мёрзлая земля. Ночь сравнительно тёплая.
30 июня. Рано утром принял сообщение Совинформбюро. В нём подведены итоги войны за неделю. Враг понёс потери, 30 тыс. пленными, уничтожено 1500 самолётов и 2500 танков. 

ОЖЕСТОЧЕННЫЕ БОИ

1 июля запомнилось тем, что на нашем участке фронта шли особенно ожесточённые бои с врагом. Противник предпринимал отчаянные попытки перейти границу и овладеть селением Сила. Несколько раз фашисты шли в атаку, и всегда мы отбивали её. Сегодня впервые пришлось воочию увидеть пленного настоящего фашиста. Одет очень плохо, одежда изодрана, голодный, как собака. С удивлением рассматривали его мои товарищи.
Отважно борются за каждую пядь земли наши танкисты. Замполитрук Маслов уничтожил группу фашистов из крупнокалиберного пулемёта. Младший политрук Зайцев, будучи раненым, не ушёл с поля боя. Своим личным примером вдохновлял солдат роты.
Продолжались тяжёлые бои и назавтра, то есть 2 июля. Немцы и финны несут большие потери, но и с нашей стороны немало убитых и раненых. На полковой медпункт явился только один красноармеец Сидоров с полуоторванной рукой, рослый, красивый юноша.
Один солдат, я так и не узнал его фамилию, на моих глазах догнал гитлеровского офицера, сбил с ног и задушил, не тратя патрона…
3 июля – запоминающийся день. Накануне вечером я вернулся с передовой и уже в 5.30 утра настраивал радиоприёмник. В 6.00 принял оперативную сводку за минувший день, но не выключил радио. И вдруг – голос Сталина, спокойный и уверенный. Его речь – это программа разгрома зарвавшегося врага. Я не только слушал, и стремился успеть записать каждое слово.
Специальной передачи для газет тогда не было. К тому же голос Москвы принимал через Архангельск, и моя задача была на слух сделать стенограмму. У меня уже выработались сокращённые знаки для каждого слова.
Как только кончилась речь Сталина, я быстро начал переписывать её на чистый лист бумаги с большими интервалами, а через час, когда читал эту речь уже диктор, я сверял свой текст и вносил поправки. Так я трижды переписывал речь Сталина, прежде чем сдал её в набор.
Учитывая важность этого политического документа, последнюю запись решил сверить с передачей по радио сам комиссар Дивизии К.П. Кулик.
– Всё хорошо, – сказал он. – Молодец. Нужно срочно опубликовать!
К вечеру – ещё одно событие этого дня. Наши подразделения окружали роту гитлеровцев. Половина была уничтожена, а вторую половину наши мотострелки всю ночь держали в болоте. Утром гитлеровцы сдались. И вот они перед нами – сразу 23 пленных немца. Омерзительно было на них смотреть, грязных, ещё не полностью обсохших.
После этого нелёгкого дня пришлось немного отдыхать. Беседую с товарищами, вернувшимися с переднего края. Рассказывают, что там идут беспрерывные бои. Противник лезет и лезет, колонна за колонной. И все то повисают мёртвыми на проволоке, то удирают.
Героически сражаются наши танкисты. Вот лишь один пример. Командир взвода лейтенант Смирнов на своём танке действовал умело и решительно. Давил пехоту противника гусеницами танка, огнём орудия уничтожал более крупные цели. Но вот в его машину попал снаряд. Она загорелась, но лейтенант продолжал бой. Первым же снарядом он поджёг вражеский танк, выскочивший из-за холма, а вылезших из башни гитлеровцев расстрелял из пулемёта.
Вдруг Смирнов увидел, что к нему направляется ещё один фашистский танк. Его он поджёг первым же выстрелом, а экипажу также не дали уйти. 
А наш танк пылает. Механик-водитель потерял сознание, и Смирнов спас его. В это время рядом оказались наши миномётчики, но огонь вести не смогли. Миномёт заело. И Смирнов, оставивший свой пылающий танк, бежит к миномёту и помогает устранить неисправность. Теперь отважный танкист действует как пехотинец и миномётчик.
К этому моменту подошло наше подкрепление, и мы пошли вперёд. Враг отступил. А лейтенант Смирнов со второй степенью ожога был направлен в госпиталь.

5 июля я впервые увидел, как пикируют наши бомбардировщики. И вдруг, как бы в ответ, в воздухе появились три вражеских бомбардировщика. Наши зенитчики открыли огонь, и им пришлось сбросить свои бомбы в лесу, который и так горел уже больше суток. От лесных пожаров больше страдали бывшие заключённые, строившие железнодорожную ветку и пока живущие в своих землянках, их не успели эвакуировать. 
Опять работаю по выпуску газеты. Она стала очень популярной. К нам, в редакцию, приходили многие из соседних частей, особенно из тыловых подразделений и просили хоть несколько экземпляров. Даже деньги предлагали.
15 июля вышел последний номер нашего «Большевика» в Заполярье. Назавтра мы уже грузились в эшелон. Работали всю ночь. А накануне пришлось пережить отчаянные минуты.
В 13.30 наши машины двинулись из леса на станцию. Я, как командир машины, еду в кабине своего газика. Только выехали на рельсы, как над головой загрохотало. Раздались пулемётные очереди. Пули засвистели рядом. Одна, за ней вторая попали в стекло кабины, меньше сантиметра от моей головы.
Я с водителем выскочил из машины и прямо спикировал в яму, что оказалась сбоку дороги. Сзади нас падали бомбы и, к удивлению многих, не разрывались. Вся станция Алакуртти была объята огнём. Пострадали многие гражданские люди. Среди военных был тяжело ранен только один – лейтенант Синяков, с которым я разговаривал пять минут назад.
Из-за бомбёжки мы в тот день не уехали. Чтобы не терять зря времени, я отправился в медсанбат, который находился в лесу недалеко от нас. 
Вот несут на носилках раненых. У кого пробита нога, у кого – рука. Были и раненные в грудь. Многие стонут, некоторые лежат спокойно. Беседую с пулемётчиком Костиковым. Он дважды ранен. Лежит на животе и спокойно рассказывает:
– Нашим взводом командовал лейтенант Петров. Очень смелый человек и заботливый. На него внезапно напали два фашиста. Я, – продолжает пулемётчик, – бросился к нему на помощь. Одного гитлеровца убил, а второй успел меня ранить. Но и его прикончил, как и многих других.
Беседую со старшим лейтенантом Баранцевым. Он командовал группой смельчаков, отправившихся в тыл белофиннов. За этот рейд они истребили не меньше роты гитлеровцев вместе с финнами. С нашей стороны потери – только четверо раненых, в том числе и он.

ПРОЩАЙ, ПОЛЯРНЫЙ КРУГ

Закончилась наша неопределённость, и мы снова в дороге. Наша редакция вместе со штабом дивизии в эшелоне, направляемом на юг. Куда – неизвестно. Скорее всего, под Ленинград. В сводках Совинформбюро появилось Псковское направление. Теперь каждому ясно, что Гитлер целит в Ленинград.
Перед выездом я стал свидетелем воздушного боя. Девять самолётов врага и пять наших. Неравная схватка. Первым упал наш самолёт, а потом сразу два вражеских. Как потом я узнал, один из самолётов врага был сбит зенитчиками нашего ОЗАД. Там служат хорошие ребята, многие из них – мои друзья.
17 июля. Наш поезд медленно двинулся вперёд. Редакционные машины на платформах, одна за другой. Первый наш автобус – печатный цех. Я устроился хорошо. Моё место справа. Николай Подымалкин – впереди, сбоку – Буйлов, редактор, сзади за печатной машиной печатник Вербицкий, один из моих земляков – белорусов.
Миновали самую опасную зону. Позади остались эти пустынные места. Я ни разу не видел здесь цветов, хотя лето было в разгаре. Миновал Полярный Круг. К вечеру проехали Кемь. Понемногу начинает темнеть.
На станциях наш эшелон пропускают без задержек. Скорость большая. Наблюдаю за Ладожским озером. Меня заинтересовала Медвежья гора, и я вышел на платформу.
В час дня 18 июля мы в Петрозаводске. Здесь тихо, даже не чувствуется, что идёт война. Стоим долго. Успел купить местную газету и ознакомился с положением о введении института комиссаров.
И снова в пути. Поезд как будто летит. Значит, мы потребовались срочно.
Закончил чтение романа «Роковая любовь». Понравился. Книга не военная и здорово отвлекала от ужасов войны.
19 июля среди дня наш эшелон немного задержался на станции Гатчина. Я вышел на платформу подышать свежим воздухом. Над нами в это время появились три самолёта. Летели относительно низко, и мне хорошо были видны красные звёзды на крыльях.
– Наши, – слышу голос Алёши Манина. И вдруг из этих «наших» полетели бомбы. Одна летит прямо над моей головой. Она совсем недалеко. Там оказался вход в подвал какого-то складского помещения. 
Оказывается, фашисты использовали наши опознавательные знаки, чтобы обманным путём появиться под Ленинградом. Над Гатчиной сбросил бомбы только один самолёт. Два других полетели дальше к станции Волосово, где в это время разгружался наш танковый полк. А та бомба, которая летела над моей головой, упала за бетонной стеной и ущерба нам не причинила.
Где-то минут через сорок мы прибыли на станцию Волосово. К тому времени танкисты уже разгрузились и скрылись в близлежащем лесу. Зенитчики не позволили фашистским лётчикам сбросить бомбы над станцией. Они разорвались в стороне. 
Наша разгрузка проходила организованно и быстро. Всё решали буквально секунды. Каждый из нас понимал, раз гитлеровцы засекли наш эшелон в Волосово, то будут бомбить беспрерывно. И действительно, как только наши машины оказались в лесу, услышали воздушную тревогу и разрывы бомб.
Итак, мы прибыли на защиту Ленинграда.

ЛЕНИНГРАДСКИЙ ФРОНТ

Здесь всё воспринимается по-другому. Даже лес ближе нашему сердцу, чем там, в Финляндии. Расположились быстро и сразу за работу. Трудились допоздна.
Назавтра рано утром недалеко разорвалась бомба. Она и послужила сигналом на подъём. Ночь. Как она отличалась от той, заполярной!
Ещё в Гатчине накануне мы услышали о назначении Сталина Наркомом Обороны СССР. Это всех обрадовало. И сегодня мой рабочий день начался с приёма по радио информации о митингах в стране по поводу назначения Сталина министром обороны. Позже в политотделе дивизии знакомлюсь с политдонесениями из частей. Почти во всех прошли митинги. 
Под Ленинград наша танковая дивизия прибыла не в полном составе. Мотострелковый полк остался в заполярье, и я очень жалел, что не смог встретиться с братом Иваном перед отъездом. Второй танковый батальон первого танкового и второй дивизион первого ГАП распоряжением маршала Ворошилова были оставлены под Петрозаводском. Кстати, когда наш эшелон 18 июля прибыл на станцию Петрозаводск, там уже стоял поезд главнокомандующего Северо-Западным направлением маршала К. Ворошилова. Впереди паровоза были бронеплатформы, которые с любопытством рассматривались солдатами. 
Настроение прибавилось и хотелось как можно больше сделать. Все материалы в газету пишутся легко. Их сдаю в набор много. А над нами постоянно завязываются воздушные бои. Время от времени невдалеке разрывались бомбы, и мы всем редакционным коллективом роем щели, где можно будет укрыться от осколков бомб.
22 июля вышла газета. После обеда переезжаем на новое место. По счётчику автомашины я насчитал 18 километров. Это также лес недалеко от деревни Голядицы. Переезд организован плохо. Одна наша машина во главе с секретарём редакции политруком Подымалкиным где-то заблудилась.
На новом месте целый день роем себе укрытия. Всё спокойно. Танки первого полка пошли в засады, а мой гаубичный полк занял позиции стрельбы прямой наводкой на главном направлении наступления немцев.
Пока наши части в бой не вступили, пишу о подвигах танкистов в первые дни войны за Полярным Кругом. 25 июля газета вышла с этими материалами.
Вечером 25 июля получили московские газеты. В них опубликован Указ Верховного Совета СССР о присвоении звания Героя Советского Союза наиболее отличившимся воинам. Среди награждённых и наш старший сержант Александр Борисов. Это взволновало всех танкистов нашей дивизии, да и не только их. Особым волнением был охвачен и я. Дело в том, что когда мы находились в районе Алакуртти, командование дивизии готовило представление к награждению самых отважных воинов. К этому был привлечён и я. Наградной лист на Александра Борисова поручено было подготовить мне, поскольку я писал в газету о его подвиге. 
Представлялся Борисов к награждению орденом Ленина. Но я так удачно написал текст, что там, в верхах, посчитали нужным присвоить ему звание Героя…
Это был первый Герой Советского Союза среди танкистов периода Великой Отечественной войны. Признаюсь, что этим горжусь и я, имеющий отношение к личности Александра Борисова. Забегая вперёд, скажу, что позже о нём в Ленинградской фронтовой газете «На страже Родины» была опубликована моя статья. Она явилась затем основой для других публикаций и для картины художника (фамилию его я не запомнил) о подвиге Борисова. Именем Борисова после завершения войны была названа одна из деревень на Карельском перешейке под Ленинградом.
Утром 26 августа я был уже в четвёртой роте второго танкового батальона, где служил и совершил подвиг Александр Борисов. Нужно было уточнить некоторые детали для завершения статьи, вернее, очерка о герое. К себе вернулся поздно ночью. Спать не лёг, пока не закончил материал, который срочно шёл в номер газеты.
27 августа наш «Большевик» шёл нарасхват. Ведущее место в нём занимал материал о Борисове. О нём я писал, как о живом, хотя знал, что ещё в начале августа он скончался в госпитале.

ГЕРОИЗМ АРТИЛЛЕРИСТОВ 

Теперь всё моё внимание – артиллеристам. Мой родной 1-й ГАП оказался в самом центре событий, и я направляюсь туда. И не один, а вместе с новым секретарём редакции политруком Александровым, заменившим Подымалкина, назначенного инструктором политотдела по информации. Я тепло поздравил его с повышением.
Новый секретарь ничего не понимает в газетном деле. Бывший секретарь Карамышевского райкома партии Псковской области случайно попал на эту должность. Мне, рядовому, как-то неудобно объяснять офицеру его обязанности. Решил действовать личным примером. 
Сначала беседуем с командиром полка полковником Вороничем. С ним встретились случайно, и он, хорошо зная меня, сам пригласил на свой наблюдательный пункт. Вначале угостил обедом, а потом с картой в руках стал рассказывать о действии батарей полка.
Главным героем всех дел оказался командир первого дивизиона Николай Яковлев. С ним я был хорошо знаком и потому направился к нему. Тёплая встреча. От ста грамм я отказался. Разговор вели о людях и их делах…
Обороняли деревню Лялино на шоссе в сторону Ленинграда. На подступах к ней справа и слева – непроходимые для танков болота. Вот здесь и замаскировали свои орудия яковлевцы, готовые вести огонь прямой наводкой. А это 152-е миллиметровые гаубицы.
Долго ждать не пришлось. Первыми заметили танки врага разведчики. Двигалась целая колонна.
Первой открыла огонь батарея Дельцова. Наводчик орудия сержант Абадзе (я с ним дружил в своё время) прицелился в основу башни первого танка. Выстрел – и башня полетела в сторону вместе с орудием.
По замыкающему колонну танку в эти мгновения вёл огонь Щербаков и первым же снарядом уничтожил. По танку, находящемуся в середине колонны, стрелял Николаев. И этот танк загорелся. А дальше огонь был перенесён на другие танки.
Только одна батарея Дельцова в этом бою уничтожила 14 вражеских танков. Артиллеристы Щербаков, Николаев и Абадзе представлены к присвоению звания Героя Советского Союза, Евтеев и Кажушко – к ордену Ленина.
Весть об успехах первого ГАП дошла до Москвы и через два дня в штаб дивизии пришла шифровка, в которой сказано, что за отличную оборону деревня Лялино Верховный Главнокомандующий И.В. Сталин личному составу полка объявил благодарность.
Радостным и довольным вернулся я в редакцию. Александрову, видимо, не так интересно было среди солдат и, не ожидая меня, он уехал. Целый день ушёл на обработку привезённых материалов.

***

И снова в дорогу. Как обычно, пользуюсь попутными машинами. Теперь в первый танковый полк. Его первый батальон только вышел из боя, когда я пришёл туда.
Вспотевшие, а некоторые закопчённые, не успевшие привести себя в порядок, разгорячённые танкисты. Командир батальона капитан Шпиллер недоволен.
– Бой был плохо организован, – говорит он, – но результатом доволен. Экипаж Селиванова уничтожил четыре вражеских танка и ПТО, а Агафона – три танка.
Старший сержант Грязнов, в этом бою спасший жизнь капитана Шпиллера, подвёл меня к своему КВ. Не сосчитать вмятин на его броне от попаданий снарядов. По нему в упор стреляли гитлеровцы, а он шёл и давил их, пушки уничтожал огнём. Хотя о броню разбивались и крупные снаряды, но ни один не пробил её.
Нам становилось всё труднее. Не смотря на огромные потери, гитлеровцы продолжают наступать. Теперь уже нет разницы между фронтом и нашим тылом. Через редакцию и типографию газеты постоянно летят снаряды и разрываются совсем недалеко. Над нами идут воздушные бои, иногда свистят пули. Враг почти рядом. Но ритм выпуска газеты не нарушается. 
Всё чаще приходится переезжать. И даже ночью попадаем под огонь. Так было и сегодня. Мы все при оружии. Кроме нагана, я получил винтовку. У нас теперь целое боевое отделение – 3 офицера и 12 солдат – шофёры, наборщики, печатники и фотограф. После нелёгкого марша устроились на новом месте, и Манин заступил на дежурство до утра. Я – его помощник. Вечером до нас доносились крики «ура». Передовая рядом.
По дороге от фронта – вереницы беженцев и в панике удиравших с передовой мобилизованных летом солдат. Многие даже без оружия. Всех, кто в военной форме, останавливают наши патрули и направляют в лес к штабу дивизии. Здесь формируются взводы и роты. Под командованием наших офицеров они направляются на передовую.

ПОДВИГ ЗИНОВИЯ КОЛОБАНОВА

И снова пешком я направляюсь к своим танкистам. Навстречу толпы бегущих солдат. Один, в годах уже солдат, останавливает меня и говорит:
– Куда ты идёшь, ты что, не видишь, что вокруг? Хочешь в плен попасть?
Сразу видно, что он паникёр, а у меня не было времени говорить с ним. Спешил я в первый танковый. Там дела прекрасные. Только одна танковая рота старшего лейтенанта Зиновия Колобанова, действуя из засады, уничтожила 43 фашистских танков и в одном бою к тому же. Сам Колобанов в этом бою сжёг 22 гитлеровских танков.
Нагло действует авиация фашистов. Бомбят и сжигают все населённые пункты. Просто ужас! Причём тут мирные деревенские люди, как правило, старики и дети…
Направляюсь к своим зенитчикам, попал под бомбёжку и чуть не погиб, но обрадовался, когда подбежал к расчёту зенитки – автомата. На моих глазах сбили фашистский самолёт. Это был второй за один день 9 сентября.
Теперь мы недалеко от большой и красивой деревни Финское Койрово. Рядом много ленинградских женщин, вооружённых лопатами. Роют противотанковые рвы. Многие измождены, но работают усердно. А мы тоже с лопатами, роем блиндаж. Он должен служить укрытием от бомбёжки и артобстрела и в то же время для ведения огня, если прорвётся сюда противник.
К вечеру над нами стали рваться так называемые брезентные снаряды, сеющие вокруг шрапнель. Чувствуется, что орудия врага недалеко.
И опять бомбёжка. Фашистские самолёты идут волнами. Пикируют на деревню, и она горит. Три над нами, но у нас уже готово укрытие. Жалеем бедных женщин, смогли ли они укрыться? 
Внезапно всё стихло. Я поднялся на небольшой холмик, что рядом, и чётко увидел, как из района Красного Села в нашу сторону движется вражеская пехота. Идут шеренгой, а впереди – пикирующие бомбардировщики. Наших войск не видно. Хорошо, что быстро стало темнеть, и к нам по радио поступил приказ подготовиться к маршу.
Ночь. Едем через Финское Койрово. Догорают последние дома, а людей не видно…

В БЛОКАДЕ

Итак, 10 сентября мы оказались в Ленинграде почти рядом с новым огромным Домом Советов на Московском шоссе. Нашей 1-й Краснознамённой танковой дивизии не стало. Вместо неё появилась 123 тяжёлая танковая бригада при том же командовании, но пока без танков. Те из подбитых, которые успели эвакуировать, отправлены для восстановления на Кировский завод или в свой ремонтно-восстановительный батальон.
В новом штабе бригады редакции газеты не оказалось, однако наш комиссар К.П. Кулик, к тому времени назначенный начальником политотдела 55-й армии, сумел добиться через Жданова решения военного Совета фронта сохранить редакцию как резерв. И ещё одна новость – откомандирован из редакции старший лейтенант Александров. Исполнение обязанностей ответственного секретаря редакции возложено на меня, хотя моего согласия не спрашивали. Этот офицер сам давно просился, ибо к работе в своей должности так и не приспособился. 
Обстрелы и бомбёжки усиливались, и мы с политруком Маниным уходили в бомбоубежище в соседнем доме и там спокойно работали. Да и ночевали там. Газета выходила без задержек.
Реорганизация подразделений бригады проходила в районе Корнево, а затем Бернгардовка. Мы постоянно ходили то к танкистам или мотострелкам, но чаще к своим зенитчикам. Они зорко стерегли небо над нами. Накануне только за один день сбили три самолёта врага.
После короткого перерыва бригада вступает в бой. Третья танковая рота Яковых и два взвода мотострелкового батальона атакуют Усть-Тосно. Я еду туда. Теперь мне дали небольшой броневичок, и опасную зону под свист пуль проезжаем с закрытым люком. Для танкистов я свой.
В третью роту пробрался, когда она вышла из атаки. Итог – фашисты выбиты из занимаемых позиций, наша пехота заняла новый рубеж. Отличились экипажи Аржанова, Апускина и Федика. Беседую с ними по очереди.
В бою в танке Яковых повреждён ствол пушки. Выстрелом бронебойного снаряда решено исправить клипс ствола.
– Прошу всех выйти из танка. Если погибну, то один, – обращается к экипажу командир орудия Котляренко.
Выстрел. Большой откат. Ствол исправлен, и танк снова пошёл в бой.
Немцы хорошо укрепились. Им особенно помогают рвы. При новой атаке их выбили из двух рвов. Взяты трофеи и 6 человек пленными, в том числе пьяный офицер.
Берегом Невы иду искать начальника штаба танкового батальона. Выяснилось, что он на КП-2 стрелкового полка 86 СД. Туда бежим, пригнувшись, по канаве, сбоку шоссе. Над головой свистят пули. Остановился у подбитого танка и помог механику-водителю натянуть гусеницу. Танк снова двинулся в бой, и я под его прикрытием. Пехота понемногу продвигается. Стало темнеть. Рядом разорвался снаряд. Мой сосед, незнакомый солдат, ранен, и я веду его на медпункт батальона. Здесь полно раненых, но танкистов не вижу. И вдруг загрохотал танк. Это машина Аржанова. Его направили на помощь побитым танкам. Я залез на его машину.
Оказалось, что спасать надо Апускина. В его танке пробит мотор, помят ствол пушки, разрыв гусеницы. Механик-водитель Коновалов с помощью товарища быстро исправил гусеницу и на буксире потянул танк в укрытие.
При лунном свете беседую с танкистами и записываю об их действиях.
Недалеко рвётся снаряд. В небо взвиваются различные ракеты, свистят трассирующие пули. С правого берега Невы наш прожектор освещает передний край немцев.
У самого берега – КП пехотного полка. Я в неполном блиндаже. Там и нашёл начальника штаба танкового батальона, спорящего с офицерами стрелкового полка. Над блиндажом рвётся снаряд и нас засыпает землёй. Беседу мы не пре5рываем. И только около трёх часов удалось уснуть, но не надолго.
Опять слышна канонада. Сверху посыпалась земля. Вместе со Скороспеловым идём к своим танкам. К экипажу Чернобрового подойти нельзя. К нему вплотную подползли немцы. Установили пулемёты и подожгли танк. Наши пехотинцы отошли, оставив экипаж наедине с превосходящими силами противника. 
Медлить нельзя, и мы впятером идём на выручку. Лейтенант Аржанов метко ведёт огонь с пулемёта, мы – с автоматов. На свист пуль и летящие осколки мин внимания не обращаем. Немцы не выдержали и убежали…

Лишь поздно вечером я добрался до своей редакции. И снова начал писать о своих впечатлениях и переживаниях. Собранных материалов хватит не на один номер газеты.
А наша 123-я бригада должна решать новую задачу. Её главные силы с пополнением танков «КВ» перебрасываются в район Невской Дубровки. Там на левом берегу Невы захвачен небольшой плацдарм. Наша задача – расширить его.
Активность войск Ленинградского фронта – хорошая помощь Москве. На подступах к столице идут тяжёлые бои. У всех нас полная уверенность, что враг там будет разгромлен.
Усилились морозы. Земля уже белая. Снег идёт не переставая. У нас идёт усиленная подготовка к наступлению. Танки замаскированы недалеко от переправы. Ждут приказа. Я снова среди танкистов. Беседую с лейтенантом Кравченко. В бою под Красным Селом его танк получил 126 прямых попаданий. Только в башне 50 вмятин! Пробит ствол пушки. Вышел из строя пулемёт радиста, но экипаж продолжал действовать. В этом бою им уничтожено 13 ПТО с расчётами, два 75 м/м орудия, три танка, в том числе один тяжёлый, один трактор и прицеп с боеприпасами, раздавлены 4 подводы с ящиками снарядов. Не один десяток гитлеровцев нашёл могилу от этого героического экипажа «КВ».
После обеда в мотострелковом батальоне я присутствовал на заседании партбюро. Рассматривались заявления о приёме в партию. Их много. Но на этом заседании успели рассмотреть только пять. 
Политотдел бригады находится в Ленинграде и меня вызвали туда. Оказывается, необходимо заполнить листок по учёту кадров. 
– Ты же числишься на офицерской должности, – сказал заместитель начальника политотдела, он познакомил меня с боевой характеристикой. В ней дана высокая оценка моей работы. 
Газету мы продолжаем делать практически вдвоём с политруком Маниным. Редактор всё время занят семейными делами. Вот уже неделю не появляется в редакции, хотя его подпись идёт в каждом номере.
За короткое время переехали уже на третье место. Теперь находимся в лесу рядом с Коркинским озером. Место тихое и удобное. В своём автобусе установили «буржуйку» и теперь тепло. В баню ходили в деревню за 5 километров. А сейчас работает своя походная баня на берегу озера. Прямо на снегу расстелен брезент и на нём растянута большая палатка. Вода подаётся из озера.
Почта работает нормально. Регулярно получаем свежие газеты, поэтому нет необходимости принимать по радио сводки Совинформбюро.
В районе переправы всё время сплошной грохот. Фашисты бомбят, обстреливают тяжёлой артиллерией, чтобы не допустить наши танки на тот берег. Нам помогают даже учёные. С их помощью утолстили лёд на Неве, укрепив деревянным покрытием. Лёгкие машины идут свободно, но лишь ночью, а «КВ» – только на паромах, буксируемых мощными катерами. В танке остаётся один механик-водитель, остальные члены экипажа идут пешком. Это в целях безопасности.
На днях я был свидетелем неприятного случая. Паром успешно подошёл к левому берегу реки. Мотор взревел, и танк двинулся вперёд. Передние траки гусениц только зацепились за помост на берегу, и водитель добавил газ. «КВ» ускорил ход, и произошло непредвиденное. Паром опрокинулся и танк пошёл на дно Невы. Водитель спасся, открыв десантный люк на дне танка и выплыл. Открыть люк башни давление воды сверху не позволило.

Я – МЛАДШИЙ ПОЛИТРУК

Когда всё время находишься в деле и напряжён, то буквально не замечаешь, как летят дни и ночи. Совсем как будто недавно я заполнял листок по учёту кадров – и снова вызов в политотдел бригады.
– Поздравляю с присвоением воинского звания младший политрук, – крепко сжав мою руку, объявляет начальник политотдела подполковник Борисовнин. – Желаю успехов!
Я даже растерялся от неожиданности. К петлицам моей ватной куртки он тут же прицепил по два «кубаря».
Событие важное в моей жизни, но оно как-то осталось незаметным. Уже через 2 часа в тот же вечер я был на переправе. И теперь, спустя шестьдесят два года, помню, как бежал по льду Невы под свист пуль, вой и осколки снарядов и мин. Когда остались метры, снаряды стали рваться чаще и ближе. Делаю последние прыжки и почти без чувств падаю под разбитый танк у самого берега реки. Только когда пришёл в себя, увидел, что лежу на трупах, засыпанных снегом. Видимо, погибшие тоже искали спасения под этим танком, но им не повезло, я был спасён.

НЕВСКАЯ ДУБРОВКА

Батальонный командный пункт в блиндаже под крутым берегом Невы. Здесь все вместе – и наши мотострелки, и танкисты, а также офицеры стрелковой дивизии. Слабо светит плошка. Несмотря на мороз, печь не топится – дым может демаскировать КП. Однако тепло.
В одном уголке я веду разговор с капитаном Соколовым – давнишним моим знакомым. Он командует танковой ротой. Вначале меня отругал, зачем я лезу в это пекло.
– Ты видишь, что здесь выше комбата нет ни одного начальника, все там, на правом берегу, где спокойно, – говорит он.
Миша не понимал, что место газетчика именно там, где решается успех боя.
В сопровождении Соколова направляюсь в штаб 1-го такового батальона. Навстречу со стоном идут раненые. Среди них командир 3-й роты старший лейтенант Фалько. Ранен под танком во время сна. В медсанбат их ведёт санинструктор.
Шагаем, а чаще бегом, мимо подбитых танков, разбитых орудий. Стрельба идёт и ночью. Поэтому надо быть особенно осторожным.
Штаб батальона расположен под танком «КВ». В землянке ужасная теснота. Все грязные. Медсестра оказывает помощь раненым. Их несколько. Чтобы более спокойно вести разговор, начштаба капитан Лобанов предлагает перейти в землянку напротив танка. Там просторнее.
Сначала поужинали. Откуда-то взялся даже чай. Всю ночь не сплю. То с одним, то с другим веду беседу об итогах боя и старательно записываю своей сокращённой азбукой. Штаб не успел подвести итоги.
Вот передо мной командир взвода Макаров. Он ранен, на голове повязка со следами крови, завязан и правый глаз. Санитар торопит, и я прощаюсь с отважным танкистом, желаю ему быстрее выздоравливать. А о нём мне подробно рассказывает командир «КВ-2» со взвода Макарова Ермолаев. Он тоже ранен, но легко.
Со слов старшего политрука Усанова записываю рассказ о героическом подвиге комиссара Полуэктова, погибшего в этом бою. А капитан Лобанов пишет донесение в полк и невольно засыпает, подхватывается и снова пишет…
В землянку заходит старший лейтенант Павел Смирнов, некоторое время назад награждённый орденом Ленина. Утомлённый, вторые сутки не евший, ранение получил перед боем. Ему сразу дали кусок хлеба и открыли мясные консервы. Он с аппетитом ест, а я задаю вопросы и торопливо записываю ответы. Спешу потому, что времени мало, офицер должен срочно уходить.
Этой же ночью переправились через Неву ещё несколько «КВ» в роту Соколова. О своих танкистах он обещал написать. А писать он умеет хорошо, в газете раньше публиковался несколько раз.
И опять на берегу Коркинского озера. Отсыпаюсь и отдыхаю. Почти все номера газеты заполняются моими материалами, привезёнными с Невской Дубровки. Руководству бригады нравится.
У нас теперь новый военный комиссар бригады, старший батальонный комиссар Ефстифеев. Он побывал в редакции и поблагодарил всех работников. Со мной особенно тёплый разговор. Пообещал завтра взять с собой на КП.
Сегодня пришлось испытать «прелести» нашей палаточной бани. Вначале понравилось. В предбаннике чистота, скамейка для одежды, есть вешалки. На холод не обращаю внимания. Разделся и сразу – под горячий душ. Как хорошо! Намылился в стороне и снова под душ, но на меня уже льётся холодная вода. Отскочил и спрашиваю у вошедшего старшины:
– В чём дело? Почему нет горячей воды?
– Заглох двигатель, – отвечает сразу. – Горячей воды не будет.
Пришлось домываться под ледяной струёй. Я стою на замёрзшем брезенте.
Заледенелым бегом прибежал домой. Хорошо, что в автобусе в это время топилась печка. И что интересно – никакой простуды!

***

…Новая партия танков переправилась через Неву. Первым вышел на левый берег реки танк Короткова. Уверенно вёл его механик-водитель Голубев. Генерал поблагодарил его и присвоил воинское звание «сержант». Я оказался тут же. Тепло поздравил сержанта, стал записывать его рассказ для газеты.

ГОЛОД

Несмотря на отчаянные попытки немцев прорвать блокаду Ленинграда, им это не удаётся. Положение ленинградцев с каждым днём ухудшается. Снижаются нормы выдачи хлеба и других продуктов. Всё тяжелее становится и нам, военным. 20 ноября наш хлебный паёк уменьшился на 100 граммов. Теперь я, например, получаю 150 граммов суррогатного хлеба и 75 граммов сухарей. В столовой на обед – черпак мутной жидкости, уже не пахнувшей горохом, и никакого второго. На завтрак и ужин – только чай. На день выдавалось 25 граммов сахара. Для тех, кто постоянно находился на «Невском пяточке», т.е. плацдарме на левом берегу, нормы немного увеличены.
В ноябре уже стояла настоящая зима. Появились первые обмороженные. Но больше опухших красноармейцев – результат плохого питания. Многие, чтобы утолить голод, начали заполнять желудок подсоленной водой. И стали пухнуть. Я видел много таких, которые не могли даже двигаться и вскоре умирали.
Я к голоду был приучен с детства, а поэтому сравнительно легко переносил постоянные недоедания. Бывая в Ленинграде, я с ужасом наблюдал, к чему приводит голод. В подъездах домов, на лестничных клетках и под лестницами валялись неубранные трупы. Однажды рядом со мной упал рослый мужчина. Я помог ему подняться и подвёл к скамейке, чтобы он отдохнул.
– Посидите тут немного, а потом пойдёте дальше, – сказал я ему.
Мне нужно было торопиться. А когда через два часа я возвращался обратно, то увидел, что этот человек сидел уже мёртвым…

ГОТОВИМСЯ К НОВЫМ БОЯМ

Хотя обстановка была далеко не радостной, но праздник Октября встречали с подъёмом. Мы выпустили праздничный номер газеты накануне 7 ноября. А вечером услышали голос Сталина. Причём передачу эту я ловил по радио через Казань, голос Москвы не мог поймать. Редактор сразу побежал в политотдел сообщить об этом важном событии.
Редактор Буйлов вместе с Маниным уехали в Ленинград достать текст доклада Сталина, а я всю ночь пытался поймать передачу по радио, но так и не поймал. С волнением 7 ноября слушали речь Сталина на параде войск в Москве. Оба выступления вождя вызвали огромный подъём в войсках. У нас появилась уверенность, что так и будет, как он сказал: враг будет разгромлен. Только вечером 8 ноября закончили печатать увеличенный выпуск газеты с докладом Сталина и отправили в войска с нарочными.
Через день – переезд на новое место – в лес недалеко от станции Ново-Сергиевка. Командный пункт бригады переместился куда-то в Ленинград. Бригада выведена в резерв фронта. Идёт пополнение техникой и людьми. Через три дня и я пошёл пешком в Ленинград во второй танковый батальон.
Во всех ротах идёт подготовка к новым боям. Приводятся в порядок танки, они красятся в белый цвет. Идут занятия. Участники боёв делятся опытом с прибывшими новичками. Особенно интересно организовали эту работу капитан Яковых, а также комвзвода Макаров, который вернулся из госпиталя. Комиссар батальона старший политрук Усанов, заменивший убитого Приезжаева, пишет по моей просьбе статью с обобщением опыта партполитработы в боевой обстановке.
Теперь, когда вышли из боя, во всех подразделениях усилились требования вернуть бригаде прежнее наименование Первой Краснознамённой. Руководство не могло не считаться с этим. Представление о переименовании поддержано военным Советом фронта. А вскоре пришло сообщение из Москвы. Министр обороны СССР своим приказом утвердил это предложение. Теперь она официально носит наименование Первая Краснознамённая танковая.
Часто к нам приезжают писатели, которые оставались в блокадном кольце. С Верой Кетлинской мне пришлось даже вступить в дискуссию по поводу заголовков в газете. Многое из того, что было в нашей газете, Кетлинская использовала потом в романе «В осаде».

Наш бывший военком К.П. Кулик теперь стал начальником Политуправления Ленинградского фронта. Он не забывал нас и часто приезжал в бригаду. Его всегда окружали журналисты и писатели. В один из приездов К.П. Кулик вызвал меня и представил пэтессе Елене Рывиной. Она всегда была вместе с ним.
– Расскажите ей о первых героях бригады и дайте подшивку своей газеты, – сказал мне Кирилл Панкратьевич.
Через несколько дней в газете мы опубликовали её стихотворение, посвящённое Первой Краснознамённой. Композитор Лазарев – руководитель ансамбля песни и пляски Ленфронта – написал музыку на текст Рывиной, и ансамбль в один из дней прибыл в бригаду с концертом. В программе концерта была и песня «Первая танковая». Её сначала исполнял ансамбль под бурные овации, а затем всем залом стали разучивать её. Так родилась песня нашей Краснознамённой бригады, и я гордился, что был свидетелем и прямым участником её рождения.
Ещё нашим постоянным гостем была Клавдия Шульженко, героически переносившая невзгоды блокады вместе со всеми ленинградцами. Её концерты с ансамблем Коралли пользовались огромным успехом. Она же была первым исполнителем самой популярной у фронтовиков песни «Синий платочек».
Уже позже, когда я лежал в госпитале, ко мне пришёл Николай Подымалкин и вместе с четвертушкой водки вручил текст песни «Синий платочек», переписанный лично Клавдией Ивановной. Меня удивил её ровный красивый подчерк.
Штаб и политотдел бригады вместе с редакцией газеты находился недалеко от Московского шоссе на Сызранской улице – почти рядом с Благодатным переулком, где размещался политотдел 42-й армии, руководившей обороной Пулковских высот.
Редакция занимала комнату в жилом доме. В соседней комнате – наши военные женщины. Хозяева квартиры эвакуировались, оставив много своих вещей. Мы их не трогали. Машины типографии – за окном, но чтобы к ним попасть, надо обойти дом. Там – огромный пустырь – совхозное или колхозное поле.
В составе редакции изменение. Ушёл на повышение Алёша Манин, с которым я по-настоящему сдружился. Вместо него наш военком привёз из резерва армии своего знакомого, бывшего работника Главполитиздата, редактировавшего до войны труды академика Тарле – Агуфа Израиля Наумовича. Совсем отощавший, он еле двигался, но постоянно стал ходить. С ним мы быстро нашли общий язык. Я согласился с его предложением: каждый номер планировать и готовить к выпуску по полосе – я первую, он вторую, а затем наоборот.
Это мне понравилось. С утра составляю макет полосы и пишу заметки. У меня их всегда большой запас. Редактор у нас – как посыльный, только носит рукописи в наборный цех. До обеда успеваю сдать всё в текущий номер. Агуфа обычно опережаю и помогаю ему, чтобы вместе идти на обед в столовую.
После обеда нередко едем в город, если нет бомбёжки или артобстрела. На Невском работал кинотеатр, и мы смотрели фильмы или шли в Александринку (театр имени Пушкина) смотреть оперетту. Там всю блокаду работал театр музыкальной комедии. Но такие выезды не часты. В основном мы выезжаем в подразделения бригады.
Бывший начальник политотдела подарил мне, когда я был ещё рядовым, свою поношенную кожаную куртку. Она мне подошла по росту, и очень удобно было в ней ходить. Нередко до 30 километров приходилось шагать.
Ради нескольких строчек в газете…

Художник Александр Полозов.