Хромов

Жить надо ради того,
за что можно умереть.
И. А. Ильин

Сибирское научно-производственное объединение «Ритм» было похоже на множество своих собратьев из «Минсредмаша», но под внешним сходством скрывалась уникальность этого давнего интеллектуального центра. Тут создавалось то, что воплощалось потом в самых смелых проектах «на земле, в небесах и на море». Институт и работал по этим трём направлениям, имея обширнейшую кооперацию с заказчиками и поставщиками по всей стране. Хотя среди местных градообразующих гигантов – «Целлюлозы», «Коммунара» и «Локомотива», «Ритм» выглядел заурядно. И, конечно, мало кто знал, что основные его лаборатории, производства и полигоны именуются иначе и находятся за сотни и даже за тысячи километров. Там новые разработки доводили до рабочих образцов, после чего доведённое попадало на заводы, к авиаторам, судостроителям и океанологам. Талантливые люди, буднично проходившие через остеклённые вестибюли «Ритма», заглядывали из своих залов за горизонты возможного. То, что им открывалось, требовало защиты от посягательств. Этим и занимался немногочисленный отдел без номера, но с именем собственным. Особый. Располагался он на последнем, девятом этаже институтского корпуса в небольшом холле с двумя дверями под красными глазами электронных замков. Правая дверь вела в лабиринт из пяти кабинетов, который знающие именовали хирургическим названием: оперблок. В левую заходили лишь по приглашению хозяина. С середины декабря этот кабинет осиротел, но 24-го начальник группы информационной безопасности подполковник Шестаков услышал из командирского селектора голос Хромова.
– Павел Васильевич, зайди.
Служебные передвижения, как и другие события в особом отделе не попадали на стенд приказов. Но если подполковник Хромов пригласил в бывший Лунинский кабинет, значит, появилось у него такое право. При появлении Шестакова сухощавый майор из службы оперативного контроля поднялся из-за стола. Хромов кивнул обоим, дождался, когда сядут и обратят к нему лица. Привычно провёл рукой по жёсткой короткой шевелюре.
– Вот так, друзья-однофамильцы. По операции «Канал» контактировать теперь будете напрямую.
Подался вперёд, упёрся ладонями в стол и улыбнулся.
– Шестаковы против Сёминых.
Погасил улыбку, кольнул взглядом лица.
– Дезавуирование пора превращать в канализацию, хотя Сёминым пока самое бы время замереть. Или ошибаюсь? – обратился к майору.
– Не ошибаетесь, замерли… Мне бы завтра после обеда жену из больницы забрать, – осторожно напомнил, но Хромов вскинул ладонь.
– Текучка не отменяется, Андрей Анатольевич. Но послезавтра к пятнадцати – оба с предложениями. Ищите страховки, промахиваться не имеем права.

Подполковник ФСБ Борис Петрович Хромов был достойным преемником бывшего начальника особого отдела, хотя внешностью сильно от него отличался. Среднего роста, коренастый и крепкий, с простоватым, приветливо-добродушным лицом, кроткими манерами и цепким энциклопедическим умом. Узнавали его издалека по неспешной и мягкой, почти кошачьей походке. Оставшись один, поднялся из-за стола, через двойную боковую дверь прошёл в комнату для совещаний. Раздумчиво подошёл к крайнему шкафу, достал кофейную чашку. Постоял, скептически покривил губы. Но насыпал кофе, прошёл к угловому журнальному столику и включил чайник. Опустился в кресло, с видимым удовольствием вытянул ноги. Машинально потянулся ладонью к причёске, но, тронув лоб, провёл ею по лицу. Задумался. Новая должность хотя и сулила новое звание, но не очень радовала. Одно дело отвечать за оперативный контроль, другое – за всё. Масштаб, кабинетность, ответственность – всё это не только надо было осваивать, но и подниматься на уровень анализа едва ли не другого порядка. Улыбкой тронула губы чья-то давняя мысль, что служебная лестница всегда доводит до того кресла, где ты наименее полезен. Хмыкнул: может, это ещё не то кресло. Ладно. Что имеем? Деятельность супругов Сёминых пока заморожена самой резидентурой. Это – первое. Второе. Сухорукова в покое не оставляют, так что в естественность неожиданной смерти генерала Марчука, видимо, поверили и, значит, карантин Сёминых – сугубо профилактический и не будет продолжительным. Третье. Архивариус Оксана Сёмина продолжает получать обработанные до допустимой доли правды материалы по разработкам гидроакустиков и наверняка комплектует задел для резидентуры; с целью прикрытия будущих передач её муж и продолжает заниматься скандинавской ходьбой. Четвёртое. Сотрудник консульства Георг Шварц за последние три недели ни в чём кроме безличных контактов с Сухоруковым себя не проявлял. Пятое. В истории с появлением Оксаны Сёминой на «Ритме» ещё много белых пятен, и успокаиваться анкетными данными и послужным списком непростительно. И – главное: едва ли интерес немцев ограничился Сёмиными и Сухоруковым. Надо искать. Этот блок вопросов – к майору Шестакову. На подполковнике Шестакове – задача не меньшая. Без поддержки режимной группы ему не обойтись, так что и это надо иметь в виду. Да что ещё сегодня поднесёт Белограй – тоже вопрос. Едва ли порадует. Стас Белограй из областного Управления ФСБ был давним приятелем Хромова не только по рабочим контактам их служб, но и просто приятелем. Знакомы они были без малого полтора десятка лет, но виделись не часто и никогда – в мрачноватом здании его конторы. То, что Стас предложил встретиться вечером на их окраинной квартире, ничего развлекательного не сулило. Хромов допил кофе, с сожалением поднялся.
Опасения оправдались. После улыбчивых приветствий и обменов семейными новостями, Стас неожиданно спросил:
– С тобой Ирина за эти дни ничем примечательным не делилась?
Хромов на секунды задумался и, уверенно ответив «нет», вопрошающе глянул в карие глаза Стаса. Тот поморщился.
– Четыре дня назад нашли мёртвым в своём гараже технолога с «Коммунара» некоего Водопьянова Артура Николаевича – тридцати шести лет, одинокого, не привлекавшегося и так далее. Причина смерти – отравление выхлопными газами. Милиция после осмотров опечатала гараж и квартиру, и всё бы оформилось в бытовой несчастный случай, если бы не участковый сержант. На двери квартиры заметил на следующий день надрыв на бумажке с печатью и сообщил в горотдел. Там почертыхались, но повторный осмотр всё-таки провели, а потом доложили по инстанции. В двух тайниках обнаружили сто двадцать четыре тысячи евро. Теперь чертыхаемся мы.
Умолк. Глянул Хромову в лицо.
– В блокноте Водопьянова среди телефонов оказался и ваш домашний, помеченный двумя словами: Ирина, дом. Вот такой, Боря, ребус.
Хромов взъерошил причёску, вскинул взгляд. Стас отреагировал понимающе.
– Телефонами ещё занимаются, но я-то ваш знаю.
Сдержанно хмыкнул.
– Не сдашь моему начальству?
– Вообще-то следовало бы, – ответил без улыбки, – но для меня смысла в этом нет.
Вскинул руку, предупреждая готовую фразу Стаса.
– За доверие – спасибо. А ребусом озадачил. В справочнике наш телефон отсутствует, непонятных звонков не было, в том числе и ошибочных. Впрочем, – прервал самого себя, – при мне не было. Но о Водопьянове никогда от домашних не слышал, хотя «Коммунар» и опекает Иришкин садик.
Стас сожалеюще вздохнул.
– Значит, запишем пока в непонятки.
– Запишем, – кивнул Хромов. – Займусь и я.

Жене Хромова Ирине Владиславовне было тридцать семь лет, пять последних она заведовала детским садом, начав воспитателем ясельной группы не совсем по своей воле. Когда пришла пора определять дочку в садик, ей выдвинули условие: место для ребёнка только вкупе с местом воспитателя. Пришлось согласиться, да так и прикипела к работе с детворой. Заочно получила даже второе педагогическое образование – дошкольное. Жили дружно, никогда в семье не было недомолвок. Но время… Отстранённо подумал, что бес в ребро случается от седины не только в бороду. Бальзаковский возраст? Вспомнил свою недавнюю неуклюжую шутку и резкую реакцию жены: «Узнаю – убью». Не убила бы, конечно. Хотя… За этой работой и о главном забыть недолго; плохо, когда семейная гармония начинает восприниматься привычным делом. Очень плохо. И всё-таки не похоже, другая у этого ребуса причина. Но домашний телефон посторонним ни Ирина, ни Настя никогда не дали бы, с этим давно и всё строго. Да и почему домашний? Вопрос возник правильный, и ответ на него Хромов получил следующим утром после нехитрой проверки. С вечера вскрыл, тщательно обследовал и спрятал мобильник жены, а перед выходом на работу буднично напомнил:
– Паспорт, деньги, телефон?
Ирина сунулась в сумочку, растерянно взглянула.
– Да что ж такое? Опять пропал! Настя! – крикнула дочери. – Телефон мой не видела?
Настя выглянула из комнаты, дёрнула острым плечом.
– Опять Настя. Нужны мне ваши телефоны.
Ирина уставилась на мужа.
– Да чего ты? – хмыкнул он. – Набери с домашнего.
Телефон отозвался из спальни, и Ирина, уже спускаясь по лестнице, вздохнула.
– Когда я его туда?.. Второй раз уже.
– В смысле?
– Да месяц назад электрика вызвала с «Коммунара», у нас наружное освещение стало выбивать. 
«Коммунар» шествовал над садиком и на просьбы откликался всегда оперативно и охотно.
– Провела его к щитовой, а к себе вернулась – телефона нет. Всё перерыла, как в воду. Сообразила набрать – без толку. Хорошо, нянечка из второй группы услышала, принесла.
Информация была не из приятных, но о ней требовалось срочно известить Белограя. Попросил того прихватить Водопьяновский блокнот. Встретились в обед на заснеженном бульваре, и Хромов сразу спросил:
– Имя Зоя в блокноте есть?
Зои не оказалось, и Хромов облегчённо вздохнул: под этим именем в телефоне Ирины значился он сам.
– Объясняй, – пряча блокнот под свой роскошный шарф, потребовал Стас.
Выслушал, долго молчал, осмысливая.
– Умный ты, Боря, хорошо шифруетесь. Но история паскудная, похоже, к вам подбираются.
– В любом случае надо прощупать все контакты Водопьянова и, прежде всего, с электриками. Искать надо молодого, чернявого и высокого. Освещение, кстати, он наладил быстро и сразу же ушёл.
– Сам что думаешь делать?
– Ничего. Не моя епархия, ваша.
– Тоже верно, – кивнул Стас. – Значит, с номером твоего мобильного у них прокол.
– Для того и шифруемся. Настя вообще его не знает.
Всё не занятое время он возвращался к этой новости. И ещё более утверждался в мысли, что служба оперативного контроля должна активизироваться на поиске и упреждении новых агентурных атак. Где? У акустиков? У системщиков? У энергетиков? Вспомнил Лунина, коротко вздохнул. «А Вы, Илья Ильич, обнадёживали передышкой. Как бы не так».
Разговор с Шестаковыми порадовал многим. В том числе и выводом, что сработаются эти парни легко. Но проблему расширения поиска обсуждали долго; слишком многое в ней было гадательным.
– Иди туда, не знаю куда, – пасмурно подытожил Шестаков-младший. – Ни одной же подсказки, Борис Петрович.
– Подсказки, Андрей Анатольевич, только в билетах по ЕГЭ даются. Для не слишком развитых. А нас противник уважает, так что уважение цените, активнее подключайте своих людей на производствах и ищите вербовщиков. В шизофрению не впадайте, но ищите. Соколова нацельте на всех контактёров Сёмина.
– Соколову инициативы не занимать.
– Пусть только сверх меры не активничает, аккуратнее, осмотрительнее. А Вам, Павел Васильевич, – обратился к подполковнику, – неустанно отслеживать любые отклонения в регламенте архивации институтских разработок. Подгрузите режимную службу, я их уже нацелил.
Ободряюще взглянул.
– Всё, товарищи офицеры. Тридцать первого совместный план января на этот стол.
Останавливая, вскинул руку.
– Супругу, Андрей, забрал?
– Спасибо, всё нормально. Кухню уже оккупировала.
– Свободны.
Возвращаясь домой, Хромов привычно анализировал прошедший день и постоянно цеплялся за историю с телефоном. Сидела в ней червоточина, прав был Стас в своём предположении. Домашние  давно, конечно, знали, что на незнакомые звонки следовало отвечать: «Здесь такие не живут». Но Настя… Пятнадцать лет. Жизнерадостная. Порхающая. И беззащитная. Вдыхая острый морозный воздух, Хромов так же остро вдруг почувствовал эту беззащитность. И причина её – он. Его работа. Уж если подбираются к нему… Остановился на перекрёстке, оглядел жёлтый под фонарями снег вдоль тротуаров и по-домашнему освещённые окна угловой высотки. Светофор переключился, но Хромов не заметил перемены, углубляясь в пришедшую мысль. Да, майора следует нацелить на такую проверку, надо искать узлы уязвимости и в семейном окружении тех, кто имеет доступ к ключевым секретам. Не потонуть бы. Хмыкнул чуть раздражённо: и впрямь хоть бы какую-то зацепку. Вспомнил свой вопрос Лунину, когда принимал дела.
– Почему они Сёминых законсервировали, а от контакта с Сухоруковым не отказываются?
Ответ огорчил очевидностью.
– Ждут нашей реакции. Арестуем сейчас Сухорукова – заподозрят, что Марчук провалился, а пока Сухоруков на свободе, беспокоится им не о чем. Так что будем подыгрывать.
Хромов шумно вздохнул. Лунин, всё-таки, куда опытней. Хоть бы навестил.
А Лунин, проверяя показания Марчука о его прошлой жизни, вернулся в этот вечер в Подгорск из Капустина Яра. Аэропорт Гумрак был почти в городской черте Волгограда, но пришлось улететь, так и не навестив родителей жены. Заехав в Управление, спрятал бумаги в сейф, опустился в кресло. Не темнит бывший генерал, пока не темнит. Нет резона темнить, жизнь на кону. А проверять всё равно надо. Капустин Яр невелик, но именно из него неистово вырывался старший лейтенант Марчук в свою новую жизнь, и сухой запрос мало что дал бы. Лунин не жалел потраченного времени, поездка многое прояснила. В том числе и то, как себялюбие довело перспективного офицера до беспринципности, а потом и предательства. Вдумываясь в протоколы допросов, Лунин уже глубоко вник в суть этого человека, хотя интересовало его другое. Глянул на настольные часы. Тратить время на поездку в гостиницу, а чуть свет возвращаться? Прошёл в комнату отдыха, принял душ и с удовольствием вытянулся под одеялом на широком диване. Сон не шёл. Мысли возвращали к бывшему генералу Марчуку, к тем сокрытым от всех корням, из которых растёт характер человека и его мировосприятие. «Чтобы быть эффективными надо чувствовать противника, его настроение и векторность». Лунин вздохнул: «Где-то Вы теперь, Виталий Маркович Зотов с негласным прозвищем Швейк?» Он всегда с благодарностью вспоминал давнего своего начальника.
Марчук тоже начинал службу с войны. С Афганской. В марте 1988 года выпускник школы КГБ лейтенант Марчук попал в одно из подразделений разведки 40-й армии генерал-полковника Громова. После вывода войск в феврале 89-го он ещё оставался в частях, контролирующих границу, и лишь в апреле был отозван и направлен на Волгоградский завод «Баррикады», выпускавший комплектующие агрегаты для ракетной техники. Это был хороший старт. Нехорошим было время. Привыкшие к покою стареющие службисты насторожённо приняли заносчивого лейтенанта, и это прорвало в нём плотину амбиций: хлынуло тщеславие, которое и выразилось в прозвище «индюк». Эпоха перемен проверяла на устойчивость. Но май 92-го окатил его гордыню холодным душем. После дебоша в ресторане гостиницы «Волгоград» старшего лейтенанта Марчука уже через две недели сослали от греха на ракетный полигон Капъяра.
– Меня – боевого офицера – вышвырнули из города в жару, пылищу и мошкару в подчинение к какому-то спившемуся майору!

В этом пассаже из допроса Лунин отчётливо увидел гнилую сердцевину самооценки. Марчук знал, что стоял вопрос о крайне жёстком увольнении, но своего фактического помилования не увидел, и к тщеславию добавилось скрытое озлобление. Скорую женитьбу на Тамаре Павловне Талайкиной сам он объяснил тем, чтобы в этой дыре не застрелиться от скуки. Но и это было не так. Истинная причина заключалась в не слишком распространённой фамилии его новой знакомой. Марчук хорошо знал влиятельного сотрудника «Баррикад» Петра Талайкина и едва поняв, что тот – дядя Тамары, тут же предложил ей замужество в надежде на возвращение. Быстрого эффекта не получилось: лишь в 95-ом он вернулся на режимную службу в «Баррикады», хотя получил при этом ещё и звание капитана. Сами события внешне выглядели вполне объяснимо, но по всему выходило, что после них жажда самоутверждения шагнула за Рубикон. Он уже прочно поставил себя в центр мироздания, не терпел чужих мнений, тешился исключительностью и ожиданием похвал. Дождался. Американцы ещё в пятидесятых разработали систему отбора потенциальных агентов, включив в её основу четыре критерия: деньги, компромат, идеологию и самомнение. На непомерное самомнение и обратил внимание американский советник по вопросам конверсии Пол Коун. А через короткое время предложил два миллиона рублей за незначительный документ на агрегат для комплекса «Тополь-М». Марчук отчётливо понимал цену этого предложения, но давая показания, отмахнулся оправданием.
– Подумаешь, 400 долларов. Тогда гребли миллионами. Да и плевать было американцам на какого-то капитана.
Лунин вспомнил другого своего начальника – Никитина. «Предавали, Илья Ильич, и за сухарь». Да, сухарём ещё можно измерять предательство. Но не деньгами. Марчук, конечно, ждал продолжений. Но американцы и в самом деле им не заинтересовались, а передали своим немецким коллегам. А те решили понаблюдать, и только после того, как оценили его карьерные устремления, сумели помочь с переводом в Сибирское краевое Управление, где через пятнадцать лет Марчук и стал генералом. Кто ему помогал и каким образом, ещё предстояло выяснять. Но уже в 2007 с ним вышли на связь, явную лесть подогрели открытием личного счёта, а через год он уже сам стал вязать агентурную сеть. Возможности его в то время были не слишком велики. Но тут, сама не ведая, ему впервые помогла жена. Впервые ли? – возникла у Лунина неожиданная мысль. Тамара Павловна не так бесхитростна, как хочет выглядеть. Почему вдруг так озаботилась судьбой своей племянницы? Племянницы двоюродной, да к тому же почти из другого поколения. Можно, конечно, допустить, что у Тамары Павловны, в связи с отсутствием детей, возникли некие материнские чувства к Оксане, но этот допуск ничем не подкреплялся. Общались они крайне редко. Приезжала только на её вторую свадьбу, причём приезжала одна. Лунин перебирал вновь открывшиеся факты. Оксана Величко, родилась в 1983 году в Капустином Яру Астраханской области. В 2003-м получила специальное образование и работала в городском архиве. В том же году вышла замуж, но через четыре года семья распалась. А 2008-й стал для неё знаковым: из затерянного Капустина Яра она перебралась в крупный город и оказалась на знакомой, но не в пример выше оплачиваемой работе. Через год вышла замуж за инженера «Ритма» Сергея Сёмина. Теперь Лунин знал, что именно Оксана играет ведущую роль в их семейном подряде на местную немецкую резидентуру. Известно теперь и то, что сам Сёмин привлёк к работе в качестве собственного информатора давнего приятеля из сектора оптики – Ивана Кучера, которому платил за сведения, не раскрывая источника и ссылаясь на то, что сведения нужны лично ему для продвижения по службе. Анализ наблюдений именно за этой семейной парой и вывел на версию о причастности Марчука к утечке материалов из подразделения Филонова. В феврале 2018-го Марчук получил задание найти подходы на предмет компрометации ведущих специалистов «Ритма». Этим уже следовало поделиться с Хромовым, но этого было мало; Лунин надеялся пополнить сведения из протоколов последних допросов.
Утром отправился на доклад к Севастьянову. Генерал-лейтенант внимательно выслушал, прошёлся пальцами по столу.
– Просмотри новые протоколы и отправляйся на «Ритм». Пора помочь Хромову информацией, а разработку передавать городу. Я свяжусь с Митиным. Не торопись оттуда, разберись основательно. И новый год с семьёй встретишь.
Усмехнулся невысказанному.
– Вернёшься, осмотришь квартиру, а они пусть готовятся к переезду, должность в нашем санатории Елену Степановну уже ждёт.
Протоколов было четыре, но занимался ими Лунин весь день. Читал, вдумывался, сличал ответы, фиксировал на видеозаписях поведение, мимику и тональность. Как обычно Севастьянов не сказал ничего лишнего: давал возможность определиться самому, чтобы потом сверить свои и чужие выводы. Определяться было с чем, в следственном комитете работали не новички. Особое внимание привлёк блок разрозненных и проходных вопросов, связанных с причинами перевода Марчука в краевое Управление. Всё это не только рельефно отражало облик самого Марчука, но и его ближайшего окружения.
 

Из протоколов допросов подследственного Марчука Валерия Романовича.
Внутренний изолятор Управления ФСБ.
20 декабря 2018 года.
Вопрос:
Чем Вы сами объясняете быстрое продвижение по службе в период с 1995 по 1999 годы?
Ответ:
Результативной работой. Пока кто-то снимал пенки, крышуя всякие липовые ООО, я раскрыл двух действующих агентов.
Вопрос:
Задержанные утверждали, что именно Вы указали им на советника по конверсии Пола Коуна?
Ответ:
Ни на кого я не указывал. Меня, правда, могли видеть вместе с ним, но это ничего не значит.
Вопрос:
Но сами Вы уже знали, кем на самом деле является этот советник?
Ответ:
Да, знал. Я уже отвечал на этот вопрос.
Вопрос:
Выходит, Вы провоцировали, а потом сами же и раскрывали агентов? 
Ответ:
Это они Вам сказали?
Внутренний изолятор Управления ФСБ.
22 декабря 2018 года.
Вопрос:
Почему вдруг уволили подполковника Хомякова, как думаете?
Ответ:
Никак не думаю. Вопрос к кадрам.
Вопрос:
В кадрах считают, что причиной послужили два анонимных обвинения и Ваш рапорт, фактически подтвердивший эти обвинения. Что Вас побудило написать этот рапорт?
Ответ:
Об анонимках не знаю. Но Хомяков в течение месяца допустил два должностных проступка.
Вопрос:
Вы сразу узнали об этих проступках?
Ответ:
Почти сразу.
Вопрос:
Тогда почему Ваш рапорт написан только через четыре месяца после анонимок?
Этот вопрос вызвал явное замешательство Марчука. И он никак не отреагировал на время написания анонимок. Да, следователи работали умело.
Вам понятен вопрос?
Ответ:
Понятен. Я уже не помню. Может, не хотел выносить сор из избы.
«Не может», – усмехнулся Лунин. Просто понял, что реакции на анонимки не будет, и решил добить своего начальника. Повышения жаждал.
Вопрос:
Вы знали, что анонимки написаны рукой Вашей жены?
Ответ:
Это исключено.
Вопрос:
Почему?
Вопрос выглядел наивно, но Марчук опять смешался. Вот это и называется: «качнуть на косвенном». На этом и сыплются. Улыбка следователя была сдержанной и понимающей.
Да, письма были отпечатаны на матричном принтере. А у Вас дома был такой принтер?
Ответ:
Я не помню, что было у меня в доме пятнадцать лет назад!
Внутренний изолятор Управления ФСБ.
23 декабря 2018 года.
Вопрос:
Какими были Ваши отношения с Петром Семёновичем Талайкиным?
Ответ:
Да почти никакими. Жена по родственному общалась часто, пару раз на даче у него были.
Вопрос:
Вашему переводу из Волгограда он не содействовал?
Ответ:
Мой перевод в 2005-м году был обусловлен приказом, и содействовала ему, скорее, моя жена.
Вопрос:
Поясните.
Ответ:
Год покоя не давала, надоел ей Волгоград, да и меня в нём так в подполковниках и списали бы. Три рапорта подавал, а потом вдруг взяло и сложилось.
Вопрос:
Участие Талайкина, значит, исключаете?
Ответ:
Не в наших правилах что-то исключать. У него, конечно, связи были, знакомые… Но его помощь в переводе… Это всё равно, что подозревать в том же мою жену на основании её поездок в Москву.
Вопрос:
А зачем она туда ездила?
Ответ:
За побрякушками.
Внутренний изолятор Управления ФСБ.
25 декабря 2018 года.
Вопрос:
Вернёмся к Вашему последнему заданию по «Ритму». Как с ним связано создание ложного канала утечки информации через Сухорукова?
Ответ:
Впрямую. Компрометация ключевых фигур института перед местными органами и руководством с целью нарушения работы предприятия – в этом была суть задания.
Вопрос:
Что это за фигуры?
Ответ:
Филонов, Сухоруков, Глейкин, Задорожный, Веселовский. Лица и формы не конкретизировались, выбор предполагался на моё усмотрение.
Вопрос:
Почему Вы остановились и на Хромове?
Ответ:
Хромов цепкий оперативник, и его устранение облегчило бы работу агентуры.
Вопрос:
Что уже сделано в этом направлении?
Ответ:
Если исключить Сухорукова, то пока немногое. Намечены возможные подходы к Глейкину, Хромову и Веселовскому.
Вопрос:
Какие именно?
Ответ:
Пока только через семьи. Но до разработок дело не дошло, мало информации.
Вопрос:
Кто занимается её сбором?
Ответ:
Знаю четверых: Трошкин из ресторана «Монплезир» и Ахметова из гостиницы «Звезда» – мои агенты, Водопьянов и Лямзин из «Коммунара» – консульские.
Вопрос:
Кому передаются сведения?
Ответ:
Траубу и Шварцу, это их операция. Моя задача в ней – обеспечение прикрытия.
Севастьянов вызвал к себе только поздним вечером. Указал на стул, приготовился слушать.
– Что ж, – начал Лунин, – с такой конкретикой уже можно и нужно ехать не только к Хромову, но и к Митину. Цели и фигуранты обозначены, так что «Ритму» – ритмово, а конторе – конторское. Меня другое озадачило, Тимофей Олегович. Тамара Павловна Марчук.
Севастьянов сощурился.
– Тоже обратил внимание?
– Да просматривается её рука во всём послужном списке мужа. Как бы не пришлось бодаться со столицей.
– Да, – кивнул Севастьянов. – Торчат ушки. Торчат.
Утренним поездом Лунин выехал в «Ритм».
Хромов встретил на своём изрядно потрёпанном «Фольксвагене», не скрывал радости.
– Заждался, Илья Ильич. Да я – ладно, Ваши заждались. На недельке заскочил в поликлинику, Елена Степановна даже похудела.
Весело отмахнулся.
– Ну, ладно, приврал малость. Надолго?
– Велено дождаться твоего душевного равновесия.
Хромов не сдержал вздоха.
– Да, новости тут у нас. Домой?
– Не расслабляй. Сначала о новостях.
– Тогда обед.
– Совместим с ужином.
За кофе и печеньем так и проговорили до ужина. Ситуация обрисовалась, хотя и выглядела не самой радужной. Помимо охоты за техническими секретами Запад, а Севастьянов и Лунин уже не сомневались, что к БНД примкнуло ЦРУ, намерены всеми своими возможностями дестабилизировать работу «Ритма» и всячески мешать его деятельности. В этом виделось нечто новое, а история с Сухоруковым наглядно демонстрировала всю опасность этой затеи.
– Борис Петрович, что уже сейчас предпринимается вами практически?
– Шестаковы готовят план совместных мероприятий на январь с учётом привлечения всех структур отдела и внештатников. 31-го утром проведём совещание, внесём коррективы.
– Меня пригласите?
– Обижаете.
– А Вы не обижайтесь. Вспоминайте о Марчуке, он на наших совещаниях тоже сиживал.
Внимательно посмотрел на Хромова, скупо улыбнулся.
– Скверная всё-таки у нас работа, Борис Петрович. Но исподлобья на всех глядеть – до нехорошего доглядимся. Знаете, чем недавно тот же Марчук свою жизнь оправдывал? «Хомо хомени лупус ест» – ни больше, ни меньше. Овечками, мол, лишь прикидываются, и он, стало быть, честнее остальных.
Хромов отставил чашку, помолчал. И вдруг утверждающе вздохнул.
– А знаете, чем на это волчье возразил Сенека? «Человек есть нечто священное для человека». Оно, может, и высокопарно, но вот подлость на такой грядке не прорастает.
Лунин широко улыбнулся.
– На этом и сойдёмся. Иначе из защитников превратимся в шакалов. В деле Сухорукова и я кое-что постиг. Филонов научил. Ну, – хлопнул ладонями по мягким подлокотникам кресла, – это к делу не относится. До понедельника?
Как же хорошо было дома! Человек человеку волк? Какой стороной этот звериный лозунг можно приложить к близким людям? Да и не по лозунгам надо соизмерять жизнь. На двое суток Лунин забыл обо всём. Забыл и Хромов. Лишь после воскресного ужина мысли потянули его к работе.
Понедельник был перенесённым с 29-го выходным днём. Город готовился к встрече нового года. Наряжались ёлки, уже хлопотали по кухням, докупали продукты и подарки, у Веселовских играла музыка, три дочки Глейкиных в своей комнате репетировали праздничное выступление, Филоновы с нетерпением ждали внуков, в домах пылесосили, чистили, протирали. И никто не подозревал, что в это морозное предновогоднее утро в совещательной комнате на девятом этаже инженерного корпуса «Ритма» полтора десятка мужчин дотошно, обстоятельно и вдумчиво обсуждали, как отвести беду от их домов и жизней. Лунин в обсуждение не вмешивался. Его вводное сообщение многое сузило и упорядочило, и он, слушая, делал только короткие пометки. Тем же занимался и Хромов, лишь изредка подправляя русло размышлений. Едва ли половина этих размышлений была бы понятна непосвящённым, как непонятными для ребёнка остаются размышления взрослых. Но они хорошо понимали друг друга, и дело спорилось. Лишь при распределении сил возникли, да и не могли не возникнуть споры.
– Помилосердствуйте, Борис Петрович, – первым взмолился майор Шестаков. – Где мне на всё это людей набрать?
– У Вас в службе, Андрей Анатольевич, четырнадцать молодых выносливых ребят, все с зарплатами.
– На тридцать объектов.
– На двадцать девять, а без меня и вовсе на двадцать восемь. И всё – в периметре.
– А наружка?
– Наружка – за нашими городскими коллегами.
– Всё равно тришкин кафтан. Мне, что же, на половинки их порвать?
– Получится порвать – разрешу. А без шуток – обсудите совмещения с подстраховками, не Вас учить.
– А текучкой кто будет заниматься?
Хромов весело хмыкнул.
– А Вы на что? Громыхать с Олимпа?
Успокаивая, мягко махнул рукой.
– Ладно, не обижайтесь. Я в их возрасте спал вполглаза, не отощают за месяц. А там, думаю, число подопечных сократится.
– Мне бы хоть двоих из отдела по режиму.
– Побойся Бога, Шестаков, меня уже догола обобрали! – замахал руками начальник режимщиков Иванов. – Вон, с однофамильцем своим теперь договаривайся.
– А корректировки в архивные носители Иван Фёдорович Крузенштерн будет вносить? – тут же откликнулся подполковник Шестаков. – Тогда уж сразу немцам их сдавать, чтоб не возиться.
– Хватит, – прервал Хромов. – Частности, если потребуется, уточним. Что скажет Соколов?
– Задачу понял, со второго числа доклад ежедневный.
– Акустики?
– Аналогично.
– У всех бы такие привычки завелись. Товарищ полковник, – обратился к Лунину.
Лунин глянул в лист с пометками, поднял голову.
– План считаю обоснованным, но кое на чём следовало бы акцентироваться. Первое. Сергей Сёмин и Иван Кучер. Дуэт не случаен и пока в должной мере неподконтролен. Второе. Слежение за обменом информацией с серверов. Третье. Обеспечение координации с органами городской контрразведки. Четвёртое. Не разделяю мнения подполковника Хромова по поводу самоисключения из списка объектов контроля. Страховать Вашего начальника, майор Шестаков, не только надо, но надо плотно даже в этих родных стенах. У меня – всё.
Хромов помолчал, поднял голову.
– Пётр Семёнович, – обратился к Иванову, – совместно с подполковником Шестаковым подготовьте и согласуйте с Глейкиным программу архивации данных по всем направлениям разработок оптиков, как это уже сделано в лаборатории систем ориентации и подразделении Филонова-Сухорукова. Майору Шестакову продолжать выявление характера информации, интересующей Сёмина, форм передачи, периодичность и содержание. Сожалею, Андрей Анатольевич, но отвлекаться и на мою персону кому-то всё же придётся. Координация и совместные мероприятия с органами ФСБ за мной. Оперативные сводки – ежедневно к пятнадцати тридцати. Вопросы?.. Тогда всех – с наступающим!
Вернувшись домой, Хромов с порога в очередной раз убедился в прозорливости Лунина. Жена, выйдя в прихожую, негромко сообщила:
– По городскому звонили. Мужской голос, телефон не определился, спросил меня. Сказала, что ошибся.
Хромов увидел тревогу Ирины, снял шапку, взъерошил волосы и улыбнулся.
– Ну и правильно сказала. Пообедали?
«Стас мог проверять. Знал, что я не дома», – подумал Хромов, нахваливая лёгкий пшённый суп. Но тут же оборвал попытку самоуспокоения. «Учиться бы мне ещё у Лунина». Пообедав, предложил Ирине помощь, но она даже головы не подняла от нарезок.
– Не мешай. Сейчас Настя вернётся, без тебя справимся. Стол поможешь накрыть, а пока – свободен.
Хромов усмехнулся: командир. Направился к дивану, но услышал писк городского телефона. Звонил Стас.
– С наступающим. Второго вечерком загляните с Луниным к нам на окраинку, пошушукаемся.
– Откуда о Лунине?
– Служба, – хмыкнул довольно Белограй.
– Принято.

Хромов понял: Стас будет не один, скорее всего – с начальством.
Не ошибся. Начальник областного Управления ФСБ генерал Митин – дюжий, плечистый и удивительно располагавший к себе, даже сидя, казалось, занимал половину комнаты. С Луниным они знались давно и оба явно радовались встрече. Обстановка с первых минут сложилась неформальная и доверительная. Но дело оставалось делом, надо было увязывать совместную работу.
– Фёдор Иванович, – обратился Лунин, – мне Севастьянов обещал связаться с Вами.
– Связался, – кивнул Митин, – так что я в курсе дел и Станислав Михайлович – тоже. Но вопросы есть, и ваши материалы нам нужны. Господина Шварца давно пора бы домой отправить, у нас на него всего хватает, но вам же не откажешь. А теперь и вовсе. Стас, доложи-ка всё по электрику.
Белограй ненадолго задумался.
– Ефим Константинович Лямзин, тридцати лет, уроженец…
– Без подробностей, – остановил Митин. – Только по делу.
– Он действительно работает электриком в ОАО «Коммунар», был близко связан с Водопьяновым на почве личных интересов, часто выполнял его поручения не только производственного характера. Внешним наблюдением установлен круг его знакомых, в том числе с дежурным администратором гостиницы «Звезда» Фаридой Ниязовной Ахметовой.
Хромов вскинул голову, и в ответ Митин кивнул.
– Теперь наша фигурантка, Борис Петрович, так что вашей кобыле облегчение.
– В разработку, – продолжал Белограй, – Ахметова попала только с сегодняшнего дня, поэтому данных по ней пока мало. Зато есть данные, что Водопьянов и Лямзин как минимум дважды посещали городской бассейн в то же время, когда там бывал бухгалтер консульства Вильгельм Трауб. Но их возможные контакты, если и были, пока ничем не подтверждены. Небезынтересно, что Лямзин ведёт образ жизни, весьма отличающийся от его финансовых возможностей.
Митин фыркнул.
– Что за канцелярщина, Стас? В наше время говорили проще и точнее – живёт не по средствам.
– Так точно, – улыбнулся Белограй. – Это я для убедительности. Знаете: хостинг, менеджер…
– Ты по-русски убеждай.
– Да пока больше не в чем, Фёдор Иванович. Работаем.
– Что решили по наблюдениям за их, – кивнул в сторону Хромова, – людьми и за самим Хромовым?
– После установления маршрутов передвижения, организуем наблюдение со стационарных постов.
– Когда будет сделано?
– Дня через два-три. Праздники, – сказал, оправдываясь. – Маршруты пока броуновские, а камерами весь город не облепишь.
Митин согласно кивнул.
– Разрешите? – подал голос Хромов. – Тридцать первого был звонок на мой домашний телефон. Думаю, проверочный, звонили из автомата. Жена ответила, что ошиблись.
Митин живо повернулся к Белограю.
– Подключить телефон к автозаписи. Завтра же.
– Сделано уже, Фёдор Иванович, – махнул рукой Хромов. – С этим мы сами управимся, а вот всё, что замыкается на консульстве и филиале «Института Гёте»...
Митин, прервав, вскинул руку и обратился к Лунину.
– По консульству, Илья Ильич. У меня вопрос: кто, кроме Шварца, вызывает подозрения?
– По нашим данным – только водитель Михаил Заварзин. Местный, наёмный, без дипломатического иммунитета. Работает почти четыре года, видимо – на связи с Сёминым.
– Уже без «видимо», – вставил Хромов. – Хотя установить это стоило нам трудов.
Взглянул на Митина.
– Надо бы и его в Ваше ведомство передать, а то копаемся мы на чужом огороде.
– Ничего, мы не обидимся, – усмехнулся тот. – По всем оперативным вопросам контактируйте с подполковником Белограем.
И, пряча хитринку, добавил:
– Он опытный, лишнего не скажет, но и нужного не утаит.
Повернулся к Белограю.
– Немедля включить в общую разработку водителя и бухгалтера. По полному кругу: образ жизни, маршруты и режимы передвижений, контакты, странности, оставление или снятие сигналов связи.
– Товарищ генерал, – заикнулся было Белограй, и тут же виновато осёкся.
Хромов внутренне усмехнулся: тон Белограя в точности соответствовал недавней реакции майора Шестакова. Кому-то и тут будет не до сна. Пружина противоборства стягивалась до боевого взвода.
– Есть один неясный узел, Фёдор Иванович, – обратился Лунин.
– Ну да, – кивнул тот. – «Гёте-центр», а под его крылом и общественники из «Фрайцайта». Что сказать? Это их право, у нас ещё с войны немцы остались. Изучают культуру, язык, организовывают концерты, патронажем пользуются, гранты получают. У нас к ним претензий никогда не было. Но узел возможный.
Пленные немцы не только восстанавливали порушенное, прокладывали дороги и мостили улицы. С сорок четвёртого в закрытое общежитие растущего «Коммунара» поселили две сотни отобранных в лагерях техников и рабочих, обеспечив их сносными условиями жизни и обнадёжив возвращением на родину после войны. А в сорок пятом из поверженного рейха уже не только на «Коммунар» стали доставлять инженеров, специалистов-оружейников и учёных, оставшихся на руинах без дел и средств к существованию. Через десять лет короткая волна расконвоированных репатриантов вернулась в фатерланд. Но многие остались. Прижились, обросли семьями, стали врастать в свою новую родину. Для связи с соотечественниками появилось консульство, а в начале нового века и филиал института имени Гёте. Конечно, всё это находилось под неусыпным вниманием ФСБ, и не всё было гладко, но прямых связок этих структур с «Ритмом» не отмечалось. Обстоятельно обсудили и этот узел. Митин глянул на Белограя.
– Станислав Михайлович, необходимо проанализировать посещения мероприятий консульства, «Гёте-центра» и «Фрайцайта» за последние два месяца не только сотрудниками Посольства. Цель понятна?
– Так точно, – уже с покорной обречённостью ответил тот.
Лунин не сдержал довольной улыбки. Митин увидел, ответил улыбкой.
– Будем разбираться… Не торопишься, Илья Ильич?
Белограй и Хромов переглянулись.
– Разрешите идти, товарищ генерал?
Митин коротко выдохнул:
– Свободны.
На улице шёл густой снег. Заметно потеплело, было сказочно тихо и умиротворённо красиво. Какое-то время неторопливо шли, наслаждаясь зимой и осмысливая состоявшийся разговор. А у пустынного перекрёстка Хромов раздумчиво сказал:
– Думаю, Стас, что в первую очередь надо вам сосредоточиться на Глейкиных.
– Почему не на консульских?
– Это – само собой, с ними сами разбирайтесь.
Помолчал.
– Подсказывает мне верхнее чутьё, что после Сухорукова на очереди Иван Силантьевич Глейкин.
– А кроме чутья?
– А кроме – доводы. Глейкин руководит направлением, которым уже интересуются наши, – хмыкнул, – партнёры, есть уже такие данные. Это – первое. Второе: жена Глейкина – урождённая Мария Рихтер, и «Фрайцайт» для неё и трёх дочек почти дом родной. И – третье: старшая дочь Аня по направлению «Гёте-центра» провела прошлое лето в Германии, так что впечатлениями уже полна. Вывод у меня такой: на вербовку Ивана они вряд ли отважатся, а вот попытаться переманить на ПМЖ могут вполне. Могут состряпать и основательный компромат.
– Хорошо работаете, – нескрываемо удивился Стас.
– Да проще всё: все его девчонки ходили в Иришкин садик, а теперь в одну школу, а средняя – так и вовсе с моей Настей в одном классе. Не скажу, что дружим семьями, но знакомы давно и близко. Да и живём через подъезд.
– Ну и к чему нас в это втягивать? Нет, – спохватился, – прикроем, конечно.
Хромов подумал.
– Пожалуй ты прав. Пусть и вашей кобыле облегчение будет.
Но Белограй шутки не поддержал.
– А вот моё чутьё, Боря… Боюсь, первым под раздачу наметили тебя.
Хромов хотел возразить, но вспомнил предостережение Лунина.
– И, знаешь, – продолжил Белограй, – чувство у меня нехорошее. Настолько, что уже поручил тебя своему сотруднику. Парень молодой, но надёжный. Не психуй, если заметишь слежку: у него приказ не слишком шифроваться.
– Телохранитель, что ли? Не перебор?
Стас шумно вздохнул.
– Старые мы уже, друг ситный. Тебя-то тоже по эрбэшным программам Кадочникова тренировали. А у Саши Никулина за спиной восемь лет освоения «Шквала».
– Это школа выживания Лаврова, что ли?
Стас негромко засмеялся.
– Это, Боря, высший пилотаж рукопашных боевых систем. Приглашу когда-нибудь на занятия.
– Ну, знаешь, я тоже не первогодок.
Стас остановился, стянул перчатку и вытер мокрое от снега лицо.
– Хотел бы я ошибаться, только такая ошибка… Мне потом как в глаза твоим смотреть?
– Не драматизируй.
– А ты не бравируй! – вдруг взорвался Стас. – Ты для них сейчас кость в горле, и я тебя прошу.
– Не проси, сам не хочу. А, знаешь, – прервал себя, – ты меня на интересную мысль навёл.
– Борис!
– Да успокойся ты. Что в нашей науке прописано? Противника надо провоцировать на активность.
– А ещё прописано, что надо иметь терпение.
– Времени нет, Стас… Времени нет, – повторил со вздохом. – Работают, черти, под самым боком.

Любуясь медлительным и мерцающим в фонарном свете снегопадом, Хромов свернул во двор и сразу увидел неторопливо идущую к подъезду Настю. Взглянул на часы, прибавил шагу. Она тоже его заметила, отряхивая пальто, остановилась под козырьком.
– Это откуда так поздно?
– От Глейкиных.
– Ну да. Уроки с Катей делали.
Настя не ответила, повернулась к двери. Пискнул домофон, и Хромов обругав себя, пошёл следом. Встряхнув на лестнице шапку и раздеваясь, примирительно сказал:
– Не дуйся, дочь, мы же с мамой волнуемся.
– Да мама всё знает, это ты всех на свете подозреваешь.
Хромов обнял родные плечики, вдохнул запах мокрых волос.
– И неправда твоя.
Настя круто повернулась, глянула в глаза.
– Да! Не уроки. Анка про Германию рассказывала, у неё море фоток. А ещё она готовится выступать на юбилее «Фрайцайта», и всех нас, между прочим, тоже пригласила.
– А у «Фрайцайта» юбилей? Когда?
– Шестого.
Вдруг удивилась.
– Тебе что? Интересно?
– Ты ж не только мамина дочь. Пойдём чаёвничать.
Вечернее чаепитие было семейным ритуалам. Все они любили это время, незаметно и основательно роднившее. Хромову частенько казалось, что согревает и успокаивает не чай, да так оно и было. За этим чаем говорили о «Фрайцайте», Глейкиных и Германии. Ирина интересовалась бытом и досугом, а Хромов слушал дочь с чувством лёгкого удивления. Говорила без ожидаемого восторга, рассудительно и спокойно. «Взрослая», – думалось, – «Быстро-то как, я и не заметил».
– Жила она в обычной семье. Нормальные люди, сын у них маленький, Анка его звала Клаусёнком. А потом и родители стали так звать.
Вдруг повернулась к отцу.
– Ну, какие они враги, и зачем им вражда? Свой дом, всё ухожено, красиво, цветов целые клумбы.
– Ты это к чему?
– Да к тому… Зачем Анкиного деда Рудольфа семилетним вывезли в нашу глушь?
– А у нас глушь?
– Ну, так была глушь.
Хромов отодвинул стакан, склонил голову. Но ответила вдруг Ирина.
– Ты ведь знаешь, Настя, что не деда вывезли, а их прадеда со своим сыном. И знаешь, что не деревья он тут валил, а работал по специальности, и что в пятьдесят шестом они могли вернуться в Германию.
– Не вернулись же.
– Куда? В Дрезден, где от мамы Рудольфа даже могилы не осталось? А тут у них всё было: работа, учёба, друзья, перспективы.
Хромов прошёлся ладонью по своему «бобрику», остановил взгляд на лице дочери.
– Домик с цветами – это ещё не всё. У Петера Рихтера было тут дело, которое он не пожелал бросить. А Рудольф, повзрослев, вполне мог уехать.
– Он и там мог бы своим делом заниматься.
– Ну, чего гадать-то?
– Да не пускали их, вот и всё. Твои секретные начальники не пускали.
– А вот это ты брось. Мои секретные начальники после указа пятьдесят шестого года всех желающих без канители отправляли на их родину.
– А Иван Силантьевич, скажешь, выездной?
– Не скажу, – ответил серьёзно. – Только и дело – не самоцель. Есть и ещё кое-что в жизни.
– Мечты о светлом будущем, – буркнула Настя.
Повисла тишина. И Хромов неожиданно развеселился.
– А что? Мне бы не хотелось, чтобы твои мечты упирались в кружевные трусики.
– Папа! Я не майданная дура.
– Ну-ну, не сердись.
Вздохнул.
– Люди-то все разные, у каждого свои приоритеты. Грибоедов, по-моему, сказал, что внутренняя жизнь интереснее внешней. Я думаю, что она ещё и важней. Потому что внутри моей жизни – и ты с мамой. И любовь. И честь. И Родина. И мечты, если хочешь.
– Приехали, – прервала Ирина. – Как раз время для таких разговоров.
Помолчали.
– Папа, так мы на праздник-то пойдём?
– Обязательно, – засмеялся. – И пусть об этом узнает весь мир.
Непокорных жизнь тащит, а покорных ведёт. Десятилетний юбилей «Фрайцайта» объявился как нельзя кстати. За оставшиеся трое суток Хромов и Белограй с учётом текущих сводок в деталях проработали возможные комбинации событий на вечер шестого января. Белограй со многим не соглашался, настойчиво пытался остудить Хромова, вечером пятого даже пришёл с Никулиным, но тот неожиданно стал на сторону Хромова.
– Станислав Михайлович, всё это надо лишь прикрыть понадёжнее.
Белограй поиграл желваками.
– Вчера, Боря, доказательно зафиксирован контакт Лямзина с Траубом в бассейне. Глупо всё, как в плохой пьесе: обменялись в раздевалке кейсами, но ни к чему более умному Лямзин просто не подготовлен. Значит, торопятся. Скорее всего, получил деньги, но не исключено и оружие. Какое? Для чего? Ты можешь ответить?
– Не могу. Не знаю и для кого, если оно действительно есть. Но пусть уж лучше для меня.
– И всё-таки считаю, что вам на этот юбилей лучше не ходить. Или съездить на машине.
– От нас до «Фрайцайта» четверть часа неспешным шагом, какая машина? Случай идеальный, Стас. Чистой же воды учения: маршрут известен, место очевидно, страховка плотная. Да и не нужна им стрельба. А при входе в арку… Обсудили ведь уже.
– Гладко было на бумаге, – проворчал Стас. – Саша, – обратился к Никулину, – на тротуаре у арки – двое гуляк, а Глейкин и все женщины – за тобой.
– Я помню, товарищ подполковник.
– Ну да. Осталось лишь добавить: не извольте беспокоиться… Завари-ка ещё кофейку.
Уронил голову, долго смотрел в пол.
– Ладно, Боря. Если завтра Лямзин и впрямь улизнет с работы, и где-то угонят машину, я дам знать.
– Да так всё и будет. Главное в этом деле – моих не перепугать. Вот об этом позаботься.
– Вот об этом не переживай.
– А признайся: хорошо я задумал? Поваляюсь под охраной в вашей курортной больничке, отосплюсь, книжки почитаю, а вы тут всё без меня разгребёте.
Отмахнулся.
– Тихо, тихо. Я ещё поживу.
Стас длительно вгляделся в лицо Хромову, обречённо сказал:
– Дурак ты, Боря.
И, помедлив, подмигнул.
– Но два дурака – сила.

Всё произошло, как и задумывалось. Возвращались потемну. По обуженному сугробами тротуару шли парами. Вспоминали, перекрикивались, шутили. Хромов с женой замыкали компанию, и он издали увидел стоящую у противоположной стороны машину. У входа в арку привалились к стене два молодых подвыпивших парня. Взвизгнул автомобильный стартёр, и Хромов понял, что настал момент истины.
– Мужик, сигаретой не угостишь?
Ирина потянула за рукав, но он внятно сказал:
– Иди.
Шагнул к парням.
– В машине Глейкин, ждёт около часа, – услышал негромкое.
– Не засветились?
– Мы из арки вышли, когда услышали ваши голоса.
– Не курю, – сказал громко, и, повернувшись, замер.
Ирина не ушла, стояла в шаге от него, и это было не просто плохо! Машина, не зажигая света, уже разгонялась, и Хромов подхватил жену, увлёк за собой, с силой толкнул и крикнул:
– В арку! Быстро!
За мгновение до удара прыгнул на капот, успел сгруппироваться, но перелетел через крышу и упал на левое плечо. Услышал отчаянный крик Ирины, с радостью отметил, как автомобиль круто свернул за угловой дом, и закрыл глаза. 
Это было самым трудным: слышать всполошённые родные голоса и притворяться потерявшим сознание. Плечо налилось тяжестью. В машине Ирина и Настя поддерживали на поворотах его поникшую голову, а он молил Бога скорее попасть в больницу и не слышать надсадных всхлипов, без права их успокоить. Дождался, когда с него стянули пальто, уложили и закатили в палату, и только потом облегчённо вздохнул.
– Стас? – изумился. – Ты как здесь?
– Я уже час тебя жду. Вадим Васильевич, – обратился к пожилому врачу в зелёной хирургической форме, – пусть этот симулянт разденется.
Хромов сел, но не сдержал стона. Доктор помог снять пиджак и рубашку, заставил лечь. Пока чуткие пальцы ощупывали ключицу и плечо, Хромов глянул на Белограя.
– Где мои?
– В коридоре, где же ещё.
– Похоже на трещину, – сказал врач. – Рентген нужен.
– Стас, их надо домой отправить.
Врач усмехнулся.
– Да они из больницы и шага не сделают. Больше ничего не поломали?
– Я бы и это не поломал, – вздохнул Хромов, – если бы не Ирина.
– Ничего, – хмыкнул Стас. – Сейчас Вадим Васильевич к ним выйдет, скажет, что тебя готовят к операции, что угрозы для твоей драгоценной жизни нет, но ты пока в коме, и им тут делать нечего.
Вадим Васильевич блеснул очками.
– Не уйдут, уж поверьте моему опыту. Ничего. Проводим их в приёмный покой, уколем реланиумом, посидят, чайку попьют. А часика через два наведаюсь, успокою, вот тогда и отвезут их домой.
– Никулин отвезёт, – уточнил Стас. – И побудет, если потребуется.
Хромову помогли раздеться, уложили на кровать, и врач вышел.
– Сложилось, Стас, всё сложилось как надо. Капот я помял сильно, так что Лямзин не засомневается, что с задачей справился. И посмотришь: не позднее пятнадцатого Заварзин подаст сигнал Сёминым. Сообщишь об этом Шестакову и согласуешь с ним время ареста Сёминых. Возьмёт он их аккуратно на работе, а вот Заварзина и консульских вам придётся брать доказательно.
– Больной, не учи здоровью. Хотел курортного отдыха с книжками, вот и ешь теперь ситечком.
– Только моих ко мне…
– К тебе охрана и меня не пустит. Наслаждайся.
– Насте двадцатого февраля шестнадцать лет.
– Не намекай. Зашевелятся, тянуть не будем. Пора эту грядку основательно прополоть. Лечись. А я – на генеральский ковёр.
Хромов ошибся. Уже одиннадцатого января Белограй попросился на приём к Митину.
– Новости? – взглянул генерал.
– Только что доложили: в семнадцать двадцать Заварзин тормознул за гастрономом «Домашний». Вышел из машины, открыл правую заднюю дверь и присел у колеса. В семнадцать двадцать три мимо гастронома прошли Сёмины, остановились и вернулись в магазин, после чего Заварзин тут же уехал. Правая задняя дверь – это третий маршрут Сёмина, и предполагаю, на нём заложат для них новые инструкции. Маршрут разбит на три части, слежение дистанционное, группа снабжена аппаратурой ночного видения и нацелена на фиксацию места закладки.
– Не проморгают?
– Никак нет, опытные.
– Присядь-ка… Группу усиль и обеспечь сменность. Не исключено, что съём произойдёт сегодня же. И ещё: крайне важно определить, кто будет в прикрытии.
– Скорее всего, кто-то из «Гёте-центра», они все разъезжаются вечером по домам, а утром возвращаются.
– Не исключай и консульских. Как ведёт себя Лямзин?
– Уверен, что все следы сгорели вместе с автомобилем. Продлил на месяц абонемент в бассейн.
– Хромовы?
– Нормально. Рвутся, конечно, в больницу, но их успокаивают.
– Трауб?
– Работает.
Белограй замялся, и Митин это заметил.
– Что ещё?
– Хромов через главврача передал мне записку.
– Что?!
– Всё нормально, Фёдор Иванович, утечка исключена.
Митин ребром ладони стукнул по столу.
– Я вам дам утечки! В штирлицев играете?
– Никак нет. Но предложение заманчивое.
– Опять какая-нибудь авантюра?
– Не без этого, – усмехнулся Белограй. – Зато сможем взять всех одним махом.
Митин поднялся, успокаиваясь, прошёлся к окну.
– Что молчишь? Излагай…
За два часа выпили по три чашки кофе. Митин протёр глаза, вопрошающе вскинул голову.
– Не устал?
– Не очень.
– А я вот уже притомился, – сказал с сожалением. – Верно Марчук твоего друга оценил: такой цепкости позавидовать не грех. Ладно. Готовь разработку. Детальную. Замыкается всё на начальном эпизоде и мелочей в нём быть не должно.
– Понимаю. Финальный эпизод тоже чреват мелочами.
– А понимаешь, так послезавтра – ко мне.
Листнул календарь.
– Нет. Давай завтра. Успеешь?
– План успею, а на обеспечение дайте хотя бы двое суток.
– Я бы и больше дал. Позволила бы обстановка. Хотя…
Прервал себя, вдруг спросил:
– Почему Хромов уверен, что контейнер от Сёминых будет оставлен именно на Мира, и что снимет его Заварзин?
– Место мотивированное. Там Заварзин часто останавливается, в этом подъезде живёт его сестра. И Сёмин на коротком маршруте всегда там проходит. Подъезд тёмный, внутри батарея отопления, заложить тайник – секундное дело. А снимет его Заварзин утром.
– Почему утром?
– До сих пор он там останавливался только утром.
– До сих пор, – повторил Митин. – А если нет?
– Тогда дождёмся нового съёма. Утреннего. А сигналом послужит короткий вечерний маршрут Сёмина. 
Митин посветлел улыбкой.
– Всё-то вы с Хромовым просчитали.
– Да я тут, Фёдор Иванович, только на подхвате.
– Ладно, не скромничай.

Операция «Рикша» началась в четверг 17 января. Накануне вечером Сергей Сёмин отмерил свои скандинавские шаги по короткому маршруту, заглянул в подъезд дома № 8 по улице Мира и отправился домой. Выждав восемь часов, оперативники вошли в подъезд, обнаружили подвешенный на проволочке за батареей спичечный коробок и остались под лестницей. В начале девятого в подъезд с пакетом вошёл Заварзин, поднялся на третий этаж, а через двадцать минут уже с пустыми руками неторопливо спустился и, сунув руку за батарею, взял спрятанное. Яркий свет видеокамеры и возникшие люди буквально приковали его к месту. Опомнится ему не дали: сработали способности Никулина. Он вывел его из подъезда, захлопнул за ним правую дверцу и сел за руль. Остро взглянул.
– Посылку – в бардачок.
Заварзин безропотно подчинился, и Никулин, увидев появившуюся сзади «неотложку», улыбнулся.
– Всё нормально, Михаил. Сейчас нам предстоит маленькая авария.
Через два квартала у светофора Никулин резко свернул влево и ударил в задний бампер мусоровоза.
– Быстро на моё место! – повелительно скомандовал и легко выскочил из машины.
Так началась эта операция. На глазах возникших зевак Заварзина уложили на носилки, и «скорая», включив сирену, умчалась на красный свет. Через два часа, после процедур ГИБДД, перекрёсток освободили, машину Заварзина погрузили на эвакуатор и увезли, а ещё через час из полиции позвонили в консульство, сообщили о ДТП и пригласили кого-нибудь приехать. С больницей, как и предполагал Хромов, связался вице-консул, а в полицию приехал сотрудник консульства Шварц. После разговора попросил осмотреть машину и забрать личные вещи водителя. Забрал и коробок с проволокой, после чего стоявший в сторонке Белограй подошёл и предложил вернуться в отделение.
– Зачем? – резко спросил Шварц. – У вас нет права меня задерживать.
– Мы и не задерживаем. Просто надо подписать протокол осмотра машины, чтобы недоразумений не возникло.
В кабинете у стены сидели трое, и Шварц сразу понял: понятые. На столе среди прочего появился и спичечный коробок, и флешка из него.
– Не знаете, что это такое?
– Это всё не мои вещи. И вызовите Консула.
– Конечно, – кивнул Белограй. – Ему уже сообщили, а пока мы составим протокол.
– Я ничего не буду подписывать.
– Это не обязательно. Достаточно будет подписей понятых.
Напряжённость в кабинете сгущалась, разобрались с протоколом и формальностями. Вошёл Консул.
– В чём дело, господа? Это наш сотрудник.
– Господин Шварц злоупотребляет нашим доверием.
– Это вещи из машины Заварзина, – поторопился Шварц.
Белограй повернулся к Консулу.
– Дело не только в вещах. Мы готовы продемонстрировать видеоматериалы о тайниковых контактах господина Шварца с Виктором Андреевичем Сухоруковым, у которого нами были изъяты инструкции по противоправной деятельности и другие материалы отнюдь не дипломатического характера. Будете смотреть?
Консул выразительно взглянул на Шварца и чуть помедлив, сказал:
– Не будем.
Повёл головой.
– Мы свободны?
– Конечно.
В этот же день Шестаков после обеда попросил подняться к нему Оксану Сёмину. Войдя в кабинет и увидев сидящего на стуле мужа, она оцепенела. Шестаков вздохнул.
– Присаживайтесь. Вот постановление на ваш арест и обыск вашей квартиры. Сейчас вас отвезут в изолятор ФСБ, а поговорим позднее. Подумайте, осмыслите перспективы, успокойтесь, насколько сможете.

Хромов всё рассчитал безошибочно. Восемнадцатого вечером после переполоха с Заварзиным бухгалтер консульства Вильгельм Трауб припарковался у бассейна, поднялся в раздевалку, неторопливо разделся, вытащил из кейса жёлтое полотенце и спустился в шумный зал. Поплавал, увидел Лямзина с мячом в резвящейся компании, выбрался из воды, основательно растёрся и ушёл наверх. Через пять минут отправился наверх и Лямзин. А ещё через минуту следом за ним пошёл и Никулин. Вовремя: Трауб уже достал пакет с соком и протянул его Лямзину. Тот потянулся за пакетом, но вдруг вскрикнул, вскочил со скамейки и схватился за левое плечо. Трауб на секунды растерялся, и этих секунд хватило, чтобы двое оперативников сцепили его запястья. Он разжал пальцы, роняя пакет, но Никулин уже в упор глянул в его лицо и насмешливо сказал:
– Не стоит. На нём всё равно Ваши отпечатки. А на двух видеокамерах – Ваши действия. И не только сегодняшние.
Лямзин пришёл в себя, озирался с блуждающей улыбкой. Никулин повернул к нему голову.
– Успокойтесь, никто Вас не ужалил. А вот от смерти спасли. Арестованы вы, господа.
– Вы не имеете права меня арестовывать, я иностранец!
– Я знаю, господин Трауб. Но поить отравленным соком – это уголовное преступление, и спрятаться от него за дипломатический иммунитет не получится.
– Это просто сок из обычного магазина!
Никулин широко улыбнулся.
– Попробовать не хотите?
– Не хочу.
– Ну, что же. Тогда положите его в свой кейс, проедем к нам, вызовем Консула, и наши специалисты при вас определят, что в него подмешано. Что-нибудь, вызывающее через пару дней отёк лёгких? Или обширный инфаркт?
Оглядел.
– Собирайтесь.
В понедельник Митин собрал опергруппу. После докладов и детальных уточнений неожиданно спросил:
– Что произошло с Лямзиным в раздевалке, кто скажет?
Поднялся Никулин, чуть смутившись, ответил.
– Это одно из упражнений «Шквала», товарищ генерал. Посыл мыслеобраза «Укус пчелы». У меня, правда, получился «Укус шмеля».
– С Заварзиным – из тех же упражнений?
– С Заварзиным всё проще: после такого шока в подъезде подавить его волю было совсем легко.
Митин долго смотрел на капитана Никулина. Глубоко вздохнул.
– Вот какая смена растёт, Станислав Михайлович, – с грустинкой обратился к Белограю. – Не пора нам капусту выращивать?
– Давайте ещё послужим, – засмеялся Стас. – Я на пенсию генералом ушёл бы.
Митин кивнул.
– Что делать с Трошкиным и Ахметовой?
– Ничего. Пусть «спят». Марчука над ними нет, а консульские не скоро теперь о них вспомнят.
Хромов сидел на кровати, глядел на жену и дочь и ощущал прилив такой нежности, какой не помнил со дня рождения Насти. В палату, намекая на режим, дважды заглядывал Вадим Васильевич, но понятливо прикрывал дверь. Ирина старательно играла непринуждённость, и он, оживленно поглядывая на Настю, с благодарностью принимал эту игру. Знал, что потом – наедине – будут и молчаливые укоры в любящих глазах, и торопливые слёзы, и ожидание объяснений, и понимание, что объяснений не будет. Глядел в родные милые лица, и извечное мужское чувство защитника наполняло всё его существо. Как же он их любил!