Гегель нам друг?

Размышления по прочтении книги Евгения Лукина «Запад против Востока: 2500 лет первой битве»...

Поводом к появлению книги петербургского писателя Евгения Лукина «Запад против Востока: 2500 лет первой битве» (издательство «Алетейя») послужило воспоминание о событии, произошедшем 28 сентября 480 года до Р.Х. при острове Саламине, когда небольшая греческая флотилия разгромила огромный персидский флот. Сообщество тридцати греческих городов-государств одержало победу над могущественной державой мира – Персией. 
«Первый масштабный военный конфликт между Западом и Востоком, каким стала Саламинская битва, – пишет Е. В. Лукин, – имел судьбоносное значение для развития европейской цивилизации». Он подчёркивает, что «причина Саламинской победы таилась в едином патриотическом порыве эллинов, которых сумел сплотить блестящий афинский полководец Фемистокл».
Знаменательное событие отразилось не только в хрониках Геродота и Плутарха. Участник битвы драматург Эсхил посвятил ему трагедию «Персы». Греко-персидские войны он впервые трактовал результатом столкновения Востока и Запада и указал на истинные намерения персов: «наложить рабское ярмо на Элладу». 
В дальнейшем по мотивам «Персов» итальянский либреттист Пьетро Метастазио (1698–1782) создал трагедию «Фемистокл», на основе которой была поставлена опера, имевшая колоссальный успех в театрах Европы. Метастазио высоко ценила Екатерина Великая и считала его творения достойными подражания, на что указывала придворным сочинителям. Её кабинет-секретарь Гавриил Державин уже после смерти императрицы на основе подстрочника написал одноимённую оперу в трёх действиях. Текст «Фемистокла» не публиковался ни при жизни поэта, ни после вплоть до того момента, когда к державинской рукописи, хранящейся в Пушкинском доме, обратился Е. В. Лукин. Благодаря его подвижническому труду по расшифровки автографа «Фемистокла» и включению в данную книгу, широкий читатель получил возможность ознакомиться с недоступным ему ранее поэтическим творением русского классика. 
«Опера Державина «Фемистокл» представляет огромный исторический интерес как свидетельство творческих исканий замечательного стихотворца. – Отмечает Е. В. Лукин и добавляет: – К тому же она соответствовала его искренним монархическим убеждениям. Образ всесильного персидского царя перекликался в его стихах с изображением богоподобной императрицы Екатерины Великой». Слова о богоподобии здесь не фигура речи, подчёркивающая известное могущество монархов, но напоминание о милости, качестве поистине божественном, если вспомнить, сколь редко мы наблюдаем его проявление у людей.

Указанные разновременные произведения о битве при Саламине, собранные Е. В. Лукиным, есть свидетельства героизма и любви к Отечеству в образе Фемистокла, а также благородства и великодушия в образе Ксеркса. Между тем картины прошлого и его выдающихся персонажей, то, что мы называем историей, предстают не калькой самого себя в нашем восприятии, но особым феноменом, сформированным, исходя из актуальных запросов общества. Проецируя историю на наше сознание, общество решает важные для него задачи воспитания, формирования моделей поведения и определённых ценностей. Поэтому, знакомство с включёнными в книгу сочинениями представляет для нас сегодня не только повод вспомнить о героизме, любви к отечеству, о благородстве и мужестве быть милостивым. Сегодня, вспоминая битву при Саламине, мы вынуждены считаться и со специфическим взглядом на суть произошедшего, форматирование которого началось на основе оценки этого события выдающимся немецким философом Гегелем, 250 лет со дня рождения которого исполняется в этом году. 
Вот оценка Гегеля: «Здесь лежали на весах интересы всемирной истории. Здесь боролись друг с другом восточный деспотизм, т. е. мир, объединенный под властью одного властителя, и, с другой стороны, разделенные государства, объем и средства которых были невелики, но которые были одушевляемы свободной индивидуальностью. Никогда в истории не проявлялось с таким блеском превосходство духовной силы над массой, и притом над такой массой, к которой нельзя относиться с пренебрежением. Эта война и затем развитие важнейших государств после этой войны составляют наиболее блестящий период греческой истории: все то, что содержалось в греческом принципе, тогда совершенно развернулось и проявилось». 
Цитируя мыслителя, Е. В. Лукин поясняет: «Таким образом, Гегель объяснил причину необыкновенного военного успеха Эллады в неоспоримом превосходстве свободной индивидуальности, реализуемой в условиях независимости, над темной могучей массой, подавляемой деспотичным властителем». Он констатирует, что подобная трактовка Саламинской победы ныне стала доминирующей. О ней вспоминают, когда требуются аргументы о преимуществе демократии в сравнении с авторитаризмом. Их ничтоже сумняшеся находят в произведениях древних авторов, которые специфически истолковывают.

Демократия предлагает выборы. История, похоже, пока, кроме хождения по замкнутому кругу, ничего человечеству не предложила. Божественная, героическая и человеческая эпохи следуют друг за другом отдельно для каждого народа, – следует из теории итальянского основоположника философии истории Джамбаттисты Вико (1668–1744). Все народы совершали одно и то же продвижение от примитивного существования до зрелости разумной гуманности. Однако сила творческой фантазии убывает, уступая место рефлексии и абстракции. Человеческая слабость не позволяет достичь совершенства и удержать его. Народ, приближающийся к совершенству, оказывается жертвой внутреннего нравственного распада, возвращается в прежнее варварство и начинает тот же жизненный путь.
В силу сказанного, не исключено, что вопрос «Запад против Востока или свобода против тирании?» встаёт перед человечеством не впервые. Не зря же, наверно, «Геродот сомневался в демократии как идеальной форме правления, – задаёт вопрос Е. В. Лукин. – Он говорил, что многих людей, очевидно, легче обмануть, чем одного“, приводя пример с милетским послом, которому удалось провести тридцать тысяч афинян, но не удалось обмануть одного лакедемонянина. Утверждение же Геродота, что “нет ничего безрассуднее и разнузданнее негодной черни“, невольно отсылает нас к словам поэта Александра Пушкина о русском бунте, бессмысленном и беспощадном».
«Всех людей учить трудно, а морочить легко – вторил Геродоту Дион Хризостом или «Златоуст», древнеримский оратор, писатель, философ и историк I века. – Знания люди усваивают через пень колоду, если вообще хоть малую толику из того немногого, что им известно, они знают благодаря учению; и в то же время их с величайшей лёгкостью обманывает множество невежд, и люди морочат не только друг друга, но ещё и самих себя. Конечно, для неразумных истина горька и тягостна, а ложь сладка и вкрадчива».
«Троянская речь» Диона имела целью заморочить жителей Трои (Илиона), городка близ Геллеспонта, где по преданию стояла гомеровская Троя. Речь опровергала Гомера – провозглашалось, что Илион взят не был. Это образец речи на парадоксальную тему – порицание Гомеру за «вымыслы» в повествовании о Троянской войне. Сегодня слова Геродота и Диона Хризостома о манипулировании массами поневоле вспоминаются, когда происходят неприкрытые попытки переписать историю Второй мировой войны, когда среди части японцев бытует убеждение, что атомные бомбы на Хиросиму и Нагасаки сбросили не американцы, а русские, когда словами о преимуществах свободы и демократии перед тиранией и тоталитаризмом оправдывается развязывание агрессии против суверенных государств и экспорт цветных революций. 

Вспомнив формулировку создателя культурно-исторической психологии Льва Выготского – «фабула – это то, что было на самом деле, а сюжет – то, как узнал об этом читатель», мы так и станем рассматривать битву при Саламине в драматургических версиях, которые собрал в книге Е. В. Лукин. Не так ли следует взглянуть и на философский анализ этого события, сделанный Гегелем: победа демократии над тиранией? 
В эпоху Фемистокла победу считали результатом самоотверженной любви к Отечеству, любви, которая питала героизм греков. Во времена Гегеля дело обстояло иначе. Французская революция и ранее Просвещение породили социальный заказ – популяризацию демократических форм правления и прав человека. Изменилось и понимание свободы. У греков – свобода в согласии с законом; современники Гегеля понимали её высшим достоянием индивида в романтическом ореоле. Философ выразил то, что бродило в умах просвещённого общества, тяготившегося узами абсолютизма. 
Всякое художественное произведение, помимо информативности, символично, потому возможно бесконечное разнообразие его трактовок. Единой идеи поэтому быть не может. 
Помимо календарного повода, книгу Е. В. Лукина можно рассматривать также и с точки зрения побудительной причины к развитию мышления, к некоему освобождению от определённых исторических причинно-следственных стереотипов. Поводом пересмотреть своё отношение к различным формам правления в данном случае служат противоречия – исторически и литературно закреплённые в нашем сознании. По Гегелю, противоречия не надо уничтожать, а «снимать», сохраняя, как отрицаемое, в высшем понятии. Противоречащие друг другу понятия мыслятся вместе в третьем, более широком и богатом, в развитии которого они составляют только моменты. 
История показывает, что полностью «снимать» противоречия и «чистых демократий», и «чистых абсолютизмов» по большому счёту до сих пор не удавалось. В то же время противоречия как раз и являются плодородной почвой для создания художественных произведений на основе исторических событий.