Летописец смутного времени

В 1833 г. в ходе археографической экспедиции, организованной Императорской Академией Наук, был найден старинный рукописный текст, в котором содержался рассказ об исторических событиях Смутного времени. Обнаруженный памятник имел пространное заглавие: «Временник по седьмой тысящи от сотворения света во осмой в первые лета». Однако по своему содержанию он не походил на обычную летопись…

Принято считать, что «Временник» открыл известный коллекционер и исследователь древнерусской письменности Павел Михайлович Строев – в 1834 г., возвратившись из археографической экспедиции, ученый составил опись приобретенных им рукописей, в числе которых был «Временник». Но в действительности памятник был обнаружен впервые не самим Строевым, а его другом – историком Яковом Ивановичем Бередниковым, который также являлся участником той экспедиции. Строев и Бередников совместно проводили археографические поиски на территориях нескольких российских губерний – Владимирской, Нижегородской, Казанской, Вятской и Пермской. 
Путешествие длилось с 1828 г. по 1834 г. В 1833 г. Бередникову удалось разыскать многие рукописи в библиотеке Флорищевой пустыни, и историк сделал список раритетных текстов и передал его Строеву. Среди них были – «Представление о Лазаре богатом», «Временник», «Грамоты святейших патриархов», «История о зачатии царя Иоанна Васильевича», «О исправлении печатных книг» и другие. (1) 
Известие о находке «Временника» появилось на страницах вышедшего в Петербурге «Журнала Министерства народного просвещения» за 1834 г., где было помещено подготовленное Строевым «Хронологическое указание материалов отечественной истории, литературы, правоведения». В «Хронологическом указании…» под № 164 была приведена запись: «Иван Тимофеев, дьяк митрополита новгородского Исидора, по его приказанию, сочинил (ок. 1619 г.) Временник (в 5-ти главах) от ц. Иоанна Василиевича до своего времени: писание высокопарное и многословное, но местами любопытное». (2) Такую же характеристику «Временнику» Строев дал и в своем «Библиологическом словаре...» (издан в 1882 г.), вновь подчеркнув, что древнерусское сочинение «написано словом высокопарным, исполнено словоизвитий и пустословия, однакоже встречаются обстоятельства неизвестные». (3)
Долгое время труд дьяка Тимофеева по большей части оставался в тени. И только по прошествии нескольких десятилетий, в 80-е гг. XIX в., было положено начало основательному изучению текста – в те годы ученый Сергей Федорович Платонов приступил к обстоятельному рассмотрению памятников эпохи Смутного времени и к подготовке их издания. Работа Платонова «Древнерусские сказания и повести о Смутном времени XVII в. как исторический источник» стала одним из лучших исследований литературного наследия времен Смуты, а в 1891 г. «Временник» и другие тексты XVII в. были напечатаны в тринадцатом томе «Русской исторической библиотеки» – в сборнике, выпускавшемся Археографической комиссией.

«У ПРЕЖНИХ ВЕЛИКИХ ГОСУДАРЕЙ ЦАРЕЙ БЫЛ ВО МНОГИХ ПРИКАЗЕХ…» 

В рукописи Флорищевой пустыни содержится приписка: «Новгородцкий митрополит Исидор понуждает бывающая предложити писанию дьяка Ивана Тимофеева». Отсюда-то и знаком нам автор «Временника». Об Иване Тимофееве сохранились немногие, но весьма любопытные сведения. Ученые даже смогли установить, что дьяка на самом деле звали: «Иван Тимофеев, сын Семенов» (4), а «Иван Тимофеев» – всего лишь привычное для XVI-XVII вв. наименование по отчеству. Историк Владимир Борисович Кобрин прочитал подлинное имя дьяка в писцовых книгах Верейского уезда за 1628/29 гг. Однако в научной литературе все-таки закрепилась фамилия «Тимофеев». 
Тимофеев значится в некоторых архивных документах еще с 80 -х гг. XVI в. – в них сообщается о приобретении дьяком имения в Верейском уезде. Общеизвестен тот факт, что Тимофеев принимал участие в избрании Бориса Годунова на царство, о чем свидетельствует его подпись на грамоте 1598 г. В правление Василия Шуйского он служил в Москве, а в 1607 г. был направлен на государственную службу в Новгород. В Новгородском фонде Стокгольмского государственного архива была найдена челобитная дьяка, адресованная шведскому королевичу Карлу Филиппу, в которой Тимофеев написал о себе: «у прежних великих государей царей был во многих приказех на Москве у великих дел и зде в Новегороде». (5) В 1610 г. служба дьяка подошла к концу, но по непонятным причинам Тимофеев не смог вернуться в Москву. Во «Временнике» автор вспоминает о том времени и отмечает, что это произошло в связи с нехваткой у него материальных средств. Оставшись в Новгороде, Тимофеев застает оккупацию города войсками Якоба Делагарди. В течение шести лет, с 1611-по 1617 гг., он находится в захваченном Новгороде, и становится очевидцем трагических событий. 
Что же касается судьбы Тимофеева после освобождения Новгорода, то удалось проследить, что в 1620-х гг. дьяк служил в Астрахани, в Ярославле и в Нижнем Новгороде. И только уже после 1629 г. его имя исчезает из разрядных книг. 
«Временник», который и по сей день является единственным известным нам произведением Ивана Тимофеева, сохранился только в одном списке. Вероятно, это связано с тем, что Тимофеев написал свое сочинение на достаточно сложном, витиеватом языке, что впоследствии значительно затруднило восприятие памятника. С.Ф. Платонов считал, что тем самым он испортил свой текст. Так или иначе, но после смерти Тимофеева его имя все же не было позабыто. До нас дошли воспоминания одного дьяка, жившего в XVII в., о том, что Тимофеев был не только автором «Временника» – его перу принадлежали разные «летописные книги». Но о тех сочинениях история, к сожалению, умалчивает.

«ЯКО ВО УГЛЕ ТЕМНЕ, БЫСТЬ СОТВОРЕНО…»

Древнерусский автор почему-то определил жанр своего сочинения как «Временник». Само название «Временник» напоминает нам прежде всего о «повестях временных лет» (то есть о летописях). Но во «Временнике» нет последовательного изложения всех событий Смутного времени по годам – памятник сложен из отдельных рассказов, да и главы не всегда хронологически связаны друг с другом. Например, в произведении рассказ о перенесении мощей царевича Дмитрия из Углича в Москву (событие произошло в 1606 г. во время правления Василия Шуйского) предшествует главе, которая повествует об избрании Бориса Годунова на царство (1598 г.). Порой Тимофеев сам просит читателей извинить его за такую путаницу. Он даже сравнивает разрозненные фрагменты текста с несшитой одеждой или, наоборот, – с разорвавшейся от ветхости. «Яко новоскроена некая риза, купно же не сошвена, ли разпадшася от ветхости» (6) – так отзывается дьяк о своем сочинении. Причиной же всему этому стали сами условия, в которых ему приходилось писать: «понеже в нуждах разсеянна ума, яко во угле темне, бысть сотворено». (7) Тимофеев имеет в виду, что брался за перо в страхе, так как жил в осажденном городе. Далее в тексте он говорит уже напрямую: «иже за страх тогда не сподобишася исправлению». (8)

ВЕЛИКИЙ ГОРОД

С особым почтением Иван Тимофеев относится к двум «великим» городам – к престольной Москве и к Великому Новгороду. Москву он именует «главой царствия», «матерью всех городов», а Новгород часто называет «градом святым». Более того, о Новгороде он даже пишет, что тот «иже бе существом яко Рим другий превеликий». (9) Этот древнейший, самобытный город, как утверждает дьяк, на протяжении веков оставался как будто никем не тронутой святыней, в него никогда не ступала нога «варвара».
Большая симпатия автора к городу вполне объяснима: ведь в Новгороде Тимофеев прожил целых десять лет и там начал писать свой труд. Во «Временнике» встречается весьма красочное описание того, как создавалось произведение: «Нахожаше бо ми часто и восхищением обуревая мысль облакоподобная по всему и скоролетящая высокопарне, яко по воздуху птица…» (10), что на современном русском языке значит: «Приходила часто ко мне мысль и волновала меня, по всему подобная облаку, высоко летящая, как птица по воздуху». 
Нередко думая о судьбе Новгорода, Тимофеев вспоминает о былых несчастьях города. Глава «О новгородском пленении, о пролитии крови острия меча во гневе ярости царевы на град святый» «Временника» целиком пронизана грустным размышлением о походе Ивана Грозного на Новгород в 1570 г. И что интересно: здесь сам город выступает рассказчиком. Такой художественный прием автор также использует, когда рассказывает об оккупации Новгорода шведскими войсками в 1611 г.: «яко вепрь, тайно нощию от луга пришед, и якоже инок дивий, пояде, ныне же и кости ми оглада. Не о бозе, но льстивне стену прелез, вшед в мя, запаленьми множайшую часть града испепели» (11), т. е. «словно вепрь, тайно ночью пришедший из дубравы и, словно дикий зверь, съел меня, а теперь и кости мои оглодал. Не по-божески, а коварно перелез он стену, и, войдя в меня, обратил большую часть города в пепел».

«ОТ ВЕЛИЧАЙШИХ И ДО МАЛЫХ…»

Пожалуй, ни один из дошедших до нас памятников эпохи Смутного времени не отразил так глубоко личные переживания автора, как «Временник». Широко известно высказывание В.О. Ключевского о сочинении Ивана Тимофеева: «Это далеко не временник старого летописного склада, а скорее историко-политический трактат: составитель его больше размышляет, чем рассказывает о случившемся». (12) И по правде, «Временник» предстал в виде очерков, которые знакомят нас со многими взглядами писателя XVII в. На страницах «Временника» Тимофеев постоянно задается вопросом о причинах исторических трагедий Смуты. По словам дьяка, его родная земля была в то время «яко вдове нецей, иже по мужу остаеме уподобляема и своеземными рабы разорительно обладаема и разтакаема и яко по жребиом разделяема, тем бо от бога смотрительно наказуема». (13) И как же так произошло, что Россия, которую когда-то нарекли «другим Римом», уподобилась несчастной вдове, осталась в таком «запустении»? Пытаясь понять случившееся, Тимофеев возвращает нас к годам царствования Ивана Грозного. Он отмечает, что царь был более жесток к «своим» людям, нежели к врагам, его «ярость» возросла до такой степени, что он возненавидел все города своего государства. Именно тогда, по мнению Тимофеева, и началось разделение единого народа: «и во гневе своем разделением раздвоения едины люди раздели и яко двоеверны сотвори», «и всю землю державы своея, яко секирою, наполы некако разсече», «тако божиими людьми играя», «земли всей велик раскол сотвори», «сим разделением, мню, – нынешнея всея земля розгласие яко прообразуя оттуда». (14) Автор сетует на то, что такой мудрый правитель стал окружать себя иностранными подданными, и тем самым, по сути, предал самого себя. Когда царь умер, не только соседние, но и «мнимы ему вдале други» (15) (далекие государства) обрадовались этому событию. В то же время дьяк говорит, что он не хочет осуждать неблаговидные поступки Ивана Грозного, да и не вправе, ведь тот являлся «первосущим», богоданным правителем страны. Этот «благодатноименный царь» унаследовал от отца вечное благородие – Грозный был потомком самого римского императора Августа. 
Наибольшую же вину во всех последующих бедствиях страны Тимофеев возлагает на тех, кто имел власть не по праву, – и прежде всего на Бориса Годунова. Так, он называет его «рабоцарем», то есть незаконным, осмелившимся первым «наскочить» на российский престол. Дьяк освещает целый ряд страшных преступлений, которые совершил правитель, – причастность Годунова к смерти Ивана Грозного и царя Федора Ивановича, убийство царевича Дмитрия, расправа над Нагими и жителями Углича. Мария Нагая, мать убитого царевича, была заточена Годуновым в монастырь неподалеку от города Череповца. О том злодеянии Годунова Тимофеев говорит, что тот «яко второе убийство по сыне самого того матери сотвори» (16) («как будто совершил второе убийство после сына его матери»), «сугубу ей в жизни печаль сотворил, сугубейши же тоя и себе он уготовал муку». Имя «злоковарного» и «прелукавого» царя Бориса даже не вписалось во многие «животные книги», и поэтому никак не подлежит истолкованию – такое необычное суждение встречаем во «Временнике».
Интересно также высказывание Тимофеева, что ему надлежит поведать читателям и о добрых поступках Годунова, чтобы быть объективным. Иначе раскроется неправда писателя…. При этом он замечает, что даже хорошие дела Годунова на самом деле были притворными: «И яже злоба о Борисе извещана бе, должно есть и благодеяний его к мирови не утаити и в среду глаголемых совнести, аще та и притворна им к людем бяху по всему». (17) И далее автор продолжает обличать лицемерие и чрезмерное тщеславие царя. Тимофеев указывает и на то, что Борис не был столь образованным правителем, как другие монархи, но отличался от них особым коварством и расчетливостью. «И чюдо, яко первый таков царь не книгочий нам бысть…» (18) – удивляется дьяк.

Очевиден тот факт, что литературные памятники начала XVII в., а в особенности «Временник», явились ценнейшими источниками сведений об известных людях той эпохи. «Временник» вобрал в себя немалое количество портретов деятелей русской истории – Ивана Грозного и его сыновей, Бориса Годунова, Василия Шуйского, Григория Отрепьева, Михаила Скопина – Шуйского, патриарха Гермогена и т.д. Писатели XVII в. пытались определить степень ответственности того или иного правителя за судьбу страны. Этим и можно объяснить пристальное внимание Ивана Тимофеева к характерам и к поступкам властвующих лиц.
Между тем автор «Временника» осмысляет поведение не только сильных мира сего, но и каждого человека в истории. В произошедших несчастьях Смуты он видит всеобщую вину: «согрешиша бо от главы и до ноги, от величайших и до малых…». (19) И неоднократно он с досадой говорит о том, что все люди (и себя автор причисляет к ним) попускали злодеяния, как будто были покрыты «безсловесным молчанием», вспоминает о предателях: «Не бяху же во всех равнии вси иже в плену объятыя: овы убо алчют ниществующе, овы же богатствах упиваются излишествующе; и бысть сим таковый плен лучши свободнаго жития». (20) («Не все жили во всем одинаково в плену: так как одни, нищенствуя, голодают, другие же, излишествуя в богатствах, упиваются, и был для тех плен лучше свободы»). 
Задумывается Иван Тимофеев и о своем месте в истории: «увы! И якоже аз, писавый се. Аще есм от человек всех якоже от песка всего малостию едино число песочныя дробности...». (21) («Увы! И я, пишуший это. Хотя среди всех людей я по ничтожности своей, словно среди песка одна раздробленная песчинка). 

Примечания:

1. Барсуков Н.П. Жизнь и труды П.М. Строева. СПб., 1878. С. 259.

2. Строев П.М. Хронологическое указание материалов отечественной истории, литературы, правоведения до начала XVIII столетия (Из II -й книжки Журнала Министерства народного просвещения). Спб., 1834. С. 24.

3. Строев П.М. Библиологический словарь и черновые к нему материалы П.М. Строева. Приведены в порядок и изданы под редакцией А.Ф. Бычкова. Спб., 1882. С. 269-270.

4. Кобрин В.Б. Новое о дьяке Иване Тимофееве//Исторический архив. М..1962. № 1. С. 246.

5. Черепнин Л.В. Материалы по истории русской культуры и русско– шведских культурных связей XVII в. в архивах Швеции//Труды отдела древнерусской литературы Института русской литературы Академии наук СССР. М.-Л, 1961. Вып. XVII. С. 455.

6. Временник Ивана Тимофеева. Подготовка к печати, перевод и комментарии О.А. Державиной. Под редакцией члена– корреспондента Академии наук СССР В.П. Адриановой– Перетц.М.-Л., 1951. С. 118.

7. Там же. С. 18.

8. Там же. С. 118.

9. Там же. С. 147.

10. Там же. С. 115.

11. Там же. С. 78.

12. Ключевский В.О. Отзыв об исследовании С.Ф. Платонова «Древнерусские сказания и повести о Смутном времени XVII в. как исторический источник».// Сочинения в 9 томах. Т. XII. М., 1989. С. 126.

13. Временник Ивана Тимофеева. Подготовка к печати, перевод и комментарии О.А. Державиной. Под редакцией члена– корреспондента Академии наук СССР В.П. Адриановой– Перетц.М.-Л., 1951. С. 155.

14. Там же. С. 11-12.

15. Там же. С. 15.

16. Там же. С. 44.

17. Там же. С. 63.

18. Там же. С. 56.

19. Там же. С. 92.

20. Там же. С. 120.

21. Там же. С. 27.