С «Поляной» все ясно. И туманно…

Свой семнадцатый сезон «Ясная Поляна» завершила ни шатко ни валко. Во всяком случае, термоядерного срама, вроде прошлогоднего награждения Самсонова, не случилось, – и то слава Богу. Но поводов для разговора более чем достаточно – сейчас убедитесь.

А СУДЬИ КТО?

Среди членов жюри особого внимания заслуживает Павел Басинский, мастер переобуваться – у меня все ходы записаны. Басинский образца 2011 года негодовал: «Вряд ли “неистовый Виссарион” был бы в восторге от нашего дележа литературных премий». Басинскому образца 2020 года нравственные императивы по барабану – делит премиальный фонд и азартно продает карася за порося: «Уровень короткого списка высокий, и он реально отражает состояние современной прозы». Да и писатель Павел Валерьевич более чем талантливый: «Коридор напоминает бесконечную кишку со множеством стеклянных дверей», – кишка с дверьми? Слов нет, высший стилистический пилотаж.
Одного этого персонажа хватило бы, чтобы раз и навсегда подорвать доверие к яснополянскому ареопагу. Но есть еще и Алексей Варламов, тоже на редкость способный литератор: «молебен о ниспошлении дождя», «журналист был электрически сражен»…
Православно-самодержавно-народный Валентин Курбатов во время награждения провел параллель между гербом РФ и русскими классиками: «Головы орла – Пушкин и Толстой. Они смотрят в разные стороны, но сердце у них одно. Вот для того мы и работаем в “Ясной Поляне”, чтобы не терялась целостность русского сознания». Валентин Яковлевич, а ничего, что два финалиста вволю поизмывались и над российским гербом, и над целостностью русского сознания? – впрочем, речь об этом впереди…

 СЕЗОН ЧУДЕС

Давно замечаю, что российские литературные премии сродни стругацкой Зоне: тоже территория паранормального. Земные законы здесь категорически не действуют. «Ясная Поляна-2020» – не исключение: на ее счету целых два чуда.
Первое – чудо о «Жеможахе». София Синицкая дебютировала в 2001-м, переложив для русского читателя швейцарские сказки. Нынче она на всех углах рассказывает сказку о том, как плохие пародии на Войновича и Алешковского, изданные тиражом в 300 (!!) экземпляров, до смерти заинтересовали все премиальные оргкомитеты. Махнула, мол, девочка бузинной палочкой и произнесла заклятье… Не знаю, какое именно, но о-очень подозреваю, что «Expecto patronum» – «Ожидаю заступника». Каковой и явился, судя по трем шорт-листам – нацбестовскому, большекнижному и яснополянскому. А без заступника, воля ваша, даже бузинная палочка бессильна. Две повести из трех, входящих в сборник, были изданы ранее, но энтузиазма по этому поводу не наблюдалось – ни читательского, ни премиального.
Второе – чудо о белорусском отроке. Приз «Выбор читателей» – поездку в Сеул – завоевал роман Саши Филипенко «Возвращение в Острог», набравший 72 процента голосов в интернет-голосовании на сайте премии. Господа, а слабо вам назвать не проценты, но абсолютную цифру? Уверен, что она в пределах статистической погрешности. Скажем, на livelib’е к началу ноября у «Острога» набралось всего-навсего 127 читателей.
В очередной раз убеждаюсь в правоте Мартына Ганина: тот еще лет десять назад писал, что наши литературные премии – сущности иррациональные и осмыслению не поддаются.
Похоже, пора переходить к персоналиям.

ПЕСНЬ ТУНГУСА. ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
(А. Аствацатуров «Не кормите и не трогайте пеликанов»; М., «Редакция Елены Шубиной», 2019)

Романы Аствацатурова до оскомины напоминают фольклор Крайнего Севера: гора круто-ой, олень худо-ой, чум далёко-о-о – ой-ё-ёй… Эстетическая парадигма та же – что вижу, то пою. Виктор Топоров, было дело, с несвойственной ему добротой наставлял сочинителя: «Что делать с самим собой и со своим творчеством писателю Аствацатурову? На мой взгляд, ему стоит понять, что про твое милое детство (и про жизнь твоих забавных приятелей) читателю в длительной перспективе не интересно… Писателю Аствацатурову стоит пойти на выучку к Генри Миллеру».
Десять лет спустя А.А. внял совету и попробовал сочинить авантюрно-эротическую мелодраму про Англию, певицу Катю и русскую мафию. Итак, убит продюсер и официальный любовник Кати, и теперь у нее проблемы. Разруливать их предстоит питерскому ботанику в больших диоптриях. Андрей Рэмбович, не смешили бы людей…
Впрочем, триллер быстро кончается – благо запасы фантазии у автора невелики. По многочисленным заявкам трудящихся звучит песнь тунгуса, часть четвертая: «Мы пили водку в дешевой забегаловке на Петроградке и закусывали шпротным паштетом… Водка шла легко, а паштет, напротив, никак не лез в горло – вкус у него был отвратительный. Помню, про этот шпротный паштет Гвоздев тут же сочинил стихотворение: “Паштет шпротный, / Он же – рвотный”».
Вам расскажут, как профессор собрался оприходовать студентку под портретом Бердяева, а та чуть не в слезы: при Николае Андреевиче не буду! Или как Гвоздев обещал ректору весь кабинет обоссать, если тот зарплату не выдаст. И это, право, самые яркие моменты 350-страничного опуса, состоящего из блеклых университетских интриг и линялых служебных романов. Все те же «огрызки из отрывков», знакомые по трем прежним опусам. Круглое пришито к твердому, длинное – к зеленому, рукав… э-э… ну, вы поняли. Пламенный салам Ихабу Хасану с его антиформами. Впрочем, время от времени А.А. старательно корчит хорошую мину при плохой игре: если невзначай помянута Венеция, то уж будьте благонадежны – страниц через пять возникнет фон Ашенбах. Та еще арматура, ага.
Но есть всем скрепам скрепа – «экскрементальный символизм» (милосердное определение критикессы Сергиевой). Правда, Аствацатуров все реже демонстрирует публике свою визитную карточку. Но чтоб совсем без нее – увольте: «Канализация – царица всех морей, канализация – купайтесь только в ней», «Чтобы завтра, говорит, все до единого были в поликлинике и сдали говно на кал».
«Пеликанов» на «Лабиринте» продают с 20-процентной скидкой. Покупать все равно не советую. Не кормите графоманов и даже не трогайте. Их и без нас есть кому кормить.

ЗАМЕТКИ ФЕНОЛОГА
(К. Букша «Чуров и Чурбанов»; М., «Редакция Елены Шубиной», 2019)

Что для Ксении Букши самое главное в прозе? Минута на размышление, время пошло. Да бросьте уже, все равно не угадаете: «Мне очень важна атмосфера, климат, погода. Пожалуй, именно погода сначала и приходит мне в голову, а уж идеи, герои и прочее – выстраиваются вокруг нее. Они – не главное. Погода всегда важнее».
«Чуров и Чурбанов» строятся по той же схеме: перманентный дождь, под которым мокнут два героя – сначала одноклассники, затем однокурсники в мединституте. Там и выяснилось, что сердца обоих Чу бьются синхронно. Затем один становится детским кардиоревматологом, второй пускается в бизнес-авантюры. Ровно до тех пор, пока мир не потрясает открытие: синхронная пара сердец может исцелять неизлечимые сердечные недуги: неоперабельные пороки сердца, ревмокардиты, атрогрипозы – достаточно поместить пациента между синхронами. Если один из пары синхронов умрет, умрут и все спасенные. Но если оба, пациенты выживут. Чуров и Чурбанов намерены лечить людей, а жить айболитам вроде как уже и незачем: одному грозит срок за мнимую врачебную ошибку, другому – за какие-то мутные дела с финансами (за какие, авторесса и сама не ведает). Занавес.
Гуманизма сладкой парочки хватило бы на вполне годный святочный рассказ от силы в 15 000 знаков. Но «Чуров и Чурбанов», как и большая часть нынешней российской прозы, – неправильная дробь со словами в числителе и фактурой в знаменателе. Слов, не относящихся к сюжету, здесь более чем достаточно. Чуров в отрочестве был рыхловат, тяжеловат, бедно одет и вонюч. А у Чурбанова была любимая по фамилии Синицына.  Чуров женился на азербайджанской проститутке. А Чурбанов в мединституте прочитал пародийную лекцию об анатомии и физиологии российского герба:
«Пищеварение двуглавого орла происходит быстро и энергично. Наш герой может своими двумя клювами растерзать за свою жизнь не менее ста сорока миллионов… простите, килограммов живой массы… Ученые пришли к выводу, что рабочей головой является голова прежде всего западная, восточная же кормится только остатками уже умершей добычи. На деле голова только одна, но орлу кажется – и он внушает свою галлюцинацию нам, – что голов две? На деле же просто орел болен, он болен шизофренией…»
И это, право, самый осмысленный момент 288-страничной книжки. Букша, опоздав на все праздники непослушания, наверстывает упущенное. Зря, по-моему: пряников, кстати, всегда не хватает на всех.
Роман напоминает автомобиль с дохлым движком. Двойничество от времен романтизма подразумевало конфликт оригинала и Doppelgänger’а: Шлемиля и его тени у Шамиссо, Ивана Карамазова и черта у Достоевского, доктора Джекила и мистера Хайда у Стивенсона – и так далее, вплоть до минаевских писателя Богданова и Богданова-самозванца. Не то у Букши: оба Чу такие милые, и делить им совершенно нечего – распрягай, приехали. Точнее, даже с места не двигались. Но все равно распрягай.
А погода и впрямь безупречна: «Так он и думал надвое, и не думал всю дорогу мимо всех водосточных труб, из которых по сосулькам лила нескончаемая вода, думал, поскальзываясь в лужах, серый, сырой, мокрый и взъерошенный Чуров». Господин Вильфанд! Роман Менделевич! Рабочие места в «Гидрометцентре» есть? Тут такие кадры пропадают! А то еще печатали в советских газетах рубрику «Заметки фенолога»: там с апломбом первооткрывателя сообщали, что осенью идет дождь, а зимой снег. Интересно, уцелела ли где-нибудь? – была бы еще вакансия для Ксении Сергеевны…

КОЗЛИНАЯ ПЕСНЬ
(Саша Филипенко «Возвращение в Острог»; М., «Время», 2020)

Знаете ли вы, что на севере России можно сколотить приличное состояние, занимаясь хлопководством? А известно ли вам, что в православных святцах есть имя Каземат? Срочно купите «Возвращение в Острог» – там таких чудес, что говна за баней.
Саша Филипенко к 36 годам собрал внушительную коллекцию лычек: «Русская премия», премия журнала «Знамя», премия журнала «Собака.ru». И в «Большой книге», было дело, в финалисты выбился, а нынче и в «Ясной Поляне» отмечен. И Россию представлял на Salon Du Livre-2018. И в «Гоголь-центре» его ставят – красноречивая деталь. И бабушка Алексиевич благословила – тоже красноречивая деталь, между прочим: «Хотите узнать, о чем думает современная молодая Россия, читайте Филипенко».
Ну что, почитаем?
Стало быть, щедрый олигарх-хлопковод отправил за свой счет весь острожский детдом в Грецию. Сметливые детишки поняли, что в России не видать им ни теплого моря, ни феты с оливками – и принялись дружно резаться, вешаться и бросаться из окон. Незатейливый сюжет, зато как обставлен. Главы претенциозно названы песнями:  трагедия-то греческая, сиречь τραγωδία – козлиная песнь, и в случае С.Ф. это чистая правда. Самоубийства статистов – помилуй Бог, так это же Нобелевская лекция Бродского: «В настоящей трагедии гибнет не герой – гибнет хор». Следователь, присланный из Москвы, тоже руки на себя наложил. Ибо в лубочном романе героев нет, есть функции: разъяснил скорбные дела детдомовские – good bye, my love, good bye! Целевая аудитория насквозь промокла от слез: тут вам и сирое провинциальное паскудство, и слезинка замученного ребенка. Грех не присоединиться. Тем паче, вникать ни во что не надо – гуманный автор все растолкует.
Вот сиамские близнецы Люба и Вера, которых автор ассоциирует с двуглавым орлом. У одной орлицы фейс поцарапан, у другой губа разбита: никак не могут решить, Крым наш или не наш. Дело, кстати, опять-таки кончится кр-ровищей: «Пока одна из сестер спала, вторая решила покончить с собой и наглоталась таблеток… Завязалась драка, в ходе которой они выбрались сюда, и вот эта нанесла четыре ножевых ранения этой, а затем ударила в сердце себе». Что не ясно?
А город под названием Острог, где и работать-то негде, кроме как в тюрьме вертухаем, – какой масштабный, какой глубокий символ! Гамлетовский: Россия – тюрьма. Можно подумать, глянцевый сочинитель, автор «Сноба» и «GQ», шконарь давит, а не кресло в партере «Гоголь-центра».
Бесплатно прилагается полный набор новореалистических штампов: малолетка, не знающая, кто ее обрюхатил, менты-садисты, аминазин… Канон незыблем со времени «600 секунд». И воевода Невзоров дозором обходит владенья свои, попутно проверяя посты. Пароль: легко ли быть молодым? Отзыв: так жить нельзя! Козлиная песнь…

РАНДЕВУ С ПОБЕДИТЕЛЕМ
(Е. Чижов «Собиратель рая»; М., «Редакция Елены Шубиной», 2019)

Фабула лаурированного романа легко умещается в одну фразу. В первой части старьевщик Кирилл будет до читательского посинения искать свою матушку, страдающую болезнью Альцгеймера, в Москве, во второй – в Нью-Йорке. И вновь до посинения. На редкость увлекательный саспенс, Стивен Кинг рыдает от зависти.
Впрочем, Чижову не важны ни фабула, ни композиция, ни персонажи. Главная героиня его прозы – некая идея, настолько отвлеченная, что: а) с трудом поддается вербализации; б) не имеет ни малейшего отношения к читателю. Пришла прозаику в голову донельзя расплывчатая мысль насчет памяти и ностальгии – вот и готов «Собиратель рая» которого тут же пустили по ведомству интеллектуальной прозы.
Кирилл-то, изволите видеть, не так себе старьевщик, а идейный – люмпен-интелигент, собиратель разномастного утильсырья, которое дает ему возможность существовать вне времени: он то сталинский китель напялит, то брюки «полпред», то кепку-лондонку. В «Переводе с подстрочника» Чижов уже говорил вскользь, что человек есть коллекция случайного хлама, а нынче довел этот тезис до логического конца. Кирилла окружает свита поклонников обоего пола, трепетно внимающих его долгим и нудным тирадам: «Все наше будущее осталось в прошлом. И чтобы вновь открыть для себя будущее, надо сперва вернуться назад». И так – десять авторских листов: поиски матери сменяются логореей и наоборот.
Можно, я побуду умным и скучным критиком? – предмет уж очень располагает.
«Собиратель рая» един в двух лицах: у текста есть экзистенциальная и метафизическая ипостаси. В первой – рассказ о «лишних людях», занятых незнамо чем и к иному фатально неспособных. На что эта публика живет и покупает траченные молью реликвии, одному сочинителю ведомо. И только он знает, чем, кроме имен, герои отличаются друг от друга: все думают одни и те же мысли и произносят одни и те же речи. Впрочем, автор-интеллектуал, считают исследователи, пренебрегает жизнеподобием. Традиция такая.
Роман в его метафизической ипостаси – до неприличия примитивная аллегория. Марина Львовна с ее Альцгеймером – это вам не мать, это Родина-мать. Пораженная беспамятством, она убеждена, что живет в Советском Союзе и вслепую ищет потерянный рай сперва в России, а потом в Америке. Тем временем ее беспризорные дети, погруженные в безвременье, пытаются найти себя то в одной, то в другой эпохе – отсюда и вечные маскарады с переодеваниями.
Но против решения жюри, право слово, возражать не стану. В самом деле, кому премию вручать? Нудному Аствацатурову, застрявшему в пубертатных мечтах про девок с крупнокалиберными цыцками? Или гламурному Филипенко с его натужными попытками возлюбить униженных и оскорбленных? Ну на фиг. По крайней мере, в активе у Чижова есть вполне добротный язык: «Она свернула за угол и пошла по залитой белым зимним солнцем улице. Солнечный свет лежал на лице слабым теплом, и встречному холодному ветру не удавалось сдуть его – тепло укрывалось в глубоких морщинах и порах ее дряблой кожи, она чувствовала его и улыбалась». 
Как реалистическая проза роман не состоялся за явным недостатком реализма. Как интеллектуальная… ну, если считать интеллектом резонерство, «словесную опухоль», как говорил академик Павлов, – пожалуй, да. Единственное достоинство книги – качественный стиль, что уже немало… и все-таки мало, как выясняется.

ПОСЛЕСЛОВИЕ

Применительно к «Ясной Поляне» надо бы цитировать Толстого, однако на язык просится Чехов: «Нет той чепухи, которая не нашла бы себе подходящего читателя». Да вот чепуха яснополянская имеет реальные шансы кончиться: 25 октября умер Ли Гон Хи, председатель концерна Samsung – спонсора премии. Attendons la fin, как сказал баснописец…