Прокофьев. Симфония его жизни. Трагическая

Весь 1952 год композитор Прокофьев писал свою последнюю симфонию, седьмую по счёту, которая должна была стать (и стала!) его Реквиемом. Против такого моего утверждения сразу поднимутся протестующие голоса: как же так, ведь сам композитор считал (и заявлял об этом), что пишет сочинение для юношества. Сначала даже называл это сочинение детским, где должен был отразить счастливое детство наших детей, потом чуть поправил: юношество Страны Советов там должно быть представлено, его счастливые голоса. Всё это было лукавство, впрочем, простительное гению музыки, которому приходилось творить в условиях идеологического диктата. Когда начинают рассуждать о творчестве великого нашего композитора Сергея Сергеевича Прокофьева, о его неповторимой личности, то сразу становятся в тупик и часто путаются, как называть его: советский композитор, русский композитор, композитор-авангардист, писавший музыку в стиле модернизма (его даже называли кубистом и футуристом в музыке). А если взять его долгий период творчества, связанный с Америкой, где он создал одну из самых интересных и необычных своих произведений – оперу «Любовь к трём апельсинам», где в Голливуде учился писать музыку для кино, то, возможно, он композитор мира, не имеющий глубокого национального родства? 

Однако тут мы сразу вспомним его музыку к фильму Эйзенштейна «Александр Невский», вылившуюся в кантату с тем же названием – вот уж действительно исконно русская тема! А оратория, созданная по мотивам музыки Прокофьева к фильму «Иван Грозный» того же Эйзенштейна. Кантата «Александр Невский», сочинённая композитором в 1938 году, – предчувствие большой войны, где будет решаться судьба России и русского народа: «Вставайте, люди русские, на славный бой, на смертный бой! Вставайте, люди вольные, за нашу землю честную!..» А «Иван Грозный» – фильм, снимавшийся уже во время самой войны в сороковые годы, где трагическая тема смертельной борьбы, переданная через сложную личность царя, который везде видит обман и предательство и вынужден почти в состоянии безумия сражаться и с врагами Руси и со своими личными врагами за власть в собственной стране, – невероятная, тяжелейшая трагедия. Кто слышал эту музыку, тот без сомнения назовёт Прокофьева глубоко национальным русским композитором. А другие вспомнят ранний, ещё дореволюционный и довоенный (так и хочется сказать докатастрофический – до мировой катастрофы 1914 года) период его творчества, связанный с учёбой в Петербургской консерватории, с постижением классики, когда даже Первая его симфония, созданная под влиянием музыки Гайдна, так и называется «Классическая». Вспомнят и скажут, что Прокофьев – композитор-классик, он прямой продолжатель титанов музыкальной классики XIX и даже XVIII веков, как в европейской, так и в русской культуре.

Но найдутся и иные знатоки творчества Прокофьева, которые укажут на авангардистские сочинения композитора – прежде всего на его Второй фортепианный концерт, 1913 года, вызвавший скандал среди тогдашних ценителей высокой музыки, своими невероятными фортепианными пассажами, когда бедный исполнитель, чтобы раскрыть в полной мере полёт необузданной фантазии композитора вынужден подскакивать и биться за клавишами фортепиано, словно поражаемый электрическим током. Это и сейчас производит сильное впечатление. Но вот реалии Мировой войны, патриотический подъём, испытанный тогда русским обществом и связанный с этим повышенный интерес к древней истории славян вылился у молодого ещё тогда выпускника Петербургской консерватории в необузданные и яростные аккорды «Скифской сюиты» 1916 года, которая также, как и Второй фортепианный концерт была встречена полным непониманием и даже протестом тогдашней консервативной музыкальной общественности. Ах, недолго было этим рафинированным знатокам старой классики пребывать в блаженном уповании на незыблемые идеалы классики! Если подумать: «Скифская сюита» была написана и исполнена в Петрограде (так уже с 1914 года именовался Санкт-Петербург), как раз накануне грозного 1917 года и громовых раскатов двух великих русских революций! И необычайно яркое предчувствие будущих глобальных исторических катастроф звучит в «языческих» ритмах этой сюиты. Словно поднимаются тёмные силы из самой глубокой славянский древности, ведь скифы – предки славян («Да, скифы мы! Да, азиаты мы с раскосыми и жадными очами...» А.Блок). Композитор почувствовал приближение великой общественной бури в России, великой национальной трагедии, обернувшейся разнузданностью всех глубинных страстей человеческих, и передал это предчувствие в невероятно мощной своей музыке.

Можно долго ещё приводить примеры разносторонности дарования Сергея Сергеевича Прокофьева, который через свой талант словно улавливал музыку времени. Он был именно тем художником, про которого сказал его современник Пастернак: «Ты вечности заложник, у времени в плену». Был в плену у своего времени и Прокофьев, а так как время в XX веке неслось, словно вскачь (вспомните Свиридова – «Время вперёд!»), то и композитор Прокофьев пытался успеть за своим временем, за своей эпохой – это было его потребностью: постоянно отвечать на вызовы времени. Может быть, это в чём-то обедняло его талант, его упрекали во всеядности. Ведь он мог писать романтический балет «Ромео и Джульетта» и чудную волшебную сказку-балет «Золушка», а одновременно – кантату к 20-летию Великой Октябрьской революции в 1937 году, где перекладывал на классическую музыку... цитаты из трудов Маркса, Энгельса, Ленина (хоть стой, хоть падай!), не забывая при этом, разумеется, «великого вождя всех времён и народов» товарища Сталина, большого, как мы знаем, любителя классического искусства. Товарищу Сталину Прокофьев посвятил свою «Здравицу», написанную в 1939 году к 60-летнему юбилею великого вождя. Но не торопитесь осуждать композитора за угодничество! Обстоятельства его личной жизни были таковы, что если он хотел (а он хотел и желал всей душой) жить и творить на Родине, то ему нужно было положить необходимую дань на алтарь политики и идеологии, ничего не поделаешь, иначе – только беспросветная эмиграция и замалчивание в своём Отечестве. А Сергей Сергеевич испытал на себе все прелести 15-летней эмиграции, все эти бесконечные блуждания по странам и континентам: от Японии и США до Франции, Германии, Испании, Италии и т.д. – в поисках заработка и признания своего таланта. Он уехал из России в грозном 1918 году с командировочным удостоверением, выданным ему наркомом культуры Советской России Луначарским для стажировки в Японию. По условиям этой командировки он должен был вернуться через несколько месяцев, но не вернулся: Дальний Восток был захвачен интервентами, в России шла гражданская война. Не до классической музыки! Он концертировал в Японии, потом перебрался в США, но играл на своих выступлениях только свою музыку, которая лилась из него словно из рога изобилия. На исполнении своего Первого концерта в Карнеги-холл его увидела молодая девушка Каролина Коди́на – дочь испанского певца Жоана Кодина-и-Любера и русской певицы Ольги Владиславовны Немысской (в семье разговаривали по-русски, что не согласуется с версией польского происхождения матери жены Прокофьева). Потом, в 1919 году, они познакомились, а в Германии в 1923 году поженились. Он называл её своей «пташкой» и радовался её сценическим успехам на оперных подмостках Европы, хотя певицей она была слабой, слишком волновалась перед выступлением и после прекратила свою певческую карьеру. Двое детей этого счастливого до поры до времени семейства – сыновья Святослав и Олег – воспитывались в русском духе, и лишь несчастная судьба их матери – Лина Ивановна (так её звали в СССР) Прокофьева в 1948 году была брошена сталинским режимом в тюрьму по обычному для тех лет обвинению в «шпионаже» и освобождена лишь в 1956 г. – побудила впоследствии всех наследников великого русского композитора перебраться на Запад. Так что потомки Прокофьева, призывавшего при жизни: «Вставайте люди русские!..», сейчас уже и забыли, что такое Россия... Разве это не трагедия?
А не трагедия, что малая родина Сергея Сергеевича село Сонцовка, что на Донбассе, сейчас находится вне пределов Русской земли, в Донецкой области «самостийной» Украины, и неподалёку от тех мест вот уже 7 лет идёт братоубийственная война между родственными славянскими народами? Наверное, семейству агронома Сергея Алексеевича Прокофьева (происходящего из купеческого рода) и его жены Марии Григорьевны, урождённой Житковой (дочери крепостного крестьянина графов Шереметевых), когда они принимали приглашение помещика Сонцова поселиться в его имении в Екатеринославской губернии и управлять этим имением, и во сне бы не приснилось, что они покидают Россию. Донбасс – от века русская земля с неизменно русскими культурными корнями. Мать будущего композитора (кстати, она, дочь крестьянина, с золотой медалью окончила гимназию!) была прекрасной пианисткой, любила музицировать у себя дома, и маленький Серёжа с младенчества слышал из колыбели этюды классической музыки: Бетховена, Шопена, Листа... Когда встал на ножки, то сам подбегал к роялю и трогал клавиши, потом, лет с пяти, стал гордо заявлять, что и сам может сочинять музыку!.. Вот так рождаются гении: мать маленького Миши Лермонтова напевала ему песенки, он это запомнил и сам стал складывать стихи, мать маленького Миши Врубеля вырезала сыну фигурки животных, а мальчик их раскрашивал – и стал великим художником. Мать маленького Серёжи Прокофьева играла ему классику, позволяла «стучать по клавишам», как вспоминал впоследствии её сын – и вот появился великий русский композитор, слава России. Всё закономерно, всё от матерей!
А мать другого известного человека из маленького грузинского городка Гори всю жизнь хотела, чтобы её сын стал священником, нёс людям слово Божие, проповедовал любовь и милосердие, но был у этого мальчика отец – грубый и невежественный сапожник, пропойца и хам. Он рукоприкладствовал в семье, избивал жену и единственного сына, обучающегося в духовном училище, и в припадке ярости орал, что не бывать его сыну попом, он сын сапожника и будет сапожником! А маленький сынок с жёстким взглядом чуть косых глаз, огрызался из угла, как волчонок, и затверживал в памяти эти уроки жестокости и ненависти. Так что не только матери, но и отцы очень влияют на судьбу и характер своих детей. Отец Прокофьева – агроном, а не музыкант, тем не менее, поощрял столь ранние опыты в музыкальном искусстве своего сына и, будучи человеком образованным и в высшей степени культурным, приглашал для его воспитания в области «благородных звуков», как он выражался, лучших учителей. Маленького Серёжу свозили в Санкт-Петербург, представили самому маститому композитору Танееву. Тот поразился юному дарованию и посоветовал пригласить в наставники «новому Моцарту» самого Глиэра. И, можете себе представить, сам Глиэр приезжал два лета подряд в имение Сонцовку на Донбассе, чтобы жить там и давать уроки юному музыканту! Вот так рождаются великие таланты – не сами по себе, не под забором растут, в их дарование, в их развитие надо вкладывать и вкладывать немалые средства и усилия. А мальчик из городка Гори, будущий «отец народов», так и не стал священником, о чём горько сожалела его мать, которая даже тогда, когда её сын уже управлял одной шестой частью мира, всё твердила ему: «Лучше бы ты, Сосо, стал священником!» Судьбе было угодно связать жизни двух таких разных людей, как вождь Сталин и композитор Прокофьев, одной смертельной петлёй...

Начиная с 1927 года Прокофьев всё чаще возвращается на Родину, приезжает в Советский Союз с концертами, здесь его помнят, принимают с восторгом. Руководству коммунистической России, так долго бывшей в изоляции, лестно, что признанный миром музыкальный талант желает вернуться в Отечество. Ему не чинят никаких препон в концертной деятельности, закрывают глаза на то, что он потерял советское гражданство и ездит по миру с «нансеновским» паспортом (паспортом людей без гражданства, выдаваемым по инициативе известного учёного-гуманиста и политика Фритьофа Нансена), его избирают почётным профессором Московской консерватории, мало того, когда в 1936 году Прокофьев окончательно перебирается со всем семейством в Советский Союз, ему предоставляют советское гражданство, но и оставляют его паспорт гражданина мира, благодаря чему композитор даже уже в сложные годы развёртывающейся новой Мировой войны имеет возможность выезжать за границу с концертами. Согласитесь, право легально иметь в то время два паспорта в СССР и свободно выезжать за рубеж тогда было дано немногим! В этом проявилась особая благосклонность вождя к великому музыканту. Ему было необычайно лестно, что талант Прокофьева, которого сравнивали с великими композиторами прошлого и ставили в один ряд с Чайковским и Бетховеном, прославляет его – Сталина. Хотя «Здравица», о которой я писал выше, говорят, ему не очень понравилась – там композитором использованы народные мотивы, это слишком простовато, а вождю хотелось побольше академизма в прославлении своей личности... Тем не менее – Сталинские премии композитору следуют одна за другой. В одном 1946 году Прокофьев стал лауреатом аж трёх Сталинских премий подряд! Но и было за что – за годы Отечественной войны, пребывая в эвакуации в Закавказье, а потом в Алма-Ате, Прокофьев создал великие вещи – и первой среди них можно назвать Пятую симфонию, которой по справедливости надо бы дать имя «Военная», настолько её звучание связано с темой нашествия, борьбы, угрозы, преодоления. Это мужественная и серьёзная вещь. Здесь композитор отказался от каких-то экспериментов, столь часто присущих его таланту, а создал истинно классическое, очень цельное произведение, возвышающее душу и внушающее слушателю самые высокие и благородные мотивы. Следом идёт балет-сказка «Золушка», вещь вроде детская, но как нужная людям того времени с их поражённой горем и страданиями военной поры душой. Недаром ведь и фильм «Золушка» по этой чудной и милой сказке ставится тогда. Это было востребовано и прекрасно понято всеми. Наконец, опера «Война и мир» по Толстому – классическое монументальное произведение – увенчало труды композитора времён войны. 

Особняком тут нужно поставить его работу в Алма-Ате вместе с Сергеем Эйзенштейном над фильмом «Иван Грозный». Задуманный как киноэпопея в трёх фильмах, он был поставлен по личному указанию Сталина. Идея фильма ясна: борьба царя (читай – великого вождя) с изменниками боярами. Великий царь вовсю старается ко благу государства, побеждает казанских татар, расширяет и укрепляет страну, а изменники из его окружения только и стремятся уничтожить его, отравить жену, убить сына, посадить на престол слабого царя. Приходится царю прибегать к казням, карать, пытать изменников, создавать для этих целей карательное войско опричников. Как всё похоже на реалии сталинской эпохи! Первый фильм, в котором речь идёт о военных победах, снятый в 1943 году, был одобрен Сталиным, создатели его получили премии. Но вот второй фильм, где режиссёр Эйзенштейн вместе с композитором Прокофьевым создают образы безумств царя, раздираемого злобой и отчаянием от того, что он казнит-казнит изменников, а их меньше не становится, неистовая музыка диких пиршеств обезумевшего тирана вместе с компанией мерзостных опричников – всё это вызвало резкое недовольство Сталина. Второй фильм был запрещён, и работа над третьим фильмом прекращена. Сергей Эйзенштейн попал в тяжёлую опалу и вскоре умер, а Прокофьева... простили. Война закончилась, советское искусство должно было выйти на широкую международную арену, великий композитор был лучшим представителем его перед лицом мировой культуры. Прокофьев становится заслуженным артистом РСФСР, его избирают членом академий ряда стран Европы. Но так было до 1948 года, до начала известной борьбы с «формализмом» в искусстве, до известного «Ленинградского дела», до осуждения Ахматовой и Зощенко как «безродных космополитов» (а ведь Прокофьев писал романсы на стихи Ахматовой!), до ареста первой жены композитора Лины Прокофьевой и отправки её в мордовские лагеря. Обвинение её в «шпионаже» было абсурдным и после полностью снято с несчастной женщины, но ведь освободили её только в 1956 году, восемь лет лагерей за то, что она была «пташкой», музой для своего великого супруга и хотя к тому времени композитор уже жил со своей второй женой – литераторшей Миррой Мендельсон, но арест его первой супруги был ему явным предупреждением со стороны мстительного вождя: не рыпайся, музыкант, хоть ты и классик, а и на тебя управа найдётся... 

С этого времени композитор тяжело заболевает. Гипертония. Его уже не пускают в заграничные поездки, да он и не рвётся, предпочитая больше находиться на своей даче в Николиной Горе – это под Звенигородом, место живописное, приют художников и артистов. Там у композитора скромный деревянный дом. Ряд произведений композитора запрещён к исполнению, Прокофьева настигает первый инсульт. Неожиданно в 1949 году Сталин лично снимает запрет с исполнения произведений великого музыканта, у Сталина тоже первый инсульт на той же почве – гипертония. Он тоже больше живёт теперь на своих дачах и больше слушает классическую музыку. Может, это отвлекает его от навязчивых мыслей о тех людях, которых он уничтожил... Несмотря на болезнь Прокофьев продолжает трудиться над новыми произведениями, и вот в октябре 1952 года представлена публике его Седьмая симфония «Юношеская», как определил её сам композитор. Кто знает, возможно, он сам хотел при её создании вернуться в годы своего беззаботного детства и счастливой юности, с ностальгической тоской вспомнить всё пережитое, всё сбывшееся и несбывшееся, вспомнить ушедших людей... Задумчивые звуки скрипок в первой части симфонии настраивают нас на печальный и чуть тревожный лад. Никакой беззаботности и «счастливого детства» тут и в помине нет. Предлагаю читателям самим послушать эту симфонию в трактовке великого нашего дирижёра Гергиева и согласиться (или не согласиться) со мной. Интернет даёт нам такую возможность. 
Вот ссылка:

https://yandex.ru/video/preview/?text=%D1%81%D0%B5%D1%80%D0%B3%D0%B5%D0%B9%20%D0%BF%D1%80%D0%BE%D0%BA%D0%BE%D1%84%D1%8C%D0%B5%D0%B2%207%20%D1%81%D0%B8%D0%BC%D1%84%D0%BE%D0%BD%D0%B8%D1%8F%20%D1%81%D0%BB%D1%83%D1%88%D0%B0%D1%82%D1%8C&path=wizard&parent-reqid=1617011279651653-1487760068644556190300130-production-app-host-man-web-yp-188&wiz_type=vital&filmId=16659047556061553417.

Сам композитор уже не мог дирижировать исполнением своей последней большой вещи, здоровья не было. 11 октября того года в Московской консерватории дирижировал Самуил Самосуд. Но Прокофьев был в зале, слушал в задумчивости. Вот закончилась первая сонатная часть симфонии. Она настроила слушателей на очень серьёзный лад, а ведь симфония для юношества – как уверял автор. Потому вторая часть – концертная. Там больше возвышенной классики, есть перепевы из опер самого композитора, есть танцевальные, балетные мотивы – в жизни композитора, несмотря на всю тревожность его последних лет, было много светлого, много прекрасного, истинно классического, что и создаёт великое искусство, а оно в основе своей – оптимистично. Нет, художник не жалуется на свою жизнь – она прошла достойно, интересно, талант его раскрылся в полном объёме и звучании. Ему повезло: он был причастен к созданию великой музыки, донёс её до людей. Многим ведь не позволено было сделать это...
Третья часть симфонии – анданте – как бы синтез первой и второй частей. Тут и элегия в её задумчивости и печали, и что-то простенькое звучит, словно простая песенка жизни, наивная, как детский марш. Характерна реприза части – вновь возвращение к первой элегической теме, словно облачко набегает на яркое солнце. Художник будто вспоминает что-то печальное, но не навязывает нам это, мотив примирения с горестями жизни здесь слышен. Дело идёт к концу, надо примириться с неисполненным, простить всех, кого можно простить и оправдаться перед теми, перед кем виноват...
Финал симфонии – опять блеск, опять остроумие, жизнь побеждает – упругая задорная мелодия... Странно, но такой жизнерадостный финал не снижает впечатление трагизма, в целом остающейся от всего произведения. Да, жизнь побеждает – и за молодыми будущее. Но его, его, композитора Прокофьева, жизнь кончена. Это, в целом, трагическая симфония, последнее «прости» великого художника музыки. Русской и всего человечества.

Время конца 1952 и начала 1953 годов было тревожным. Больной и чувствующий приближение конца великий диктатор пребывал в смятении и обычной своей подозрительности, которая усилилась многократно вместе с известным «делом врачей». В окружении Сталина шла подспудная борьба приближённых, разменной монетой здесь стали опять, как и много раз до того, невинные люди. Арестованы врачи, лечившие Сталина, среди них много евреев. В еврейской среде Москвы распространяются панические слухи о грядущих репрессиях, о принятом Сталиным решении выселить всех евреев из Москвы в Сибирь, в специальные лагеря. Это неправда, такого решения Сталиным не принималось, но кто знает, что могло взбрести ему на ум... Это взвинчивало и накаляло обстановку в новой семье Прокофьева – его вторая жена еврейка, – а жил он у её родителей в их квартире в Камергерском переулке, в самом центре Москвы. Зима была на исходе, холодно, перебираться на дачу было рано. Бежать некуда, тупик... И вот – сообщение о тяжёлом инсульте у Сталина после бурно проведённого застолья на его даче в Кунцево с самыми близкими приближёнными, тревожные бюллетени о состоянии вождя, и утром 5 марта скорбный, трагический до последней степени голос Левитана возвещает советскому народу, что закончилась эпоха... Москва одевается в чёрный цвет траура, в город вводятся войска МВД и МГБ для предотвращения беспорядков. Чего ожидать теперь? Чем обернётся всё это для еврейской среды, в которой ныне живёт Прокофьев? Молодая жена его рыдает, её родители в паники – атмосфера в доме взвинченная... Инсульт! Великий художник умирает мгновенно, словно сражённый пулей. Вождь умер не один – он унёс с собой в могилу и душу композитора. 
Впрочем, мы верим: душа музыканта пребывает теперь в высших сферах, там, где звучат струны вечных скрипок Симфонии его жизни. Трагической и великой.

Художник: Л. Острова.