Капитаны с Молдаванки

Старый добрый еврейский портной жил-поживал себе где-то на Молдаванке, где-то в районе Чумки, недалеко от Еврейской больницы. Его звали Яша Шлямбур. Или Фима Клибсон. Или вовсе Мойше Капительман, в семье которого и образовалась впоследствии аж целая певица Ларочка Долина.
И это не суть. Но вы слушайте сюда, и таки узнаете, в чем суть. А суть в том, что жил-поживал старый портной, «строил» для окружающих биндюжников и мелких коммивояжеров бруки и лапсердаки, посещал синагогу и растил детей, чтоб они стали в будущем такими же «строителями брук и лапсердаков.

Но помимо всего указанного имел старый Хаим (пусть будет!) и нечто необычное для старого портного с Молдаванки – он имел мечту. И его добрая мама в детстве много раз говорила ему: «Чтобы ты был здоров! Где еврей, и где море!?» Потому что, да, его мечтой было стать капитаном дальнего плавания. Или его добрая мама не знала за жизнь? Его добрая мама знала за жизнь лучше, чем выпускница Смольного института. И хотя его добрая мама была права тысячу раз – где еврей, а где море, но Хаим был рожден в Одессе. А если вы родились в Одессе – то это таки навсегда. И также навсегда эта мечта о море поселилась в голове Хаима, и благополучно дожила там до того самого момента, когда пейсы старого Хаима уже не отличались по цвету от цвета его покрывала во время молитвы. И его добрая мама давно уже ушла в тот счастливый мир, где уже нет противной торговки с Привоза тети Песи, и нет вечно подслушивающей соседки тети Хаи.

И старый Хаим завершил свою карьеру портного, и его легендарные лапсердаки, элегантные, как рояль, остались только в легендах Молдаванки, и на посетителях кафе Фанкони. И иногда эти лапсердаки прогуливались, на своих хозяевах, по Преображенской, от Пассажа и до Привоза.
Но Хаим, не забывший свою детскую мечту о море, о капитане дальнего плавания, завершил свою портновскую симфонию мощным аккордом – он «построил» себе полную форму капитана дальнего плавания! Согласитесь, человек, одевавший всю Молдаванку, и половину Пересыпи, таки имеет право.
И теперь, благодатными вечерами, когда цветущие каштаны сводят с ума и так небогатых умом влюбленных, бывший портной, а ныне – пенсионер, облачался в капитанскую форму, и прогуливался очень постепенно, насквозь по Дерибасовской, от дома Папудова до самой Пушкинской, непременно мимо «Гамбринуса». И на это таки стоило посмотреть! Это было даже интереснее, чем когда старый сапожник Моня лупил свою Двойру. Или когда Двойра лупила его, пребывающего в состоянии нирваны после нескольких «шкаликов».

И добрые жители Одессы, на вопрос какого-нибудь приезжего: «Зохем вэй! Кто это?», отвечали с гордостью: «Это наш капитан!». Еще бы – где еврей, а где море!»
Так и повелось в Одессе – наш капитан, и никто уже не помнил, что это – просто старый Хаим, одевший в прекрасные бруки всю Молдаванку, и половину Пересыпи. Капитан, и – ша!

Как-то раз случился в Одессе камуфлет – у одного из пароходов, стоявших под обработкой в порту, и снабдившего местных гешефтмахеров солидным количеством колониальных товаров – от турецкого табака до бразильского кофе, от шотландского виски до парижских зонтиков-парасолек, заболел капитан. Наверное, заболел, а, может, уже и переехал на Второе городское кладбище.
Но суть не в этом, а в том, что пароход должен продолжать рейс, далекий рейс, наверное, в славный Рио-де-Жанейро, а капитана нет. Даже упряжка коней, запряженных в биндюг, никуда не поедет сама по себе, без указующего путь кнута биндюжника. Но то биндюг, а тут целый пароход.
И проблема замены капитана стала такой же острой, как замена золотого червонца бумажными ассигнациями. И судовладельцы осиротевшего парохода готовились перейти с черной икры на баклажанную и переехать из особняка в Аркадии в подвал доходного дома мадам Гочкис на Мясоедовской. А может быть, и на Дальние Мельницы.

Однако кто-то из посетителей «Гамбринуса» вспомнил: «Но мы же имеем капитана»! И делегация от судовладельца, на трех «лихачах», ринулась к жилищу старого Хаима, которого никто в городе уже не помнил портным, но весь город знал его как капитана.
И это было даже забавнее, чем пожар полицейского участка, устроенный Мишей Японцем в 1920 году, чем свадьба мадам Кириадис с французским консулом. Тут таки было, на что положить глаз.
Старый Хаим кричал, как русские солдаты при обороне Порт-Артура, и упирался, словно Иван-дурак, когда добрая Бабушка-Яга совала его в печку.
Но все было тщетно: он таки успешно был водворен в капитанскую каюту парохода, стоявшего на отходе. А портовые власти очень сладко оформили отход, за мешок от судовладельца, наполненный тем, чем и полагается быть наполненным мешку.

Судно очень успешно продвигалось к порту назначения, старый Хаим так же успешно продвигался к очень отдельной палате на Канатчиковой даче. Или к клинике Кащенко. И постоянно вспоминал свою маму, с ее: «Где еврей, и где море».
А тем временем помощники новоявленного «капитана», люди весьма тонкие, как и все моряки, начали что-то подозревать. И старший помощник обмолвился как-то за обедом: «Если он – капитан, то я – румын».
Да и весь экипаж с восторгом наблюдал капитана, разбирающегося в судовождении, как Бобик в астрономии.
А «капитан», словно в прострации, время от времени заглядывал в свою записную книжку. И однажды, когда он ее забыл на столе в кают-компании, старпом занырнул в нее. Случайно, конечно. И была там всего одна запись: «Впереди – нос. Сзади – корма. Не тухес, а таки корма».

И когда судно, каким-то чудом, все-таки прибыло в порт Рио-де-Жанейро, то над «капитаном» хихикали даже судовой брашпиль и старый боцман, хотя брашпиль заставить хихикать было легче.
Прозвучала команда: «Отдать якорь!», и тут же мстительный старпом, натерпевшийся за рейс, осведомился у «капитана»: «А, может, и второй якорь отдать?» «Отдавайте второй», – ответствовал согласный на все «капитан». «А швартовых концов будем подавать по пять штук, с носа и кормы?» «Подавайте по пять», – соглашался «капитан». «А, может, и по десять концов заведем?», – издевался старпом»? «Заводите по десять», – находился на грани истерики «капитан».
И судно привязалось к причалу, словно пьяный к магнитофону. Добрые мулаты в белых штанах, аборигены Рио, кричали: «Великий Барнум!», и гордо хвастались девушкам, что капитан – наш.
Команды с соседних судов демонстрировали полнейшее презрение.

А ночью с горных вершин, окружающих порт, свалился шквал ураганной силы, каковой не помнили даже самые старые из мулатов. И все пароходы в порту повыкидывало на берег. Уцелел только пароход, где капитаном был старый Хаим...

Художник: А. Шабанов.