Путаница

Замяукали котята:
«Надоело нам мяукать!
Мы хотим как поросята,
Хрюкать!»

К.И. Чуковский

Это забавное и весёлое стихотворение запомнилось мне с раннего детства. Оно так и называлось: «Путаница». А не так давно попался короткий анекдот:

– Знаешь, Вася, эта кружка с пивом напоминает мне нашу жизнь.
– Почему?
– Да почём я знаю? Я же не философ.

Над анекдотом хохотнул, а потом задумался. Стихотворение вспомнил. И опять задумался. И опять хохотнул. Теперь уже над собой: ишь как на думы-то горазд! Интересная штука – мысли. Идёшь по улице, ногами перебираешь, а увидел на дереве чудную ветку, и – пошло-поехало. Не до улицы уже и не до ног.
Крёстный мой, дядя Лёня, был одним из больших областных начальников. Получил я школьный аттестат с тиснёным советским гербом, и помог мне дядя Лёня с устройством на работу. Втолковал всё подробно, чтобы ничего не перепутал.
– Найдёшь кабинет начальника отдела кадров Смирнова. Зовут его Николай Николаевич, назовёшь свою фамилию, а дальше он тебе всё расскажет.
Нашёл. Назвал. Написал заявление. И отправился в 1-й механический цех учиться на токаря. А через время увиделся с крёстным и не удержался от ехидного вопроса.
– Дядя Лёня, а чего ж ты не сказал, что у проходной двухметровый плакат с приглашением в ученики по всем заводским профессиям?
Это я так обиделся на то, как по большому блату попал на завод. А крёстный – бывший фронтовик-разведчик – и бровью не повёл.
– Раз уж врачи тебя в лётчики не пустили, и не знаешь, что делать – постой у станка, подыши запахом железа, а там сам разберёшься и с собой, и с путями-дорогами.
Кому из нынешних молодых рассказать – не поверят ведь. Но со мной всё случилось, как в той песне про заводскую проходную, которая выводит в люди. В ученики я попал к Славе Шмитько – парню не на много старше меня, но к токарной науке уже прикипевшему. Учиться было интересно и было чему, но через два месяца получив свидетельство токаря и свой станок ДиП-300, я заскучал.
Перед сменой у станка груда заготовок. Чаще всего – чугунных в ладонь величиной – будущих крышек для будущих подшипниковых узлов. Инструмент получить, станок настроить, и чтобы к концу смены – ни заготовок, ни брака. Станок Шмитько рядом, смотреть на его работу любо-дорого. И он в мою сторону поглядывает, и в столовку на обед вместе.
– А чего это ты заготовки так странно раскладываешь – на кучки? И берёшь не подряд?
Эх, Слава! Рассказал бы я, да ведь всем цехом на смех поднимете. Тайная игра у меня под ногами: сражения с атаками и фланговыми охватами. Чугунные заготовки – вражьи танки у Курска, стальные поковки для будущих ручек – римские легионеры в Дакии, отливки из БрАЖи – турецкие пушки под Рымником. Одолеть. Победить. А в конце смены – побеждённых в тачку и на сверловку. Под ногами жизнь, игра воображения, а под руками – механическая рутина: зажать-проточить-измерить. К новому году понял: надо голову загружать, а то в рутине сгину. И отправился поступать в институт на инженера. А потом – в конструкторский зал другого института за кульман у нежно-зелёной колонны. Пошло-поехало. Через три года – ведущий конструктор, первые авторские свидетельства и первый же знак Лауреата ВДНХ. Ко дню рождения от отделовских коллег – четвертушка ватмана на доске:

Тебе сегодня двадцать семь,
Ещё зелёный ты совсем,
Уже маститый инженер,
Для комсомолии пример…

– Ты такими темпами скоро в отдельный кабинет сядешь.
– Не-е-е, ребята, я и на пенсию от этой колонны уйду.
На пенсию я ушёл не от колонны, а от компьютерного монитора частной конструкторской фирмы, по странному витку судьбы оказавшейся почти рядом с той самой проходной. А Слава Шмитько женился, получил квартиру в заводской многоэтажке и на пенсию ушёл от своего станка с почётом и орденом «Трудового Красного знамени». И то и другое заслужил работой воистину виртуозной. На токарном станке умудрялся ради забавы из латунных отходов точить раскрывшиеся еловые шишки! Одну мне подарил на память. На месте нашего с ним цеха теперь платная автостоянка, заводской админкорпус переделали в торгово-развлекательный центр, а в конструкторском зале моего института аккурат у колонны торгуют импортной бижутерией. Прогресс.
Всякая биография – роман. Но я не о романах и биографиях. Я о том, что жизнь не цирк, в ней жонглирование словами не только зрелищно, но и опасно. Связка-то очевидна: как говорим – так и думаем, а как думаем – так и живём. Слова ведь не просто звуки и буковки. Они – понятийно-смысловая платформа их обладателя. Вот кто ответит: с чего бы всё государственное сделалось вдруг национальным? Национальные интересы, университеты, границы и даже деньги? Украинская гривна – валюта национальная. И главный банк многонациональной державы не державный, а национальный. У нас тут появилась даже национальная ликёро-водочная компания. Ладно бы только это. Но с какого перепугу магазины стали маркетами, вместо друзей – френды, вместо лиц – фейсы, медучилище вдруг переименовали в университет, а финансово-экономический техникум аж в академию? Ученики те же, преподавательский состав не изменился, а названия – заглавными буквами. Мяукать надоело? Можно бы и посмеяться, но отчего-то не смешно. Хрюкающий котёнок уже не котёнок. И кукарекающий медведь – не медведь, а нечто нелепое до уродства. Как национальный банк.
За детские стихи Чуковского критиковали по-взрослому. Даже Крупская в стороне не осталась, и термин появился: «чуковщина». У одного из современных комментаторов прочёл: «У меня вопрос сухой и плоский: что курил Корней Чуковский?» Не знаю, что он курил, но стихотворение «Путаница» оказалось пророческим. В нём лишь заинька-паинька не поддавался всеобщему психозу и лопотал по-своему, что не бывать вороне коровою и не летать лягушатам под облаком. Своим делом, мол, надо заниматься, а то плохо кончится. Куда там!

А лисички
Взяли спички,
К морю синему пошли,
Море синее зажгли.

Переполошились озорники. Тушили пожар пирогами, блинами, сушёными грибами… Горит море, и уже горит под нами земля. Не помогают гендерные демократии, пентхаусы, гипермаркеты, все эти тренды, бренды, национальные блины и термоядерные грибы. Пылает планета. Как не вспомнить, что лисичка – символ хитрости, а бабочка символ души. У Чуковского всё складно: бабочка прилетела, крылышками помахала, и потухло море. Нам бы такую бабочку. Да надежду на душевные крылышки. Людские. Вот обрадуемся-то, вот ушками-то захлопаем и ножками затопаем. Приколотить бы это стихотворение над входами всех лисичкиных парламентов. Чтобы читали с утра народные избранники, которые тоже давно уже не избранники и никакие не народные.
– Кем хочешь быть, когда вырастешь?
– Футболистом.
– Нравится футбол?
– Им платят много.
Парню восемь лет. А вслушивается он не в свой голос, а в уже повальную безголосицу. Фому с Ерёмой путает. Чем это для него закончится?
Мечтать человеку необходимо. Людское это дело – мечта. И крякать, и квакать, и словарный запас набирать, и лопотать с умом, но не по-заячьи. По-своему. Чтобы не путать государство с нацией, религию с верой, техникум с академией, семью с партнёрством, а постельные утехи с любовью. Чтобы искать не сочный статус, а свой жизненный путь. Чтобы радость получать от собственного творчества и уходить на пенсию не с чужого места. Смысловая путаница приводит не только к личным трагедиям. Не спалить бы землю, вот уже до чего дохрюкались. Крылышки, ох как нужны человечеству духовные крылышки!
Нет нужды осваивать философию, чтобы в кружке с пивом увидеть сходство с жизнью. Надо лишь внимательнее смотреть на саму жизнь и вникать в прямые и непрямые, но всегда прочные связи между поступками и последствиями. Да не меряться каблуками, статусами, татуировками и айфонами, а развивать в себе природные способности к созиданию и находить среди людей своё неповторимое и достойное место. Проку больше. И самоуважения.